1002 арабская ночь

Анна Поршнева
На 1002 ночь Шахрияр взошел на ложе ко своей любимой жене Шахразаде, потом поворочался и стал думать, не навестить ли ему и свою вторую жену Дуньязаду, благо была она совсем близко, если будет дозволено мне сказать, обреталась прямо в ногах роскошного супружеского ложа. Но Шахрияр был уже зрел и мудр, отчего сразу понял, что нужны ему не ласки прелестной жены, а что-то другое.
Поворочавшись еще с полчаса, великий султан встал, накинул шитый жемчугом и золотом кафтан и вышел на балкон. Причина бессонницы сразу стала ясна: на небе сиял яркий диск луны, пособницы влюбленных и союзницы умалишенных.
Султан засмотрелся на луну, заливавшую неверным светом сады, окружавшие дворец. Благоухал жасмин. Его ароматы смешивались с ароматами розы- царицы цветов. И едва Шахрияр подумал о царице, как она вышла к нему, легкая, словно и не перенесла три беременности, и свежая, будто гурия рая.
- Будет ли мне дозволено прервать твои раздумья, о благословенный? - произнесла она волнующим грудным голосом, и султан кивнул, не в силах отвести от нее взгляда.
- Ты не можешь заснуть, ибо душа твоя смущена...
Шахрияр попытался пошутить.
- Видимо, я, как дитя, привык к сказкам на ночь.
Шахразада улыбнулась.
- О повелитель, тебя волнуют не сами сказки, а их недолговечность. Ночь за ночью они услаждали тебя, но вот теперь - где они? Пропал и след.
Султан встревожился.
- Но ты ведь можешь вспомнить все свои чудесные истории и рассказать их снова?
- Конечно могу, о повелитель. Я могу сделать еще лучше - я могу записать их, чтобы ты в любое время мог выбрать любую из них и прочитать.
- Нет, - воскликнул Шахрияр, - еще лучше поступлю я! Начиная с нынешней ночи ты расскажешь их все снова, а искуснейшие писцы и миниатюристы будут записывать и зарисовывать твои сказки!
И стало так. Шахразада рассказывала, писцы записывали каллиграфическим почерком, а рисовальщики тонкими кистями украшали записи. Особенное же удовольствие доставляли султану моменты, когда супруга замолкала, позабыв продолжение, а он подсказывал ей, и кожа его покрывалась мурашками от удовольствия.
И Шахразада не отказывала ему в этом удовольствии, прилежно теряя нить повествования каждую ночь, ибо была она воистину мудра и знала, что наслаждение, получаемое рассказчиком, несравненно выше наслаждения, получаемого слушателем.