Как я выжил будем знать
Только мы с тобой,
Просто ты умела ждать,
Как никто другой».
К. Симонов
Эта реальная история была рассказана мне одной женщиной, которая поведала о своих родителях. Поскольку сам рассказ длился недолго, а впечатление от него было яркое, как солнце, выглянувшее внезапно в хмурую погоду, мне захотелось перерассказать его всем. Ясно, что я ничего не запомнил по-хорошему, кроме этого цельного и правдивого образа величия Бога и Его судеб. Можно было бы поехать к ней опять и получше разузнать детали, но разве в них дело? Не мастер я до деталей, и никогда им не буду.
Родился он в таком году, от которого людей давно не осталось, просто выжить было невозможно, поскольку именно его поколение призвали в армию в тысяча девятсот сорок первом. Рос он в среде, в которой жутко ненавидели москалей, по-русски не говорили, но когда, наконец, настало перемирие, возможно, какая-нибудь пулеметчица вдруг захотела оставить своего ребеночка, не погубила его. Скорей всего это была униатская среда, образовавшаеся в Речи Посполитой в результате Брестской унии тысяча пятьсот девяносто шестого года. Важно то, что по-русски там принципиально не говорили, ненавидели москалей и горевали по петлюровцам. Думаю, что звали его Яков. Когда он вырос, грянула война, однако он успел жениться на тихой молчаливой православной девушке, ровеснице себе. Женился и попал сразу в армию. Как нашел себе жену, да еще православную, остается только догадываться. Венчались в православном храме. Благо после тысяча девятьсот тридцать девятого года руки властей до западных окраин не дошли. Был он верен ей всю свою жизнь, и она ему.
Любовь, так звали супругу была тихая, кроткая, слова не скажет (этим и взяла), молилась молча, чувств своих никогда не проявляла, но без молитвы не ложилась, не вставала и никаких дел не делала. Она никогда никого не обнимала, даже своих детей, чувств любви внешне проявлять не любила. Вот такой человек. Яков, когда его заловили в армию, русский так и не выучил, как следует, не успел или не хотел. Как большинство попал в окружение, каким-то чудом выжил, вышел к своим, но свои его не приняли и отправили в штрафбат. Он не понял за что, поскольку москальский язык не воспринимал. Любовь тоже выжила, и как раз была тем чудом, которое покрывала своего мужа. Он пережил все, кажется один остался там живой из всей роты. Когда окончилась война, его еще раз допросили и отправили в лагерь, в Магадан, мыть золото.
Что он вынес за свою жизнь, страшно и перечислять – тонул, горел, обжёг восемьдесят процентов кожи, голодал, но жил вопреки всякой логике. Вернулся домой после смехотворной десятки. Жена тоже много пережила. Войну провела в Питере, выжив в блокаду. Когда муж появился, стало ясно, что в город его не пустят. Вот и обосновались в Сосново, как говорили - на сто первом километре. Нарожали они кучу детей, сколько не знаю, а старшей была дочь Анна. В доме не было по-нашему никаких условий, черная баня, туалет на улице, старый-престарый дом, с разваливающейся печкой. Западенец ничего не позволял делать, не трогай ничего и всё тут. В это время, в начале двадцать первого века, Любовь умирает и старшая дочь Анна понимает, что настал ее судный час: дети плачут, есть просят, хохол уже еле ходит (не ясно как, после всей своей жизни), но строг по-прежнему.
Что тут делать? Характер у дочери в папочку, а вера мамина. Подходит она к отцу и говорит: «Не дашь мне строить, сдам тебя в дом престарелых». Ничего не боялся Яков, но от неожиданности отступил. Разрешил сломать печку и грелся от электронагревателя. Дело опасное, «октябрь уж наступил», а электричество отключали часто. В этот памятный день на улице было минус пять по Цельсию, минус четыре по Реомюру и плюс двадцать три по Фаренгейту. Дочь тогда жила отдельно, но папа покидать родовое жилище отказался. У Анны болело сердце, когда она оставляла лежащего отца, и не зря. Она думает, что электричество отключили, когда она достигла железнодорожного моста перед станцией Сосново. Почему то мне кажется, что в это время грохотал поезд, а она с православным чутьем не спешила нырнуть под мост, который один раз уже обрушился. Маленький такой мостик, а не выдержал.
Как бы то ни было, но утром у нее сжалось сердце: «Ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне» (Иов.3:25). Кровать была пуста, но где же батя? Хорошо, что он имел опыт выживания. Открылась дверь черной бани и оттуда выполз «чёрт»-западенец, весь в саже, но глаза горят. Смотрит так победоносно на свою дочь и говорит: «Мене і в Магадані не заморозили, ти думаєш, тобі б тут вдалося?» Дочь от счастья заплакала.
Года через два он все-таки спросил: «Ти б мене тоді і справді здала в будинок престарілих». Я бы на ее месте сказал: «А то?», но она ответила: «Что ты папа, такого не сдашь». Умер он году в две тысячи тринадцатом. Уже не ходил. Помыли его, переодели во все белое-белое, чистое-чистое. Поисповедовал его батюшка-москаль на языке жестов. Поел он в последний раз говядинки, лег головой к иконам и тихо предал свою душу Господу, Который по молитвам его кроткой супруги хранил его всю жизнь и забрал к Себе, хотя и учил сурово.