Здравствуй, племя молодое, не знакомое! Как говорится: «В нашем полку прибыло». Но у нас не полк, а поисковый отряд. Даже не отряд, а всего лишь двенадцать человек ветеранов военного копа, мой гость Володька Новиков и один новичок, которого трудно назвать новичком.
Возраст незнакомца – четвёртый десяток. Одет в бундесверовский камуфляж. Кепи, по лекалам гитлеровских альпийских стрелков, с прикрепленным значком «эдельвейсом». Не с «новоделом», а с оригинальным, найденным у горной вершины Кавказа. Крутой высокочувствительный прибор - металлодетектор с кучей опций и дополнительных настроек, вплоть до отсечки электромагнитных помех высоковольтных линий электропередачи. Машина – подготовленный внедорожник на котором можно и, по капот в грязи, медведей пугать в соседних болотах и, хлопнув дверцей, за сутки пролететь полторы - две тысячи километров, чтобы попасть в Карелию, на финские позиции, разбросанные в лесных и приозерных дебрях. В американском полевом ноутбуке – военные старые генштабовские карты с привязкой оперативной обстановки 1943-го года к координатам спутниковой навигации. Соблазнились поисковики сведениями и взяли незнакомца, представившегося Толяном, на выезд.
Мне всегда нравилось ходить по таким «привязкам». Особенно, по картам разведывательных отделов. Идешь по лесу или кустарнику, смотришь на монитор и словно переносишься в прошлое:
- Вот там, где растёт полоса олешника, была линия нашей обороны, а длинная канава вовсе не след от лесного плуга, а заплывшая грунтом траншея. Справа ямка, а над ней раскидистый куст лесного орешника – лещины. Вот только ямка вовсе и не ямка, а обрушившийся немецкий блиндаж. От одной пулемётной точки до другой – была натянута, в три ряда, немецкая колючая проволока. Перед колючкой – минное поле. За колючкой, «огневой карман», где наши атакующие бойцы оказывались под смертоносным перекрёстным огнём противника. За горушкой, должен быть видны артиллерийские капониры, а перед ней - следы позиции станкового крупнокалиберного пулемёта, обложенного валунами. Но нам туда не надо. Мне и Володе нужно на минное поле.
Володька не копарь, а бывший однополчанин и нынешний московский юрист, много лет пытающийся найти сведения о своём дедушке, безвестно-сгинувшем на войне. Следы красноармейца Тимофея Новикова потерялись после выписки из госпиталя. Толи погиб боец от немецкой бомбы, во время пути к фронту, толи его сразу, не успев занести в списки, послали вот в такую атаку, на прорыв немецкой обороны, через минное поле, артиллерийские взрывы и «огневой мешок». Буквально два дня назад, позвонил мне сослуживец и внук погибшего воина: «Виталий, возьми меня на поиск…».
- Без проблем. Увидеться надо, а показать, что далёкая война совсем рядом, прямо под ногами, мне не трудно, да и лишние руки не помешают. Приезжай.
… Здешняя земля нашпигована металлом. Обычно, «верховые», не захороненные останки можно найти по характерному писку метало-детектора, когда он реагирует на «цветнину» - на латунные гильзы винтовочных патронов, висевших на поясе красноармейца, но сегодня не тот случай. В бою «местного значения», бойцам были выданы патроны со стальными гильзами. Прибор гудит не замолкая, одинаково реагируя и на патроны и на многочисленные мелкие железные осколки.
При «перегрузке», когда попадается массивный предмет, динамик издаёт переливчатую трель. Как правило, это развёрнутые взрывом «в розочку» корпуса хитрых мин – «лягушек». Это только в кинофильмах, «храбрые» киногерои, наступившие на мину, ждут, когда мимо них пройдут благодарные товарищи, а потом героя обступят фашисты. Тогда киногерой снимает с мины занемевшую ногу и меняет свою жизнь на десяток вражеских. В реальности, детонатор моментально активирует вышибной заряд и на высоту человеческого роста взлетает цилиндр начинённый взрывчаткой и многими десятками тяжелых сантиметровых свинцовых шариков, превращающих живые человеческие тела в издырявленные трупы.
Володя работает с прибором. Я проверяю землю металлическим щупом и нащупываю останки бойца, погибшего от мины. Практически каждая крупная кость раздроблена, переломана или перебита металлом на несколько кусков, а найденная алюминиевая ложка рассечена на четыре части. Голову отыскиваем с трудом, в трех метрах от места взрыва.
В низинке удалось «назвонить» ещё одного павшего воина. Видимо, невдалеке от него упал какой-то зажигательный термитный заряд. Сырая лесная почва выгорела от огромной температуры и не восстановилась за семь десятков лет. Собираем останки бойца во чавкающей жибели бурой супеси, перемешанной с красноватым болотным железом – охрой. Мне становится не по себе. Такое впечатление, что он лежит в луже свернувшейся крови.
Идём к «огневому карману». Прибор «запел» наткнувшись на штык винтовки – «мосинки». Над штыком, сантиметров пять мокрой прелой листвы и столько же листвы над третьим, найденным нами, красноармейцем. Его подъём был самым лёгким и самым тяжелым в моей жизни. Лёгким потому, что молоденький (судя по белым сверкающим зубам) паренёк, буквально сжался в малый комок, или стараясь спастись от убийственного металла, или от страха, или от боли, или замерзая от того, что из израненного тела утекала согревающая кровь. Или от всего сразу…
Всё, до самой малой косточки, мы собрали на пятачке земли не шире сорока-пятидесяти сантиметров. Горстями откидывая землю и прощупывая каждую горсть в надежде найти пенал солдатского медальона-смертника, я посчитал, что на каждые две горсти земли, в руке чувствовался железный осколок. Тяжело стало, как представил себя на месте погибшего паренька и ясно осознал, что он пережил в последние секунды своей жизни.
На краю «огневого кармана» втыкаю щуп в едва видную ямку. На метровой глубине, щуп скрябает о железо. Немного в стороне, начинает пружинить, уперевшись в резину противогазной маски. Мы с Володькой уже порядком устали, но отбрасываем в сторону весь носимый поисковый «шмурдяк» и, сменяя друг – друга, вскрываем засыпанный окоп передового немецкого охранения, в который ворвался наш красноармеец, не погибнув на минном поле, не умерев от пулемётного огня и от вражеских снарядов. Немец, видимо сбежал из окопа, бросив патронташ со своими «маузеровскими» патронами и портупею со снаряжением, а воин Красной армии прижал к щеке винтовочный приклад и стрелял в сторону немецких траншей, тянущихся не дальше броска гранаты. (Вот только гранат он не бросал. Не успел. Именно о гранаты и скрябнул мой щуп, при первом погружении в землю).
Ударила немецкая пуля в солдатский стальной шлем и лопнула сталь, пропуская пулю в солдатскую голову. Сполз человек на колени, упёрся головой в стенку окопа, да так и стоял, все последующие годы, до сегодняшнего дня, в заплывающем окопе.
Упаковали и четвёртого воина в рюкзак. Как странно… Уходят на войну могучие мужчины, а возвращаются, вмещаясь в небольшой мешочек, не более обычного магазинного пакета…
Перекусили мы на краю молодого ельничка, половиной батона и банкой тресковой печени.
Калорийная полевая пища, особенно, если всё масло из банки, батоном «вымакать». Весит немного, а сытость даёт почти на целый поисковый день. Хлебнули из термоса остатки чая, настоявшегося до черноты дёгтя. Пошли в лагерь.
У костра сидела половина отряда, возвратившаяся из леса. Ораторствовал новичок. Возбужденный и изрядно – хвативший, почти всю бутылку, своего дорогого коньяка, принявший демократичность наших порядков за скрытую форму черного копательства.
Мы услышали:
- Я тоже собирался сегодня в лес податься, «пошуровать» немецкие позиции, но встретил и разговорил местную бабусю, представившуюся Спиридонихой. Оказывается, в соседней деревне, сейчас заброшенной, грохнулся в войну подбитый самолёт с ценным грузом в виде гроба с телом покойного немецкого полковника ветеринарной службы. Полицаи увезли пилотов в госпиталь, а полковника прикопали на пригорочке, до выяснения обстановки и даже берёзку, в голове, посадили. Обстановка для немцев складывалась архиневажно и не стали они своего жмурика раскапывать да повторно в Берлин отправлять. Так и остался «интурист» в чужой земле, одетый по полной форме и со всем обвесом мундира. Я как услышал такое от старухи, так сразу уточнил место, где берёзка растёт. Примчался туда с целью бить шурф на глубину залегания особо-ценного «хабара». Вот только берёзка та, выросла на арийской органике, чуть ли не в три обхвата ствола. И корни раскинула во все стороны. Каждый корень толщиной в здоровенное бревно. Забил я шурф в двух метрах восточнее берёзы, между больших корней и угодил в аккурат на кованые каблуки и подошвы из спиртовой кожи. Раскопал голенища и так потихоньку - потихоньку словно троглодит в пещере, двигался вперёд, к заветной цели, обрубая корневую мелочевку и выгребая землю. Представляете, у немчуры два железных креста, три знака отличия, портсигар, бумажник с подарком жене в виде пары серёжек, неплохая мелочёвка с мундира и, главное, полный рот золотых зубов. Сбылась мечта идиота. Всегда хотел сделать себе зубные протезы из германского золота. У меня есть одна женщина – зубной техник. Она мне такие зубки забацает! Почти как у Гитлера или Гимлера. Люблю я арийцев копать. А вот краснопузых не люблю. Краснопузые голытьба и нищеброды. Заканчивая речь, оратор вынул из кармана сигаретную пачку и вытряхнул на ладонь золото, выдернутое из черепа немецкого полковника.
Володька рванулся встать и что-то сказать Толяну, но я придержал друга за колено, ибо не мы звали и приглашали это мурло на коп. Кто принимал решение, тот пусть и расхлёбывает, постигает очередной жизненный урок и пожинает то, что посеял.
Сашка не стал вскакивать. Он просто сказал: «Краснопузые, говоришь? Это ты о тех красноармейцах, которые за Родину жизни отдавали? Слушай ты, стоматолог недоделанный, даю тебе десять минут, чтобы ты испарился из нашего лагеря и из нашей жизни. Если ещё раз попадешься мне на глаза, то тебе понадобятся не только зубные протезы, но и протезы всех конечностей. Смойся, падаль, чтобы тобой больше не воняло»!