Драма в Алчеве

   Сцены из старинной московской жизни

   В 1665 году на сырной неделе в доме стольника Алексея Прокофьевича Соковнина было более оживленно, чем обычно. Сам господин и его слуги жадно вдыхали запах Масленичной недели. Казалось, что они все были немного одурманены царящим всеобщем весельем. Тем не менее, жизнь шла своим чередом. Боярин рассматривал молодого белобрысого парня, который попросился к нему в холопство.
   - Как имя твое? – спрашивал он строго по-господски.
   - Иванко, Яковлева сын, Медведев.
  - Сколько лет?
  - 19.
  - Женат?
  - Нет?
  - Всякой работе обучен? За лошадьми, за платьем боярским следить сможешь, и другое всё прочее делать?
   - Да! – только кивал послушно в знак согласия молодой человек.
   - Ну ладно! – сказал наконец боярин. – Завтра в Холопском приказе оформим кабальную, а пока иди к другим холопам, там тобой Марьица займется.
   Иванко Медведев выходил от боярина, низко кланяясь за оказанную ему великую милость и виновато улыбаясь за свою неотесанность.
   Иванко был не из здешних мест, он приехал из Литвы, по-нынешнему – из Белоруссии. Приехал он в Москву, куда до этого перебрались его дяди, Иван и Ян Крыловы. До этого он не жили никогда в столичных городах, да и вообще в крупных городах, а только у себя в деревне. Чтобы кормиться, они были вынуждены попроситься в холопство к князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому. Ивана же Медведева князь в холопы брать не захотел, и он по совету людей пошел проситься к Соковнину. 
   Иванко отправился на людскую половину и сказал, что новый холоп. Тут же откуда-то пришла ключница Мария Ивановна, молодица двадцати. Она была веселой и озорно улыбалась.  Новый холоп забавлял её своим видом. Его волосы спускались почти ниже плеч, а длинные усы свисали ниже рта, всё это выглядело не по здешней моде. Но Марию смешили даже не его усы, которые выглядели нелепо длинными, а весь внешний вид молодого парня. На его лице было ясно написано: деревенский простачок.
   - Так как тебя зовут? – обратилась она к Иванке по-бабьи деловито.
   - Иванко! – отвечал тот, завороженно глядя на неё.
   - Что же мне с тобой прикажешь делать? Банька не топлена, а тебя помыть надобно! Пойдем на двор!
   Они спустились вниз с верхнего этажа боярского дома. По краям широкого двора стояла конюшня, избы для челяди, кухня.
   - А ну, Гераска! Затопи баню! (лишь бы объезжие не увидели!) – крикнула Мария дворнику Герасиму, который как раз выходил их своей избы, стоящей у самых ворот..
   - А ты иди сюда, я тебе голову проверю! – обратилась она затем к Ивану.
   Он послушно сел на какое-то полено и подставил свои волосы.
  - Да нет у меня ничего! Чистый я!
  - А это мы сейчас посмотрим!
   Мария перебирала волосы своими пальцами, а Иванко сидел, затаившись. Потом она провела рукой по его подбородку, и у него ёкнуло сердце.
   - А что же, борода у тебя разве не растет? – сказала она, слегка посмеиваясь.
   - Растет! – отвечал парень, заикаясь.
   - Так отпусти! Тебе пойдет!
   Сказала молодица и звонко засмеялась.
   - Ладно! – отвечал Иванко послушно.
   - Вижу исхудал ты в дороге! Сейчас помоешься в бане, я тебе платье дам чистое (но только не жди, что одену тебя как боярина!) Потом пойдешь на кухню, там тебя накормят!
   Сказала молодица и тут убежала куда-то по делам, которых у неё было много, казалось, она следила за всем хозяйством в доме.
   В это время боярин давал распоряжения своему слуге Исачке Бурцеву. Тот был как бы правой рукой хозяина, потихоньку следил за всеми другими холопами и был в курсе дел самого хозяина.
   - Пойди скажи Марии, чтобы хорошего платья ему не давала, и пускай спит вместе с Янком. Да скажи ей, чтобы постригли его, всё-таки мне будет служить! Да и пускай завтра все трое, Мария, Янко и он, пойдут на Торг за рыбой, сестра-постница ко мне в гости пожалует.
  Боярин Алексей Соковнин, двадцати пяти лет, был красивым мужчиной по меркам семнадцатого века и по нынешним. Внешность у него была аристократической. Его правильные черты лица украшали усы и аккуратно подстриженная борода. Высокий рост и гордая осанка говорили о том, что молодой человек приближен ко двору.
   Его холопка Мария Ивановна досталась ему от мачехи. Она была довольно миловидной, щеки её не покидал здоровый румянец, «кровь с молоком» говорят про таких. Если бы она смогла выбирать, к кому бы ей попасть в холопство, у кого ей быть рабой, она бы выбрала именно Соковнина. Однако не только каждая рабыня мечтала попасть в холопство к Соковнину, пожалуй, тайно мечтала за него выйти замуж и каждая боярышня в Москве. Да и был он женихом завидным, приходился свойственником царю Алексею Михайловичу. Только вот женится он пока не торопился, на что пеняла ему сестра.
   Марьица пошла проверить, как выполняет её указание новый холоп. Ян Адаховский нёс для него платье, оставшееся после Петьки, который помер полгода назад. Баня стояла на заднем дворе, около неё был небольшой садик.
   - Ну где ты? Помылся уже? – спросила Мария, входя в полумрак предбанника.
  Иванко только начинал раздеваться.
  - Что-то ты копаешься долго! На тебе платье твое, своё тряпье брось, выбросим мы его! Да иди сюда, ближе к оконцу, сейчас быстро тебя обкромсаю.
   Мария взяла ножницы и живописные усы и локоны упали на пол. Рука была у неё твердая, сам хозяин доверял её иногда поправлять что-нибудь в его прическе. Иванко сидел смирно, сердце его замирало, когда рука молодицы касалась его головы. После Мария велела Ивану идти мыться, а Янке пропарить его шапку и шубейку.
   - Может тебе потом и обновка будет! – сказала напоследок она, бросил взгляд на поношенную одежонку нового холопа.
   Ян Адаховский попал к Соковнину из польского полона. Он был сыном бедного шляхтича, говорил всем, что ему восемнадцать лет, а на самом деле ему было только семнадцать с небольшим. Темная борода у него начинала только пробиваться, а голубые глаза светились надеждой на скорое возвращение домой. А пока что, свою шляхтецкую гордыню ему пришлось спрятать глубоко и быть простым холопом. С другой стороны, заносчивость, свойственная польской шляхте, ещё не успела проникнуть в его сердце, и он не так тяжело переживал своё унижение.
   Так как Ян и Иванко были из одного края, поляк обрадовался новому товарищу.  Янко расспросил его о родных местах, поведал ему, откуда он родом, показал их общую комнату. Поселили их в главном доме, там же жила Мария и Исачко Бурцев. За короткое время Янко успел ввести нового холопа в круг его обязанностей, рассказал о других холопах. Исачко  Григоревич Бурцев – он главный среди дворовых, его надо опасаться, Марьица Иванова дочь стоит во главе всего хозяйства, боярин ей доверяет. Янко предупредил, что тайно в доме боярина исполняют старые обряды, об этом лучше молчать, никому не рассказывать, если хочет служить в этом богатом доме.

   На следующий день Иванко подписал кабальную в Холопском приказе. Затем они втроем отправились на Красную площадь. Соковнин жил у церкви Николы Красный звон, в проулке, который выходил на Ильинку,  а другой стороной на Варварку. Янко показывал Иванке дорогу на Торг, найти её было не сложно.
   - Как выйдешь на Варварку, повернешь направо, на Кремль. Сейчас Торг увидишь, коли не видел доселе! Чего здесь только нету! – говорил с восхищением Янко, который величественней города Москвы города ещё не видал.
   Иванко так же с восхищением смотрел по сторонам, здесь ему было всё ново, хотя был он тут уже не первый раз.
   Марьица шла впереди, весело оглядываясь по сторонам. А по сторонам шли бесконечные ряды. Наконец они дошли до Рыбного ряда. Здесь Иванко обратил внимание, что один рядович кричит ругательства господину, который задел его рыбу рукавом. Та упала на снег, в грязь. Рядович в отместку кинул в господина какой-то дранью, господин же отпечатал свой кулак на его лице. Началась потасовка.
   - Вон смотри! Получил по роже! Здесь каждый день такое, то покупатель с продавцом поругается, то рядовичи между собой перелаются. Нет дня, чтобы кто-нибудь драку не затеял. Дикий народ!
    Марьица начала выбирать рыбу. Она строго глядела на продавца и уверенно отодвигала товар в сторону.
   - Это что за осетр? Никак плохую рыбу подсунуть хочешь?
   Она пошла далее по ряду и выбрала наконец достойного осетра. Иванко про себя похвалил её за хозяйственность.
   По дороге и дома словоохотливый Янко объяснил Иванке, что знатного осетра они купили, потому что завтра в гости пожалует сестра хозяина, боярыня Морозова. Поляк, который был намного ниже своего товарища, слегка подпрыгивал, как будто от этого он должен был вырасти, и рассказывал Иванке всю подноготную семейства.
    Старшая сестра Соковнина совсем юной девушкой была выдана замуж за старого боярина Глеба Ивановича Морозова, который приходился родным братом Борису Ивановичу Морозову. На вопрос Иванки, кто это такие, поляк ухмылялся.
   - Борис Ивановича – воспитатель государя Алексея Михайловича, да к тому же хитрый царедворец. Через две недели после царской свадьбы женился на сестре царицы Марии Ильиничны, и таким образом породнился с великим государем. А когда Глеб Иванович женился, то и его жена, и её брат стали приближены к государю. Братья Морозовы уже померли, Борис Иванович детей не оставил, и всё их наследство перешло к сестре нашего господина и её сыну.
    Несмотря на молодость боярыня Морозова выходить снова замуж не захотела. Да и зачем ей? Она осталась очень богатой вдовой, распоряжалась своим имуществом сама, по своему усмотрению. Ходила она в черных одеждах, была строга, но все её любили. Она одаривала милостынею нищих, давала кров нуждающимся. Её духовный наставник – протопоп Аввакум. Семья придерживается старых обрядов, но об этом лучше никому не говорить, так будет лучше. Брат относится к сестре с любовью и уважением, несмотря на её назойливое желание устроить его жизнь по своему видению. Однако он все её притязания терпел отчасти из-за уважения, отчасти по причине того, что сестра часто одалживает ему денег.
   Именно поэтому приход боярыни Морозовой в гости не являлось обыденным событием в жизни Соковнина, надо было угодить сестре насколько это было возможным. Алексей Соковнин и сам был уже давно независимым человеком. Его старый отец умер три года назад, устроив жизнь двух сыновей и двух дочерей.

   Как и было сказано, на следующий день в гости к Алексею Соковнину приехала его сестра Феодосия с сыном Иваном Глебовичем. Племяннику Соковнина шёл только пятнадцатый год. Выглядел он долговязым подростком.
   На кухне готовился осетр и другие явства. Ключница Мария сама следила за всеми приготовлениями, как и было ей приказано господином. Она постелила чистую выбеленную скатерть, достала дорогую посуду, однако являться перед господами ей не было велено, боярыня её не любила.
    В воскресный день, а именно в Прощенное воскресенье, к воротам Соковнина подъехала богатая карета, её сопровождали конные, по бокам бежали рынды, человек тридцать.  Ворота распахнулись и все, включая Соковнина, замерли в почтении, как будто к ним пожаловал сам царь, а не вдовица. Морозова поднималась по лестнице в хоромы, сын шёл следом за ней, а справа от нее выстроились слуги Соковнина. Так им было приказано, так захотела боярыня.  Слуги почтительно кланялись, выражая всем своим видом любовь к вдовице. Однако эта любовь не была бескорыстной, все знали, что по большим праздникам боярыня Морозова обычно одаривает своих слуг и слуг своего брата. Холопы улыбались и кланялись, а вдовица жаловала их денежкой. Дошла она и до Адаховского с Иванком.
   - А ты кто будешь? – обратилась она к новичку.
   - Я новый холоп боярина. – отвечал Иванко, которого поразила благородная  красота и строгость Морозовой.
   - Откуда пришел? Какой веры? – допрашивала она его.
  - Пришел из Литвы, веры – православной.
  - Тогда прими и ты от меня милость! – довольная боярыня протянула Иванке две денежки, в отличии от других.
   - А ты, Яков, всё в еретиках ходишь? – обратилась она строго к Адаховскому, который был католиком.
  - В какую веру меня родителя покрестили, в такой и умру! - отвечал откровенно молодой поляк.
  Боярыня отвернулась от него и стала подниматься наверх. Её встретил брат, они обнялись. Иван Глебович, которому не хватало мужского общения, был рад встрече больше всех.  Алексей Прокопьевич пригласи сестру в палату, но она сказала, что хочет посмотреть на его кухню, всё ли там содержится в порядке, ведь брат был не женат, а значит за хозяйством следить было некому.
   На правах старшой сестры боярыня считала себя вправе иногда командовать в его доме. Феодосия Прокофьевна приказала Исачке проводить себя на кухню, а брату и сыну идти в палату и там ждать. Они повиновались, и надо сказать, совершенно смиренно.
    Боярыня пошла на кухню, там как раз хозяйничала Марьица. Она стала осматривать хозяйство и лицо её говорило о том, что здесь не совсем чисто, хотя это было не так. Морозова одарила повара и знаком приказала ему и Исачке покинуть помещение. Она обратилась к молодице.
   - Вот ты думаешь, что я тебя не люблю, а я и о тебе забочусь. Мужа тебя нашла, дворник мой Тит Абрамов. Ну как, пойдешь? Награжу тебя богатым приданным!
   - Так он же старый! – отвечала Марьица немного вызывающе.
   - Ну, знаешь, некоторые старики лучше молодых!  Ты ещё не знаешь, какие-такие старые мужья бывают! Мудрые да добродетельные! Не чета молодым. – уговаривала молодицу боярыня.
   - Нет, боярыня, это ты не знаешь, какие молодые мужья бывают! Ух!
   Марьица поставила руки в бока и протяжно ухнула. Она бесстрашно смотрела на сестру своего хозяина, в её голосе звучали откровенно дерзкие ноты, рот её улыбался, глаза смотрели вызывающе.
   - Ах так! – разочарованно сказала та. – Дерзишь мне, а я тебе добра желаю!
   - И я тебе, боярыня, добра желаю. Желаю тебе мужа, да помоложе и погорячее!
   Голос молодицы звучал почтительно, а весь вид её в это время выражал откровенное презрение.
   - Да как ты смеешь! Да я прикажу тебя ... – не выдержала боярыня и начала ругаться.
   - Ничего ты не прикажешь! Я не твоя холопка, а твоего брата!
   - Нечего мне с тобой разговаривать! Пойду я! – чуть уже не кричала боярыня.
   Она вышла из кухни и велела Адаховскому, который здесь случайно оказался, показать ей, как содержится господское платье. Исачко же, который слышал весь разговор, вошел в кухню и обратился к Марии.
   - Ты что? Совсем взбесилась? А как она нажалуется?
   - Да надоела она! Чего ей надо? Наше дело холопское, как будто она не знает!
   Мария дала Исачке поднос, и он понес кушанье в палату. Он вошел в столовую, но там ещё были только Соковнин и Иван Глебович. Исачко поставил рыбу на стол и отошел к окну в ожидании приказаний.
   - Дядюшка, а дядюшка! -  говорил между тем мальчик. – Я спросить хотел, а что, Мария твоя наложница?
   Глаза его блестели любопытством и страхом одновременно. Дядя снисходительно улыбался.
   - А матушка говорит, что это грех! – вопрошал дальше Иван Глебович.
  - А ты чего это грехом интересуешься? Рано тебе ещё! Вот вырастешь, тогда и узнаешь, какой-такой грех бывает!
   Дядя, который любил сына своей сестры, беззлобно засмеялся, засмеялся и Исачко. Ему было позволено более других слуг.
   - А матушка говорит, что это грех, можно только с женою! – продолжал интересоваться мальчик.
   - Так я тебе жену найду! – обрадовался будущему событию Соковнин.
   - Такую же красивую как Мария? – возбудился Иван Глебович.
   - Зачем как Мария? Она холопка, а я тебе настоящую царевну отыщу!
   Иван Глебович заулыбался, а Соковнин потрепал его кудри.
   - А летом мы с тобой на охоту поедем! Надоели тебе видно уже бабы!
   Присутствующие услышали шум, к палате приближалась боярыня Морозова.
   - Не говори матушке о том, о чем спрашивал. А то она на правило меня поставит! – перепугался Иван Глебович.
   - Порядка у тебя в доме нет! А всё потому, что хозяйки в доме не хватает! – сказала Феодосия Прокофьевна, когда вошла.
   Началась трапеза, в течение которой боярыня говорила всем наставления, и брату, и сыну, и Исачке, который подавал на стол. Было скучно и уныло. После трапезы Феодосия Прокопьевна начала читать что-то душеспасительное монотонным голосом. Казалось, летала бы в палате муха – свалилась бы на стол. Алексей Прокофеьвич, подпершись рукой, чуть уже не валился на стол, а Глеб Иванович поглядывал на окно. Из всего говоренного матерью он понял только, что успел так нагрешить, что душу свою он уже спасти не сумеет,  поэтому ему захотелось выбежать на двор, на свободу.
   Был праздник, и на людской половине шло веселье. Дворовым было разрешено угоститься с боярского стола и немного выпить. Со двора в столовую палату доносился смех. Видно, дворня затеяла игру в снежки. Марьица заразительно смеялась, доносились и мужские голоса. Соковнин понял желание племянника и прервал речь сестры.
   - Иди-ка на двор, на воздух! Пусть Янко с тобой поиграет!
   Мальчик вопросительно посмотрел на мать, и, пользуясь небольшим замешательством с её стороны, быстро убежал на улицу.
   - Пускай во дворе погуляет! А то бледный очень! – пояснил своё решение Соковнин. – А худой чего? Ты его видно постами заморила!
   - Ну зачем ты, брат, на меня наговариваешь? – обиделась Морозова. – Что же я о сыне своем не забочусь? Вытянулся он за зиму, вот и кажется худым!
   - Ладно, пускай поиграет! – чуть погодя сказала боярыня. – О чем вы тут без меня беседовали?
   - О том, что я ему невесту должен найти. – отвечал ей брат, снова приступая к поеданию блинов.
   - Ну, это ему ещё рано, а надо я и сама ему жену подберу. А вот тебе уже пора жениться! Что скажешь?
   - Может и пора! – уклончиво отвечал Соковнин.
   - Так давай я тебе невесту присмотрю, времени не пожалею!
   - Знаю я тебя, такую найдешь, что я со свадьбы сбегу! – ехидно подметил Соковнин.
   - Так что я, ничего не понимаю! – всплеснула руками Феодосия Прокофьевна. – Хочешь, боярышню Василису Михайловну сосватаю?
   - Ты чего, ей же 27 лет! – возмутился брат.
   - Зато она набожна! – настаивала сестра.
   - Чтобы она меня постами замучила? Нет, не надо мне этого! – Соковнин отпил из кубка. – Найди мне молодую и красивую.
   - А зачем тебе красавица?
   Соковнин и его слуга Исачко удивленно раскрыли глаза.
   - На красивую будут другие мужья заглядываться, а ей будет соблазн, что чужие мужья ей любуются. А будет она некрасивой – соблазна ни от кого не будет!
  - Зато у меня соблазн будет на чужих красивых жен засматриваться!
   Соковнин отстранил от себя блюдо и сделал знак Исачке, чтобы тот его унес. Слуга вышел из палаты, улыбаясь уголками губ.
   - Сестра, что ты несешь? – обратился Соковнин к боярыне по-братски. – Смотри, над тобой даже холопы смеются! Ты в свой дом нищих да юродивых пускаешь, а о брате своём не печешься!  Сына своего постами замучила, гляди, какой он бледный! Ему в игры играть хочется, а не молиться ежечасно!
   - Ну что ты на меня наговариваешь? – смутилась боярыня. – Летом мы в Зюзино поедем, там дитя и будет на свежем воздухе гулять. А о тебе я не забыла, возьми мою карету, моя новая уже почти готова!
   - Ходишь вся в черном, дитя твое думает, что в монастыре живет! Ты нарочно всех красивых девок из дома своего отсылаешь, чтобы у твоего сына соблазна не было?
   Видно, Соковнин попал в точку, и поэтому его сестра разозлилась.
   - А у тебя дом полон разврата. Убери ты уже эту блудницу, чтобы я её больше не видела! Сам в блуде живешь и сына моего научишь! Выдай её замуж, я тебе приказываю!
   - Да что ж такое за ... (сорвалось ненароком хлесткое словцо). В своем доме я уже не хозяин! Ты что это, следишь за мной? 
   Услышав матерное слово, боярыня наигранно чуть не лишилась чувств. Весь вид её показывал, что брат сотворил сейчас что-то очень ужасное.
   - Не приеду к тебе больше! – сердилась боярыня.
   - Ну всё! – растянул слова Соковнин, тоже разозлившийся. – Иван Глебович!
   Боярин наигранно ласково позвал своего племянника и вышел на лестницу. Его сестра не успела ещё опомнится, а он давал уже свои распоряжения.
   Во дворе была веселая игра. Иванко покорно стоял у стены и изображал из себя мишень, а Мария, Янко и Иван Глебович кидали в него снежки.
    - Иван Глебович, хочешь на Красной площади погулять? Там большая горка!
    Мальчик, обрадовавшись предстоящему событию, радостно закивал головой.
   - Мария, Янко и Иванко! Ну-ка идите с молодым господином на Торг! Погуляйте там с часок!
   - А матушка? – испугался подросток.
    - Я здесь главный! Скажешь, дядя отпустил! Ну, идите!
   Все тут же побежали прочь со двора, а Соковнин в это время заталкивал сестру в двери.
   - Как же так! Куда ты его отправил, я его не пускала!
   - Ты чего сестра? – насмешливо обратился Соковнин к Морозовой. - Не знаешь разве, что мужчина главный в доме? Хочешь, чтобы твой сын привык женщинам подчиняться?  И не смей отменять моего повеления!
   - Да как же он там будет гулять вместе с простым народом? – говорила опешившая мать.
   - А почему нельзя? Как у себя в доме всякий сброд принимать, Федьку и других, так можно, а как с этим же народом гулять, так нельзя?
   Боярыне пришлось уступить. В продолжении часа они с братом сидели за столом, потихоньку попивали вино и закусывали всякой снедью. Боярыня жаловалась на свое вдовье житье, что нет у сына отца, нет у него мужского пригляда, а брат поругивал её за излишнюю расточительность и опеку над сыном.
   - Я в его годы на коне скакал и саблей махал! А он у тебя растет как комнатный цветок!
   - Ну что ты опять на меня наговариваешь? Всё он умеет, и на коне, и ...
  - Знаю я, - прервал Алексей Прокофьевич сестру, - не успеет Ваня сесть на коня, а ты ему: «Ванечка! Шагом езжай, ещё с лошадки упадешь!»
   Соковнин говорил противным голоском, передразнивая сестру, и та, обидевшись, замолчала. Чуть погодя разговор продолжился.
   - Замуж ты бы пошла сестра! Чего себя хоронить! Не чужой я тебе, добра хочу!
   - Оставим это, уже всё сказано! Давай тебя лучше женим, а блудницу свою отошли подльше!
   - Может и женюсь, - уже соглашался брат, - только попозже, можешь пока к девицам московским приглядываться.
   Соковнин решил больше не ссориться с сестрой и пошёл на небольшие уступки.
   В это время на Красной площади гулянье шло полным ходом. Мария водила боярича по рядам, показывала ему всякую всячину, интересную ребенку.Поляк в это время разговаривал с Иванком.
   - Видал, какая боярыня красивая? Была бы она помоложе, да я постарше, ей Богу, посватался бы!
   - Добрая боярыня, великую мне милость подала! – отвечал ему товарищ.
   - А мне ничего не дала! Еретиком обзывала, хоть на глаза ей не попадайся! – вздохнул поляк не в серьез.
   Нагулявшись по рядам, отведав местного лакомства, все двинулись на горку. Ничего восхитительнее Иван Глебович за последнее время не видал. Они забрались на самый верх, а потом все скатились в низ. Кто сидя, а кто на животе. Марии, которая ехала рядом с Иванком, даже показалось, что кто-то прикоснулся к её щеке. Но тут же ветер унес поцелуй, и она про него забыла.
   Затем внимание молодого господина привлекли бои. Ушлые молодцы с удовольствием били друг друга кулаками.
   - Сейчас у всех разбитые морды будут! Дикий народ! А бабы как у них ходят? Не то, что у нас! – болтал без устали Янко.
   Здесь случилось непредвиденно. Иванко сбросил верхнюю одежду на поляка и вышел в круг. Он рассчитал заранее, что противник был ему в ровень.
   - Ты куда, дурак! Знаешь, какие молодцы здесь бьются! – кричали ему его товарищи, но тщетно.
   Противники немного потоптались друг против друга, а потом отвесили с десяток ударов. Иванко сбил с ног доброго молодца, на том бой и закончился. Иван Глебович был в восторге, а Мария посмотрела на молодого парня с интересом. После все пошли домой.
   Соковнин и Феодосия Морозова встретили их на лестнице. Иван Глебович пришел весь мокрый и стоя перед дядей и матерью вытер рукавом свой сопливый нос. Мать его в ужасе сказала: «Ааа!» и всплеснула руками. Соковнин был сдержанным.
   - Ну всё! Конец света, малой с соплями пришел!
   Сказал дядя мальчика и тут же скомандовал:
   - Мария! Быстро найди Ивану Глебовичу сухую одежду и дайте ему сбитня.
   Марьица тут же исполнила его приказание, так быстро, как это было возможно. Она нашла старое, юношеское господское платье и отнесла его молодому господину.
   - Не надо меня переодевать! – засмущался тот. – Я уже не маленький.
   - Иванко! Помоги господину переодеться! Он меня стыдится! – сказала она весело новичку и ушла за сбитнем.
   - А может ты на Марии женишься? – неожиданно предложил Иван Глебович Иванке.
   - А что же, может и женюсь! Только если она согласится!
  - А женись Иванко! Она пригожая, моя матушка вас богато одарит!

   Мать и сын отправились домой. Расстались брат и сестра по-хорошему, по-доброму. Адаховскому и Иванке было велено ехать вслед за боярыней, позади пеших сопровождающих, а потом привести обратно карету, которую она уступила брату. Когда всё улеглось, Соковнин приказал Исачке позвать Марию к себе в покои. Холопка перекрестилась перед дверью, вошла покорно, но с улыбкой.
   - Наконец-то сестра-постница уехала! – облегчено вздохнул Соковнин и тоже улыбнулся.
   Заиграла молодая кровь в жилах у боярина и его холопки, и это было взаимно. Позже, когда любовный жар утих, Мария стала ластиться к Соковнину. "Свет мой, Алексей Прокоьевич!" - шептала она сладким голосом. Но господин на её ласки ответил вдруг грубо: "Всё, хватит! устал я! Иди!" Мария покорно поднялась с ложа, оделась, поправила одеяло у своего господина. Женщина со страхом посмотрела на Соковнина и заметила, что тот глядит на неё с довольным видом. Мария пошла к себе с грустью на сердце. Колечко, которое она получила от боярина в подарок, никак её не утешало.

   Наступил Великий пост. Безудержное веселье сменилось тишиной и размеренной жизнью. В один из дней Соковнин должен был быть в Кремле, подносить царю чашу  на пиру. Адаховский и Иван Медведев провожали его до Спасской башни. Боярин ехал на коне, а они шли пешком. Проходя по Ильинской улице, все увидели следующую картину. За молодым парнем с черной курицей под мышкой, судя по всему низкого чина, гнались трое мужчин среднего возраста. Тоже судя по всему невысокого чину, вероятно это были чьи-то дворовые люди. Мужчины кричали: «Стой, держи его! Отдавай курицу», а парень – «Чего вы от меня хотите! Я курицу в Охотном ряду купил!» Но дождавшись, чем закончится погоня, молодые холопы, поляк и белорус, поспешили за господином. По сторонам торговцы с толка предлагали отведать пирогов и киселя, зазывали их и в лавки, иногда довольно назойливо. Перед Спасскими воротами Соковнин спешился и передал лошадь своим слугам.
   - Вернетесь за мной, когда уже стемнеет, да оружие не забудьте! – приказал он им.
    - А вот бы побывать во дворце! Хоть одним глазком глянуть! – говорил молодой поляк.
   - А мне бы боязно было!  - отвечал ему Иванко.
   - Да ты кроме своей деревни ничего и не видел! А там государь живет! У него в палатах всё в золоте!
   Когда начало темнеть, Ян и его товарищ стали собираться обратно за своим господином. Только пошли они не в двоем, а ещё с десятью дворовыми. Встретив своего господина опять у Спасских ворот на мосту и, посадив его на лошадь, все двинулись обратно в путь. Было совсем недалеко до дома. Но по ночам на улицах города очень опасно. И какие-то лихие люди, затаившиеся в соседнем проулке, не посмели напасть на многочисленных вооруженных людей.
   Соковнин во время поста еще несколько раз ходил на службу в Кремль, а молодые холопы его сопровождали.  Два раза он отлучался на два дня, сопровождал государя в поход по монастырям. Сопровождал его в это время Исачко. А один раз Соковнин и вовсе отлучился на неделю по своим делам. И настала для холопов самая хорошая пора – без хозяина.  Они начали бы уже бездельничать, если Мария не находила бы им работу.
   - Тоска зеленая! – сказал однажды Ян Адаховский. – Пост, есть нечего. А не раздобыть ли нам пирог с грибами?
   - Где же нам его взять? – отвечал ему Иван. – Денег нам не давали, а на кухне велели кормить всякую дрянью.
   - А вот где! Пойдем со мной!
   Ян и его товарищ пошли на кухню, где Мария проводила ревизию продуктов (вдруг обворовали хозяина?). И надо сказать, что Ян и Иванко были единственными, кто дружил с Марией, остальные её не любили, ведь она была на особом положении.
   - Ясновельможная панночка Марыся! – обратился поляк к ней.
   - Ты что, сдурел? Какая я тебе панна? – весело возразила ему та. – Я холопка!
   - Не может такого быть! Я вижу, что ты точно дочь какого-нибудь господина, а не простолюдина. До того ты красива и воспитана.
   - Да, точно, моя матушка боярыней была, вспомнила теперь! – Мария развеселилась. – И была у неё придворная её по имени Буренка!   
   - И слыхал я, ясновельможная панна, - продолжал Ян, -что пироги с грибами, которые ты умеешь делать могут сравниться только с пирогами с царского стола. Неужели это правда?
   - Слушай, Яков, вы чего, пирога захотели? Так сразу и скажите!
   Ян и Иванко послушно кивнули головами.
    - И огурчиков, и яблочек моченых мы тоже хотим! – ответили ей молодые люди.
   Позже все трое сидели за столом и уплетали с удовольствием пирог.  Пили они сбитень. Ян безудержно болтал, они нашли общий язык с Марией, и то и дело обменивались шутками. Им было весело, чего не скажешь об Иванке. Это ему всё не нравилось, и он сидел грустный. Мария встала, чтобы убрать посуду. В это время развеселившийся поляк шлепнул её полотенцем по заднему месту. Эта невинная шутка так взбесила его товарища, что он вскочил с места, схватил Яна за грудки и стал на него кричать.
   - Не смей её обижать! Слышишь?
   Он выглядел безумным.  Все опешили.
   - Ты чего, Иван, я её пальцем не тронул! Отпусти меня, бешеный!
   Мария стала в ужасе их разнимать.
   - Отпусти его, дурак! Он мне ничего не сделал!
   Иванко плюхнулся на скамью, чуть не плача, а Мария начала на них ругаться и гнать взашей.
   - Пошли отсюда вон! Я их кормлю, господские запасы трачу, а они здесь драки устраивают! Видно, Ванька, я тебе не только усы укоротила, я тебе ум последний убавила. Стригла я тебе усы, думала на человека будешь похож, а дурь деревенская видно осталась!
   Уже в комнате Ян пытался успокоить своего товарища, поговорить с ним по душам.
   - Ты чего взбесился? Приревновал что ли? – допытывался он у товарища.
   - Ты – влюбился! Втюрился как дурак! – сделал открытие Ян. - Так я не волочусь за ней! Успокойся, не соперник я тебе! Только вот плохо ты сделал, что влюбился в неё, это сам потом поймешь.
   Иванко сидел поникший.
   - Она меня не замечает совсем, я ей не нравлюсь, и усы ей мои сразу не понравились. Вот что! Сбрей их сейчас же раз так!
   - Да что ты руками машешь! Успокоишься, тогда и сбреешь, а то рожу свою распрекрасную порежешь!
   Молодые люди уже побрили свои рожи, хотели убраться, но тут услыхали голос Марии. Она звала на помощь. Они выбежали на двор, не одевшись. Посреди двора стоял дворник Герасим, махал топором и грозился всех убить. Люди, попрятавшиеся по углам как тараканы, были наготове: кто держал дубину, кто веревку. Мария схватила за руки выбежавших парней и нагнула их вниз, все трое спрятались за дровами.
   - Напился до чертиков! Где только вина достал? Сначала жену свою прибил, а теперь всех убить похвалаяется. – рассказывала Мария, чуть не плача.
   - Бросай топор, а то хуже будет! - крикнула она Герасиму.
   - Подстилка боярская! Всех зарублю, не подходи ко мне! - орал дворник во все стороны.
   Тут Иванко схватил полено и пошёл на Герасима. Мария же сунула голову Янке под мышку и от страха только выговарила: «Ой, сейчас зарубит! Куда пошел, дурак?» Пьяный дворник немного опешил от Иванки, двигающегося на него с большим поленом, стал дальше махать топором, но тут потерял равновесие, подскользнулся и упал. Иванко прыгнул на него, схватил его за руки, тут и все повыскакивали, стали вязать и крутить дебошира. Мария открыла ключом подклет и скомандовала: «В холодную его!» Бедолагу толкнули вниз, раздался грохот падающего тела, на дверцы набросили замок.
   - А без усов тебе лучше! – только и могла сказать Мария Ивану после всего пережитого.
   Янко же добавил: «А как она за тебя испугалась! Мне прям жалко её стало!»

  На следующий день Мария ходила по двору и наводила порядок. Она приказывала убрать лишний хлам, настелить досок. Откуда-то из-под земли на неё смотрела несчастная рожа пьяницы.
   - Марьюшка! – ныл Герасим. – Выпусти меня ради Бога, я есть хочу! Голодной смертию живот свой мучаю!
   - Вот хмель из головы твоей выйдет, тогда и есть дам! – отвечала она ему.
   - Марьюшка, я больше не буду! Здесь холодно!
   Из темницы раздался звук, похожий на что-то среднее между скулением собаки и плачем ребенка. К Марии подошла жена дворника Прасковья с подбитым глазом.
   - Мария Ивановна! Выпусти уже моего мужа! Я тебя прошу!
   - И что ты за него всегда заступаешься? – возмутилась ключница. – Он же тебя смертным боем бьет!
  - Так бьет – значит любит! – осторожно предположила женщина.
   Здесь из-под земли стали раздаваться жуткие крики: «Аа! здесь крыса! Боюсь!» Мария рассердилась, отперла темницу, и дворник Герасим упал ей в ноги.
   - Спасибо! Благодетельница ты наша! – унизительно кланяясь, говорили дворник и его жена. – Только не говори боярину ради Бога, век тебя помнить будем!
 
   Через два дня вернулся господин. Исачко прислуживал ему за столом, а Ян и Иванко ждали распоряжений.
   - Иванко, подойти сюда! – обратился Соковнин к новичку.
    Тот послушно исполнил приказание.
   - Разве ты не ведаешь, что без моего позволения ты не только усы не можешь сбрить, но и по нужде отлучиться?
  - Прости, боярин! Хотел я их подправить, чтобы пригоже было, да хуже сделал, совсем сбрить пришлось. Больше этого не будет!
  - Ну ладно! На этот раз прощаю. Твое счастье, что рожа твоя без усов выглядит не такой дурацкой, как раньше. Мне слуги с дурацкими рожами для сопровождения не нужны!
   После трапезы хозяина холопам так же было позволено отобедать. Они сидели на кухне, а дворовая женка их кормила.
   - А чего это Ванька такой грустный? – заметил Исачко, которому до всего было дело.
   - Да влюбился он, - проговорился болтун, - в дворовую девку соседскую! Не знает с какого боку к ней подойти! Усы из-за неё сбрил, не нравятся, видите ли, они ей.
   Ян получил толчок в бок и успокоился.
   - Хм! Молодо-зелено. Кто же у бабы под пятой ходит? А вы, сопляки, слушайте! Чтобы была баба ласковой, дарите ей подарочки. И знайте, бабы силу любят, сильному подчиняются, а не размазне.
   Исачко входил в раж, ему нравилось чувствовать свою значимость, его прельщало, что молодые люди слушают его, разинув рот.   
   - Да и зачем вам с девками связываться? – продолжал Бурцев полушепотом. – Здесь по соседству баба живет, у неё муж всё время в отъезде. Могу познакомить, если надобно.

   Осталось совсем немного дней до Пасхи. Адаховский и Иванко ходили по Торгу, закупали некоторые товары.
  - А пойдем на Жемчужный перекресток! – предложил неожиданно Медведев.
  - Ты чего? Подарочек решил купить? Я думал, пройдет это у тебя. Чего ты по ней сохнешь? Может, ты думаешь, что она девица, так нет!
  - Слушай, Яков! – обратился Иван к своему товарищу серьезно. – Скажи честно! Ты меня совсем за дурака держишь или как?
  - Да честно сказать, не совсем, а так, маленько совсем ты у нас дурак! Вот столечко!
   Ян сомкнул большой и указательный палец правой руки, и товарищи пошли дальше. В Жемчужном ряду Иван решил купить стеклянные бусы, но у него не хватало денег.
   - Вот огорчение! Не хватает!
   - Так у тебя ещё и денег нет? Ну, тогда ты не маленечко дурак ... Ну ладно, одолжу тебя, всё-таки мы друзья!
   Обрадованный Иванко хлопнул товарища по плечу. Казалось, что он счастлив, как ребенок при виде новой игрушки.
   - Да и то потому тебе помогаю, что слыхал я, боярин наш жениться собрался! – пояснил Адаховский.
   - И что с того? – удивился Медведев.
   - Как что! Указ такой есть, если господин женится, то и холопы все его должны пережениться!
   - Ааа! – ничего не поняв, протянул белорус.
   Поляк же про себя добавил: «Дурак ты и есть дурак! Вся Москва знает, только ты один не ведаешь!»
   Товарищи уже возвращались домой и проходили сквозь Шапошный ряд. Вдруг Ян дернул Иванко за рукав.
  - Постой! Сейчас потеха будет! – и поляк показал в сторону торговца яйцами.
    Торговец стоял у прилавка, а рядович покупал у него пятьдесят яиц. Их сложили прямо на прилавке. Эту картину наблюдал другой шапошник, на противоположной стороне. Как только купля была совершена, он так же позвал продавца яиц и так же купил у него пять десятков.
   Сначала первый рядович, держа яйцо в руке, смотрел сквозь него на солнце. Потом стал пробовать его на вес. Второй рядович, внимательно посмотрев на действия первого, проделал всё то же самое. Затем первый рядович взял опять яйцо с прилавка, поднес его к глазу и отправил в первого рядовича. Тот не преминул проделать то же самое. Начался яишный бой. Яйца летали в разные стороны , разбивались о прилавки торговцев, об их головы. Начался переполох. Одни бурно реагировали на состязание, другие возмущенно кричали. Одна баба, навалившись своим пышным телом на товар, кричала дурным голосом: «Воры! Ограбили!» Проходившими мимо стрельцами безобразие было остановлено, а виновные, в том числе продавец яиц, доставлены на Съезжий двор. В это время товарищи уже покидали Красную площадь.
   
   Страстная неделя и сама Пасха в доме Соковнина прошли тихо и спокойно. Хозяин постоянно был в отлучке, сопровождал царя при выходах и на церковных службах. Все дворовые люди, за исключением Яна Адаховского, ходили в приходскую церковь Николы Красный звон, исповедовались и причастились. Боярыня Морозова в дом не приходила, но прислала всем слугам крашенные яйца и денежную милость. Да ещё прислала к брату малого поляка Ивана лет двенадцати. На словах она передала Соковнину, что малой сирота, из литовского полона. Просила, чтобы пожил у него, поселить его нужно было с Адаховским, так как были они земляками. Денег на его содержание обещала давать регулярно, но Соковнин ответил, что прокормить малого и сам сможет. Ваньку поместили под опеку к Адаховскому и Иванке. Должен был он исполнять мелкие поручения.
   - Давай ты будешь Ванькой, а он – Иванком! Чтобы не путать вас! – предложил тут же добрый по натуре Адаховский мальчику, который осваивался на новом месте.

   По случаю праздника Соковнин специальным распоряжением выделил своей дворне на прокорм много яиц, муки, мяса и вина. Напиток выделил в таком количестве, чтобы сильно никто не напился. Марии было поручено проследить, чтобы никто за праздничным столом  не был обделен угощением. Ей же было поручено испечь куличи для праздника. Она вместе с Медведевым ходила потом освящать их в приходскую церковь. К ним навязались Ян с Ванькой. Ему пообещали дать кусок побольше, чем другим. Можно было вызвать попа на дом, но было приказано идти в церковь, чтобы все видели, что дом Соковнина придерживается новых церковных обрядов.
   В субботу и в воскресенье Соковнина дома не было, был он на службе у царя, а потом в гостях у своих сестер. Был солнечный, довольно уже теплый день. Мария с дворовой женкой Анисьей одаривала каждого куличом и крашенным яичком.  К ней подошел Иванко, за ним Ян.
    - Христос воскресе! Мария!
    - Во истину воскресе, Иван!
   После они похристосовались, но поцелуи Ивана были нежнее обыкновенных. Позднее Иванко подкараулил Марию где-то в доме.
   - Ну, чего тебе? – бросила она ему, когда молодой парень встал у неё на пути.
   - Дозволь подарочек тебе сделать! – заикаясь, тихо произнес Иванко.
   - Ну сделай! – как будто равнодушным голосом ответила Мария.
   - Вот,бусики! – достал наконец Иван незамысловатый подарочек и протянул его к шее Марии.
   Он одел ожерелье и стал тяжело дышать прямо в голову молодицы.
   - Ну что ещё? – спросила Мария его довольно спокойно.
   - Можно поцеловать?
   - Так целовались уже!
   Иванко, не дожидаясь разрешения, прикоснулся теплыми губами к горячей щеке Марии, и поцелуй этот был ещё более нежным, чем прежде. Затем он куда-то быстро делся.
   - Вот дурак, влюбился как видно! Этого мне ещё только не хватало – про себя сказала Мария и пошла далее по своим делам.
   - Ну что? Подарил? – спрашивал поляк своего товарища, поймав его как раз в то время, когда тот убегал стремглав от Марии.
   - Подарил! – вздохнул Иван и плюхнулся на скамейку.
   - Ну, а дальше что было? – поляк не отставал.
   - Да чмокнул её как дурак в щеку, что она обо мне подумала? А?
   - Так и подумала, что ты дурак! – хихикал над незадачливым товарищем поляк.
   - Может её теперь как надо поцеловать? – весь как на иголках вертелся Иван.
   - Попробуй!

   Любовные похождения Ивана вдохновили молодого шляхтича, и он также решил искать приключений. Он вспомнил о том, что Исачко обещал его свести с бабой, у которой муж всё время в отлучке. Тот повел его на улицу, куда как нарочно вышла низкорослая пышнотелая молодая баба. Ян с отвращением отвернулся.
   - Нет, такая мне не по вкусу. – бросил он и, испугавшись, убежал прочь.
   - А что? – удивился Исачко. – Вся в соку!
   Потом поняв, что поляки ничего в женской красоте не понимают, западают на тощих девок, махнул на него рукой.
    Потерпев неудачу, Яков стал подбивать своего товарища на дальнейшие подвиги.
   - Вон, смотри! Марыся одна на кухне! Иди, не упусти случай! А я вас посторожу, чтоб никто не видел.
   Яков почти втолкнул Ивана в кухню, тот явился перед Марией с растерянным видом.
   - Ну чего тебе? – спросила та его строго.
   Иван стал припирать её к стенке и, обняв за плечи, клюнул в губы.   Мария немного опешила, а потом сказала самое обидное, что можно было сказать в этом случае.
   - Да ты сначала целоваться научись, сопляк!
   Однако голос звучал её не раздраженно, а скорее печально.  Иван всё продолжал обнимать её за плечи, и тогда она начала толкать его в грудь.
   - Пусти, сказала! – говорила она.
   Но Иван не отпускал, он решил повторит попытку и на этот раз удачно. При этом шепнул ей ласково: «Марысенька! Каханочка моя!» Однако тут же испугался своей дерзости и разжал руки.
   - Ах ты, сопляк, сейчас у меня получишь! Какая я тебе Марысенька! Какая я тебе каханочка?
   Мария схватила скалку и стала надвигаться на парня, занося оружие над собой. Иван беспомощно закрывался руками, Марии стало немного смешно. Она бросила скалку, сказала, чтобы он ей на глаза не попадался и поспешно ушла, толкнув за дверью Яна, который подслушивал. Поляку было весело, всё происходящее его забавляло.
   - Ну что, испугался? А если бы она тебя скалкой? А ты чего улыбаешься?
  - А то, нравлюсь я ей! – отвечал Иван, чувствуя себя уверенно.
  - Сама сказала или что? – интересовался Яков.
  - Есть такое, что словами не передашь! Почувствовал я, как сердечко её бьется в ровень с моим!
    Поляк только недоуменно плечами повел, не мог ничего на это сказать.
    Что же до Марии, то она выбежала из кухни расстроенная. В своей комнате принялась плакать. Последний месяц стало ей снится, что подходит к ней кто-то и обнимает теплыми руками, и хорошо ей так становится, как только во сне бывает. Этот кто-то называет её ласково, как никто ещё не называл, а потом целует нежно. Хорошо становится Марии, хочет она рассмотреть лицо незнакомца, а он вроде похож на Иванко, особенно как тот усы сбрил. А сегодня, когда Иванко её поцеловал, ощутила она себя как во сне, на яву ей стало тихо и спокойно, и сладко одновременно. Соковнин никогда её так нежно не обнимал, никогда ей ласковое слово не говорил. Плакала Мария, потому что не понимала, что с ней происходит.

   Соковнин приехал только в среду, очень уставший. Он был в гостях у сестер, у брата, других родственников. Боярин потребовал вина, легкой закуски и тут же лег спать.
   На следующее утро Соковнин встал в добром расположении духа, начал одеваться, уже хотел сделать распоряжение насчет обеда, но тут как гром среди ясного неба Исачко пришел с вестью, что его сестра боярыня Морозова скоро будет к нему в гости по какому-то важному делу. Хорошее настроение тут же куда-то улетучилось. Он конечно же любил свою сестру, но давно уже они жили сами по себе, своей собственной жизнью.
   - Сейчас приедет, будет проповеди читать! – сам с собой разговаривал Соковнин, смотрясь в зеркало. – Опять про Машку разговор заведет, я ведь её замуж отдать обещался!
   - А знаешь что! – обратился он к Исачке. – Вели Марии, Ваньке,  да Янке ехать в Алчево. Пусть возьмут постель, что надо и все там подготовят. Я завтра приеду!
    Холопы приняли его повеление с радостью, прогулка в теплую погоду в деревню сулила им только хорошее. Мария быстро собрала постель, взяла платье боярское, которое может понадобится хозяину. Она приказала Ивану, чтобы тот взял корму для них, но он в суматохе забыл это сделать.Сама Мария решила принарядиться, хотя знала, что дорога будет пыльной: надела сапожки новые, накинула на себя ферязь с красивыми нашифками, не забыла немного нарумяниться. Про себя Мария подумала, что приукрасилась, чтобы показать деревенским, кем она стала. Однако в глубине души она подозревала, что причина этого была иной.   За ней в комнату должен был прийти Иван, чтобы забрать её короб. Поэтому, когда она услышала шум открывающейся двери за спиной, не испугалась. Здесь
кто-то обхватил её за ноги, отчего женщина резко обернулась и плюхнулась на постель. "Мария, богом молю, дай опохмелиться, моя женка (сука такая) не дает, спрятала шельма!" - хныкающм голосом молил дворник. Не дожидаясь ответа Герасим уже своей дрожащей рукой потянулся за склянкой с заморским вином, но ключница опередила его. "Куда? Знаешь колько оно стоит?" - крикнула Мария дворнику и тут же достала опохмелку из укромного уголка. Мужик с благодарностью принял подношение, кланялся, скулил, а ключница выталкивала его наружу. Затем и вправду пришел Иван и дыхание у него перехватило от вида молодицы. Он хотел уже взять короб, но Мария приказала ему не без кокетства завязать ей рукава. Она повернулась к парню спиной и расставила руки в стороны. Иван перевязал длинные декоративные рукава и они отправились в путь.

    Деревня Алчева досталась Соковнину от его мачехи Варвары. Её первый муж дьяк Приказа Большого Дворца Максим Чирков купил её себе в вотчину в 1626 году. Ему приглянулись тут же соседние земли. Он послал писцов из Приказа описать их как пустошь Фуникову и Тягину дворцового села Острова, и в 1632 году бил на те земли челом, чтобы купить их себе. Купчая была совершена в 1634 году. Но, что те пустоши островские, считали только крестьяне села Острова, а соседние крестьяне села Верхнего Мячкова, которых к обыску не припустили,  всю жизнь владели этими землями и называли их пустошью Глинковою и Чагиной. И даны им были эти земли не просто так, а, чтобы им было, где лес брать для жжения извести.
   Мячковские крестьяне не хотели мириться с вопиющей несправедливостью и продолжали приходить на свои пустоши. Они подавали челобитья, но было всё тщетно. Чирков говорил, что те пустоши были за Никитою Фуниковым, они были отобраны у него царем Иваном Васильевичем и приписаны к селу Острову. А мячковские уверяли, что те пустоши были даны им при царе Федоре Ивановиче, когда строили Белый город. Говорили крестьяне, что на месте пустоши Тягиной была деревенька, в которой жили дворцовые островщики, берегли заповедный государев лес.
    И вот в мае 1647 года мячковские крестьяне в количестве пятидесяти человек пришли на пустошь Глинкову и начали её пахать. Чирков не преминул тут же на них бить челом государю. В марте в Приказе Каменных дел состоялась очная ставка старосты Мячкова и стряпчего Микиты Лихачева, который выступал вместо Чиркова. Судил же их Прокофий Соковнин и дьяк Ключарев. Не трудно догадаться, что дело было решено в пользу Чиркова. Вскоре владелец умер, а через некоторое время Соковнин женился на его вдове Варваре Чирковой. Теперь крестьянам пришлось иметь дело с новым помещиком. Они продолжали приходить на пустошь Фуникову и в 1648 году Соковнин бил челом на мячковских крестьян, что они не послушны, его крестьян  с земли сгоняют и похвалаются убить. Приезжал дьяк Давыд Дерябин, бил крестьян на пустоши батогами, но и после этого они не слушались. Тогда велено было их бить кнутом у Каменного приказа и в Сибирь сослать. Соковнин же решил завладеть и рвами, где добывался точильный камень, объявив, что они находятся на его земле.
    В марте же 1651 года Варвара Соковнина отписала деревню Алчеву своему пасынку Алексею Прокофьевичу, тогда ему было десять лет. Вместо нее челобитие подписал брат её родной Максим Лихачев.
    Мячковские не успокаивались. В январе 1659 года подали снова челобитие на окольничего Соковнина, что тот их в поверстный лес не пускает, а крестьяне его их бьют и убийством похваляются. По повеления великого государя были посланы писцы, которые снова проверил межевания, на этот раз призвав всех окрестных крестьян. После царь выслушал докладную записку, в которой были приведены выписки из всех писцовых и межевых книг.  Царь и бояре постановили, что земли те – мячковские, а Чирков завладел ими, так как сам в Приказе сидел и всё было «делано промыслом».


   Холопы выехали за пределы Китай-города и направились в Заяузье. Затем через Таганку они выехали на древнюю Коломенскую дорогу, которая шла мимо Николо-Угрешского монастыря. Природа как раз расцветала, земля покрывалась роскошным зеленым ковром. Миновав огороды московских жителей, который были разбиты за стенами Земляного города, путники начали любоваться живописными видами. Справа от них был сначала Ново-Спасский монастырь, потом Крутицкое подворье, далее за полем возвышался Симонов монастырь с новыми каменными стенами и башнями. Они ехали по левому берегу Москвы-реки. Переехав речку Гравороновку путники стали всматриваться в Николо-Перервинский монастырь и в Коломенское. Далее лежал только Николо-Угрешский монастырь.
   Для всех наступил, если не самый лучший день в жизни, то по крайней мере, самый лучший день в обозримом будущем их жития. Все без конца улыбались, Янко гарцевал на лошади и даже показал несколько залихватских прыжков. Мария ехала в телеге и смеялась. Иванко похлопал свою лошадку, сказал: «добрый конь», после чего с разбегу взял какое-то препятствие на пути.
   - Ты чего, дурак, творишь? – кричал ему Ян. – Зашибешь лошадь – головы тебе не сносить!
   Здесь Марию так растрясло, что она решила пройтись пешком. Пришлось Яну сесть в телегу, а лошадей под уздцы повели Иванко с Марией. О чем они приятно беседовали, Ян не мог слышать, но понял по выражению лиц, что говорили они друг другу какие-то глупости, которые говорят обычно только влюбленные.
   К сожалению, нельзя было пренебречь своими холопскими обязанностями, поэтому пришлось поспешить в саму деревню. Она находилась за Николо-Угрешским монастырь, сразу за деревней Чудова монастыря Выткориной. Далее же лежали земли большого села Верхнего Мячкова. Свернули с Мячковской дороги на Алчево. Справа по пути следования стоял боярский двор, окруженный забором, на дворе возвышались боярские хоромы с затейливой башенкой. Далее за боярским двором находился овин и ветряная мельница. Слева от боярского двора стояла небольшая деревенька, всего шесть дворов.

   Все въехали на боярский двор, который себе выстроил Алексей Прокофьевич ещё до смерти отца. Во дворе обитало десять человек, конюхи, скотники и другие. Старая ключница, увидав Марию, шепнула про себя: «Явилась – не запылилась! Сапожки себе новые справила! теперь будет порядки наводить!»
   Мария и вправду начала тут же приниматься за дело. Она скинула с себя праздничные одежды и принялась отчитывать дворню, что они содержат дом не в чистоте. Потребовала воды, тряпок, самолично вымыла покои хозяина, а также комнату свою и шляхтича с Иваном. Мария начала стелить постели, проветривать платье. Казалось, что она бегала по дому как заведенная. Ян и его товарищ занимались лошадьми, исполняли поручения Марии. 
    Когда работа была закончена, пришло время и для трапезы. Здесь оказалось, что Иванко забыл взять провизию. У них с собой была только краюха хлеба, да вино фруктовое. Скляницу с вином прихватила Мария, она осталась от праздника.
    - Что же мы теперь есть будем? – законно негодуя, спросили Ивана его товарищи.
   - А может у дворовых попросить? – предложил Ян.
   - На чужой каравай – рот не разевай! Не будут они с нами делится! Не любят нас, москвичей!
   - А может у крестьян найдется? – осторожно вставил слово Иван.
   - А деньги у тебя есть? Чем расплачиваться будешь? Им и самим-то есть нечего! – язвила Мария.
   Все немного помолчали. Затем, осмелев, Иван сказал:
   - Здесь берег рядом, не водятся ли какие птицы?
   - Да всю жизнь там гренки обитают! – отвечала молодица. 
   - Вы тогда идите, костер разводите, а я изловчусь и птичек добуду!
   Мария посмотрела недоверчиво.
   - Ладно, идите, а я в деревню сбегаю, к отцу своему крестному, может у него хлеба найду!
   Мария отправилась в деревню, которая была в двух шагах от боярского двора, а двое товарищей побрели к берегу Москвы-реки. Янко стал разводить костерок, а Иван пошел бродить в поисках птицы. Через некоторое время, за которое можно было вернуться с добычей, Ян увидел бредущего товарища с уловом. Иван помахал ему издалека, а поляк стал довольно потирать ладони.
   - Ты иди пока, позови Марысю, а я сам всё сделаю.
   Иванко побежал к боярскому двору, а когда вернулся с Марией, то ощипанные птицы уже вертелись на вертеле.
   - Ну, это другое дело! – воскликнул поляк, занимаясь своим делом.
   Мария принесла немного хлеба в платочке, положила узелок на землю, сама стала усаживаться на приволоченное бревно, и тут всплеснула руками.
   - Вино-то я забыла! Придется обратно бежать!
  - Не надо, Марыся! Я сам принесу, только скажи, где достать. – услужливо произнес Иван и тут же убежал.
   До двора было быстрым шагом минут десять. Ян и Мария остались одни. Они сидели друг против друга у костра.
  - Жаль мне его, - решил нарушить молчание поляк, - ходит за тобой влюбленный, глаз поднять не смеет! Может сама ему скажешь, пока никто правду не открыл?
   - Жалко у пчелки! – раздраженно отвечала Мария. – Сиди да помалкивай!
   Здесь пришел Иванко со склянкой красного вина и пир пошёл на славу. Молодые люди совсем повеселели, стали шутить, смеяться, петь. Янко стал напевать какую-то польскую песенку, а Иван с Марией пританцовывать.  Иванко показывал ей незнакомый танец, молодица держала своего напарника за руки и, подпрыгивала и всё спрашивала:
  - Как? Так плясать-то?
   Навеселившись молодые люди стали собираться домой.
   - Пошли быстрее! – приказывала Мария. – Там баньку уже затопили, успеть надо, пока не стемнело!

   Мария уже мылась, а двое парней готовили себе чистое белье.
   - Слушай! – обратился Янко к товарищу. – Забыл совсем, она же тебя звала, чтобы ты её веничком ... ну, как вы любите!
   - Да врешь ты! – не поверил Иванко.
   - Да не вру! Пусть, говорит, Ванька придет! Я его тоже попарю!
   Иван стоял в нерешительности.
   - Да пойдем уже! – настаивал товарищ. – Я снаружи сторожить буду, чтобы вам никто не мешал!
   - Чего не мешал?
   - Мыться!
   Через некоторое время поляк втолкнул Ивана в предбанник, а сам остался слушать у двери. Парень вошел в помещение, держа веник у груди. Там он сразу встретил Марию, которая уже помылась и одевалась.
    - Ты чего как истукан встал? – спросила она его. – Мыться собрался?
    Иван ничего не отвечал, как будто язык проглотил.
   - Может ты хочешь, чтобы я тебя веничком оходила? – спрашивала она его дальше.
   Парень, широко раскрыв глаза, закивал головой в знак согласия.
   - Ну, раздевайся! – скомандовала она.
   Иванко стал снимать одежду и остался в одних кальсонах. Мария, еле сдерживала смех.
   - Нет! – вдруг сказала она. – Не буду тебя парить. Умаялась я!
   Мария потянулась и негромко крикнула:
   - Акулина Ивановна! Можешь молодца попарить?
   Старая толстая ключница тут же ввалилась к ним в предбанник в какой-то простыне.
   - А чего же не попарить? Давно я молодца в баньке не мыла!
   Молодица тут же ушла, а ключница приперла Ивана к стенке. Бежать ему было некуда.
   - Чего ты бежишь, пойдем, сказала! Раздевайся давай, не будешь же ты одетым мыться! Ты чего, меня стыдишься? Да не стыдись, глупый! Чего я там не видела!
   Казалось, что баба чинит над молодцем насилие, гонит его в баню, там укладывает на скамью, а потом с упоением начинает бить березовым веником.
   - Ох, давно я молодца в баньке не парила! Прям сама помолодела!
   Баба вышла в предбанник и там встретила Яна.
  - Тебя я парить не буду! – обратилась она к нему. – Умаялась я!
  Иван сидел в бане, обиженный и оскорбленный, а Янко приставал к нему с расспросами.
   - Ну, чего ты не убежал? Она и убить могла! А чего Марысю упустил? Это ты долго не шёл, она и обиделась.
  Молодцы уже одевались, а Ян продолжать насмехаться над товарищем.
  - Слушай, а чего ты такой прибитый? Понял я! Она тебя снасильничала! Но ты не бойся, я никому не скажу!
   Молодцы с криком выбегали как угорелые из бани, они бежали по направлению к дому. Первый вбежал Янко, за ним Иван. Их тут же встретила Мария. Иван встал как вкопанный, а она подошла к нему торжествующая, запустила руку в его волосы и сказала:
   - Ну что, помылся? Какие кудри у тебя распустились!
   И тут же ушла наверх. Иван даже слова не смог вымолвить.
  - Нельзя же так! – говорил Ян товарищу, укладываясь спать. – Она из тебя веревки вьёт: только к тебе прикоснулась, а ты и растаял!
   - Чего же мне делать? – спрашивал грустный белорус.
   - Как чего? Докажи, что мужик! Сделай так, чтобы она за тобой влюбленная бегала!
   - А чего ты меня учишь всё? Сам-то от горшка два вершка! – вдруг насторожился Иванко.
  - Так меня дядя, пан Вардомский, учил уму-разуму. – ответил растерявшийся Адаховский.
   Его товарищ больше ничего не отвечал, а после долго крутился на кровати.
   - Да дай уже спать! – не выдержал поляк.
   Прошло какое-то время в тишине, Ян стал засыпать, но тут снова послышалось скрипение. Поляк тут же поднял голову от подушки. Иван стоял у двери.
   - Ты куда? – спросил поляк своего товарища.
   - Да я это, лошадей пойду посмотрю, мало ли что!
   - Ну что ж, посмотри! А не надо ли тебе посветить, вдруг кобылкой ошибешься, здесь где-то ключница старая спит!
   Иван ничего не ответил и удалился. Ян на цыпочках подошел к двери и стал подслушивать. Иван стоял у соседней комнаты Марии и тихонько скаблился в дверь.
   - Марыся, пусти меня!
   Мария тоже не спала и отвечала изнутри.
   - Чего тебе надо?
  - Дело есть!
   - Какое?
   - Пусти, тогда скажу!
   - А вот не пущу!
   - Пусти! Сказать кой-чего должен!
   - Спать иди!
   - Не пойду!
   Наконец дверь открылась, и Иван вошел в комнату Марии. Они тут же упали друг другу в объятия.
   - Ну говори, зачем пришел? – шептала молодица.
   - Как будто не знаешь! Люблю я тебя!
   - Так уж и любишь?
   - Люблю! С первого раза ты мне полюбилась. Сначала тоскливо мне было в чужом доме, а как тебя увидел, так всё и переменилось!
   Мария пыталась отталкивать парня, но его крепкие руки не пускали её, и она снова прижималась к нему.
  - Марысенька моя, милованная! Как я измаялся, по ночам не сплю, всё о тебе думаю!
   Ян сначала подслушивал у двери, потом ему стало стыдно, и он пошел спать.
   Вернулся Иван к себе в комнату перед рассветом. Его товарищ тут же проснулся.
   - Ну, как там? Как оно? – глаза его заблестели несдерживаемым любопытством.
   - Чего оно? – спрашивал его счастливый товарищ.
  - Ну как это бывает? А?
  - А вот так и бывает! – ответил гордый собою Иванко и залез под одеяло.- Всю ночь любились! Она такая красивая!
  - А у тебя первый раз? – поляк сел на кровати и разинул рот.
   - Нет, третий! – улыбался ему в ответ Иван.
   - А когда первые разы были? - насторожился поляк.
   - А вот сегодня и были!
   - А я вот тоже мог, у себя в деревне! С дочкой конюха, да испугался и убежал! Приеду домой, поеду в гости к соседу, у него дочери такие кралечки!
   Товарищ его уже спал сладким сном, заснул и Янко. Ему снились родные места и прекрасные паночки. Он идет по большой зале, подходит к самой красивой девушке и выводит её на танец. Она выше его ростом, но это его нисколько не расстраивает. Оба во сне улыбались.
   
   Марии же снился сон-воспоминание. Несколько лет тому назад, в такой же весенний теплый день, её позвала подружка Фимка.
   - Бежим скорее! Молодой боярин приехал! Если ему какая девка понравится, он её в Москву заберет!
   Подошла другая девушка Варвара.
   - Ты идешь? – спросила её Фимка.
   - Нет, - отвечала та, - я с Егоркой сосватана!
   - Ну и иди к своему Егорке! – грубо отвечала ей Фимка. – К мужику сиволапому! А меня боярин в Москву заберет! А до чего он пригож!
   И девка запрыгала на месте и завизжала от удовольствия.
   - Почему это тебя заберет? – обиделась Мария. – Может он меня заберет! Я – сирота и красивее тебя.
   Фимка после этих слов подняла грязи с земли и залепила прямо в лицо Марии. Та заплакала в след убегающей озорнице, подбежала к какой-то луже и стала умываться.
   Однако времени не было. Все бабы и девки побежала таращиться на молодого боярина. "До чего боярин наш хорош! побежали скорее, хоть глазком глянем!" - говорили они друг другу. Совсем ещё молодой боярин сидел в кресле на улице, у себя на дворе, а человек читал ввозную грамоту. В ней говорилось, что теперь деревней Алчевой владеет Алексей Прокофьевич Соковнин, и слушаться теперь крестьяне должны его. Он их господин.
   Мужики топтались на месте, вопросительно поглядывая друг на друга. "Ну что, этот теперь наш боярин будет?" - вопрошали они друг друга, ничего не понимая. "Да этот будет!" - "А как, Савельич, думаешь, он сперва всех прикажет выпороть, или десять лучших выберет?" - "Да думаю, Кузьмич, он прикажет молодых сперва мужиков перепороть, они ещё порядка не знают! Егорка, а Егорка! Как думаешь, прикажет тебя боярин выпороть?"  Жених Варварки Егорка, парень с большими торчащими ушами, был явно чем-то очень озадачен. Ушлые мужики поняли его мысли и начали над ним потешаться. "Давно тебя спросить хотели, отчего у тебя рожа такая неказистая?" - приставали к нему старшие мужики, которые никогда не отличались привлекательностью. - Ну прям голова - два уха! А вдруг твоя Варька боярина увидит?" "Что с того?" - отвечал посмеивающимся мужикам Егорка. "А то ..." - было стал отвечать мужик, но тут бабы, которые,улыбаясь, разглядывали господина, подали и свой голос. Одна озорная молодица сказал так, что все слышали: "Послал же бог нам красивого боярина! Теперь может у нас в деревне пригожие детки появятся, не в тутошних мужиков, которые на крокодилов больше похожи!" - "Да хватил ли у него сил на всех?" - вторила ей другая молодица. Женская половина нескромно засмеялась, а мужская зачесала затылки и перестала приставать к Егорке. Староста прикрикнул на баб:"цыц, бесстыжие!", и они немного утихомирились. Он спросил у боярина, не прикажет ли он дать им плетей за срамные речи, но тот сделал знак рукой, что не надобно этого. Соковнина, который потихоньку зевал, пока крестьян приводили к присяге, речи баб явно порадовали. По окончании он встал и пошел в дом. У крыльца он увидел молодых девок, которые успели насколько можно прихорошиться. Он бегло бросил на них свой взгляд.
   - Это кто? – спросил он Исачку.
   - Это Фимка, дочь Анисима, это Машка, сирота, родители её померил в моровое поветрие, помогает ключнице ...
  - Почему рожа чумазая! Грязнуля?
  Марии стало очень стыдно и она начала вытираться рукавом замызганной рубахи.
  - Нет, - отвечал Исачко, - ключница не жаловалась!
  Боярин ушел и люди стали расходится. После Исачко объявил Марии и ключнице, что боярин забирает девушку в Москву, там не хватает дворовых. Ключница и прибежавшие родственники Марии стали причитать, что постигло её большое счастье, а она всё ещё не понимала, в чем будет состоять её служба. Потом её привезли в Москву, она вошла на боярский двор, и жена дворника, взглнув на неё, сказала: "где такую чучелу нашли?"
   Нет, нельзя сказать, что Соковнин как-то обидел её в первый раз, или обращался с ней грубо потом. Ей жилось у него хорошо. Но всё это было другое, не так как с Иваном. Сначала, по молодости, Мария не чувствовала себя неуверенно, её всё устраивало. Но чем дальше, тем больше она боялась. Сердце её сжималось каждый раз, когда Соковнин вызывал к себе в покои. Она боялась, что чем-то разозлит хозяина, что он прикажет выпороть её на конюшне, что он сошлёт её в деревню... А когда в их доме появился новый холоп, тогда она поняла, что значит любить по-настоящему. Сожалела ли она, что тогда сама побежала на встречу со своим боярином? Если бы она не встретилась тогда бы с Алексеем Прокофьевичем, то вышла бы замуж за какого-нибудь крестьянина, может быть и из другой деревни, не попала бы в Москву и не встретила бы своего Ивана. Нет, нельзя сказать, что Мария жалела сейчас о прошедшем, но она с тревогой вглядывалась в будущее.

   Соковнин приехал очень рано. С ним были Исачко, малой поляк Ванька и ещё несколько дворовых. Боярин расположился у себя в покоях, дал распоряжение насчет обеда, провизию привезли с собой. Затем стал давать мелкие распоряжения.
   - А где Мария? – спросил он своих людей.
   - Она сказала, что заболела, видно вчера в дороге продуло. – отвечал ему Исачко.
   - Можно я дам ей настоички своей, - осторожно произнес Иван, который стоял перед хозяином вместе с Янком.
   - Дай! – разрешил Соковнин.
   Иван вошел в комнату к Марии, та лежала на кровати и притворялась больной.
   - Ты чего, моя голубушка, никак заболела? – тревожился парень. – На, попей, моя настойка мертвого поднимет!
   Мария отхлебнула больше положенного и тут же закашляла.
   - Ты чего, крепкого не переносишь? – вопрошал Иван.
   Мария кивала головой, а боярин Соковнин, который проходил мимо двери, слышал только её кашель.
   Потом поляк с Иваном отводили боярских лошадей в табун, на пастбище. Взяли они с собой и малого Ваньку. Мальчик был рад прогулке на природе, он немного повеселел. Здешние места напомнили ему родную деревню. Табун пас четырнадцатилетний подросток, малой татарин, все звали его Мурзой или Мурзкой. На табун приехал посмотреть Соковнин. Затем было время обеда, за которым ему прислуживали Иван и Адаховский.
   - Почему носом клюешь? Может тут без меня всю ночь пьянствовали? – спросил Соковнин своего холопа, заметив, что тот постоянно засыпает на ходу.
   - Он всю ночь лошадей сторожил! – нашелся что сказать Ян. – Всю ночь они беспокойно ржали.
   Соковнин ничего не ответил и разрешил наконец вкусить еду своим холопам. Не забыл послать и Марии специальным распоряжением. Ночевали в деревне, а с рассветом стали собираться в обратную дорогу. Марии вроде стало лучше, и она укладывала боярское платье. На обратной дороге так же светило ласковое весеннее солнце. Соковнин ехал в карете, которую ему подарила сестра. Вдруг он приказал остановиться и позвал Марию.
   При этом известии вся внутренность женщины похолодела. Она поняла, что, если хозяин сейчас позовет её к себе в карету, ей станет так стыдно перед Иванком, что она наверное тут же и умрет. Но хозяин только спросил её о здоровье, поинтересовался, не напивались ли холопы без него, а потом, разглядев её бледный вид, приказал трогаться дальше.
   - На этот раз пронесло! – облегченно вздохнула про себя женщина.

   По приезде домой, снова пришлось всё разгружать, укладывать на свои места, здесь пришло и время обеда.
   Соковнин позвал Иванко к себе и приказал ему отнести письмо к сестре.
   - К боярыне Морозовой? – спросил тот.
   - Нет, есть у меня и другая сестра, княгиня Евдокия Урусова! Должен был знать уже! Возьми малого Ваньку, он покажет дорогу.
   Иван ушел, а Соковнин стал обедать. После обеда он послал Исачку к Марии с повелением явиться к нему в покои. Женщина стояла в сенях в нерешительности. Из-за соседней двери высунулась голова поляка.
  - Ну, что ты стоишь? Беги скорее к хозяину, пока Иванки нет! – сказал он тихо.
   Мария вошли в покои Соковнина.
   - Ну как, тебе лучше? – спросил он.
   Женщина кивнула головой.
   - Ты какая-то странная! Чего стоишь? Давай уже проходи! А что за дрянь у тебя на шее? Разве я тебя не одаривал?
   - Прости, Алексей Прокофьевич! – говорила Марии, пряча стеклянные бусы, - крестный подарил, не смогла выбросить.
   Соковнин одел на неё свой подарок, другое ожерелье. Когда она вернулась к себе, то первым делом сбросила его, убрала подальше.
   Вечером к ней неожиданно в комнату пробрался Иван. Он тут же обнял свою возлюбленную и стал шептать ласковые слова. Мария же начала плакать.
   - Что с тобой? – запечалился он.
   - Ничего! – отвечала она. – Просто рада тебя видеть!
   - Я приду сегодня? – спросил Иван.
   - Нет, не надо! Не приходи!
   Иван хотел спросить причину отказа, но Мария так крепко его обняла, что сомнения его отпали:она его искренне любит!

   Жизнь пошла своим чередом. Соковнин почасту уходил на службу, холопы его также исполняли свои обязанности. Иван по ночам тайно приходил к Марии, а Янко как мог прикрывал возлюбленных. Однако это было опасно.
  - Боюсь я! – говорила Мария Ивану. – узнает кто и донесет хозяину!
   - А я на тебе женюсь, и нам больше не надо будет прятаться! – отвечал ей парень.
   - А вдруг господин откажет? – испуганно говорила Мария.
   - Не откажет! Указ такой есть, что господа должны своих холопов женить, а если не женят, то отпускную им давать!
   - А что если меня за тебя не отдаст?
   - Да какая ему разница! Я слыхал, сам он жениться собрался, сестра ему невесту подыскивает. Не до нас ему будет!
   Мария немного успокоилась.
   
  В один из дней Соковнин собирался в дальнюю поездку в Болховский уезд, проверить свои вотчины. Поездка эта должна была длиться долго. Его приехала проводить сестра, боярыня Морозова.  Поговорив о важных делах, она снова завела разговор про Марию.
   - Ну что, отдаешь её замуж? – настойчиво спрашивала сестра.
   - Мужа надо найти, а мне делать может больше нечего? Сказано – отдам.
   Её малолетний сын бегал по дому, пока дядя с его матерью разговаривали, и наткнулся на Иванко.
   - Иванко! А ты надумал жениться на Марьице? – спросил Иван Глебович.
   - Можно сказать, что надумал! – ответил ему Иванко. – Только тебе, боярич, что за печаль?
   - Вот бы было хорошо, что ты бы женился на Марьице, тогда и мой дядя женился бы. И стали бы все жить правильно, по заповедям Божиим! Я о том каждый день Бога молю!
   И тут до Иванки наконец дошел смысл всех перешептываний, намеков, косых взглядов. Ему наконец стало ясно, почему иногда, когда он встречал Марию в сенях рядом с покоями хозяина, вид у неё был, как будто её застали за каким-то воровством. Иван собрался с духом и почувствовал, что сейчас всё и должно решиться.
   - Так сделай мне милость, Иван Глебович! Хочу я разрешение на женитьбу взять, а боярин занят, не до меня ему. Попроси, чтобы приняли меня. А пока Алексей Прокофьевич будет в отъезде, мы и свадьбу справим. А то не нравится господам, когда их холопы много шумят!
   Обрадованный Иван Глебович тут же вошел в комнату к матери и дяде. Он обратился к Морозовой.
   - Матушка, ты говорила, что надо о ближних заботиться, помогать им, и не важно, что будут они холопами.
   Взрослые заинтересовались речью молодого боярича.
  - Так что случилось? – спросила его ласково матушка.
  - Там холоп Иванко стоит, дело у него срочное, а обратиться без позволения он не смеет! Окажите ему милость, выслушайте его!
   - Всего-то?! – спросил Соковнин. – Пускай войдет!
   Иван вошел уверенно, поклонился.
   - Ну говори, что за дело, небось ерунда сущая! – приказал ему господин.
   - Жениться хочу, боярин, прошу разрешения!
   - Жениться? – удивился Соковнин. – То же мне дело важное! На ком?
   - На Марии!
   - А она знает?
   - Нет! Не говорил я ей!
  Соковнин и Морозова переглянулись. Феодосия Прокофьевна начала пытать жениха.
  - А что так скоро надумал? Может, корысть какая? – строго спрашивала она.
  - Нет, боярыня, корысти, полюбилась она мне! – отвечал Иван, смотря прямо на господ.
  - Отдавай её замуж, - толкнула Морозова брата, - сам обещал!
  - Так невесту спросить надо! – возражал Соковнин.
  - Чего её спрашивать!
  - Ну сестра, нельзя же так, без согласия, ты сама говорила!
   Соковнин тут же позвал Марию.
  - Жениха тебе я нашел, пойдешь за него? – вопрошал он свою наложницу.
  - Коли будет на то господская воля – пойду! – отвечала Мария, стараясь придать голосу равнодушие.
  - Так идешь или нет? – раздраженно допытывала Морозова невесту. – что тебе не так? Жених не молод?
   - Всё меня устраивает, боярыня, и жених молод! – покорно отвечала Мария.
  - Ладно, пускай женятся! – немного опешивший Соковнин дал наконец разрешение.
   Мария и Иван вышли из комнаты и побежали куда-нибудь подальше.
Радости Морозовой не было границ.
   - Ну, коли, холопы женятся, что господам ждать? Давай и тебе невесту сыщу! А если хочешь, то устрою так, что и до свадьбы её увидишь! Глупости всё это, что невесту жених не может видеть!
   - Ладно, подыщи мне невесту. – неохотно согласился Соковнин.
   - А её приданным награжу, ты уж не вмешивайся, сам понимаешь! Надо - посаженной матерью буду! – причитала Морозова.
   - Да полно, сестра, честь такая для холопов, обойдутся.
   Боярыня Мороза поехала домой, а напоследок нашла Ивана и дала ему значительную денежку.
   - На, возьми, подарочек ей купишь! Чтобы полюбила тебя! А то знаю их, просто так и слова ласкового не скажут!
  Иван стал искренне благодарить боярыню, падать к ней в ноги, а потом побежал к Марии.
   - Любушка моя, а говорила, что не разрешит! – обнимал он её.
   - Иванко! – отстранила Мария его от себя. – Раз ты на мне женишься, так значит должен про меня всю правду знать!
   - А ничего я знать не хочу! Люблю тебя да и только! – нежно посмотрев в глаза Марии, ответил Иван.
   Мария снова прижалась к груди любимого мужчины.
   - А знаешь что, ты не приходи ко мне до свадьбы, после свадьбы придешь, как положено! – попросила невеста.
   - Как хочешь, так и сделаем! – отвечал ей жених.

   Соковнин уехал, а все холопы были взбудоражены предстоящей свадьбой. Прошел слух, что хозяин не поскупился на угощение, да и на выпивку. 
   Иван потащил своего товарище на Торг. Перед отъездом Соковнин дал распоряжение, что холопы могут отлучаться для подготовки к свадьбе.
   - Смотри, что боярыня добрая дала! На, говорит, подарочек невесте купи!
   Иванко выглядел счастливым, а поляк так же радовался за своего друга. Они пошли на Жемчужный перекресток, где продавались ювелирные изделия. Иван ходил по ряду и выбирал подарок для своей любимой. Ему хотелось, чтобы вся Москва узнала о его свадьбе. Иван остановился у прилавка и стал выбирать серьги и кольца.
   - Подойдет моей женке? – спрашивал он продавца, сия улыбкой.
   Мой друг женится! – объяснял Янко окружающим, так как Иванко выглядел уж слишком счастливом для обычного покупателя.
   - Выбирайте, лучшего не найдете! – тут же услужливо стал предлагать продавец, почувствовав хорошую прибыль.
   Иван крутил в руках ожерелье, а Ян услышал краем уха, как продавец шепнул своему подручному что-то тихо, до него долетело лишь: «замуж ... свою выдает!» Глаза продавцов глядели нагло-насмешливо. Это вывело поляка из себя.
   - А ты чего скалишься? – бросил он продавцу.
   - Я? Ничего подобного! – испугался тот.
   - Не хочешь продавать – к другому пойдем!
   Янко толкнул своего друга, который ни на что не обращал внимания, так был счастлив, и они пошли дальше по ряду. Иванко потратил почти все деньги, он купил и серьги, и кольца, как было принято у людей в достатке.

   Придя домой, Иван с другом стали думать, как им всё устроить, чтобы по порядку было, как принято. Для начал Иванко побежал к своим родным дядям, холопам князя Черкасского. Янко Крылов выслушал новость о женитьбе племянника спокойно, но заметил ему однако, не желает ли он жениться на дочери местного конюха, хорошей девушке, почему именно на Марии, он вроде что-то слышал про неё.
   - Мало ли чего говорят! На ней я женюсь! – отвечал племянник уверенно.
   - А боярин хоть сам замуж её отдает? – поинтересовался дядя.
  - Сам, и приданное хорошее даёт!
   Поставил жирную точку молодой жених, дальше дядя возражать не стал. Он рассудил, что судьба их такая холопская, что если дают за невестой хорошее приданное, как и полагается в таких случаях, то и противиться не надо.
   Решили, что дядя Иван и жена дяди Яна Крылова будут посаженными родителями. Дочка Яна, миловидная девушка, напросилась быть подружкой невесты. Главным дружком конечно же должен был быть Адаховский. Стал просится и малой Ванька, но ему обещали, что будет и у него на свадьбе чин.
   Дворник Герасим возомнил о себе бог весть что. Он стоял рядом с Исачком и напрашивался то в один чин, то в другой.
   - Посаженным отцом буду! – говорил дворник.
   - Да не возьмут тебя в посаженные отцы! – отговаривался Исачко.
   - А дружкой?
   - Когда это ты Ваньке другом был?
   - Ну хоть каравайником! – молил Герасим чуть не слёзно.
   - Ты – каравайником?! Да ты его не донесешь, по дороге пропьешь!
   Здесь пьяницу осенила какая-то мысль и он сказал:
   - Давай я тысяцким буду! Сколько я прибауток знаю! Сколько песен!
   - Знаю я твои песни! В прошлый раз баба Дарья, до чего уж ушлая, да и она в краску от твоих песен вошла!
   - Так свадебные песни те! – удивился Герасим.
   - Так да оно так! А вдруг боярыня услышит? Пороть потом всех велит за твои песни! Да и потом, тысяцким я буду!
   Немного подождав, Исачко обратился к дворнику и обрадовал его новым предложением.
   - Знаю! Ты у нас караульщиком будешь! В прошлый раз до того всех напугал, что никто и не сунется!
   - А караульщику подносят? – сразу заинтересовался Герасим.
  - Подносят, подносят ...
   
   Через день приехала на двор к Соковнину жена дяди Ивана Крылова Клавдия Семеновна, она была свахою. Сватом же был дворовый человек Федотко, мужик лет 38. Стали быстро сговариваться насчет свадьбы. Тут боярыня Морозова сообщила через своих людей, что пожалует к Соковнину и одарит невесту приданным.  Её встретили Иван Медведев и его тетя Клавдия. Добрая боярыня не поскупилась, она привезла и постель, и платье, одела как невесту, так и жениха. А напоследок пожаловала Ивана ещё раз деньгой.
   - На, бери, справьте свадьбу как следует! Чтобы и каравай, и вино, и угощение было на славу!
    Иван расчувствовался от доброты Морозовой, упал к ней в ноги, стал благодарить добрую женщину. А потом сказал:
   - Нет у меня ни отца, ни матери! Благослови меня вместо них, Феодосия Прокофьевна!
    - Благославляю тебя, Иван!
   И боярыня перекрестила парня двумя перстами.

   В день свадьбы, которая была назначена на 14 мая, на Троицу, жениха и невесту нарядили в праздничные красивые одежды. Понятное дело, невеста была просто красавицей, был красавцем и жених. По чину их называли князем и княгиней.
   Однако всё по правилам сделать не пришлось, ведь жених и невеста жили в одном доме. Поэтому дома жениха и невесты выполняли разные помещения двора Соковнина. Ивана и Марию привели в просторную горницу, где на месте жениха сидел малой Ванька. Пришлось выкупать место. Невеста была накрыта платком, как было положено (жених не должен был видеть невесту), Иванко сидел рядом. Затем между ними протянули ткань, и сваха стала расчесывать невесте волосы с медом и хмелем. Женщины пели в это время песни эротического содержания.
   Когда вечером уже все поднялись, чтобы идти в церковь, приехала боярыня Морозова. Она хотела специально убедиться, что свадьба состоялась и самолично благословить молодых. Боярыня не только благословила жениха и невесту вместо своего брата, но прочитала им целое наставления. Она говорила о том, что жена должна быть добродетельной и покорной мужу, что муж должен уважать и любить свою жену, и что будет проклят тот, кто осквернит их союз, освященный в церкви. Слова её были совершенно правильными, наставления благонравными, голос торжественным. Вся дворня почтительно молчала и слушала боярыню, пытаясь понять божественный смысл брака.
 До церкви шли пешком, да и была она в двух шагах от дома. Свадебный поезд возглавлял Исачко, который расчищал дорогу молодым.  Когда жених и невеста предстали перед священником, в окружении свидетелей, родственников и просто любопытствующих, их охватил трепет. Они поняли, что сейчас будет совершенно таинство венчания и они будут соединены навеки. Им казалось, что святые смотрят на них с икон и являются свидетелями их клятв, которые они дают перед алтарем.  Наконец священник сказал: «Отныне вы муж и жена! Плодитесь и размножайтесь! Что Бог соединил, того пусть человек не разъединяет!»
   В это время в доме Соковнина сваха готовила постель для новобрачных. Сенник устроили в просторном чулане. Женщина что-то забыли видно, вышла за дверь и попросила малого Ваньку, который здесь рядом крутился, приглядеть за сенником, никого не пускать.
   - Чтобы никто на входил! Испортят ещё молодых! Вон у бабы Ефимицы глаз какой черный!
   Пир решили устроить в небольшом садике на заднем дворе. Сколотили столы, принесли скамейки, постелили скатерти. На кухне кудесники готовили явства. Когда мимо пьяницы дворника понесли ведерце с водкой для разлива по кувшинам, его хватил небольшой обморок.
   Новобрачные вернулись из церкви, и их усадили за стол. По обычаю, они не должны были ничего есть. Исачко говорил тосты, а Герасим порывался петь песни. От Соковнина на свадьбу было дано вдоволь вина, однако в таком количестве, чтобы гости не перепились (всё равно это не было исполнено). Янко, с полотенцем, перевязанным через плечо, помогал тысяцкому веселить гостей. На третье перемене блюд молодых стали провожать в сенник.
   - Ох, чует моё сердце, бабоньки, что добром эта свадьба не кончится! – говорила соседка Соковниных Авдотья Никитична своим подругам. – Вот была свадьба в Замоскворечье. А боярин невесту испортил, так жених её в сеннике чуть не зарезал!
   Баба Авдотья Никитчна была доброй женщиной, но очень любила слушать душераздирающие рассказы.
   - И не чуть не зарезал, а чуть не прибил! – быстро шепнул ей Исачко, который стоял рядом. – И за то, что невеста малый откуп с господина взяла. А у нас всё в порядке с приданным! Сиди ешь да пей!
   Тысяцкой завязал в скатерть курицу, хлеб и соль и передал узел дружке. Они провожали новобрачных, а пять девок пели песни, сваха посыпала молодых хмелем и зерном. Тысяцкий закрыл за Иваном и Марией двери, после чего обратился к Янке.
   - Здесь такое дело! Гераска уже упился вдрызг! Ты главный дружка, тебе и караулить!
   - А от кого их караулить? – спросил Янко, которого не радовало это.
   - А вот увидишь от кого! Стой здесь, сейчас тебе бердыш принесу.
   Исачко вернулся с бердышом и сунул его Янке в руку.
   - Вот так! Стой и в обе глаза смотри! Чтоб мышь не прошмыгнула!

   Тысяцкий вернулся к гостям и стал их веселить загадками. Тут же поднял голову Герасим, главный знаток всех прибауток.
   - Давай! Всё отгадаю, а ты мои попробуй! - сказал он хмельным голосом.
   - Шумит он и хохочет, на девку пригнуть хочет! - загадал первую загадку тысяцкий.
   - Ну это и я знаю! - откликнулась Авдотья Никитична. - Сарафан!
   - А вот тебе моя загадка! - завопил Герасим. - Два брюха и два уха!
   - Это у кого два уха? - удиивился тясяцкий.
   - Ох, не так сказал! - опомнился Герасим. - Два брюха и четыре уха!
   - Муж с женой целуются! - предложил Исачко.
   - Хи! Они что, затылками целуются? подушка это! - захихикал дворник.
   - А теперь мою давай: Шерсть на шерсть, тело на тело — и пошло ночное дело! - загадал свою Исачко.
   Авдотья поморщилась и сказала: "Ну и похабники вы!"
   - Так это око! - захихикал довольный пьяница.
   Баба Авдотья решила тоже отличиться знанием загадок.
   - Два яичка в моху, а палка наверху. - спросила она тысяцкого.
   Исачко стал чесать затылок и покосился на Герасима. Тот стал показывать пальцем на свой нос.
   - Клюв петуха! - выпалил Исачко.
   - Какой ещё петух? Глаза и нос! Вот что это! - ответила баба.
   Тысяцкий решил продолжать.
   - Маленький, горбатенький, весь день болтается, к ночи в дырочку спускается...
 

   Свадебные чины и гости продолжали пировать, а грустный Янко сидел на скамейке у дверей сенника.
   - Иван! Вы там не долго, а? – вопрошал он дверь, но его никто не слышал.
   Прибежал малой Ваньке, принес ему пирог и вина в склянице.
  - На, чтоб тебе не скучно было! – сказал мальчик и тут же убежал.
  Янко попивал потихоньку вино и прислушивался к звукам, которые раздавались неподалеку. К нему подошел один из дядей жениха Иван Крылов, подвыпивший мужчина решил навестить молодых.
   - Янко! – полез он обниматься. – Здесь мой племянник? Дай пойду его поздравлю!
   - Э-ей-ей! Никому сюда нельзя! – сразу всполошился караульщик и преградил путь бердышом. – На пир иди, там гости молодых будут ждать!
   Дядя ушел, а из-за угла послышался какой-то вой.
   - Кто там? – спросил Янко.
   Вышли девочка и два мальчика, накрытые какой-то тряпкой.
   - Нечистая сила пришла! А ну откупайся от нас.
   Дети дворовых бегали по дому, предоставленные сами себе. Дочка бабы-стряпухи, особенно нахальная, требовала от Янки откуп, иначе грозились не уйти.
   - Какой-ещё откуп? Уже и так было много вам гостинцев, а ну идите отсюда!
   - А вот не уйдем! Будем орать и кричать, мешать молодым! Отдавай пирог!
  Ватага принялась кричать дурным голосом, и Янко был вынужден отдать свой пирог, пообещав после выпороть детвору как следует.
   Пир шел своим чередом, гости были уже все хмельные. Исачко на время отлучился по каким-то своим делам, и тут в тихом месте он наткнулся на Соковнина.
  Боярин Алексей Прокофьевич вернулся домой раньше времени, и, каким-то образом, вошел незамеченным. Слугу, его сопровождавшего, он отпустил по дороге к родственникам. Соковнин не мог сказать самому себе, зачем он прячется в своих покоях, и никак себя не являет. Он хотел было выйти к свадебному поезду, но увидел свою сестру, благославляющую новобрачных. В этот момент до молодого боярина дошёл весь смысл своего разрешения на брак, данное холопам. До этого он как будто не представлял, что молодых поведут в церковь, затем усадят за праздничный стол, затем проводят в сенник. И будут с тех пор они мужем и женой.
   - Алексей Прокофьевич! Я не знал, что боярин вернулся! – всполошился Исачко.
   Но Соковнина не волновало, что его никто не встречает, его волновало другое.
   - А скажи, Исачко! Когда они стакалися? - спросил боярин своего подручного.
   - Да после Пасхи, как в деревню съездили! – говорил Исачко, немного покачиваясь, то ли от выпивки, то ли от волнения.
   - И ты не доложил?
   - Да я им свечку не держал! Меня там не было! Догадался только. – оправдывался Исачко.
   - Ну и долго вы ещё пьянствовать будете? – допрашивал дальше своего холопа господин.
  - Да вот уже молодых в сенник проводили, если указ будет, сейчас и разойдемся!
  - В сенник, говоришь, проводили? А простыню проверять будете? – Соковнин говорил спокойно, но зловеще.
  - Так надо, чтобы всё по чину было сделано! По обычаям! Я вот тысяцкий! – не знал, что ответить Исачко.
  - Уеду я сейчас! К сестре поеду! Чтобы завтра утром всё тихо было!
   Соковнин повернулся и ушёл. Исачко в глубине души понимал, что надвигается что-то нехорошее. Однако выпитое вино помогало ему не думать об этом. Бурцев подумал немного и пошёл добавить себе ещё храбрости.
   Янко от скуки встал со скамейки, положил бердыш на плечо и стал вышагивать то в одну, то в другую сторону. При очередном повороте, его глаза встретились со страшным взглядом Соковнина. Он чуть не уронил оружие и стал что-то мямлить.
   - Я здесь ... вот ... сенник молодых караулю!
   Соковнин сжал рукой саблю, на мгновение в его голове пролетела картина, как он врывается в сенник и замахивается саблей на молодого. Мысль пролетела как искра, и Соковнин молча удалился. Он понял, что если сейчас что-то выкинет, будет потом посмешищем до конца своей жизни. Янко произнес: «Матка Божа!» и отхлебнул вина, чтобы заглушить страх.
   Через несколько минут к нему пришел Исачко, тоже порядочно подвыпивший.
   - Ты чего всё тут караулишь? Время-то уже довольно прошло! Спрашивай!
   - Чего спрашивать? – недоуменно спрашивал Янко.
   - Как что?! Спрашивай о здоровье жениха!
   Пьяный Янко стал громко стучать в дверь и орать, что есть мочи.
   - Как здоровье жениха?
  После вопроса долбешь в дверь повторился.
  - Хорошо! – ответили с той стороны двери.
  - Теперь иди к гостям и объяви, что честное дело сделано! Не забудешь? – пояснил дружке тысяцкий.
  - Нет! – отвечал Янко.
  Исачко направил его в нужную сторону, так как тот норовил повернуть в противоположную. Когда он вошел к пирующим и стукнул бердышом по полу, гости подняли головы и прекратили пировать.
   - Там это ... там такое дело ... – говорил дружка, шатаясь то в одну, то в другую сторону.
   Гости слушали со вниманием. Добрая баба Авдотья Никитична, которая в душе надеялась, что всё-таки молодой зарежет жену, не выдержала и спросила:
   - Чего там, а?
   - Там это! ... Хорошо у них там всё! – заключил дружка и стукнул снова бердышом об пол.
   Исачко отобрал бердышь от греха подальше и тут же подал знак детворе, которая застучала в какие-то железяки, ударила по каким-то барабанам, и затрубила в какие-то трубы. Поднялся такой шум, что мертвого можно было разбудить. Однако только не Герасима, который снова вырубился. Прасковья толкнула своего спящего мужа и крикнула ему прямо в ухо:
   - Честное дело сделано, проспишь всё!
  Герасим тут же встал, поднял кубок и заорал: «За здоровье новобрачных» Мужик влил вино в свой рот и продолжил свою речь:
  - А щас запою! Щас запою!
  Затем он запел пьяным голосом: "Сверху курочка упала прямо на ... петуху, петушку приятно стало, закричал кукареку!" Кто-то подхватил его песню: "Если ягодка созрела, надо ягодку срывать, чтоб вино не переспело, надо бутылку открывать!"
  В это время сваха и тысяцкий, который не забыл унести бердыш от греха подальше,  пошли исполнять свои обязанности, кормить молодых. На пиру же гости пустились в пляс. Молодые ещё раз вышли к гостям, потом вскоре ушли, да на них уже никто не обращал внимания. Все были заняты собой. Адаховский гонялся за подружкой невесты, обещал завтра же на ней женится, потом увести в Польшу и сделать панной. Он был так назойлив в своем желании поцеловать девушку, что пришлось его отходить материнскими кулаками по спине. Но он этого даже не заметил. Молодежь плясала, а старшие была заняты в основном поглощением вина и явств.

   Утром сваха и посаженные родители по обычаю пошли будить новобрачных. Какой-то дворовый мужик, который хорошо угостился накануне, бросил им злорадно что-то про невинность невесты. Он подошел к Ивану Крылову и поднес ему чарку с вином. Тот принял почтительно сосуд, и, как только взял его в руки и хотел отпить, из дырки в боку вино стало вытекать прямо на пол. Присутствующие дворовые зло засмеялись. Сваха и посаженные родители стояли опозоренные. «Ели-пили за наш счет, а теперь хозяев позорят!» - сказал про себя Клавдия Крылова.
   
   Дворовым дали ещё немного выпивки, а потом все разошлись по своим делам. Стали прибирать после вчерашнего. Вскоре вернулся хозяин. Алексей Прокофьевич даже удивился себе, насколько он спокойно вступил на двор, и, увидав Ивана, не повел бровью. Он затаился, был спокоен.
   Накануне он покинул свой дом тайно и отправился в одно место, где круглые сутки продавали вино. Можно было там найти и нечто другое. У Соковнина было одно желание – напиться до безпамятства. Но когда он уже шел по заведению в отдельную комнату, справа за косяком увидел юродивого Федьку в окружении непотребных баб. Этот молодой мужчина отличался высоким ростом и крепким телосложением. Если приглядеться к нему повнимательней, то можно было заметить, что он не лишен привлекательности. Да и чего греха таить, он был очень привлекательным даже в своих лохмотьях. Пьяный юродивый рассказывал бабам: «Пойду завтра к своей боярыне, буду как боярин у неё жить. Есть, пить дорогое вино!» «А как боярыню ту зовут? Не захочет она тебя пускать!» - спрашивали его бабы. «Не надо вам знать! Пустит она меня, потому что полюбила сильно!»
   Увидев эту отвратительную сцену, Соковнин решил здесь не оставаться, не ронять свою боярскую честь. Он покинул заведение, сказав про себя: «Убил бы гада, да не до него сейчас!»
  Казалось, жизнь в доме Соковнина пошла своим чередом, как будто только что не отгремела свадьба. Холопы выполняли свои прежние обязанности, только вот теперь Иванко перебрался в комнату Марии. Соковнин вызвал молодого и отправил куда-то с грамоткой. Затем вызвал Янку и объявил, что вызывает Марию к себе в покои. Поляк с трудом проглотил слюну и пошел выполнять приказание.
   - Марыся! Боярин требует тебя к себе, в покои! – с трудом произнес он.
  - Иди скажи ему, что не приду я! Теперь у меня муж есть! – ответила твердо женщина.
   - Иди сама скажи! – молил молодой поляк.
   - Нет, не пойду! – и Мария вытолкала Янка за дверь.
   Поляк дрожащим голосом передал слова Марии Соковнину. Тот выслушивал, а внутри его зарождалось какое-то плохое чувство.
   - Пошел вон! Лях поганый! Бл-ин сын! – не удержался он и бросил в поляка бутылкой.
   О происшедшем Мария ничего мужу не сказала, вела себя как ни в чем не бывало. Янка тоже распространяться не стал. А Исачка, который наблюдал за всем втихаря, понимал, что надвигается что-то нехорошее, недоброе.

   Соковнин после приступа ярости стал вести себя сдержанно и даже вежливо по отношению к холопам, если можно так выразиться. Он не ругал и не кричал на них, только давал приказания и следил за их исполнением. Он объявил, что 16 мая утром поедет в Алчево. Его будут сопровождать Исачко Бурцев, Ян Адаховский, малой поляк, Иван Медведев с женой, которая должна заняться как обычно постелью и платьем, еще несколько дворовых.
   Опять был весенний солнечный день, на этот раз жаркий. Соковнин ехал в карете, Иван с Марией в телеге, остальные, кроме кучера, на конях. Проехали Гравороны, через тридцать минут Соковнин приказал остановиться и позвал Адаховского.
   - Иди скажи Марии, чтобы пришла ко мне, сюда! – говорил Соковнин сухим, черствым голосом.
   У поляка всё внутри похолодело, в душе он надеялся, что хозяин забудет про Марию. К тому же его сестра подыскивала уже невесту.
   Янко подъехал к телеге. Он смотрел на друзей с ужасом.
   - Соковнин требует тебя, Марыся, к себе, в карету.
   Янко отъехал, а Иван спросил у жены, что хочет хозяин.
   - Он хочет, чтобы как раньше было! По-прежнему! – тихо ответила она и сердце её сжалось.
   - Не бойся! Я с ним поговорю.
   Иван слез и пошел к карете.
   - Прости, Алексей Прокофьевич! – обратился он с поклоном к боярину. – Но жена моя к тебе не придет! И больше не срами её перед другими! Только если меня убьешь, тогда её получишь!
   Соковнин сжал рукоять ножа, который висел у него сбоку, и выдавил:
   - А может ты денег хочешь? Я тебе столько дам, сколько ты в жизни своей холопской не видал!
   Соковнин протянул Медведеву несколько монет, но тот даже не взглянул.
   - Не нужно мне денег! Не торгую своей женою! – ответил ему Иванко.
   - Так да или нет? – в последний раз спросил Соковнин.
   - Нет! – отвечал Иванко, уверенно смотрев на хозяина.
   - На нет и суда нет! Проверял я тебя! Иди! – сказал Соковнин, глядя на холопа ледяными глазами.
   Боярин приказал двигаться дальше, а Мария спросила мужа, что случилось.
   - Отказался он от тебя! Нет так нет, сказал. – отвечал Иванко.

    В Алчеве, по приезде, дворовые сразу же принялись разгружать боярские вещи, обустраиваться в доме. Каждый занялся своим делом, а Мария опять убирала боярские покои и раскладывала платье. Никаких намеков на прежние отношения со стороны хозяина больше не было. После обеда, Ян, Иванко и Мария отпросились погулять по берегу реки, и Соковнин не противился этому желанию. Сам он занялся делами, выслушивал доклад старосты Ивана Блина.
   Ян с малым Ванькою ходили в табун смотреть лошадей, а Иван и Мария бегали в Алчевский овраг, слушали птиц и смотрели как рои пчёл гнездятся в старом дереве. Мария рассказывала про своё детство, она часто бывала здесь с другими ребятами.
   - Один раз мне здесь Еремка в любви объяснялся! Думала, что вырастим, он ко мне посватается, а оказалось, что сирота никому не нужна! – вспоминала Мария, а Иванко слушал её, счастливо улыбаясь счастливою.
   Ночью, у себя в комнате, Иванко почему-то не смог прикоснуться к своей жене. Было им как-то не по себе. Но, перед рассветом, Мария разбудила мужа и со слезами стала просить обнять себя покрепче.
   - Что ты плачешь, голубка моя! Не бойся, я с тобой! – успокаивал её муж.
   - Ох, страшно мне, Ваня, разлучат нас с тобой!
   - Нет, никто нас не разлучит! Только Мать сыра земля!
   Иван утешил жену в своих объятиях, на рассвете они немного задремали. Начинался новый день. Багрянец окрашивал поля, реки, боярский двор с затейливой башенкой в роковой цвет.
   Соковнин поднимался с кровати. Исачко и Иванко ему прислуживали.
   - Нет, это не надо, это тоже! – говорил боярин своему подручному, который показывал ему платье на выбор.
   Вдруг боярин обратился к Иванке.
   - У нас вроде размер одинаковый? Забери мою ферезишку поношенную.
   Соковнин схватил платье и бросил его в холопа. Тот поклонился.
   - Одевай на себя да благодари! Не каждому холопу я со своего плеча поношенное платье жалую!
   Иванко накинул на себя ферезишку и униженно приложился к руке господина.  Глаза Соковнина были холодными и, казалось, ничего не выражали, ни злобы, ни жалости, ни любви.
   Потом боярин изволил кушать, Исачко и Иванко ему опять прислуживали. Наевшись, Соковнин пожаловал оставшуюся еду своим холопам и тут же объявил, что как соберутся, поедут на берег Москвы-реки в карете, запряженной молодыми конями, чтобы те привыкали. Когда он остался один с Исачкой, то велел ему положить в карету заряженный карабин.
   Соковнин поехал в карете, на козлах сидел конюх Мурза. Бурцев, Адаховский и Иванко шли за каретой пешком.
   Карета, запряженная двумя лошадьми, въехала на гору у Москвы-реки, Соковнин велел распрягать. Он велел Мурзке отвести лошадей в табун, который пасся в полуверсте от этого места.
   Светило теплое майское солнце, природа цвела, шумела Москва-река. Алексей Прокофьевич велел расстелить ковер с подушками на земле, на него поставили склянницу с вином, положили жаренную курицу и хлеб. Пробыть здесь Соковнин собирался продолжительное время.
   Ветерок нежно веял прямо в лицо Иванки, он прищурился и стал улыбаться солнышку.
   - Я слышал, что ты умеешь птичек ловить! Так пойди и поймай их для меня! – вдруг обратился Алексей Прокофьевич к нему. – Ну, иди с богом, но к обеду будь дома!
   И Соковнин махнул рукой так, как будто послал его к черту.
   Иван поклонился и пошел прочь потихоньку. А Алексей Прокофьевич в это время велел Бурцеву дать ему карабин. «Может птицу какую подстрелю.» - сказал он слуге. Соковнин произнес это так просто, само собой разумеющее, что каждый, кто бы услышал его слова, решил бы сразу, что всё так и будет в действительности. Янко, который стоял у кареты, тоже уверовал в слова хозяина. В это время малой поляк Ивашка решил побежать к карете самовольно, отлучась из дома. В его сторону никто не смотрел, когда он подбегал к карете. Запыхавшись, он встал недалеко от Адаховского, прислонясь к дверце.
   Справа от Соковнина ввысь взлетела какая-то птица (что за птица, так никто и не понял), она как будто крикнула криком, предвещающим несчастье, но этого, кажется, никто не услышал. Соковнин поднял карабин и направил его в небо, но тут же опустил, повернул ствол в спину уходящего Иванки и мгновенно выстрелил. Ни один мускул при этом у него не дернулся, даже когда отдачей его ударило в грудь. Выстрелив, он бросил карабин на землю.Всё произошло за какое-то мгновение, в течение которого свидетели произошедшего не успели сделать вздох, не успели понять, что случилось, не смогли осознать смысл трагедии. А когда поняли, то тут же им стало ясно, что время вспять повернуть уже нельзя.
   Малой поляк хотел закричать, но не смог, от страха он залез под карету.
   Прошло какое-то мгновение. Перед всеми предстала ужасная картина: Иван валялся на земле лицом кверху и плевался кровью, правая грудь его была прострелена.
   Соковнин приказал механическим голосом Янке поднять карабин, тот повиновался.
   - Иди и добей его! – приказал господин холопу.
   Поляк замотал головой, бросил оружие обратно на землю и побежал в сторону табуна с криками: «Я не моге! Матка Боже! Бое се!»
   - Ты добивай! – обратился тогда Соковнин к Бурцеву.
   Тот вытер пот со лба, подошел к ковру, взял боярскую водку и сделал прямо из бутылки три глотка. Затем поднял какую-то увесистую палку и подошел к жертве. Иванко как мог закрывался руками и хрипел.
   - Ну что ж! Сейчас исполню, боярин! – говорил Исачко то ли насмешливым, то ли злобным голосом.
   Он с силой замахнулся и нанес несколько ударов по голове, после чего Иванко перестал дышать.
   - От тела избавиться нужно! – говорил верный пёс своему хозяину.
   - Тело в карете спрячем, а ночью закопаем! – всё таким же механическим голосом говорил боярин.
  - Нет, увидеть могут! Утопить тело надо! Да вон малой здесь оказался! Им надо заняться!
   Соковнин молчал и смотрел на своего верного слугу.  Исачко тут же стал предпринимать какие-то действия, он нашел веревку, на берегу отыскал какой-то ребристый булыжник, бросил их в лодку, которая была причалена к берегу. А затем потащил тело к реке.
   Соковнин отвернулся, он не стал на это смотреть. Боярин подошел к карете, достал за шиворот Ивашку и заорал на него.
  - Ты чего здесь делаешь, гадёныш? Всё видел? Чтоб молчал, а то туда же отправишься!
   Ребенок ничего не мог сказать, он судорожно глотал воздух и мотал головой.
   Через полчаса пришёл откуда-то Исачко и доложил, что всё исполнено, тело он утопил, а шапку оставил. Положил её в лодку и оставил у берега. Пришли два человека Соковнина и привели его лошадей, чтобы запрячь их в карету, как было условлено заранее. Соковнин велел ехать домой. Сначала они с Бурцевым были обеспокоены малым поляком, но он как язык проглотил, никто от него слова не мог добиться. Объявили, что его кто-то сильно испугал.
   Соковнин и Бурцев вели себя как ни в чем не бывало. Боярин велел подавать обед, а Исачке прислуживать. Насытившись, Соковнин приказал отнести еду Марии и Иванке. Бурцев ушел, а затем вернулся и сообщил, что Иванко домой не возвращался. Господин велел его жене и Исачке искать пропавшего.
   Мария, у которой сжалось сердце при известии о пропаже мужа, в отчаянии выбежала со двора к берегу Москвы-реки. Она вглядывалась в даль, кликала Иванко, но всё тщетно. Ей повстречался Янко, который возвращался из табуна.
   - Ты не видел Вани? – спросила она его тревожно.
   Янко не смотрел Марии в глаза. Он сказал ложь, которая первая пришла ему в голову: «Я в табуне был, слышал выстрел! Ивана не видел!»
   Мария насторожилась и побежала обратно. К ней в комнату пришел Исачко и спросил каким-то странным тоном: «Ну что, нашла мужа своего, Мария?!» Мария посмотрела вниз и заметила, что ноги  у Исачки были мокрыми выше колен.
   - Исачко, почему у тебя порты намокшие? – спросила она его осторожно.
   - Так по болотам твоего мужа искал! – отвечал тот.
   - Так нет у нас тут болота ... – как бы сама себе отвечала Мария.
   Здесь Исачко дернулся, глянул в оконце и сказал:
   - Смотри, Манька! Вон муж твой с птичками идет!
   Женщниа с надеждой киинулась к окну, но мужа своего не увидала, а Исачко засмеялся в это время зловещим, дьявольским смехом.
   - Ты пьян никак? – спросила его женщина, а сердце её сжималось от ужаса.
   - Нет, я не пил вина! – загадочно отвечал ей тот.
   Соковнину доложили, что Иванко не нашелся, и он послал искать восемь дворовых людей, искать его по берегу, оврагам и лескам. Мария снова побежала на берег Москвы-реки. К ней навстречу шли Исачко с одним крестьянином. Мужик поведал, что малой крестьянский сын, который сегодня ловил рыбу на Москве-реке, рассказал им следующее.
   Он сидел на берегу, а мимо, вверх и вниз по реке, проплывали струги. Сначала он увидел лодку с шестью неведомыми людьми, которая плыла вниз по течению. А за ней порожнюю лодку. Мальчик перехватил судно и причалил его к берегу. Там он обнаружил шапку.
   Крестьянин протянул шапку Марии, и она в ней опознала головной убор своего мужа. Крестьянин побежал докладывать боярину, а Исачко снова стал насмехаться, снова раздался дьявольский смех.
   - Голова нашлась, а туловище утонуло! – сказал он Марии.
    Ивана так и не нашли, все вернулись обратно. Исачко самолично обо всем докладывал хозяину.
   Алексей Прокофьевич тут же приказал собираться обратно в Москву. Все повиновались. Обратно тащились медленно. Опять где-то в полях Соковнин приказал остановиться и позвал Марию к себе в карету. Исачко, не спрашивая, потащил её за руку к господину. Мария плакала.
   - У меня муж есть, Алексей Прокофьевич! – молила она. – Нельзя мне!
   - Нет у тебя мужа! Сгинул он! Не покоришься, и ты сгинешь!
  Соковнин тряс со злостью её за плечи.
  - Разве я тебя обижал? Отвечай!
  - Нет, не обижал, Алексей Прокофьевич!
  - Так в чем же дело? Разве нам было плохо? 
   - Ты – господин, а я – холопка! Холопке с холопом жить, а не с боярином!
   Соковнин отбросил женщину на сиденье и велел трогать.
  - Сама ко мне придешь, я ждать буду! - произнес боярин сурово.
  - Прости меня, Алексей Прокофьевич! Полюбила я его! Это выше моих сил, не могу повернуть теперь время вспять! - Мария вдруг перестала плакать и наконец сказала правду.
   - И зачем только я тебя замуж выдал!– бросил Соковнин в отчаянии и больше не произнес ни слова.

   В Москве, на следующий день 18 мая, Соковнин первым делом пошел в Разбойный приказ и доложил о бегстве холопа. То, что Иванко сбежал, а может быть с собой и казну какую прихватил, боярин велел говорить всем, кто ни спросит.
   В Москве дворовые сразу поняли, что, во-первых, случилось что-то нехорошее, во-вторых, что Мария теперь больше не на особом положении. Теперь её никто ни во что не ставил.
   Приехала боярыня Морозова по своим делам и навестить брата перед отъездом в свою вотчину в село Зюзино. Узнала, что Иванко будто бы сбежал.
   - Может ещё и деньги покрал! С холопами, сестра, надо быть настороже! Он человек у меня совсем был новый, а успел в доверие войти! – говорил ей Алексей Прокофьевиич спокойным голосом,  как будто ему всю жизнь было не до Марии и её мужа.
   - Хороша же жена, от которой муж через три дня убегает!
   Хотела боярыня бросить Марии, но брат ей сказал, что молодица очень расстроены этим происшествием и в том не виновата. Боярыня уехала, пригласив Соковнина навестить её как-нибудь в Зюзине.
  Ночью в комнату к Марии пробрался Янко Адаховский.
 - Это я, Марыся! – зашептал он, - только тихо, чтобы никто не услышал.
   Янко стал шептать ей страшные слова.
   - Не утоп муж твой! Убили его! Только я не виноват, Богом клянусь! Убил его боярин наш, Алексей Прокофьевич, убил из карабина сам, в спину стрелял!
   Янко торопился рассказывать, а у Марии всё сжималось внутри, но она так и не заплакала.
   - А потом бросил карабин, я его подобрал, и велел он мне его добить, я испугался и убежал в стадо, а добил его Исачко палкой по голове, а потом в воду вволок! Только не показывай, что знаешь, а то они и нас всех убьют!
   - За что же он его убил? – тихо выла Мария.
  - Ты и сама знаешь за что! Что делать теперь будем? Страшусь я его!
  - Надо его дядям сказать, они не его холопы, он их не достанет! – решила Мария.
   - Так кого послать? Некого, а нас не выпускают со двора!
  - Слушай, завтра к нам князя Волконского повар придет, должен принести чего-то! Улучи минутку и пошли его к дядям. Только так он не пойдет, денег ему дай! Да я постараюсь кого-нибудь послать, всё жду, когда придут, а они не являются, дело-то их тоже холопье!
  Мария залезла под подушку и передала Янке несколько монет.
     - Пойду я! Как бы нас вместе не увидели! – ответил ей поляк, спрятав деньги.
   Ян ушел, а Мария осталась одна в леденящей темноте ночи. «Ненавижу их! Ненавижу его! Убью, своими руками придушу! Отомщу за тебя, Иванко!» - говорила она про себя. Но, как она именно сможет отомстить, пока не приходил ей в голову.
  Все холопы Соковнина затаились. Бурцев, Адаховский ходили молча, ни с кем не разговаривали, только отвечали на вопросы не впопад. Малой поляк вообще не разговаривал. Остальные дворовые так же были подавлены и настороже. Боярин их, Алексей Прокофьевич, был в плохом расположении духа. Так как холопы всё знают про своего хозяина, ведают малейшие его прихоти, они догадались, что виной этому Мария. Они также почувствовали, что сами должны поговорить с ней. Для разговора была выбрана жена дворника Герасима Прасковья. Она подошла к Марии на дворе и начала свою речь.
   - Слушай, – начала она, зло сверкая глазами, - ублажи боярина! А то он лютует! Каждый день кого-то выпороть велит, моему мужу в глаз дал! А не ублажишь – мы тебя ублажим так, что сгинешь как муж твой!
  Мария стояла молча. Баба толкнула её и продолжала.
  - Чего молчишь? Кому говорю? Мы из-за тебя страдать не хотим! Ведьма, - баба перешла на оскорбления, - мужа извела и других не жалко!
  Она уже было полезла на молодицу с кулаками, но подоспевшие Янко с Володькой Никитиным оттащили её. Мария убежала, а Володька стал заступаться.
   - Ну чего ты на неё набросилась? Жалко её, она мужа потеряла!
   - А как боярыней тут ходила, ей нас жалко было? – зло отвечала Прасковья.
  Вспомнив, как Мария давала ему на опохмелочку и другие благодеяния, дворник Герасим, который вышел из дверей своей избы, также стал заступаться за ключницу.
  - Ну чего ты, баба! Она никогда на нас, дворовых, хозяину на доносила, а если пьяный я напивался, то покрывала меня! Вспомни!
  - Молчи, пьяница! – кричала на мужа Прасковья, поворачиваясь к нему подбитым глазом. – Мало что ли получил?
  - Так, - нерешительно начал дворник, - бьет хозяин – значит о нас печется, чтобы мы в конец не распустились!
   Остальные дворовые были настроены так же решительно против Марии, как и Прасковья.  Тут Мария и поняла фразу «житья не стало!» Каждый норовил её пнуть, казалось, упади она посреди двора, все бы побежали забивать её до смерти. Один раз ей даже почудилось, что дворовая собака вот-вот вцепится в платье. Но, верный пёс, почуя свою хозяйку, только завилял хвостоми и виновато опуситл морду вниз.
  На следующий день Исачко позвал Марию к Соковнину, дворня, присутствовавшая при этом, поглядывала на неё предупреждающе.
  «В доверие к нему снова войду, а потом, когда он ничего не будет подозревать, и отомщу! Ножом зарежу! Ядом отравлю! Или нет, не буду его убивать, но пусть все узнают, что он сделал, буду против него свидетельствовать, только надо других уговорить!» - так думала Мария, следуя за Бурцевым.
   Однако, когда она вошла в покои своего боярина, смелость её сразу куда-то делась, и появился жуткий страх, который подступал к самому горлу. Началось всё с того, что Соковнин попросил показать ей руки. «Может ты там нож или яд прячешь!» - сказал он. Тут Мария поняла, что боярин может читать её мысли. Она стояла в нерешительности, не знала, что делать.
   - Ну проходи давай! – приказал он.
   Мария стала подходить к кровати и вдруг неожиданно для самой себя спросила.
   - Алексей Прокофьевич, а где мой сыночек?
   - А чего ты вдруг про него вспомнила? – вопрошал он её.
   - Так ты мне про него говорить и спрашивать не велел. Вот я и подумала сейчас, а вдруг помру, а его так и не увижу!
   - Всё хорошо с ним, в деревне живет, каждое утро молочко попивает. Будешь меня слушаться, покажу тебе его.
   «Ненавижу его всем телом! Пусть яд мой в него проникнет и его убьет!» - думала про себя молодица и вправду тут поверила, что так и будет. Но, когда она приблизилась к боярину своему, поняла, что ничего сделать против него не сможет. Всё, что она могла сделать, так это закрыть глаза и представить, что сейчас с ней её муж Иванко находится.
    «Ненавижу его! – говорила сама себе Мария, выходя от боярина. – Как раньше его любила, так же сильно теперь и ненавижу, только ненавижу в десять раз сильнее!» «Сообщить надо дядям, посыльный от них так и не пришёл! Они не холопы его, пусть челобитную подадут!» - обдумывала Мария, что же ей предпринять.
   Так случилось, что к ним во двор зашел конюх стольника Ивана Лаврентьевича Салтыкова Оксенка Кузьмин. Пришёл он к пьянице Герасиму, судя по всему выпить на халяву (холопы тоже ведь ходят к друг другу в гости и водят дружбу). Рассчитывать на другой случай было нельзя. Мария зашла к дворнику в избу, сунула ему денежку на выпивку и попросила пока оставить её одну с Оксенком. Когда пьяница ушел, она обратилась к конюху.
   - Хочешь денег? Видишь сколько? Возьми, но службу сослужи! Пойди на двор к князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому, он живет на Никитской. Найди там Янку и Ивашку Крыловых и скажи им слово в слово: «Племянник ваш не утонул, а убит, убил его боярин Алексей Прокофьевич, из карабина стрелял, а Исачко Бурцев палкой добивал и в воду его вволок!»
   Конюх Оксенка стоял в нерешительности, но деньги всё-таки его прельстили.
   - Иди, не бойся! Скажи им, чтобы никто не слышал, а сам можешь об этом забыть! Иди, пока не напился!»
   Оксенка горящим взглядом взглянул на деньги, руки его тряслись. Дрожа всем телом, он покинул двор Соковнина и побежал на двор князя Черкасского.
    Дяди Ивана Медведева, Иван и Янка Крыловы уже получили известие об убийстве племянника от посыльного Адаховского, а вот теперь к ним пришел и конюх стольника Салтыкова. Он позвал их в тихое место и, захлебываясь, передал послание от Марии.
   - Я пойду! И помните: я вас не знаю, вы – меня! И я ничего вам не рассказывал!
   Дяди начали ломать голову над тем, что они должны сделать. Идти в дом к Соковнину побоялись!
   - Племянника нашего убил, возьмет и нас убьет! Холопы мы, а они – господа над нами! – сказал брату Ян.
   - А вдруг вранье всё это? Оговор? – обратился к брату Иван. – Надо у Маньки спросить!
   - А как пойти?
   - Да так и пойти! Среди белого дня убивать нас не будут!
   Дяди Иванки не торопились начинать действовать. Были осторожными. Решили они обратиться за советом к своему боярину, двадцатипятилетнему князю Черкесскому.
   - Пропал племянник наш в деревне своего боярина Алексея Прокофьевича Алчевой, когда тот у Москвы-реки гулял. Пропал безвестно. А вдруг убили его? Должны мы челобитие в Разбойный приказ о том подать?
   Михаил Алегукович был ещё молодым человек, но уже в это время прославился среди москвичей своей добротой и добропорядочностью. Холопы не просто так обратились к нему за советом, он собирался женится на дочери князя Великогагина, а тот руководил Разбойным приказом.
    - Племянник ваш может и вправду сбежал, вот если тело его отыщется, тогда сразу челобитие и подавайте! Да ещё свидетели нужны убийства! Разное бывает, случай какой несчастный!
  Холопы кланялись в знак благодарности и решили пока что переждать. Усвоили они однако, что без свидетельских показаний боярина Соковнина на чистую воду не выведут, и убийство их племянника останется безнаказанным.

   Всё это происходило в Москве. А в Московским уезде в Мячковской волости трагические события развивались своим чередом.
   На следующий день после пропажи Иванки Медведева, 18 мая, утром, во втором часу после рассвета, река Москва явила всем злодейское убийство.
   Накануне у бобыля села Нижнего Мячкова у Михаила Семенова утонула дочка шести лет. Мужик бегал вдоль берега в поисках тела. С ним были крестьянине того же села Борис Савельев да Осташко Васильев. Вдруг они увидали, что по реке плывет тело. Мужчины выловили его и отволокли на берег. Осмотрели тело и увидели на нем стреленную рану, голова была разбита. Стали думать, что делать дальше.
   Сбежались люди. Пришел староста Нижнего Мячкова Ипат Лаврентьев. Случился здесь человек князя Юрия Ромодановского поляк Якушко. Староста побежал оповестить людей окрестных деревень, затем нашел местного священника и спросил, что им делать. Священник, выслушав дурную весть, стал увещевать старосту. Он объяснял ему, что мертвое тело -это очень плохо, да к тому же это тело убитого человека. Приедут приставы, начнут выяснять, что за человек, кто его убил. А они его знать не знают, и никто из них его не убивал. По этим причинам, батюшка посоветовал старосте тело закопать поодаль от церкви за счет крестьян, они ведь добрые христиане.
  Староста пошел и передал мужикам слова священника. Те согласились с ним. Было бы плохо бросить тело без погребения, а если доложить о случившемся властям, то ничего хорошего от этого ждать бы не пришлось. Трое крестьяне, которые нашли тело, быстро сколотили гроб, тело обернули в саван, а ферезишко, нагрудник, два серебряных перстня забрали себе (мертвому они всё равно не были нужны).
   На другом берегу Москвы-реки рыбак села Верхнего Мячкова Мишка Матвеев осматривал невод и сети. Он видел, как вылавливали тело, позже крестьяне Нижнего Мячкова перевезли к нему на берег гроб и попросили его помочь донести до могилы. Матвеев помог им, а затем пошел домой, в погребении не участвовал. Не пришел на похороны и священник.
   О происшествии разнесли по всем окрестным деревням. Услышал о найденном мертвом человеке и крестьянин деревни Тураевой Стенька Рожа, когда работал у печного дела для жжения извести. Через день он отправился в Москву по делам.
  22 мая Стенька Рожа возвращался домой. Проехав речку Гравороновку, на Московском поле, крестьянин встретил старосту Алчевской деревни Ивана Блина. У Стеньки было прозвище Рожа по той причине, что его краснощекое лицо иначе и назвать было нельзя. А старосту деревни Алчевы прозвали Блином по неизвестной причине. То ли он очень любил это лакомство, то ли улыбка по его лицу расплывалась как сметана по горячему блинчику.
   Мужики обрадовались встречи, обменялись приветствиями и стали обсуждать цены на рынке, посев, погоду и свою тяжелую долю. Здесь Рожа решил рассказать напоследок, что слыхал он слыхом, как крестьяне Нижнего Мячкова выловили 18 мая из Москвы-реки мертвое тело, сказывали с простреленной грудью, да и закопали его у церкви от греха подальше.
  - Что ж ты молчишь, Рожа эдакая! – возмутился Блин. – У нас же в это время человек пропал безвестно!
   - Да ты сам дурак, Блин, надо было тебе сразу об этом рассказать! Я бы и вспомнил!
   - Езжай ты, куда ехал! Рожа! А мне не до тебя, поскорее поеду своему боярину докладывать!
   Иван Блин недовольно махнул на Рожу, и оба разъехались в разные стороны.
   
  В это же время в Москве Ян Адаховский больше не мог сидеть в бездействии, и, когда ему подвернулся случай, сбежал со двора. Он направился к дому князя Черкасского. Там он нашёл братьев Крыловых, и они все вместе удалились на задний тихий двор. Янко стал быстро говорить, стараясь ничего не забыть.
   - Племянника вашего убил боярин наш, Алексей Прокофьевич, сам убил из карабина на берегу Москвы-реки. А когда выстрелил, тот карабин бросил, а я его поднял.  Иванко в то время ещё жив был. Приказал мне боярин добить племянника вашего, но я устрашился и убежал, а Исачко Бурцев его палкой и добил и в воду вволок. А убил он потому, что жил он с Марьицей до замужества блудно, а после потому ж жить хотел. А она ему сказала, что не хочет, и мужу своему сказала. А муж её, а племянник ваш, сказал боярину нашему, чтобы жену он его больше не безчестил и к себе не вызывал.  Вот за это Алексей Прокофьевич и убил племянника вашего, что жену свою на блуд не дал.
    - Надо об этом рассказать в Разбойном приказе! – сказал Ян Крылов.
    - Мы же холопы его, не можем против него свидетельствовать. Страшимся, чтобы нас так же не убил! А вы не его холопы, вы на него и донесите! – умолял его Адаховский.
    Поляк убежал, а братья стали думать, как им поступить. Они начали понимать, что холопы его, включая вдову, против боярина своего давать показания убоятся. А без свидетелей доказать вину Соковнина будет невозможно. Это им объяснил князь Черкасский.
   - Надо у Марьицы спросить! А вдруг это холопы решили от своего боярина избавиться? – высказал предположение Иван Крылов. – Поклеп на него возводят!
   - А может это они его и убили? – продолжил рассуждение Ян. – Лях да Исачко убили, а потом решили на боярина своего валить да друг на друга. Да и кто знает, может и Манька их подговаривала? Мы её совсем не знаем!

   В это время на двор боярина Соковнина въехал староста Иван Блин. Он тут же побежал к Алексею Прокофьевичу с вестью о найденном под Нижним Мячковым мёртвом теле. Новость Соковнина ошарашила, он не предполагал такого развития событий. Боярин не показал виду, что испуган и отпустил старосту по его делам.
  Соковнин собрался с мыслями и позвал к себе Бурцева и Адаховского. Ему доложили, что Янко пропал.
  - Сбежать решили? – спросил Соковнин сам себя.
  Он тут же приказал схватить Бурцева, заковать его в железа и посадить в домашнюю тюрьму. Тут как раз вернулся и Ян Адаховский. Не успел он войти на двор, как на него тут же набросились пять человек, схватили его и так же бросили в темницу.
   - Слушай, - обратился к нему познавший уже хорошо холопскую жизнь Исачко, - ты дурака не валяй! Думаешь, что если не убивал, тебе ничего не будет? А ты карабин зачем в руки брал? А? Думаешь, боярин наш просто так ляпнул, что по птице стрельнет? Скажет, что целился по птице, а попал в холопа! Случайно то вышло. Мы на плаху пойдем, а он в монастырь какой, да после его и простят! Так что смотри, лях, твоя жизнь ничего теперь не стоит!
   Алексей Прокофьевич приказал своим людям, Василию Семенову и конюху Владимиру Никитину ехать в Мячково и выкопать тело. Если окажется, что крестьяне выловили тело Медведева, его следовало привести прямо в Земской приказ для записи.
   Холопы отправились в село на следующий день. Они приехали в деревню Алчеву и там заночевали. 24 мая утром, взяв с собой старосту Ивана Блина и ещё одного крестьянина Ваську Грязева, они поехали в Мячково. Они пошли к старосте и тому пришлось всё рассказать. Пришли крестьяне, которые хоронили тело, отвели людей Соковнина на место. Медведева извлекли из земли и тут же опознали. Совестливые крестьяне принесли назад ферезишку, нагрудник и два серебреных перстня убитого. Ферези забрал Васька Грязев, а  нагрудник отдали обратно Борису Савельеву. После все уехали в Алчево, забрав тело.

   В этот же день в Москве было так же не спокойно. Исачко и Янко томились в железах. К ним пришёл Соковнин.
  - Сбежать от меня хотели? – обратился он к ним грозно. – Тело-то в Мячкове нашли! Привезут его в Земский приказ, что говорить будете? Как бы вас всех потом не казнили за злодеяние ваше!
  - Я в стаде был! – отвечал Янко. – Ничего видом не видывал и слыхом не слыхивал.
  - А я ходил Ивашку искать, да не нашел! Только шапка его нашлась! – отвечал Исачко.
  - Только вот малой поляк ещё остался, что он скажет? – хитро посмотрев на господина, прибавил Бурцев.
  - Так сбежал малой! – смотря так же хитро прямо Исачке в глаза, отвечал Соковнин. – Видно в каком лихом деле будет замешан.

  Алексей Прокофьевич покинул темницу и пошел к себе в покои. В это время на двор пришли Иван и Ян Крыловы, а с ними человек Ивана Бутурлина Кузьма Афонасьев. Братья решили всё-таки прийти на двор к Соковнину и поговорить с Марией, а также попытаться поговорить с боярином о своем племяннике. Они решили с собой прихватить человека Бутурлина, чтобы в случае чего у них был свидетель.
  - Зайдем к Соковнину! - сказали они ничего не подозревающему товарищу. - Надо нам спросить Марьицу, может племянник наш где объявился.
   Холопы осторожно вошли на двор и сказали, что хотят расспросить боярина о своем племяннике. Дворовый человек шепнул им, что в Мячкове нашли мертвое тело, за ним уже поехали, а потом побежал докладывать. Братья с товарищем остались стоять на дворе. Тут их позвал кто-то тихо из конюшни.
   - Стойте рядом и видом не показывайте, что меня слушаете! – говорила им Мария  (теперь она занималась грязной работой).
   - Убил вашего племянника боярин Алексей Прокофьевич, из карабина стрелял, а Исачке добить приказал, Исачка его в воду вволок, а потом надо мной и насмехался, сейчас, говорил, муж твой придет и тебе птичек принесет! Подайте челобитие в Разбойный приказ, не затягивайте дело!
   Вышел дворовый человек, и братья с Кузьмою подошли к нему.
   - Боярин передал, что под Нижнем Мячковым крестьяне из воды тело выловили и рядом с церковью схоронили. Он послал за телом людей своих, как вернутся, так всё и откроется. – сказал он им.
  Братья постояли немного для виду, спросили ещё что-то, а потом ушли. Кузьма от страха язык проглотил, и решил про себя никому о происшествии не рассказывать.

   Янко Крылов и его брат думали-думали, и наконец надумали идти в Разбойный приказ подавать челобите о том, что племянник их Иван Медведев убит был в деревне Алчевой из пищали.
   - Скажем, что про то убийство знают жена его, Исачко да Янко Адаховский. Пускай их возьмут и расспросят, а начнут запираться – пытать их будут, под пыткой они всю подлинную правду и скажут!
    25 мая братья и ещё двое их товарищей, дворовых Черкасского, двинулись в Кремль, где находился Разбойный приказ. Они стали приближаться к Никольской башне Кремля, и тут увидели дворового человека Соковнина Володьку Никитина, который стоял у Земского приказа с телегой.
   Ёкнуло сердце у Яна Крылова, и он инстинктивно одернул рогожку на телеге. Под ней было тело иго племянника.
   - Люди добрые! Православные! – Крылов решил привлечь внимание как можно больше людей. - Племянника моего убили и убийство скрыть хотят?! Хватай его ребята, отведем в Разбойный приказ.
   На ничего не понимающего Володьку набросились здоровые мужики и силой потащили в Кремль в сопровождении шумной толпы любопытствующих.

   Володька Никитин приехал в Москву вместе с Васькой Семеновым. Они повезли тело в Земской приказ, как и было оговорено. Но там им сказали, что так как убийство было совершено в Московском уезде, а не в Москве, расследовать его будут в Разбойном приказе. Семенов побежал к Соковнину докладывать о случившемся, а Никитин остался с телом. Тут его и схватили Янко Крылов и его товарищи.
   В Разбойном приказе перед окольничем князем Даниилом Степановичем Великогагиным, Смирным Григорьевичем Свиньиным и дьяком Иваном Степановым он объявил, что убитый человек Ивашка Медведев, ему он родной племянник,  служил тот человек у Соковнина в холопстве  и женился на женке Маньке, и мая 18 убит он из пищали в вотчине Соковнина в деревне Алчеве, куда Соковнин ездил и Ивашку с женою с собою взял, а кто убил, про то ведает приводной человек, да убитого человека жена Манька, да Алексеевы люди иноземец Янка Адаховский и Исачко Бурцев. И бил челом Янко Крылов Великому государю тело принять и осмотреть, а приводного человека, Маньку, Исачку и Янка расспросить.
    Тело осмотрели и записали, что прострелена правая грудь, а голова бита. Допросили тут же Володьку Ниикитина. Он сказал всё, что знал, скрывать ему было нечего. Когда убили Медведева, Никитин находился в Москве. Его отпустили, и он пошёл к Соковнину.
   После тело убитого отдали его дядям, и они его похоронили. Марии разрешили проститься с мужем у самой могилы, затем её двое дворовых тут же отвезли домой.
   Дело получило огласку. По Москве тут же поползли слухи, что убили человека Соковнина в деревне Алчевой, когда боярин сам туда ездил и холопов своих с собой взял.
   Через своего человека Соковнин договорился с людьми из приказа, чтобы пока дворовых его не забирали. Ему же посоветовали самому пойти в приказ, и, не мешкая, подать встречное челобитие. Так он и поступил 27 мая.
   Алексей Прокофьевич поведал свою историю. 17 мая, мол, ездил он в деревню свою Алчеву, и там у него пропал холоп Ивашка Медведев, посылал он людей его искать, а те его не сыскали. И подумал он, что человек тот своровал, а своровав убежал. И приехав в Москву, челобитие он в Разбойнымм приказе записал, так как человек тот был у него новый, и он боялся, чтобы тот не объявился на каком-нибудь воровстве. Дальше он рассказал, как ему сообщили о том, что нашли мячковские крестьяне тело в Москве-реке, как послал он туда своих людей, и как они оказались в Разбойном приказе. Скрывать, мол, ему нечего, он сам в Разбойный приказ явился. Соковнин бил челом, чтобы того Янку Крылова допросили, по какому умыслу тот его конюха Володьку силой отвел в приказ, откуда он знает, что племянника его убили из пищали, и что про убийство ведают его Соковнина люди. Тогда, мол, Соковнин сможет по тем речам и сам про убийство доискаться.
   Был тут же допрошен Ян Крылов. Он, по совету своего боярина, не стал сразу открываться, а сказал, что, когда люди Соковнина будут допрошены и если в убийстве запрутся, тогда он и скажет, откуда ему всё то ведомо.
   Алексею Прокофьевичу велели привести своих людей, и он пошел исполнять приказание. Дома он велел рассковать арестованных, связать их по рукам и привести к себе, а заодно и Марию.
   Сначала боярин смотрел долго насмешливо на своих холопов, а потом стал говорить.
   - В Разбойный приказ вас вызывают, говорят, что Ивашку вы убили! Что говорить будете?
   - Мы ничего не скажем, - начал Исачко за всех, - я у реки был, а Ивашка ушёл от нас.
  - Я в стаде был! – сказал Янко.
  - А ты чего, молчишь, Мария Ивановна? – обратился боярин к своей холопке. – Мне тут доложили, что ты с Янком жила и с ним в Польшу хотела сбежать. Он тебе обещал, говорили, женится и панной сделать. Может быть, это вы Ивашку и убили?
  - Неправда то! – отвечала Мария без слез и без гнева.
  - Неправда? А вот под пыткой и не такое рассказывают! Знаешь, что бывает с женками, которые своих мужей убили? В прошлом годе одна такая на Болоте три дня помирала, закопанная!
  - Если её пытать будут – она и расскажет! – заметил зло Исачко.
  - А вот я сделаю так, что не будут её пытать, если она себя хорошо вести будет. Да и вам могу пытки облегчить!
   
  Связанных людей посадили в телегу и повезли в приказ. Бежали рядом мальчишки, люди шептались. Авдотья Никитчна, которая оказалась в это время на улице, как бы мимоходом бросила рядом стоящим людям, что она-де говорила же.
   - Это они убили? Это же вдова его! Она что ли убила? – говорила одна любопытная кумушка другой.
  - Она! А это любовник её, они вместе убили!
  - Так два их!
  - Кого два!
  - Мужика два! Любовник кто?
  - Так любовника и два у неё! Вот все и убили!
   Кумушки наконец успокоились, а телега, позади которой на лошади ехал Соковнин въехала в Спасские ворота.
   Соковнин сдал людей и начался их первый допрос. Вопрос был один: кто Ивашку Медведва убил, и каким образом то убийство учинилось.
   Мария Медведева рассказала свою историю. 17 мая они с боярином были в деревнее Алчеве. И её муж, Исачко Бурцев, Янко Адаховский да конюх по прозвищу Мурзка ездили с боярином на луг учить лошадей в карете. Её муж, Исачко и Янко шли за каретой пешком. На берегу Москвы-реки выпрягли лошадей и с Мурзкой и Янком послали их в табун пастись. А боярин гулял по берегу вместе с мужем её и Исачком. Когда Соковнин приехал домой и стал есть, он послал есть ей и её мужу. Ему сообщили, что Иван Медведев с Москвы-реки не приходил. Она ходила мужа своего искать, но не нашла, пришла домой и Исачко Бурцев стал над ней насмехаться, нашла ль-де мужа своего, а сам он выше колен был мокр, а сказал,  что ходил по болоту, а на том лугу болота нет, потом Исачко сказал, вон-де муж твой идет домой и несет с собою птичек гренков, и она стала мужа своего смотреть, а  Исачко стал смеяться. После этого Соковнин посылал многих людей мужа её искать, его не нашли, только принесли шапку, а сказали, что взяли шапку на Москве-реке, а Исачко при этом говорил, что голову нашли, а туловище утонуло, но в это время никого рядом не было. Аговорил ей Янка Адаховский, что был в стаде у лошадей и слышал выстрел из пищали, а кто стрелял, того не знает, и в тот же день приказал боярин ехать к Москве.
   «Решил, Исачко, сухим из воды выйти?» - говорила про себя Мария. – «Так нет же! Ты не боярин, чтоб тебя бояться, а рассказывать я буду всё как было!»
   Затем допрашивали Бурцева. Он сказал, что ездил с боярином лошадей учить, с ним были Ивашко, которого убили, да Янко-литвин. А тот Ивашко отпросился с луга на Москву-реку птичек ловить гренков.
   - Была ли пищаль на берегу у реки? – спросил его подьячий.
   - Карабин в карете был, - отвечал Исачко, - но стрельбы никакой у нас не было. Как приехали домой, хватились того Ивашка, посылали его искать на реку человек восемь, но его не нашли. И сказывал нам крестьянский сын, что видел он лодку, плывущую вниз, а за той лодкой порожняя лодка, а в той лодке нашли шапку убитого. А к жене его я не приходил и над ней не смеялся и ничего ей не говорил.
   Затем допросили Яна Адаховского. Он говорил те же речи, что и Бурцев. Про карабин сказал, что ничего про него не знает, стрельбы не слышал и Марии ничего про неё не говорил.
   Так как показания рознились, привели Марию и поставили её с Яном с очей на очи. Она сказала прежние свои речи, а поляк свои. Мария разозлилась. Она зло посмотрела на Адаховского и чуть не закричала на него.
   - Разве ты Яков, от кого закормлен, что ты в той стрельбе запираешься? Да ты у боярина в железах сидел для того, чтоб не сбежали!
   Поляк смутился. Его спросили, правду ли он сидел в железах и за что, и Ян Адаховский сознался.
   - В железах сидел, потому что боялся боярин от нас побегу, а как я был у лошадей, а боярин на лугу, то слышал стрельбу, а кто стрелял, того не знаю. Как пришел домой Марии о том сказал, а что запирался,  вину свою приношу государю.
   После была проведена очная ставка Исачки и Адаховского. Бурцев говорил снова, что карабин лежал в карете, никто из него не стрелял и в руки не брал. Затем он немного подумал и добавил, что про то ведает малой поляк Ивашко, который стоял у кареты, но ныне тот малой сбежал.
   Янко говорил, что слышал стрельбу, когда был в табуне, и стрельбу слышал так же конюх Музка.   
   На очной ставке Мария и Исачко говорили свои прежние речи.
   После допроса было велено людей Соковнина держать в приказе до указу Великого государя. А Мария Медведева была отдана вместо пристава подьячему приказа Василью Бронникову, так как приставов в приказе только два человека и у тех приставов дворов своих нет. Алексею Прокофьевичу было велено, чтобы он привел для допроса малого Мурзку, и боярин ушел. 
   Окольничий Великогагин продолжал отдавать свои распоряжения. Подьячему Степану Григорьеву и приставу Казарину Арсеньеву было велено ехать в Мячково, расспросить всех окольных людей, что они знают об убийстве человека Соковнина, кто нашел мертвое тело, почему о том не было объявлено и был ли священник на погребении. Велел Великогагин также допросить Соковнина, почему ему ведомо учинилось, что тот его человек убит и схоронен в селе Мячкове.

  Подьячий Разбойного приказа двадцатишестилетний Василий Бронников пошел домой вместе с Марией Медведевой, держа её за руку. Бежать женщина, судя по всему, никуда не собиралась. Их сопровождал Соковнин.
   - На её содержание деньги выдавать буду! – говорил он подьячему.
   Тот как бы в знак согласия кивал слегка головой.  Подьячий пытался казаться важным и неподкупным.  Соковнин немного был растерян. Бронникова позвал какой-то его товарищ обедать к пирожнику, но тот гордо ответил, что обедать будет дома. Наконец они дошли до места. Подьячий жил на дворе у одного дьяка в своей избе. Дверь ему открыла женщина, а через мгновение закрылась, за ней скрылись подьячий и Мария.
   Василий Бронников совсем недавно женился на сестре подьячего Посольского приказа. Его совсем ещё юная жена Анастасия приехала из дальней деревни и с трудом привыкала с московской жизни. Особенно её озадачивала работа мужа в Разбойном приказе. Она из любопытства сама начинала расспрашивать его о разбойных делах, а потом закрывала уши, не желая выслушивать страшные рассказы. Муж же иногда, когда был чем-то недоволен, сам начинал свои росказни.
   - Вот, у нас будет жить. – обратился подьячий к жене. – Сторожи её, боярин нам денег за это даст, да и работу ей давай!
   Марию отправили в комнату, а молодая жена усадила мужа за обеденный стол.
   - А что, это она мужа своего убила? – спросила Анастасия тихо.
   - Да нет! Не она! Великогагин так и сказал Смирному, я слышал. – ответил ей муж, а потом добавил чуть слышно: -  А говорят, что убил того человека сам боярин Соковнин!
   - Соковнин? – любопытство жены нарастало. – А такой пригожий с виду!
   Подьячий недовольно заерзал на скамье и взял ложку в руки.
   - Вот глупая баба! – ложка с кашей отправилась в рот говорящего. – Думаешь, что все душегубцы страшные с лица? Так неТ же!
   Женщина, которая сидела напротив мужа, стала слушать, раскрыв рот.
  - Поймали мы раз такого душегубца, с лица – ну до того пригож! А каким ангельским голоском говорил!
   Подьячий говорил, стуча ложкой по тарелке, а его жена всё шире открывала глаза.
  - А потом и раскрылся на третьей пытке! Я-де всех резал в лесу темном!
   Подьячий взял нож в руки и занес его над хлебом.
   - Сам всё и рассказал. Брал-де нож и вот так, и вот так!
   Подьячий махал ножом, а его жена подпрыгивала на месте.
   - А в роще под Москвой? – продолжал он свои страшилки. – Разбойники водились, а во главе шайки стоял не атаман, а баба! И звали её Марья-краса! Её любовник жертву держал, а она горло ножом перерезала!
   Подьячий снова взял нож, провел им по воздуху, в потом отрезал хлеб. Его жена, у которой ком подошел к горлу, только и могла выговорить два слова.
  - Вот ужас-то!
  - Да нет! Это ещё не ужас! – продолжал подьячий, наливая себе квасу в глиняный стакан.
   - Ужас был в дальнем уезда! Там сумасшедший мужика убил, а мозги его выпил!
   Бронников приложился к стакану, уже хотел заулыбаться уголками губ, но тут опустил стакан и ему стало не до смеха.
  - Настасьюшка! – воскликнул он. – Что же я наделал, дурак! Жену свою угробил!
   На крик прибежали дворовая девка и Мария. Они помогли ему привести жену в чувство.
   - Рассказываешь всякий ужас, вот она чувств и лишилась! – возмутилась дворовая девка.
   - Так я это говорю, чтобы лихих людей остерегалась! Просто она очень впечатлительная! – оправдывался муж.

   На следующий день 28 мая вызвали на допрос Алексея Соковнина. Боярин рассказал то же, что и другие. 17 мая он ездил на луг лошадей учить в карете. Человек его Ивашка отпросился у него птичек ловить, как его он хватился, посылал людей искать, а крестьянский сын нашел шапку в лодке. Он решил, что Ивашка сбежал и пришел сделал запись в Разбойном приказе. Когда же узнал, что тело объявилось в Мячкове, то послал людей своих, чтобы они тело привезли в Земской приказ, а Янко Крылов его человека с телом отвели в Разбойный приказ.
   Подьячий спросил Соковнина про малого поляка Ивашку, который стоял у кареты и про карабин: был ли в карете и стрелял ли. Алексей Прокофьевич побагровел слегка и ответил, что малой поляк сбежал от него 25 мая, о чем он 26 мая сам сообщил в Земской приказ. Карабин же у него в карете был, но никто из него не стрелял.
   Соковнина отпустили, а следственные мероприятия шли дальше. 29 мая вернулся из Мячкова подьячий Степан Григорьев. Им была проделана большая работа, опрошены более двадцати человек.  Крестьян расспрашивали, знают ли они, кто убил человека Соковнина, кто нашел тело, где схоронили и был ли священник на погребении. Пришлось рассказывать правду (кто-то нехорошим словом поминал священника, который посоветовал им скрыть преступление).
   Подьячий расспросил старосту села Верхнего Мячкова, но тот в то время был в Москве и обо всём знал только по слухам. Одни крестьяне были на пашне на дальних пустошах, другие у печного дела. Наконец нашли и очевидцев. Они рассказали всё как было, ничего не утаили.
   31 мая в Разбойный приказ люди Соковнина привели перепуганного конюха Афоньку Мурзу. Он дал показания, что его вместе с Адаховским послали в стадо, а стрельбы он не слышал. На очной ставке с Адаховским каждый говорил свои прежние речи.
   И вот когда со всех были взяты показания, в приказ вызвали Яна Крылова. Он пришел вместе с братом, и они оба подали челобитие: « .... по нынешнему сирот твоих челобитью приведены в Разбойный приказ Алексеевы люди Соковнина: иноземец Янка Васильев да Исачко Бурцев, да племянника нашего Ивана Медведева жена Марьица Иванова дочь, да конюх Володька Микитин, к расспросу в убийстве племянник нашего Ивана Медведева, и те, государь, люди и молодица про то убийство расспрашиваны, и они не повинилися, и кто племянника нашего убил до смерти того не сказали, страшася его, Алексея Соковнина. А нам, сиротам твоим, про то убийство сказывал Янка Васильев, как ещё в Разбойном приказе они у расспросу не были, убил-де вашего племянника боярин наш Алексей Прокофьевич из карабина сам на берегу на реке, как-де стрелял по нем да карабин выстрелив  и кинул, я-де карабин  и поднял, а племянник ваш от той пищальной раны ещё жив был, и боярин-де мой посылал меня, Янку, добить до смерти, и я-де устрашился того да не пошел, а пошел-де добивать товарищ мой Исачка Бурцов, его-де Ивана Исачко и добил до смерти палкою да и в воду вволок, а за то-де и убил: жил-де боярин наш с тою молодицею до замужества блудно, а как-де за племянника вашего тое молодицу выдал, и он потому ж жить хотел, и-де молодица с ним жить блудно не похотела, а сказала мужу своему Ивану, и о том-де он, Иван, почал говорить боярину нашему, чтоб жены его и не безчестил и по нее не присылал, и он-де за то племянника вашего и убил, что жены своей на блуд не дал.
   Да он же, государь, Янка Васильев, присылал к нам князь Иванова повара Федоровича Волконского Ивашку Анисимова,  а велел сказать те же речи, что и сам нам сказал слово в слово, да сказывала нам государь про то убийство того нашего племянника Ивана Медведева жена Марьица, племянник-де ваш, а мой муж не утоп, убил-де его боярин наш Алексей Прокофьевича из карабина сам да Исачко Бурцев, и Исачко-де добил, да и в воду вволок, в вволокши-де в воду Исачка Бурцев да мне и насмеялся: муж-де твой ловит птички и тебе-де будет так же ловить. А сказывала нам, государь, про то стольника при Иванове человеке Бутурлина при Кузьме Афанасьеве. Да племянника ж, государь, нашего Иванова жена Марьица присылала к нам, сиротам твоим, стольника Иванова человека Лаврентьевича Салтыкова конюха Оксенку Осипова, а велела сказать: племянник-де ваш не утоп, а убил его из карабина сам боярин наш Алексей Саковнин, а Исачка-де Бурцев и добил и в воду вволок, и вы-де бейте челом Великому государю о том убийстве, того дела не запущайте, та государь нам и ведомость учинилась.
    А после, государь, той ведомости с тем убитым телом на Москве поймали мы, сироты твои, его Алексея Соковнина конюха Володьку Микитина и привели в Разбойный приказ, и то тело осматривано, и в досмотре, государь, оказалось, что убит из карабина, и то, государь, знать как и добиван, голова избита палкою вся, а как государь омывали до похоронника жовая рана была ж знать на том теле ...» Братья просили дать им очную ставку с Марией и Адаховским.

    И на следующий день 1 июня состоялась очная ставка Марии Медведевой с Янкою Крыловым. На допросе Мария отрицала все Янкины слова и говорила свои прежние речи. Крылов слался на Кузьму Афанасьева и конюха Оксенку Кузьмина. 
    Янка Адаховский, выслушав челобитие Крыловых, сказал, что таких речей не говорил, никого не посылал.  Выслушав его речи, Янко Крылов слался на его, Янковы, кожи, чтоб Великий государь велел Янку пытать.
   4 июня в приказ были приведены Куземко Афанасьев и повар Волконского Ивашка Анисимов. Они всё отрицали, а Кузьма сказал, что Янку Крылова только в лицо знает.

   После 4 июня дело об убийстве человека Соковнина в деревне Алчевы стали волочить. Подозревыемых больше не допрашивали, новых свидетелей не искали, царю не докладывали. Всё это было по простой причине: Соковнин умилостивил служащих Разбойного приказа, а глава приказа – Великогагин – ему благоволил.

    То, что боярин Алексей Прокофьевич виновен в смерти своего холопа, доказано, конечно, не было. Но на чужой роток не накинешь платок, по Москве поползли слухи, горожане, особенно низшие слои, были уверены: убил боярин холопа своего, а всё за то, что тот жену свою на блуд не привел. Дошли слухи и до его сестры боярыни Морозовой, которая в это время жила у себя в вотчине в селе Зюзине. Соковнин решил её навестить, а заодно и попросить денег, сестра ведь его была очень богатой вдовой. Алексей Прокофьевич выехал из Москвы через Калужские ворота и поехал по Шаболовской дороге, которая и вела в Зюзино. Дорога вела мимо Донского монастыря, через речку Даниловку, мимо Черемхи и Шашебольцова.
   В Зюзине была выстроена роскошная усадьба. В этом году боярыня купила павлинов, и они важно гуляли посреди боярского двора на радость сыну Ивану Глебовичу. Только ему было нынче не радостно.
   - Говорила я, блуд это, до добра не доведет! Погубил Алексей Прокофьевич свою душу, гореть ему в гиене огненной! – восклицала набожная боярыня, кидая зерна павлинам.
   Иван Глебович стоял рядом, слушал нравоучения и захлебывался слезами. От всех этих новостей мальчику стало очень жутко, к тому же ему казалось, что и он почему-то виновен отчасти в случившемся, ведь это он помог выдать замуж холопку Марию.
    На двор вошел Алексей Прокофьевич и увидел сестру и племянника в слезах. Конечно, он понял причину происходящего.
   - Дядя! Дядюшка! Ведь это не ты холопа убил?!
   Иван Глебовича весь в слезах бросился на шею к Соковнину и стал рыдать ещё сильнее.
   - Конечно не я! С чего ты взял?  Кто тебе сказал? – пытался успокоить мальчика дядя. – Ступай осуши слезы, не гоже мужу плакать!
   Иван Глебович убежал, а Соковнин обратился к сестре.
   - Ты до чего сына довела? Зачем ему небылицы рассказываешь? Мало ли кто чего скажет!
   - Скажи мне как есть, Алексей Прокофьевич, ты убил или нет? Молюсь о твоей душе денно и нощно! – сказала боярыня Морозова, вытирая слезы.
   - Конечно не я! Как могла ты такое подумать! Одно дело с женкой дворовой жить, а другое дело убийство человека!
   - Богом клянись! – не уверилась боярыня.
   Соковнин посмотрел на сестру серьезно и перекрестился «щепотью».  Она даже не успела ничего помыслить об этом.
  - Вот видишь! Не я это!
  - А кто?
  - Неведомо мне пока! Убил его кто-то из пищали, есть у меня подозрение, что Исачко с Янком и убили! Пьяные они были, у кареты остались, а я на лошади далеко отъехал. Решил дело огласке не предавать, а только хуже сделал! Сам себя ложью опутал!
   Боярыня Морозова начала успокаиваться, но червь недоверия продолжал точить её душу.
   - Ты, сестра, обо всех оборванцах заботишься, а о брате забыла! Я приехал сказать тебе, что у царя ты в немилости, он грозился вотчины у тебя отобрать! А мне деньги нужны! Надо же и о холопах своих подумать! Чтоб содержание у них было сносное, и чтоб пытали не сильно.
   - Ты ещё сестра не знаешь, как под пыткой люди и себя, и других оговаривают. Наговорят на меня, скажут ещё, что изменник я, хотел государю нашему изменить и в Польшу убежать. Тогда и меня в застенки бросят! Да и холопов ты, сестра плохо знаешь. Иной холоп своего господина очернить норовит, знаешь, что про тебя рассказывали? Что ты живешь блудно и ребят рожаешь! Так что думай, сестра, время ли сейчас ссориться с государем, когда на меня челобитие в Разбойном приказе лежит!
   Соковнин уехал к вечеру, уверяя сестру, что он не виновен. В конце концов боярыня Морозова ему поверила, да и легче ей было поверить в невиновность брата, чем в то, что он душегубец. Напоследок Соковнин не забыл сказать сестре, чтобы юродивого Федьку она к себе лучше в дом не пускала и ему на глаза не показывала, а то он за себя не отвечает. На это Феодосия Прокофьевна ничего не ответила, промолчала. О неприятном происшествии, которое приключилось у неё в московском доме, после которого Федька был с позором выгнан вон, она сказать не посмела.

   Пока дело волочили, Соковнин обдумывал свои дальнейшие шаги. Он смог увидеть Бурцева и сказать ему, чтобы тот говорил, что карабин взяли, потому что боялись мячковских крестьян, с которыми была ссора из-за земли, а когда боярин приехал домой, то приказал своим дворовым выстрелить по галке.
   Хотел Соковнин и запугать Марию, велеть ей, чтобы она также рассказала про выстрел по галке. Алексей Прокофьевич прямо в приказе дал взятку подьячему Бронникову и договорился с ним о том, что его пустят к сиделице. Когда Соковнин ушел, к Бронникову обратился его товарищ, другой подьячий Степан Григорьев.
   - А было велено никого не подпускать, а как донесут, что он заходил?
   - А с чего ты решил, что сможет ко мне в дом войти? Моя жена без меня никого в дом не пускает, до того боится разбойников. Я её так запугал, что она нос на улицу не кажет!
   Алексей Прокофьевич вошел на двор к дьяку, у которого снимал дом Бронников, и его холоп Володька постучался в дверь. С другой стороны, через щёлку на него и его боярина смотрела хозяйка, рядом с ней стояла дворовая девка.
   - Кто там? По какому делу? Мужа нет дома!
   - Пришёл боярин Соковнин, договорился он с мужем твоим, пусти нас! – ответил холоп.
   - Я без мужа в дом никого не пускаю! И вас я не знаю! – ответила хозяйка.
   - Да это же боярин мой, стольник Алексей Прокофьевич! Его все знают! – настаивал холоп.
   - А я вот не знаю! Может быть боярин он, а может быть и нет! Другой совсем человек. Пришел к одной холопке кто-то и сказал: «Открой! Боярин я твой!» Она ему дверь открыла, а это конюх был, снасильничить хотел, хорошо что муж пришел!
   - Ну ты дура! Соковнин я! Сама посмотри, ты же меня видела! – не выдержал Алексей Прокофьевич.
   - А не знаю я тебя! Может ты на него только похож, а сам - убивец!
   - Пойдем, Алексей Прокофьевич! – сказал Володька своему боярину. – А то люди смотрят!
   Рассерженный Соковнин зло посмотрел на дверь, хотел по ней стукнуть ногой, но не стал. Володька же не удержался и крикнул в щель:
  - А про холопку и конюха я слыхал! Не так всё было! Та баба и тот конюх любовники были, а муж их застукал! Вот и пришлось ей выкручиваться!
      
   Несмотря на усилия Соковнина, об убийстве холопа и о том, что подозревается в этом злодействе Соковнин, узнал царь Алексей Михайлович. Донес ему об этом муж родной сестры боярина князь Петр Семенович Урусов, исполняющий должность кравчего. Князь не любил свою жену и недолюбливал всё её семейство, особенно боярыню Морозову, от которой можно было ждать только одни неприятности.
   Нельзя сказать, что это известие Великого государя не вывело из себя, он восклиикнул: "Вот какие у меня бояре! Живут блудно да ещё грех убийства на душу берут!" Однако пока вина была не доказана, Алексей Михайлович не спешил гневаться. Он вызвал тут же главу Разбойного приказа Великогагина, чтобы он обрисовал ему дело. После короткого доклада, царь указал Алексея Соковнина допросить, «чтоб он, Алексей, про то убийство человека своего Ивашки Медведева сказал в правду, и вину свою к нему принес, он ли сам того своего человека Ивашка Медведева убил или кто по его Алексееву веленью того человека Ивашка убил». Может быть царь так же наивно полагал, как и боярыня Морозова, что если спросит его прямо, то он не посмеет лгать своему государю и своей сестре, а может быть и нет.
    Алексея Прокофьевича Соковнина вызвали в приказ в тот же день и допросили по именному указу Великого государя. Алексей Прокофьевич выслушал указ почтительно, как и следовало выслушивать приказания царя. В незамедлительное время Великому государю зачитали ответ Соковнина:
   - Алексей Соковнин допрашиван, а в допросе сказал, что того человека своего Ивашка Медведева сам не убивал, и никому убить его не веливал, а кто его убил, того он не ведает, а только б-де он Алексей его убил, и он-де бы к Богу грех свой и Великому государю вину свою принес.
    Выслушав лицемерный ответ, царь Алексей Михайлович, который был не глупым человеком и сразу понял, что боярин его в том деле замешан, указал допросить Исачку Бурцева с товарищами накрепко. Соковнину же было велено ко двору не являться, пока не позовут. Тут же царь вспомнил и о сестре подозреваемого.
   - А что там боярыня Морозова? Всё новым обрядам противится? – спросил государь у своих бояр.
   Был получен положительный ответ, после которого царь в гневе велел отобрать у боярыни половину её вотчин.

   13 июля Исачку, Янку и конюха Мурзу отвели в пыточную, которая находилась рядом с Разбойным приказом, в стенном переходе. 
  Сначала привели Исачку. Дьяк Иван Степанов задавал вопросы, а подьячий Василий Броников записывал. Бурцеву задали вопросы: кто убил Ивашку Медведева, боярин его, он ли с товарищем своим или кто другой по приказанию баоярина, для чего карабин с собою брали и по ком стреляли. Исачко сказал свои прежние речи, что ни он, ни боярин его Ивашку Медведева не убивали и на поле не стреляли, а карабин с собою брали потому, что боялись мячковских крестьян, с которыми у боярина была ссора за землю, и те мячковские крестьяне его боярину руку поселки (а как давно это было, того он не упомнит). Карабин привезли с собою домой заряженным, а как на двор приехали, боярин его из того карабина велел выстрелить по галке людям своим, а кто стрелял, Васька Грязнов ли, Левка Анкудинов ли, того он не ведает, а на поле с ними и пороху не было. А как стреляли, его в ту пору не было, он своему боярину подавал кушанье. А был ли в то время, как из карабина стреляли, Янко Адаховский, он того не ведает, а Мурзка был в стаде.
   После Исачку стали пытать, подвесили за руки и стали бить кнутом. Но и под пыткой он говорил свои прежние речи. Спросили его опять, говорил ли он посмехательные слова жене убитого Ивана Медведева, но Исачко опять всё отрицал.
   После тридцати двух ударов Бурцева унесли еле живого. Тут же сыскались люди Соковнина Васька Грязнов и Левка Анкудинов. Грязнов пояснил, что, когда Алексей Соковнин приехал с лугу, он приказал Левке выстрелить по галке на дворе. Тот и выстрелил, положа оружие ему на плечо. Анкудинов же рассказал следующее: как боярин вернулся, его, Левки, дома не было, а как въехал он на двор, видит, стоит боярин его, и велел боярин ему выстрелить по галке, что он и исполнил, положа карабин на плечо Ваське Грязнову. Оба они уверяли при этом, что карабин был в это время заряжен.
   После допроса людей отослали к их господину, а после приступили к допросу Яна Адаховского. Ему то же задали вопрос, знает ли он, кто убил Ивашку Медведева, боярин ли Алексей, он ли или кто иной. Поляк говорил прежние свои речи, что, когда он был в табуне, слышал стрельбу, но где стреляли, он не знает: у кареты ли, на лугу ли у Москвы-реки или кто едучи по реке. Он добавил, что в то время по Москве-реке вверх и вниз многие струги шли, а как боярин его давал приказ по галке стрелять, того он не слышал.
   - Слышишь, Янка! – обратился к нему дьяк. – Ты женат или нет?
   - Не успел ещё жениться! – отвечал Адаховский, выдавливая из себя каждое слово.
   - А хочешь, мы тебя сейчас с дыбой обвенчаем? – спросил дьяк насмешливо.
  - Нет, не хочу! – так же, выговаривая каждое слово отдельно, отвечал Ян.
  - Ох, и щуплый! Осторожно давай, как бы не помер! – обратился дьяк к палачу, когда тот привязывал бедного юношу.
  Янко решил не ронять шляхтецкую честь и не издавать ни звука. Его начали истязать, задавали вопросы, пока он не потерял сознание.
   - Всё! Готов! Пиши: говорил прежние свои речи, было ему тридцать ударов! – крикнул дьяк подьячему.
   Кровавое месиво унесли из пыточной. Привели Мурзку. Его допросили, он также говорил, что и раньше. Пытать его не стали, только попугали.

   В конце рабочего дня Василия Бронникова пригласил в гости Степан Григорьев.
  - Только как ты с женой придешь? Она ведь у тебя боится на улицу выйти? - заметил Григорьев не без ехидства.
   - А так и приду, будь уверен! – ответил ему товарищ.
  Дома Бронников обратился к жене со следующими словами: «Тут такое дело, Настасьюшка! Представь себе, мы всех разбойников переловили, теперь они все по тюрьмам у нас сидят! Если так дело дальше пойдет, ночью на улицу выходить можно будет! Давай завтра в гости к моему товарищу пойдем, пока новые разбойники не объявились!»  Услышав такие речи, Анастасия довольная побежала наряжаться. Она за это время немного сошлась с вдовой Марьицей, рассказывала ей новости из приказа и делилась своими заботами. Та говорила с ней, потому что больше не с кем было разговаривать, но лишнего, однако не болтала. Да и догадывалась, что слова её потом будут переданы Бронникову. Мария рассказывала, как впервые увидала Ивана, как полюбили они друг друга, и как он пропал, а жена подьячего могла слушать её бесконечно.
   Один раз к ним пришла боярыня Морозова. Тогда Бронников был дома и пустил благочестивую женщину. В народе её уважали. Она передала ему деньги на узников и прошла к Марии. Боярыня спросила и холопку своего брата, знает ли она, кто убил её мужа, не Соковнин ли. Мария сказала ей, что не видела, кто убил, и это было правдой. Затем боярыня стала пенять вдове на её грешную жизнь, и что она сама во всем виновата.
   - Что же я должна была делать, боярыня? – спросила Мария боярыню тоскливо.
   - Если соблазн тебе был велик, то надо было глазик себе выколоть! – ответила ей боярыня поучительно.
   Мария не понимала нелепых советов боярыни Морозовой. Она знала, что если господин захочет, он и так снимет со своего холопа кожу, наказание настигнет его неизбежно.
    Боярыня стала ещё что-то говорить о том, что надо прощать врагов своих, но Мария её уже не слушала, она попросила Морозову уйти.

   Дело снова стали волочить, царю пока не докладывали. Бурцев и Адаховский по-прежнему томились в тюрьме, а Марию Соковнин стал пытаться освободить из-под стражи. Ему обещал посодействовать окольничий Великогагин.
    Но бесконечно волочить было невозможно, и 6 сентября Даниил Степанович Великогагин читал великому государю докладную выписку. Внимательно выслушав и ничего не упустив, царь Алексей Михайлович обратился к своим боярам, что они думают. Бояре начали осторожно.
   - Вина Алексея Прокофьевича не доказана!
   - Слова Крылова никто не подтвердил!
   - А что скажет Данило Степанович? – обратился царь к главе приказа.
  -  Поклеп возвели на Алексея Прокофьевича дяди убитого! Люди Соковнина в показаниях сходны!
  - Да как же холопы будут против своего господина говорить? Они же его страшатся! – рассерженный царь повысил голос. – А почему, Данило Степановиич, дело подлинно не разыскано? Почему малой крестьянский сын, который шапку нашел, не расспрошен?
   - Виноват, великий государь! – оправдывался глава приказа. – Не успели, дел у нас много, людей не хватает!
   - Слушайте мой указ! – оборвал его резко царь. - Малова Ортюшку, который рыбу удил, для подлинного сыску взять к Москве, расспросить, как люди Соковнина убитого человека Медведва искали, и как он, Ортюшка, такие речи говорил им, что по Москве-реке плыла лодка с шестью неведомо какого чину людьми, и как он узнал, что та шапка убитого человека.
   - Да вот ещё что! – добавил государь. - Для того ж убийства подлинного розыску указать Смирному Григорьевичу Свиньину ехать в тое деревню Алчеву, и под тою деревнею, где карета стояла и от которого места Ивашко Медведев отпросился, у Москвы-реки в берегу птичьих гренков гнезд досмотреть подлинно, и на том лугу болотце есть ли.

   Свиньин тут же выехал в деревню и по показаниям малого Мурзки осматривал местность. Он выяснил, что от кареты до Москвы-реки было 30 сажень, а по другую стороны кареты до болотца - пять сажень,  а ныне то болотце сухо, а от болотца лес до полевой пашенной земли по горе и по заразам, а поперек того леса немного, а в длину того лесу подле лугу и подле поля  по горе ж  по заразам вниз же по Москве реке с версту, да вниз же по Москве-реке от кареты, где его Алексеево конское стадо ходило, с полверсты, а промеж кареты и стада в берегу у Москвы-реки птицы гренки в земле ведутся, и печурки в берегу есть, от кареты ж вверх по Москве-реке,  против его ж Алексеевы усадьбы, на другой стороне Москвы-реки в берегу ж птички печурки есть же, а до того урочища, где карета стояла с полверсты ж, а в тех урочищах по обе стороны Москвы-реки лесу нет, пришли луги.
   Допросил Свиньин Мурзку о том, Иван Медведев по Москве-реке вниз ли или вверх пошел. Но тот ответил, что не ведает, потому что он был в конском стаде с Янком Адаховским.
   Опросил Свиньин и крестьян окрестных деревень, от каждой деревни по три человека. Они поведали, что им человек Соковнина сказал, что у них в деревне Ивашка Медведев утонул, а каким обычаем, того они не знают.

   Дело под свой контроль взял лично государь, и поэтому волочить им уже было нельзя.
   29 сентября по указу царя было велено допросить Соковнина, откуда он узнал, что Ивашка Медведев объявился убитым под Нижним Мячковым. Так как скрывать было нечего, Алексей Прокофьевич рассказал, как и было на самом деле: узнал он от крестьянина своего Ивана Блина, который сейчас живет в Алчеве. Ему было велено этого человека в приказ привести.
   30 сентября старосту привели в Разбойный приказ. Тот так же без утайки рассказал, всё как было. В день, когда пропал Ивашка Медведев, был он на пашне, а о том, что нашли тело под Мячковым, узнал от Стеньки Рожи, когда встретил его у речки Гравороновки. А как убили Ивашку, того он не ведает, а сказывали ему деревни Алчевы ребята, что портнова мастера Стеньки Короткова крестьянской ученик Ортюшка удил на Москве-реке рыбу и перенял лодку с шапкой убитого человека. От него самого, от Ортюшки, тех речей староста не слыхал, и Ортюшки ныне у них в деревне нет, потому что от мастера своего он отошел, а как отошел - тому ныне недели с две, а где он ныне живет он не ведает, потому что он Ортюшка был у них человек прихожий.
   Было велено Алексею Соковнину поставить в приказ Стеньку Короткова. Тот показал, что в день убийства его в деревне не было, ходил он по другим деревням, шил портное. Пришёл обратно недель с пять, а ученик его Гордюшка (а не Ортюшка) ушёл от него до этого.
   Так как показания разнились, провели очную ставку Блина и Короткова. Но каждый стоял на своем: один говорил, что ученик ушел две недели назад, а другой, что пять недель назад его уже не было.
   Привели в Разбойный приказ 2 октября и крестьянина деревни Тураевой Стеньку Рожу. Но нового он ничего не рассказал. Крестьяне были отправлены домой.

   В это время до Соковнина стали доходить тревожные вести: его человек Янка Адаховский острупел, сказали, что он в тяжелом состоянии. А если человек знает, что умрет, то терять ему будет нечего.
   Алексею Прокофьевичу удалось уговорить сестру, боярыню Морозову, чтобы она прилюдно показала, что новым обрядам не противится: перекреститься «щепотью». Тогда царь сменил гнев на милость и обещал отобранные вотчины вернуть. Когда его попросили отдать Адаховского Соковнину по причине болезни, Алексей Михайлович разрешил.
   12 октября последовал царский указ отдать Янка Адаховского с роспискою Алексею Соковнину по болезни, а тот указ сказал Великогагину думный дьяк Дементий Башмаков. 13 октября по приказу Великогагина Адаховского забрал Левка Семенов, в чём и росписался.  А 25 октября Соковнину был отдан староста Иван Блин, в чём Левка Семенов опять руку приложил.
   Адаховского привезли домой на телеге. Юный поляк к этому времени весь уже оброс и бородой, и усами. Вид у него был и жалкий, и страшный. Соковнин сам его встретил, бросил на него испепеляющий взгляд, напомнил, что тот должен ему быть благодарным за заботу, и приказал Марии его лечить. Её отпустили так же под расписку недели две тому назад. С тех пор никто на их лицах улыбки не видал. Они молчали и почти не разговаривали.

   12 декабря дело опять докладывали царю. Ортюшка был не сыскан, остальные ничего нового не сообщили, а основные свидетели не сознавались. Терпению царя приходил конец. Он понимал, что Алексей Прокофьевич Соковнин всё-таки виновен в убийстве своего человека Ивашки Медведева, его дворовые на него говорить не станут, он их судя по всему запугал, а два свидетеля, которые ещё что-то могут сказать, пропали.
   - Слушайте мой указ! – сказал наконец царь, выслушав внимательно доклад. - Алексею Соковнину человека его Ивашку-литвина, который был с ним у кареты, да крестьянского ученика Ортюшку, который удил рыбу, в Разбойном приказе, сыскав, поставить, а если он, Алексей, того человека Ивашка и крестьянского ученика Ортюшку не сыщет, и ему Алексею в том убийственном деле быть виновату!
   Указ был сказан того же числа боярину Алексею Прокофьевичу. Нельзя сказать, что он его не озадачил. Но сдаваться боярин не собирался.
 
   Между тем следственные действия продолжались. 13 декабря допрашивали Володьку Никитина. Выяснили, что ферязь, которая была на убитом, забрал Васька Грязнов, а нагрудник отдали мячковскому крестьянину. Допросили и Грязнова. Осмотрели ферязь. Она была пробита сзади под правую лопаткою, спереди пробита не было, так как была не застегнута, нашивки не имела. По рассказам, на нагруднике повреждения были схожи. Нового ничего не нашли.
   В итоге в приказ привели и ученика Ортюшку, но он также рассказал, что было говорено и до этого. Следствие зашло в тупик.
   Алексей Прокофьевич Соковнин был оправдан, Исачко выпущен на свободу. Извет Яна Крылова и его брата посчитали поклепом. Однако наказывать их не стали. Боярин торжествовал. Больше он не находился под следствием, его вернули ко двору.

   Алексей Прокофьевич уже собирался жениться по настоянию своих сестер и по своему убеждению. Был опять майский теплый день, боярин изволил опять поехать к себе в вотчину в деревню Алчеву. Поехала и Мария. Сопровождал боярина Исачко Бурцев, опять доверенное лицо господина.
  А деревне после того, как были разобраны повозки, боярин пошел выслушивать доклад старосты. Мария вышла за ворота боярского двора и тоскливо посмотрела в сторону реки. Исачко был рядом.
   - Ну что, Мария, всё мужа своего ищешь? Вон он идет, птичек несет!
   Бурцев опять дьявольски засмеялся, был он уже немного пьян. С тех пор, как Исаак вернулся домой, лютой ненавистью возненавидел Марию. Знать, из-за неё были все страдания.
   Мария посмотрела в даль, по дорожке действительно шёл молодой мужик, чем-то отдаленно напоминающий её мужа. В последнее время Марии становилось не по себе. Взяв за привычку воображать себе мужа, когда она ходила к Соковнину в покои, она загнала себя тем самым в угол. Один раз она открыла глаза, посмотрела на голову, лежащую на подушке, и увидела Ивана. Мария очень испугалась и в ужасе убежала к себе в комнату.
   «Смотри, вон муж твой идет, птичек несет!» - всё звучало у неё в голове. Женщина и вправду увидала своего мужа, который шёл к реке и манил её рукой. Она побежала вслед за ним. Она почти нагнала его, но Иванко оказался посередине реки. Он стоял и звал её руками. Сидящий на берегу крестьянский сын, убивший рыбу, увидел как женщина утопилась и в ужасе побежал в деревню звать людей. Прибежали крестьяне и дворовые, вытащили утопленницу. Привезли на двор, боярин посмотрел на Марию в последний раз. Это было на том же самом месте, где он и в первый раз увидел её.

   Через несколько дней, лежа у себя на кровати, Соковнин открыл глаза в темноте и увидел перед собой две слабые тени. Он позвал своего верного слугу.
   - Исачко, зажги свечку! – сказал боярин Бурцеву.
   - Что, Алексей Прокофьевич, покойники тебя навещают? А у меня трава заговоренная есть! Могу принести! – говорил слуга таким голосом, как будто это случилось и с ним тоже.
   - Нет, не надо! – оборвал его Соковнин. – Ты – холоп, всего боишься, а я – нет! Иди и свечи не зажигай.
   Исачко ушел и закрыл за собой дверь. Соковнин опять посмотрел в темноту, опять увидел две слабые тени, безмолвно смотревшие на него неподвижными глазами. Алексей Прокофьевич сел на кровати, широко открыл глаза и сказал твердым голосом: «Пошли прочь!» Затем он отвернулся к стенке и уснул.


**********

  Судебное дело об убийстве человека Соковнина обрывается на том месте, где царь велел сыскать малого поляка и ученика портного. Что было дальше – мы не знаем, остальное всё художественный вымысел.
  Однако, судя по всему, Соковнина так и не осудили. Его вернули ко двору. Известно, что в 1669 и 1670 годах он «дневал и ночевал» вначале при гробе царевича Симеона Алексеевича, а затем царевича Алексея Алексеевича.
   В ноябре 1671 года были арестованы Феодосия Прокофьевна и её сестра княгиня Евдокия Урусова. Иван Глебович от этого заболел и умер. Сестры Соковнины  умерли в 1675 году в Боровске, заморенные голодом. В 1682 году их братья Федор и Алексей положили на место захоронения белокаменную плиту с надписью.
   Когда арестовали боярыню Морозову, Алексей Прокофьевич впал в немилость, деревня Алчева была у него отобрана, а он сам сослан воеводой в Острогожск. Но, когда царь Алексей Михайлович умер, а на трон взошел его сын Федор Алексеевич, Соковнин был возвращен в Москву и деревню свою получил обратно.
  Но в 1697 году окольничий Алексей Прокофьевич Соковнин вместе со стрелецким полковником Иваном Циклером и своим зятем стольником Фёдором Пушкиным организовал заговор против царя Петра I. 23 февраля заговор был раскрыт. Два стрельца известили царя о намерении заговорщиков зажечь дом, в котором находился царь, и во время пожара убить его. Пётр явился на место собрания заговорщиков, лично арестовал их и организовал над ними суд. На пытках Циклер назвал главным организатором заговора Соковнина, в случае успеха стрельцы планировали возвести на царский престол царевну Софью Алексеевну, старшую сестру Петра. Алексей Соковнин не выдержал пыток и признался во всем, в чём его обвиняли.
   4 марта 1697 года заговорщики А. П. Соковнин, И. Е. Циклер и Ф. М. Пушкин были четвертованы в Москве на Болотной площади. Их головы были выставлены у Лобного места на всеобщее обозрение. По преданию, родственникам удалось отыскать голову Соковнина, и она была захоронена у алтаря церкви Николы «Красный звон» в Китай-городе.
   Деревня же Алчева досталась Никите Моисеевичу Зотову, который прикупил затем и соседнее село Выткорино. Ныне здесь город.
   О давно исчезнувшей деревне напоминал лишь Алычев овраг. По воспоминаниям старожилов, в нем назначались свидания, пели соловьи и роились пчелы. Овраг был засыпан, осталась только небольшая его часть. А об убийственном деле, случившемся в этой деревне, забыли уже давно.