Глава 18.
Преступление.
В темном коридоре горел только дежурный свет, да настольная лампа на посту медсестры отбрасывала круг желтого света на заваленный бумагами стол. Ксения подняла глаза на циферблат часов, висевших над постом. 4 часа 12 минут. Предрассветный час - самый темный час ночи. Все больные смотрят десятый сон в своих палатах, спит дежурный доктор, скрючившись на жестком диванчике в ординаторской. Лишь иногда в отдалении, за дверями, ведущими в общий коридор, слышны обычные больничные звуки: вот прогрохотала своими колесами старая каталка по коридору – это повезли больного в реанимацию, вот простучали торопливые шаги кого-то из персонала, вот хлопнула тяжелая дверь в соседнее отделение. Жизнь в больнице полностью не замирает ни на минуту, но перед самым рассветом становится совсем тихо. Значит, пора…
Ксения достала с полки увесистый том фармацевтического справочника, еще раз открыла оглавление, и, ведя пальцем по строчкам, отыскала нужное латинское название. В который раз она это делает? В десятый, не меньше. Но почему-то все время кажется, что она не все прочитала, что упустила какую-то важную деталь, поэтому снова перечитывает. «При передозировке возникает нарушение проведения вплоть до полной поперечной блокады сердца с развитием асистолии». Асистолия – это остановка сердца, а значит смерть…
Мелкие печатные буквы вдруг запрыгали по строчкам и стали расплываться, а перед глазами возникло лицо мамы, бледное, с мешками под большими серыми глазами, отчего глаза казались огромными. Ксения ничего не смогла придумать лучше, чем рассказать маме правду про свой визит в чужой загородный дом. Она только не стала заострять внимание на состоянии Ники, не хотела пугать. Мама выслушала ее, уставившись в стену слепым от муки взглядом, а потом сказала: «Ты должна спасти сестру. Любой ценой». И прозвучало это, как приговор.
В душе Ксении кипело возмущение. Эта пакостная девчонка сама впуталась в какие-то темные дела! Будь она невинна, как младенец, эти бандиты не поймали бы ее на крючок. Значит та история с наркотиками не совсем ложь. Вот ведь дрянь малолетняя! Ей же говорили, ее предупреждали!.. Все о хорошей жизни мечтает, о деньгах, о богатых шмотках. Вот только учиться и работать лень. Хочется всего и сразу, а главное легко, без усилий. Вот и доигралась, маленькая дурочка! И ее, Ксению, втянула в грязные игры. Ах, как же соблазнительно было послать сестрицу к черту с ее проблемами. Пусть сама разбирается! Пусть пашет на этого Николая Григорьевича в каком-нибудь «массажном салоне», пусть расплачивается за собственные ошибки. Но взгляд маминых глаз проникал до самой глубины души, прожигал дыру в сердце, и оттуда сочилась кровь, горячая-горячая, расплавляя, превращая в мутный ненужный осадок все чувства – злость, возмущение, ревность, отчаяние, страх, оставляя только душевную боль за маму.
Ксения тогда спросила, еле шевеля онемевшими губами: «А если, чтобы спасти Нику, мне придется убить другого человека?» Мама метнула в ее сторону беспощадный взгляд и таким же беспощадным голосом бросила: «Мне плевать на других людей! Главное, чтобы с моей девочкой ничего не случилось плохого». И как-то сразу стало пусто и холодно в душе, будто от порыва северного ветра. Она поняла, что, если не спасет Нику, всю оставшуюся жизнь мама будет смотреть на нее вот так, холодно, осуждающе, как на чужую. И жить тогда станет невозможно, невозможно будет дышать.
Ксения закрыла фармацевтический справочник и сунула его обратно в стол, поднялась со своего места и быстрыми решительными шагами направилась в процедурный кабинет. Движения ее были четкими, продуманными. Отыскав на полочке в стеклянном шкафчике упаковку с ампулами, достала три, с легким хлопком одну за одной отломила от ампул головки, вытащила из стерильной упаковки шприц, через длинную иглу наполнила его содержимым ампул. Держа шприц перед глазами, нажала на поршень, выпуская вверх тонкую струйку прозрачной жидкости. Закрыла иглу специальным стерильным наконечником и вышла в коридор.
Каждый шаг по коридору отдавался внутри металлическим звоном и скрежетом, будто все внутренности мгновенно превратились в железные протезы. Нервы натянулись стальными тросами. Ксения подошла к палате номер три и замерла на секунду у входа, нажала на ручку двери и заглянула в образовавшуюся щель. В палате было сумрачно и тихо.
Старик, что лежал в этой палате, был не из бедных. У него или его родственников хватало средств оплачивать отдельную платную палату. Кто-то из сотрудников сказал, что в свое время дед этот был генералом МВД. Но старость и болезни уравнивают всех. Как и простые смертные, бывший генерал больше недели пролежал в реанимации, балансируя на грани жизни и смерти. Потом врачам все-таки удалось немного отодвинуть неизбежный финал, и деда перевели в палату на отделение. Ежедневные капельницы и уколы еще поддерживали жизнь, не давали оборваться тоненькой ниточке. Но старик почти не приходил в себя, пребывал в состоянии полузабытья, на манипуляции медсестер возле него реагировал, вяло приоткрывая тяжелые морщинистые веки, так что и глаз то рассмотреть было невозможно.
Никаких чувств этот старик у Ксении не вызывал. Просто очень старый и очень больной человек, один из многих. Ей хотелось думать, что в жизни своей он был жестоким и бесчеловечным тираном, что с легкостью ломал судьбы своим подчиненным, что делал карьеру, расталкивая локтями конкурентов и никого не щадил, что унижал и притеснял своих близких. Так было легче оправдать то, что она задумала.
Неслышно прикрыв за собой дверь палаты, Ксения остановилась рядом с кроватью больного. В мягком зеленом свете приборов, следящих за его состоянием, лицо старика казалось спокойным и умиротворенным. «Пусть он ничего не почувствует!» - подумала Ксения и вытащила шприц из кармана. Сухая жесткая рука, похожая на клешню, покоилась поверх одеяла. Из-под рукава больничной пижамы торчал бугорок венозного катетера, поставленного, чтобы не травмировать вену по несколько раз в день ради многочисленных капельниц.
Ксения замерла, прислушиваясь к мерному и медленному дыханию старика, но грохот собственного сердца заглушал все звуки, руки слегка дрожали. «Он ничего не почувствует!» - еще раз, как заклинание, повторила Ксения и глубоко вздохнула, отгоняя нервную дрожь. Она осторожно подняла рукав над катетером, быстрым, профессионально отработанным движением воткнула иглу и нажала на поршень. Смерть прозрачной струйкой потекла по вене, подбираясь к сердцу. Девушка быстро вытащила иглу, спрятала шприц в карман и, бросив взгляд на экран монитора с равномерными зелеными всплесками кардиограммы, вышла из палаты.
Несколько минут ушло на заметание следов. Нужно было вымыть и выбросить шприц в общую коробку, куда собирали отработанные шприцы, навести порядок в шкафу с лекарствами, собрать использованные ампулы и, завернув в плотный пакет, сунуть в собственную сумку. Она выбросит их по дороге с работы подальше от больницы.
Потом она вернулась на пост и занялась заполнением историй болезни. Но взгляд как магнитом тянуло к табло, куда были выведены кнопки с приборов слежения от всех тяжелых больных отделения. Пока они горели умиротворяющим зеленым светом. Ксения невольно считала про себя, высчитывая время действия лекарства, с ужасом и нетерпением ожидая, когда зеленый свет сменится красным, сигнализируя о остановке сердца. И все-таки пропустила момент. Лампочка мигнула красным, и девушка подскочила от неожиданности с громко бьющемся сердцем, тут же резким движением отключив табло. Ничто не нарушило тишину больничного коридора. Но воображение подсказывало: вот на экране монитора зеленая линия кардиограммы дала сбой, равномерные всплески сбились с привычного ритма, стали появляться все реже, реже, реже, постепенно переходя в ровную зеленую линию. Монитор сработал, откликнувшись тревожным монотонным звуком, но старик этого не услышал. Его грудная клетка под больничным одеялом несколько раз судорожно вздрогнула, пытаясь набрать воздух в умирающие легкие, но напрасно. Старый отслуживший мотор замер и уже не мог толкать кровь по жестким, пораженным склерозом сосудам. Запищали, замигали датчики пульса, давления и дыхания. Но их никто не слышал. Ксения сидела на сестринском посту, зажмурив глаза и зажав руками уши, как будто слышала отчаянный, выворачивающий наизнанку душу, убивающий мозг надсадный писк приборов жизнеобеспечения из злополучной палаты.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/06/11/1157