Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
Разговор шёл не в то русло, будто мешало выговорить.
- В ней что-то есть, - сказал кто-то в отдалении.
- Пирожков не хочешь?
Изумлённый голос продолжил:
- Я ведь тебе не всё сказал, дорогая: в ней что-то есть.
- Не сказала бы, что ты меня удивил: конечно, есть… для тебя, - она хотела сказать «милый», но промолчала.
Он почувствовал эту тишину и поспешил исправить:
- Ну-ну, дорогая, не всё так плохо для тебя, - он не смущаясь стал объяснять, почему ей должно быть хорошо в объятиях мужа, при этом он нисколько не обременён обязанностями клясть себя в неверности.
Она по-прежнему молчала, но плакать не решалась, чтобы не досадить мужу: она всё ещё любила и «кляла в неверности», хотя, впрочем, теперь уж всё равно – она уезжала, оставив на прощание груду новоиспечённых пирожков по рецепту своей мамы. Та недолго прожила после её замужества и на прощанье велела дочери не хоронить, пока не «позеленеет», так она выражалась о разложении – боялась быть погребённой заживо. «Такое уже бывало», - говорила она. Запах стоял невыносимый. «Трупного окоченения хватило бы», - говорил муж, тогда нежно любимый ею. Но, дабы избежать материнского проклятья, на пятый день после похорон (гроб в могилу не опускали) открыла гроб и убедилась – мать стала ещё больше разложившимся телом. Горевать не стала, сразу успокоилась и уехала к мужу, оставив родным соблюдать законность в составлении собственного завещания, но подписывать не стала. Как выяснилось теперь: права оказалась. Возможный наследник всего имущества – муж, избрал себе другую, возможно, любимую, и оставлять наследство ему было легкомысленно. Детей не имела от него. Какой он теперь муж, коли жить собрался со своей дальней родственницей? Полюбилась ему характером: весела, говорлива и, как утверждает муж, умна. Куда ей до этой некрасотки? Лоб велик, щёки румяны как у девки, поступь – впору слону. Тяжело переваливаясь, она всё же увела мужа, и теперь оставалось грызть ногти, которые она так и не разучилась грызть и делала это при муже. Всё помнила, понимала, но не научилась различать дозволенного.
Теперь в своём имении она подружилась с соседкой по имени Наташа, та болела лихорадкой, то и дело погружаясь в свою хандру. Доктора вылечить не обещали. Малярийный комар свирепствовал, где был её муж. Убит, а в гробу с телом мужа был комар, незамеченный никем, он вылетел и через некоторое время - головные боли, лихорадка: «И так до могилы», - думала Наташа. Женщины не делились грустными воспоминаниями, но изредка вспоминали хорошие минуты, улыбались, стесняясь друг друга. Увядающая Наташа была всё ещё хороша собой, мужчины делали ей комплименты, но к ним чувственности не имела и предложения отвергала. Однажды только сказала: «Было наваждение – понравился: высокий, смуглый, глаза карие, руки сухие как у мужа – всё напомнило о нём. Но не смогла себя заставить полюбить. Простились, украдкой взглянула – это он, муж! Но… показалось». Всё в ней протестовало, вот какой женский здравый смысл. Уехал, не вернулся, написал письмо. В нём говорилось о сложностях судьбы и навряд ли придётся встретиться снова. На этом роман закончился. Наташа вспоминала мелкие детали, потом замирала: думала или спала? Умерла внезапно: думали, лучше будет – хорошела, посветлела лицом, а утром не стало. Доктор качал головой – жалел. Он, говорили, всегда жалел молодых, особенно женщин, а эту будто любил.
После похорон Наташи стала выезжать в свет: нечего сидеть одинёшенькой, думала, пойду, потешу себя хоть разговорами. Кусать губы и ногти перестала, будто и не было никогда, от этого похорошела. Вдовой не была, и муж дал расписку – отпускал. Похотника решила наказать, да передумала – отпустила. Дал развод, вот-вот придёт бумага и деньги, хоть небольшие – пригодятся. В самый разгар застолий и «посиделок», как говорила сама, пришло письмо – муж умер. Не хватило дня, чтоб переписать завещание – всё досталось ей, единственной наследнице своего мужа. Развод оформлен не был, то и дело откладывал: не спешил или сомневался. Любовница разрёванная сидела у гроба и кляла себя – не уберегла. Понимала: кто она ему? Жена хоронить будет, приехала уж.
- Ждал он, Лиза, когда найдёшь замену ему, а ты не спешишь.
- Ждали оба, не плачь, уж не вернёшь.
По-дружески, без реплик, сидели, говорили.
- Обиды на меня не держишь?
- Не ты – другая… Какая обида? Вот ты… Хорошо, скажи: любил?
- Нет. Думала любит, потом смотрел странно, с неохотой будто. Так-то.
На прощание женщины обнялись, но обещаний писать не давали. Теперь – дело прошлое, а сходиться не будут – не подруги.
В столе, в деловых бумагах мужа был конверт, адресованный ей.
«Елизавете, жене». Думала по поводу развода – нет.
«Дорогая, всё ещё любимая, - было начало, потом укор, - не хотела бы оставлять меня, не уехала, - разбор всего и вся, видно, писал для себя, говорил с собой в письме, закончил словами, - всё ещё люблю, жалею о прошлом».
Письмо порвала, передумала – сожгла. Вот так сгорела её любовь.