Наконец – то у меня дошли руки и до Псковского архива, куда я впервые за¬ехал по дороге на малую родину, заказав предварительно по интернету в читальный зал ряд архивных дел, скорее наугад по принадлежности, для ознакомления с организацией и с персоналом Госархива. Вдобавок оказалось, что я и во Пскове – то никогда не был, а сотни раз проезжал на родину мимо по Киевскому шоссе, никогда, за недостатком времени не поворачивая направо в центр города от «стамески» - воинского памятника, очень напоминающего аналогичный питерский монумент на площади Победы. Автомобильный навигатор вывел прямо к зданию Госархива, которое оказалось хоть и небольшим по сравнению с привычным мне пи-терским РГИА, но многоэтажным, в отличие от него. Добрые люди впустили, записали, проводили к подготовленным материалам в удобном читальном зале.
На первом этапе мое внимание привлекли книги церкви для записи исповедовавшихся и причащавшихся, а именно исповедные росписи Архангельской церкви погоста Чернецово с 1834 по 1846 гг., которые я и получил по своему заказу в читальном зале. Чернецовские земли Невельского уезда включают в себя, как известно, родину моих предков как по линии отца – деревню Ласино и окрестности, так и по линии мамы – деревню Иванцево. В указанный период нового каменного храма там еще не было, открытого лишь в 1904-м году в самом селе Чернецово, а речь шла о старой деревянной церкви, упоминания о которой сохранились лишь в общих чертах. Меня на настоящем этапе из всех проблем краеведения интересует лишь история моего рода, принадлежащего к одной, моей фамилии, а также история нашей земли: Чернецовской – Ласинской – Гультяёвской. Дальше спектр проблем будет расширен, но начать следует именно с указанных вопросов. В данном исследовании я решал одну единственную локальную задачу – я искал свою фамилию, надеясь, что аккуратность церковных чиновников позволила сохранить упоминания о моих далеких предках.
Исповедальная роспись – по определению есть ежегодный отчётный документ, составляемый по каждому приходу православной церкви и представляющий собой посемейный список всех проживающих на его территории прихожан, с указанием для каждого человека – был ли он в этом году во время постов, на исповеди и причащался ли у своего священника. В исповедных росписях фиксировалось социальное положение, место жительства, возраст, состав семьи прихожан. Правила требовали указания фамилии главы семейства, что наполняло меня надеждами на результативное исследование. Я впервые видел исповедные росписи, что также добавляло научного энтузиазма.
Действительно, в заголовках разделов по каждому населенному пункту оказалась указанной категория лиц по существовавшей тогда классификации, и я с удовлетворением обнаружил знакомые записи типа «Панцырные бояре деревни…». О данном термине я уже писал в своих отчетах (http://www.proza.ru/2017/02/22/869), из которых следует, что это, скорее всего, имя нарицательное, отражающее по большей части ироничное наименование властями данных людей, не имеющих прямого отношения к действительным польско – литовским воинским сословиям, а являющимися лишь маргинальными остатками действительных панцырных бояр, сохранившихся здесь после ухода Польши с наших земель в 1772-м году, и ведущих асоциальный образ жизни, обладая сугубо русскими именами, но заимствовав польский кураж и склонность к злоупотреблениям. Названия деревень в начале XIX-го века оказались теми же, что и сейчас – привычно звучат Ласино, Залавочье, Червоеды, Старое, Чернецово, Пилипово, и все другие, и в каждой деревне есть свои «панцырные бояре».
Однако, к моему удивлению, во всех росписях для каждого главы семейства указаны лишь два имени из трех привычных – непосредственно имя (Фёдор, Елисей, Осип, Григорий, Дмитрий и пр.) и второе имя (Фёдоров, Лукьянов, Иванов, Михайлов, Константинов, Тарасов, Исаков, Павлов, Терентьев, Филиппов, Кондратьев, Леонов, Борисов, Тимофеев и пр.), скорее похожее на отчество, тогда как самих фамилий нет!
Таким образом, «панцырные бояре» деревни Ласино за 1846 год имеют имена – Василий Демидов, Даниил Демидов, Федор Еремеев и другие. По Залавочью то же самое – Евстихий Иванов, Самуил Иванов, Дмитрий Парамонов, Федор Дементьев, Даниил Григорьев, Константин Павлов, Гавриил Филиппов, Иван Васильев, Федор Осипов, Емельян Васильев, Яков Гаврилов... По Березовке – Михаил Никитин… Видно, что хоть этих людей и называют «панцырными боярами», но имена все сугубо русские, польских нет и в помине, что дополнительно подтверждает мою версию о маргинальности отечественных «панцырных бояр». Отсюда следует первый вывод проведенного исследования – у моих предков в середине XIX-го века, вернее всего, не было фамилий!
Возраст указанных «бояр» составляет от 40-ка до 70-ти лет. То есть это предки самых древних моих предков (1820 года рождения), обнаруженных прямыми родословными исследованиями, и включенных в действующие ветви общего родословного древа нашего рода, которое я веду и развиваю (https://vk.com/club75581774 - раздел «Документы»). Отсюда следует, что даже прямыми сравнениями церковных росписей с имеющимися родословными ветвями установить родственную принадлежность прихожан не представляется возможным.
Предварительное изучение литературных источников показало, что, действительно, у большинства российского крестьянства официальные фамилии появились поздно, чаще всего после отмены крепостного права в 1861 году, то есть уже после времен, описанных в рассматриваемых здесь росписях.
В итоге, до XIX-го века массового распространения среди крестьян Центральной России фамилии не имели, так как в те времена не было необходимости в поголовном упоминании всех крестьян, и документов, в которых крестьяне поголовно или в большинстве своем упоминались бы, не существует. Для официального документооборота тех лет в случае, если в нём упоминался крестьянин, вполне достаточно было упомянуть деревню, в которой он проживал, помещика, которому он принадлежал, и его личное имя, иногда вместе с профессией.
Некоторые фамилии образовались от фамилий помещиков - так появлялись целые деревни Поливановых, Гагариных, Воронцовых, Львовкиных и т.д. Наша родовая легенда гласит, что, например, в деревне Берёзовка, что на нашей Ласинской земле, проживали люди с одной, нашей фамилией. В корне других фамилий лежали названия населенных пунктов, выходцами откуда были эти крестьяне. В основном это фамилии, оканчивающиеся на -"ских", например Успенских, Лебедевских – тоже наш случай. Однако, большинство фамилий, по происхождению являются семейными прозвищами, которые, в свою очередь происходили от «уличного» прозвища того или иного члена семьи. На этот счет тоже есть родовая легенда о том, что Желам, или Желя – тонкий, чувственный человек, к которым относили наших предков.
Таким образом, кто-то получил фамилию по месту жительства, по уличной кличке, по фамилии помещика, а кто и на службе. Если не было фамилии до поступления на службу, то её обязательно давали, а какую именно - было на совести призывника либо писаря. Так, известны фамилии крестьян — участников тех или иных войн, походов, оборон городов или монастырей и прочих исторических катаклизмов. Отсюда следует, что следующий шаг в моих исследованиях должен состоять в изучении материалов Невельского уездного рекрутского присутствия, которые имеются в фондах Псковского Госархива – уж если наших предков брали на воинскую службу, а именно так и было во множестве, то тут уже без фамилий никак было не обойтись – они или уже были, или их давали при регистрации. В июле, при следующей поездке на родину, опять остановлюсь в Пскове для исследования уже этого материала.
Вторым большим сюрпризом явилось обнаружение другой категории лиц, проживающих в наших деревнях, кроме злополучных «панцырных бояр». В главе росписей, посвященной деревне Ганово (могу неточно передать название, так как трудно разобрать рукописную запись писаря середины XIX-го века – буду уточнять) в разделе «Сословие» черным по белому, большими заглавными буками написано «КАЗАКИ». В своей гипотезе о происхождении нашего рода я предполагаю положительное влияние казачества, появившегося на наших землях сразу после ухода Польши, что кажется вполне разумным для поддержания порядка на территории, только что находившейся под иностранной оккупацией на протяжении доброй сотни лет. Но могут быть и другие источники появление казаков на нашей земле. Теперь этой гипотезе найдено прямое доказательство, дополняющее родовую легенду. Такая же категория лиц – казаков, проживала и в нашем Залавочье, тоже совместно с «панцырными боярами». Присмотревшись внимательно, можно обнаружить, что данные жители – казаки, носили иные имена, по сравнению с указанными выше «боярами», а именно - Харитон, Варвара, Иларион, Артемий, Евгения, Анна, Павел, Меланья, Косьма, Ирина, Евдокия, Амвросий, Емельян, Леон, Онуфрий, Евстафий, Фома, Мирон, Татьяна… Происхождение данных имен еще предстоит выяснить, но на первый взгляд они кажутся более древними, тогда как у «бояр» имена, указанные выше – современные, всем привычные. Сибирские имена у наших «казаков», либо южные – вопрос дальнейших исследований, но видно – что они отличаются.
А пока, завершая предварительный обзор результатов, полученных на первом этапе исследования интересующих меня материалов Псковского архива, я хочу выразить глубокую признательность директору архива Валерию Геннадьевичу Кузьмину, а также сотрудникам архива, оперативно подготовившим запрошен¬ные материалы, а также содействовавшим их изучению в оперативном режиме. Без их помощи все было бы гораздо сложнее.
Апрель 2017 г.
Псков - СПб