Мозолев давно в том магазине не был. Года полтора. А так хорошее место конечно. Душевное. И цены не кусаются. Мозолев художник и время от времени ему требуются, то холст, то кисти, то краски и так далее. Витек, что работает в салоне, парень отзывчивый, начитанный, пытливый. Всегда ищет что-то новое. Или Байрона начнет читать в подлиннике, или Штокхаузена слушать. Молодой потому что, двадцать шесть, максимум, двадцать восемь. Тридцати точно нет. Длинный, белобрысый, немного нескладный. В кедах.
Мозолев ему помогал, чем мог. Байрона доставал на английском, мяч для бейсбола. Еще что-то по мелочи.
Он его недавно, кстати, встретил. Не Байрона, того в Греции убили, а Витька. Ехал в маршрутном такси, увидел на задней площадке, обрадовался, стал пробираться.
А Витек стоит такой в черном шарфе, намотанном на шею по нынешней парижской моде. И в пиджаке. Элегантный человек. Хоть и нескладный. Вернее эта нескладность и придает ему элегантности интеллектуала. Вуди Ален.
Мозолев к нему пробирается. Народу-то в салоне полно, пока лез, тот уже выходит. Мозолев ему кричит, Витек! Витек! Ты куда? Это я! Погоди!
А Витек обернулся, улыбнулся как-то печально, сказал, вы ошиблись, и вышел.
Мозолев дальше поехал.
У него еще тысяча дел сегодня. Жена Катя велела купить всего. По списку. А список на полтора листа. Мозолев когда утром глянул, затосковал. Но, с другой стороны, большие траты – запутанная сдача с выданной женой суммы. Можно слегка расслабиться. Взять сотку у рынка, сверху пивком, и пирожок на закуску. А можно допустим сто пятьдесят без пива. Или двести. Без пива и пирожка. Нет, двести Катя заметит и будет скандал. Так-то она и сто может заметить, но если сверху пиво, то можно будет на него свалить. Мол, чего такого? Ну, выпил мужик кружку пива. Что нельзя? Побурчит и перестанет. Всегда переставала. Двадцать два года они живут. Все наизусть выучили. Ленка уже большая. Скоро за институт платить. О бюджетном можно и не мечтать.
Да – все наизусть.
Если, конечно, не считать того, что с годами минусы усугубляются. Плюсы – нет, а минусы – пожалуйста.
А потом можно и к Витьку завернуть. Если правильно выстроить маршрут. Поболтать. Узнать, как он и что? Куда ехал? Почему сказал, что не он, когда он. Чай, Витька-то Мозолев всегда узнает. Память на лица – профессиональная. Художник же. Странный он, Витек, какой-то сегодня. Да и почему сегодня? Всегда был странным, если честно.
А если, допустим, перевести на живопись, то новое с трудом пробивает себе дорогу. И то сказать, семьдесят лет приучали народ к социалистическому реализму, конечно, кому теперь нужны мозолевские абстрактные полотна: «Телевизор 1» или «Телевизор 2», или «Разговор головы с собакой».
Таланту вообще не легко.
А тем паче такому нестандартному как у него.
За последние четыре года ни одной персональной выставки. Две общих, как братские могилы.
Взял все-таки сто и пива. Пристроил три пакета у ножки стола, что вырастал как ромашка в заведении, заделанном под советскую разливалку – мода сейчас такая, на все из СССР. Выпил водки, крякнул, полирнул пивком прямо из горлышка. Пирожок брать не стал – дороже пива.
И пошел к Витьку. Покалякать для души.
Но за прилавком стояла какая-то новая продавщица.
А где Витя? спросил Мозолев.
Девушка поглядела странно, а потом позвала, Эрнест Павлович!
Из подсобки вынырнул знакомый Мозолеву Эрнест Палыч, улыбнулся и сказал, давно вы у нас не были.
Ага.
Подрамников?
Да нет, я к Витьку, видел его сегодня в маршрутке, а он, гад такой, вышел и не поздоровался.
Мозолев улыбался в ответ. А Эрнест Павлович перестал. Можно вас на пару слов? спросил у Мозолева.
Тот удивился. Они отошли в дальний угол, заставленный какими-то деревяшками непонятного происхождения. Стенды-не стенды, не поймешь без стакана.
Витя умер, сказал Эрнест Павлович.
Как?
М-м-м… покончил с собой.
?
Эрнест Павлович развел руками, охватывая все одновременно – и магазин и жизнь и все трагедии, что случаются каждую секунду – повесился на шарфе.
Черном.
Помолчали.
А сколько ему было лет? Зачем-то спросил Мозолев.
Тридцать девять, ответил Эрнест Павлович.
И вернулся к своим делам.