УДАЧНЫЙ ВЕЧЕР
(рассказ)
- Сегодня удачный вечер, - сказал старший патруля ППС своему напарнику почти под окончание дежурства. – Вот, Гена, учись пока, закаляй характер, приобретай опыт.
На улицы города уже опустились слякотные сумерки поздней осени. На улицах затихала пульсация транспортных потоков и вибрация человеческой биомассы, стремящейся в инстинкте к уюту домашних норок. Первый снег покрыл на тротуарах неубранные дворниками кучи опавших листьев. Сквозь сырой туман светились жёлтыми пятнами уличные фонари.
- А ты, дурило деревянное, жалел, что не попал в гебедедэ, - хмыкнул старший патруля, сержант полиции Фурсенко. – Человек с мозгой, куда бы его судьба ни забросила, всегда найдёт свою золотую жилу. Усекай, Гена, мудрость жизни… Вот сколько у тебя сейчас на кармане в конце дежурства?
Молодой напарник с пустыми погонами на плечах открыл, было, рот для честного ответа, но Фурсенко цыкнул - «цыц» и пояснил:
- Я без тебя знаю. А цифры вслух произносить не нужно. Для пущей предусмотрительности – со временем поймёшь.
Гена Григашкин шмурыгнул носом, поправил на голове великоватую форменную шапку. Он сознавал, что ему ещё многого предстоит освоить в своей службе по охране правопорядка.
- Сколько ты уже, Гена, служишь? – тоном наставника и покровителя спросил старший патруля.
- Уже полгода. Так вы, товарищ сержант, уже спрашивали об этом.
- Специально и переспрашиваю, чтобы ты помнил своё место в системе субординации. А то будешь несправедливо обижаться, почему мол, не в равных долях бакшиш делим.
- Я помню. Я понимаю. И не обижаюсь, - уныло отозвался Гена Григашкин.
Они следовали по улице своим штатным маршрутом, охватывая цепким взглядом территорию подведомственного им правопорядка. Проследовав мимо павильона автобусной остановки, Фурсено вдруг приостановил шаг, сказал тихо своему напарнику:
- Там на остановке парень в клетчатой кепочке. Пойди проверь у его документы, что-то он мне подозрительный.
Григашкин кивнул и направился в сторону павильона. Фурсенко посмотрел ему вслед и неодобрительно покачал головой. В щуплой фигуре напарника, в необношенном бушлате, ещё и ссутулившегося от промозглой сырости, не чувствовалось никакой авторитетности представителя власти.
Почти сразу вернувшись, Гена Григашкин промямлил:
- Нет у него никаких документов.
Фурсенко посмотрел тяжёлым взглядом.
- Как это нету?.. А как его личность устанавливать? Может, он похож своей харей на фотографию по ориентировке. Нужно его доставить в таком случае в отделение… Эх, ты лапоть.
- Ну, я пойду тогда его задержу для отправки в отделение, - покорно согласился Григашкин.
- Стой. Ну его на хрен. Там на остановке, вишь, народу полно… Пошли дальше.
И они дальше продолжили свой маршрут по вечерним улицам. Через некоторое расстояние Гена Григашкин, как будто о чём-то догадавшись, спросил весело у старшего товарища:
- А ты ему тоже хотел кулёк с дурью подсунуть?
Не останавливаясь, Фурсенко цыкнул с явным презрением:
- Ты совсем, смотрю, лапоть необразованный. Если мы сегодня уже этот манёвр отработали, зачем второй дупель делать?.. За нами тоже смотрят, контролируют. – И Фурсенко показал пальцем на чёрное небо, по которому плыли белые снеговые облака. – Всё вокруг под контролем. Мы – следим за порядком. За нами тоже следят, чтобы мы правильно следили. А иначе нельзя – иначе полный бардак будет.
Взглянув с боку на профиль напарника, выражающий полную правоту в своей жизненной позиции, Гена Григашкин тоже почувствовал в себе такую же спокойную уверенность в выбранном жизненном пути. За полгода службы в полиции Гена всё больше и больше убеждался в правильности выбранной профессии. Насколько долго он удержится в этой профессии, конечно – вопрос. Текучка – так ему сказали кадровики при оформлении документов на службу. Текучка большая, объясняли, потому что у некоторых нервы не выдерживают бремени власти. У некоторых происходит деформация личности, и начинают эти некоторые мнить из себя окончательную инстанцию правосудия.
И Гена постепенно, сам себе внутренне внушал, что не надо мнить: просто осознавай себя самой маленькой инстанцией и будь доволен имеющимся по своей маленькой должности. Вот – Фурсенко, он за свою службу уже осознал свои возможности, и с каким достоинством себя держит, но, как будто постоянно оглядываясь по сторонам, точно за ним кто-то подсматривает. Воспитал Фурсенко свой характер, такой не деформируется, и карьеру сделает, и до пенсии льготной дослужится ещё молодым и полным здоровья.
А деформироваться характером можно очень легко – это Гена заметил сразу, как только нацепил на себя форму сотрудника полиции. Притащив с вещевого склада два тюка с обмундированием, Гена разложил на диване весь комплект, кое-что повесил на спинку стула. Потом, помня солдатские навыки, взялся доводить форму до окончательной кондиции. Когда вышел в коридор, чтобы посмотреть на себя в большое зеркало при полном полицейском прикиде, то вечно пьяненький тесть на кухне вмиг перестал орать на тёщу, и Гена почувствовал, что действительно, в его характере что-то меняется.
А вечером, раздвинув в своей комнате диван-книжку, он почувствовал прижавшееся сзади тёплое тело жены и услышал шепоток в ухо: «Ты такой, Ген, в мундире обольстительный, такой героический… Я, прям, захачиваюсь по тебе…»
- Ты где до службы работал? – спросил Фурсенко, осматривая горизонт маршрута намётанным взглядом. – Женатый? Ребятёнок в комплекте?
- Женат, - кивнул Гена Григашкин, семеня два шага в шаг своего старшого. – И ребятёнок один. Девочка, полтора года уже. До службы я на шиномонтажной шарашке упирался. Так это, ничего, зарабатывал кое- что…
- Рано ты обженился, - твёрдо заявил Фурсенко. – Ещё никто в жизни, а уже размножаться приспособился. Я лично этим делом только в тридцать лет занялся. Создавал материальный базис. Ты – что? – Фурсенко похлопал себя по карману бушлата. – В кармане – шиш, а тут, - он показал на лоб Григашкина, - пустота. А надо же, жениться вздумал. Усы вон не растут, а пипка выросла, значит.
Гена Григашкин непроизвольно пощупал тёмненькие усики на верхней губе, которые он принялся отращивать по совету жены, чтобы быть «похожим на Шарапова». Фурсенко шагал широко, прохожие расступались, рация на его груди мигала зелёненькими огоньками. Сырая, зябкая погода заставляла людей на улице двигаться в суетливой поспешности, сутулясь, пряча лица в поднятые воротники.
Трое мужчин на встречном курсе приближались, наоборот, медленным, вальяжным, прогулочным шагом. Их лица выражала полное благодушие и любовь к окружающим. Они немного раскачивались не в синхрон, но шли в ногу и распевали песенку мушкетёров.
- Стоять! – рявкнул Фурсенко, встав своей фигурой у них на пути.
Весёлая троица прекратила пение и посмотрела на полицейского в область его груди, где весело мигала голубая лампочка.
- Нарушаете, - сказал Фурсенко. – Окружающий общественный порядок. Так нельзя, граждане.
Один из граждан взялся было пояснять, что они возвращаются из гостей, и они никому не мешают, просто весёлую песенку поют – песенку совсем-совсем цензурную.
- Всё равно, нельзя, - очень убедительно добавил патрульный постовой и махнул штатной табельной дубинкой. – Пройдёмте.
Фурсенко пошёл вперёд. За ним покорно, точно утята за уткой, трое граждан. Замыкающим, придав лицу суровое выражение – Гена Григашкин. Выбрав подходящее по его мнению место, Фурсенко резко свернул за угол здания, в котором находилось почтовое отделение. Подойдя к неосвещённому служебному входу с высокой эстакадой для приёма грузов, остановился и скомандовал с отработанной интонацией:
- Запрещённые предметы, оружие, наркотики и всё другое, изъятое из гражданского оборота, выкладь сюда, - и он стукнул дубинкой по настилу эстакады.
- Да ты что, начальник? – опешил один из весёлой компании.
- Командир, мы из гостей идём... – попытался возразить другой.
- Молчать! – рявкнул Фурсенко и демонстративно стукнул дубинкой по настилу эстакады.
- Мы будем жаловаться, - чуть заикаясь, но вздёрнув гордо подбородок, заявил третий из этой компании – с бородкой клинышком и галстуком-бабочкой на белой рубашке. – Сейчас же будем подавать жалобу прокурору.
Фурсенко глубоко и шумно втянул воздух через нос, помолчал с секунду и объявил:
- Все свободны, а вот вы, гражданин, задержаны. Проследуем в отделение для оформления протокола и для дальнейшего судебного рассмотрения совершённого нарушения в виде сопротивления органу правопорядка, - и Фурсенко показал концом дубинки на того с галстуком-бабочкой, собиравшегося жаловаться прокурору.
Двое ушли быстрым шагом, и даже не оглядываясь. Оставшийся гражданин озлобленно посмотрел в глаза Фурсенко. А Фурсенко ленивым движением, взяв за кончик «бабочки», оттянул этот элемент эстетики на всю возможную длину резинки. Потом отпустил – «бабочка» хлопнула по кадыку гражданина. Тот вздохнул глубоко – но промолчал.
- Чтобы вам не злоупотреблять моим служебным временем по всяким там хождениям в отделение, советую оплатить штраф на месте, - тихо сказал Фурсенко.
- Сколько? - сквозь зубы спросил задержанный.
- Пять тысяч, - посмотрев куда-то в сторону, опять тихо произнёс патрульный постовой.
Гена Григашкин взглядом дисциплинированного ученика наблюдал происходящее, чуть ли не затаив дыхание. Гражданин, поправив свой галстучек, вынул бумажник и высыпал из него всё содержимое на площадку эстакады.
- Мало, - сказал Фурсенко. – Тут всего на тысячу наберётся… А по закону нужно пять… Ну, ладно, - Фурсенко вздохнул и добавил: - Свободны, гражданин. Квитанции не будет, поскольку уплоченный штраф не соответствует размеру, предусмотренному административным законом… Вот закон нарушать приходиться, - Фурсенко опять вздохнул и опять посмотрел по сторонам.
Пэпеэсовский наряд дальше двинулся по своему маршруту. Фурсенко молчал, широко шагая, а его молодой напарник, забегая то слева, то справа, восхищённо тряс головой, придерживая шапку, и выражал слова восхищения холодной выдержкой своего старшого.
- Лихо вы их, товарищ сержант, к порядку призвали…
- А нечего тут по улицам ходить и песни орать…
- А если эту компашку в вытрезвитель сдать?.. Это нам показатель за дежурство?
- Ну-у, - небрежно отозвался Фурсенко. – Показатель… но зачем на такую чепуху рабочее время тратить, если можно с эффектом? – Фурсенко вынул из своего кармана одну денежную бумажку и протянул её напарнику. – На, это твоя доля от этого неучтённого показателя… А вот насчёт вытрезвителя ты меня на мысль навёл. Вспомнил я об одной игрушке. Она у меня тут неподалеку у моего кума припрятана. Он у меня в начальниках местного вытрезвителя. Сейчас, Гена, мы с тобой одно дельце и провернём. Тут через два квартала и этот вытрезвитель находится. Сейчас мы одну чучу отчебучим…
Ускорили шаг, и в движении старший напарник поведал младшему как удачно сложилась служба у его кума, который через семь лет службы уже в лейтенантах и начальник медветрезвителя, где служба – сплошной мёд, с точки зрения героических ППС.
У ярко освещённой площадки перед большим супермаркетом Фурсенко внезапно резко остановился и сказал:
- Слушай, Геннадий, вот тебе и случай подвернулся для приобретения опыта. Видишь, вон чёрный джипяра аж на середине газона припарковался. Видишь, да? Во, наглец!.. Ну и займись. Оформляй нарушение.
Григашкин кивнул и уверенно направился к нарушителю. Постучал пальцем по стеклу со стороны водителя, что-то спросил, что-то ему ответили – и он рысцой побежал к своему старшему напарнику. Объяснил с придыханием:
- Он, гад, сказал «Ты что, мент, понты гонишь?.. Иди в жопу», - сказал… Ну, что оформляем за оскорбление представителя власти?
Фурсенко ничего не ответил. Сделал на своём широком лице грозное выражение и решительным шагом направился к машине на газоне. Фурсенко ступал тяжело, как статуя Командора, точно ощущал своим девяностокилограммовым телом излишек земного притяжения. Он постучал кончиком дубинки в стекло водительской дверцы, стекло медленно опустилось, и Фурсенко, поправив на груди футляр рации, произнёс нейтрально-спокойным голосом:
- Права и документы на машину.
- Да ты что, командир? – ответили насмешливо из темноты кабины.
- Не возражать. Проводится контртеррористическая операция «Перехват»! – уже злобно рявкнул Фурсенко. – Откройте багажник для досмотра.
И он нажал на рации копку, включился зуммер, загорелась на панели красная лампочка. Стекло приопустилось пошире, высунулась рука, держащая свёрнутую вдвое стодолларовую купюру. Пару секунд помолчав, Фурсенко взял протянутую денежку и плавным движением отправил её во внутренний карман бушлата. Отдал честь, подняв ладонь до уровня кокарды на шапке, и повернулся восвояси.
- Ловко вы его, товарищ сержант, наказали за оскорбление представителя власти, - восхищённо сказал Гена Григашкин, семеня позади.
- Таких быков, Гена, учить надо. И ты учись, укрепляй характер – мы со смертью каждое дежурство играем, понимаешь.
Пройдя пару кварталов по своему штатному маршруту, потом ещё через улицу уже на территорию чужого района, спустились по ступенькам в цокольный этаж старинного здания, где располагался городской медицинский вытрезвитель. Открыли дверь – и из помещения пахнуло влажным тёплым воздухом, как из предбанника.
За казённым столом с компом древнего поколения располагалась девушка в форме и, сосредоточенно щёлкая по клавишам, задавала вопросы мужчине неприглядно расхристанного вида, сидевшему перед нею на привинченной к полу табуретке. Девушка подняла глаза на вошедших, кивнула и продолжила задавать вопросы. Мужчина на табуретке щурил пьяные глаза, ухмылялся и пытался изображать из себя интеллектуальную личность: что-то такое выговаривал с трудностью в звукопроизношении о духовном кризисе, духовных исканиях, о непонимании его души окружающей биомассой. Девушка иногда останавливала шлёпанье по клавишам и пыталась искренне вникнуть в суть сложных формулировок.
- Что ты его слушаешь? – рявкнул Фурсенко голосом самого главного на этой территории. – Кидай в свою кичу – и весь разговор. Всякую дурь не переслушаешь.
На шум разговора из какого-то дальнего закутка появился невысокий, кругленькой фигуры лейтенант с выражением лица, как мордочка у испуганной белочки. Фурсенко даже не отреагировал на него взглядом. Он с крайне озлобленным прищуром уставился на мужчину, сидящего на табуретки, и, пошлёпывая дубинкой по ладони, задавал абстрактные вопросы:
- Ты чего тут из себя корчишь?.. Ты кто есть вообще в этой жизни?.. Ты с чего это решил, что у тебя какие-то права имеются?..
И он вдруг с резкого разворота чиркнул дубинкой над головой сидящего, затем тыльной стороной левой руки наотмашь со стороны своего правого плеча хлестнул его по щеке. Мужик втянул голову в плечи и зыркнул злым огоньком из-под набрякших век.
- Я вас таких всегда гнобить буду. Я же вас гнилых интеллигентов насквозь вижу… Ублюдки, у-у-у!
Матерясь, Фурсенко пнул сапогом пьяненького мужичка, и тот кулем свалился на пол. В предбаннике вытрезвителя наступила тишина, только было слышно как кто-то в глубине коридора заунывно вытягивает песню «Ах, Самара-городок»… Испуганным до крайности взглядом девушка за компьютером уставилась на Фурсенко. Гена Григашкин от увиденного сам втянул шапку в воротник бушлата. Лейтенант похожий на белочку вздохнул и сказал:
- Олег. Ну, зачем на моей территории? Держи себя в руках. Экий ты прямо несдержанный…
Поднимаясь с пола, мужчина лет сорока, в кожаной курточке когда-то давно модной, с грязно-белым шарфиком на шее, с взъерошенными жидкими волосёнками, проговорил с явной угрозой:
- Это тебе даром не пройдёт. Нет-нет… Вон сколько свидетелей. Я буду жаловаться, ей-ей, буду…
- Кому ты будешь жаловать, ублюдок? – Фурсенко засмеялся с демонтсративным, презрительным «ха-ха». – Кому ты чего докажешь, пьянь?.. Такие вот только и умеют своими пьяными мозгами другому народу мозги пучить. Таких мочить надо направо-налево. Как дадут такой приказ всех вас таких укантропуплю… при попытке к бегству. У-ух, как я вас таких ненавижу…
- А вон – свидетели, - хлюпая из-под носа кровавыми пузырями, кивком показал мужчина на окружающих.
- Кто свидетели? - Фурсенко оскалился в улыбке. – А вы что видели? – он посмотрел на девушку и лейтенанта. – А ты, Гена, что видел?
Девушка буквально носом уткнулась в клавиатуру и отрицательно покачала головой. Лейтенант сделал строгое выражение лица и сказал официальным тоном:
- Мною лично никаких эксцессов не наблюдалось, иначе бы были приняты соответствующие меры… Эй, доставленный для протрезвления гражданин, прошу пройти в третью камеру. Добровольно прошу…
Сильно качающейся походкой избитый сам направился в глубь коридора. Через несколько шагов он оглянулся и крикнул, и слова его отдались гулким эхом под сводом старинного здания:
- А тебя я, сержант!.. По одним улицам ходим! И бывает, что кирпичи с крыш домов падают. Запомни – бди!..
Фурсенко совсем беззлобно ухмыльнулся и сказал, обращаясь к лейтенанту:
- Давай, кум, мою сумочку. За ней пришли с моим молодым напарником. – И он хлопнул по плечу Гену Григашкина и добавил одобрительно: - Хороший парень, буду передавать ему свой жизненный опыт.
Лейтенант с беличьей мордочкой вынес откуда-то из глубин помещения спортивную красную сумку. Передавая сумку в руки Фурсенко, покачал головой и заметил, как бы, между прочим:
- Рискуешь, Олег, на грани работаешь. Лучше бы тихонько-тихонько по службе двигаться. Как я вот.
- А я и по службе двигаюсь, и закон защищаю, и о себе самом задумываюсь. Всё у меня в совокупности, понимаешь. И заходи в гости в воскресенье – у меня как раз по графику свободно.
Выйдя из вытрезвителя, тут же неподалёку, Фурсенко поставил красную сумку на скамейку, чиркнул застёжкой.
- Видишь штуку? – спросил он у молодого.
В сумке из тряпичной заворотки масляно сверкнул под светом фонаря ствольный наконечник штурмового автомата.
- Ого! – сказал Гена Григашкин. – А это нам для чего?
- Вот тебе и ого, дурило деревянное. Сейчас увидишь этот предмет в работе. Я вижу, ты парень свой, надёжный. Вот и организуем один аттракцион: этот предмет не в рабочем состоянии, просто, как макет, и мы сейчас будем на эту наживку рыбку ловить… Пошли давай на рыбное место, - и Фурсенко кивнул в сторону святящегося огнями большого магазина.
Фурсенко положил красную сумку в одну из тележек у входа в магазин, потом он с напарником спрятался за срезом широкого бетонного пилона и, поглядывая оттуда, поговаривал азартно:
- Смотри, как сейчас рыбка клевать будет.
Многие, выходившие из магазина, никакого внимания на забытую кем-то сумку в тележке не обращали. Минут через десять сидевшим в засаде сделалось зябко, по телу пробегал озноб. Ещё через некоторое время Фурсенко сказал, клацая зубами:
- Что ж они, гады, такие честные стали… Так и простудиться запросто.
Но вот паренёк в вязанной шапочке девчачьей расцветки: розового цвета и с белым помпоном – подошёл к тележке, оглянулся по сторонам, взял её в руки, потряс её на весу и пошёл дальше ускоренным шагом.
- Пошли, - шепнул Фурсенко, выходя из засады.
- Это же не наша территория, - тоже шёпотом сказал Гена Григашкин.
- Смотри, дальше что будет.
И метров через сто старший патруля ППС окликнул паренька в девчачьей шапке:
- Молодой человек! Гражданин в жёлтой куртке! Принять вправо и остановиться… Стоять, кому сказано!..
Преследуемый вздрогнул всем телом, остановился и оглянулся. Фурсенко приблизился твёрдым шагом, кивнул на сумку, кивнул на сумку, осведомился с нотками подозрения:
- А сумочка ваша?
Паренёк усиленно закивал головой. Помпончик на его шапочке замотался из стороны в сторону – и было неясно, то ли парень подтверждает, что сумка его, то ли, наоборот, что сумка не его.
- А что у вас там, в сумке?
- Мои личные вещи… Я иду с тренировки. Из бассейна иду, - чуть с заиканьем ответил задержанный.
Фурсенко сделал глубокий вдох, как бы сожалеюще.
- Откройте сумку. Вот эту красную сумку.
Парень, выражая негодование, чиркнул молнией и встал, гордо задрав подбородок.
- Ого-о! – выразил Фурсенко своё изумление, заглянув быстро в содержимое. – Оружие!.. Оружие, предназначенное для совершения террористических актов. Так – или не так?
- Не так!.. Не так! - Ошарашено пискнул парень, и опять помпончик на его шапочке замотался из стороны в сторону.
Гена Григашкин, сдвинув к переносице бровки, внимал каждой реплике в разговоре, как на профессиональном инструктаже перед заступлением на дежурство. Он приоткрыл рот и двумя пальцами пощипывал жиденькие усики на губе.
- Сколько полных лет по паспорту?.. Ага, семнадцать полных лет. Значит, полная уголовная ответственность. Знаешь, на какую меру наказания тянет вот это совершённое деяние? – Фурсенко потряс красной сумкой.
Одна минута разговора – по мнению гены Григашкина – понадобилась старшему патруля, чтобы задержанный паренёк начал просить умоляюще «взять с него штраф» чуть ли не в размере стоимости родительской квартиры. И для решения вопроса о штрафе патруль ППС поконвоировал паренька до места его проживания.
Задержанный в пути следования клялся и божился очень правдоподобно, что сумка совсем не его, чужая сумка – а его самого, если и судить, так за непредумышленную, случайную кражу, а вовсе не за подготовку террористического акта. Но Гена Григашкин, глядя на бесстрастное лицо своего старшего, уже сам стал убеждаться, что этот тип в шапочке с помпоном – явный пособник террористов. Посмотрев на свои часы, вздохнув, Фурсенко сказал с некоторым расстройством:
- Вот, Гена, мы с тобой уже полчаса лишних перерабатываем сверх положенной смены. А нам сверхурочных не платят. У нас особый режим трудовых отношений и ни в какой профсоюз жаловаться не побежишь. Так вот, Ген, и закаляется характер.
Подошли к дому, указанному задержанным. Паренёк достал ключ домофона, похлюпав носом, нерешительно приложил магнитный пятак, точно подписывал свою явку с повинной. Дом девятиэтажный – а лифт не работает. На ручке лифтовой двери висела табличка с намекающим смыслом «Граждане, ходите пешком. Полезно для здоровья!». Тут же расстроившись, узнав, что задержанный проживает на самом последнем девятом этаже, Фурсенко длинно проматерился:
- Вот никто работать не хочет… Юмористы, ё-моё. Давить их всех, этих юмористов, как тараканов. Развелось, ё-моё! – Он снял с ремня штатные наручники, защёлкнул их на запястья паренька. Скомандовал – Пошёл вперёд. Такой напряг твоим родителям дороже обойдётся.
Через пять этажей, тяжело дыша, сняв шапку и вытирая пот на лбу, Фурсенко спросил:
- А ты, Ген, на каком этаже живёшь? – Узнав, что на третьем, ещё больше запыхтел. – Тебе легче. А я – на первом. Но что ж – служба есть служба.
Минут десять ушло на подъём. Лицо у Фурсенко лоснилось потом, он снял шапку и нёс её в руке. Добравшись до последней лестничной площадки, он отдышался до успокоения сердечного ритма, потом нажал кнопку звонка. За-за двери спросили: «Кто?». Фурсенко ткнул пальцем в грудь задержанного паренька, и тот промямлил:
- Мам, я это, - и показал перед дверным глазком скованные наручниками свои руки.
Дверь мигом распахнулась. В дверном проёме застыли в изумлении: полная женщина в жёлтой пижаме, и мужчина сильно лысой внешности в синей пижаме в клеточку. Фурсенко в двух-трёх фразах, потрясая красной сумкой, объяснил ситуацию. После угроз о тяжести вины их сына и грядущих последствиях он вполне спокойным тоном сказал:
- Но вопрос решаем. Вы сына своего любите?..
Ошалелые родители даже не стали подтверждать свою любовь к своему сыну. Они очень горячо в два голоса принялись предлагать «товарищу милиционеру» всё, что у них есть в жизни и в квартире. Пригласили внутрь для осмотра своего жилья и как бы для определения их материальных возможностей.
Фурсенко осмотрел беглым взглядом их «материальные возможности»… и назвал цифру. Папаша в синей пижаме вздохнул облегчённо и сказал: «Это мы найдём, наверное… Мы согласны… А это… гарантии?». Фурсенко достал из той же красной сумки несколько листков с типографским шрифтом, мельком показал их лысому папаше и спрятал обратно.
Папаша энергично принялся хлопать дверцами шкафов, рылся в стопках белья, брал с полки книжки и шебуршил их страницы. Мамаша гладила по голове склонившегося к ней сына, и её слёзы капали на никелированные наручники. Фурсенко прошёл на кухню, по-хозяйски уверенно уселся за стол, налил в чашку из заварного чайника, понюхал, выпил и почмокал губами. Пока он так чмокал губами, родители поднесли ему газетный свёрток и с таким униженным видом, точно отдавали дань посланнику Золотой Орды. Фурсенко, развернув свёрток, намётанным глазом в долю секунды определил денежную сумму и в три приёма запихал купюры во внутренний карман бушлата.
Затем родители подвели к нему своего закованного в наручники сынка и встали рядом, будто ожидая некой благодати. Фурсенко согласно покивал головой, отомкнул наручники, достал из сумки типографские бланки, показал их присутствующим и порвал на две части, потом – на четыре, а после этого положил обрывки обратно в сумку.
Когда патруль ППС вышел из подъезда девятиэтажки, Фурсенко вздохнул глубоко всей грудью и высказался голосом сильно уставшего человека:
- Удачный вечер сегодня. – Он посмотрел на циферблат наручных часов. – Ого, уже целый час с лишним переработали. Пошли, Гена, по домам.
В тёщину квартиру Гена Григашкин вошёл, громко топая ногами, как всегда делал тесть в день зарплаты. Он так же, не снимая обуви, сразу прошёл на кухню, где его тесть обозревал любовно десяток стоявших перед ним на столе аптечных фанфуриков. Следом за Геной на кухню забежали тёща, жена с дочкой на руках и толстый кот. Все, включая кота, уставились удивлёнными, вопросительными взглядами на Гену. А тот, надменно усмехнувшись, принялся вынимать из карманов скомканные денежные купюры и складывать их рядом с тестиными фанфуриками.
- Ого, - сказал тесть. – зарплату дали.
- Миленький ты мой, - сказала жена и потянулась губами к щеке Гены.
Тёща и кот ничего не сказали. Просто смотрели настороженно, будто ожидая каких-то нехороших последствий.
- Нормально всё, - небрежно произнёс Гена, обводя глазами всех присутствующих. – Сегодня был удачный вечер.
=========== «» ==========