Ночная трапеза. Огурцы

Светлана Курносова
Мокренко влетел в свою комнату и бросился на диван. Он закрыл лицо ладонями, с минуту посидел неподвижно, затем достал из кармана брюк папироску. Срывающимися пальцами зажигалкой - чирк! Закурил. Руки у него дрожали. Воспаленный мозг лихорадили воспоминания...

...............
Проснулся он рано утром. От страшного сушняка горло  словно клеем стянуло . Мокренко  на четвереньках подобрался к трехлитровой банке с домашним рассолом, (запасы матушки-покойницы) и почти всю ее опустошил, с наслаждением выдохнув  толи радостно-облегченное «Ооо», толи «Хоох». Посмотрел в сторону окна и  замер...
Распластавшись на полу,  с окровавленной головой лежал Петр – его сосед по коммуналке.
Смутные обрывки прошлой ночи стали пятнами всплывать в сознании. Вот они вечером приехали к  Мокренко на дачу, выпили. На столе - водка да малосольные огурцы. (Матушка-покойница  солила). Посидели и еще выпили. Тут Петр, уже изрядно опьяневший,  возьми да и скажи: “А что это, брат Мартын, ты закуску заныкал? Огурцы одни! Эх, ты! Жила!”. И стало вдруг Мартыну за эти самые слова так обидно, так обидно, что ни охнуть, ни вздохнуть! Схватил тогда он   старинный  пудовый утюг       да и шарахнул собутыльника по голове. Тот обмяк, мешком повалился на пол и больше не шевелился. Мартын поднялся, с трудом пытаясь устоять, едва ворочая языком злобно прошипел  поверженному товарищу:
- Сссам ты... Жжжила!
Поплелся на старую койку с одним матрацем, рухнул и забылся...


- Ты, это... Вставай, давай! Слышь? - строго скомандовал Мартын своему соседу.
Петр не отвечал, лежал бревном. Жуткие предположения прокрались в сознание, горло сдавило рвущимся наружу криком. Ноги словно переломились пополам, и Мокренко осторожно, на полусогнутых, стал подбираться к своему приятелю:
- Вставай, грю! Разлегся!
Молчание...
По комнате расползлась, как болотная тина, кричащая отчаяньем тишина.


Мартын запаниковал. Он начал метаться по комнате, судорожно предпринимая нелепые действия: хлестал  Петра по щекам, пытаясь привести в чувство,  набирал в рот воды и прыскал мертвецу на лицо, в надежде, что тот очнется. Он наклонялся к груди распростертого тела послушать — бьется ли сердце. Но чем больше Мокренко пытался «разбудить» своего товарища, тем больше убеждался в том, что его усилия напрасны. Наконец, когда обессилев от бессмысленной суеты он сидел,  качаясь взад-вперед, в истерике горько сжав голову руками, его посетило страшное и неумолимое прозрение — Петр не спит, он умер...


Воровато оглядываясь, волоча труп  к теплице, Мартын изо всех сил вертел головой, стараясь заметить  любого, кто застанет его за этим страшным  занятием. Мысли  бушевали потоком,  он не успевал осознать ни одной, но больше всего беспокоило, что, будучи замеченным,  не успеет вовремя  сказать приготовленную заранее фразу: «Петруха! Давай, грю, очухайся! В город ехать, ну?». Но ему повезло и воспользоваться  отговоркой не пришлось. Дачный поселок спал мертвым сном.

Внутри было душно  и сыро. Вооружившись садовой лопаткой Мокренко стал отчаянно вгрызаться в рыхлую, влажную мякоть почвы. Время текло бесконечно долго, и вот под мутно-прозрачным навесом парника образовалась яма. Укладывая мертвеца в "земляную колыбель", Мартын вдруг неожиданно услышал стон. Замер, вслушиваясь в   зловещую, глухую тишину.
Почудилось.
В ту же секунду глаза Петра распахнулись и уставились прямо на него.  Мокренко вздрогнул. Рука невольно занесла повыше лопатку и с силой опустилась прямо на грудь убиенному, а потом еще, и еще! Мартын в остервенении  проделал зияющую рану в груди, прежде чем осознал, что уродует давно мертвое тело. Трясущимися руками он закопал свой тяжкий грех и, спотыкаясь, побежал в дом. Наспех отмывшись от крови и грязи,  поспешил на электричку. Вернувшись домой, чугунной плитой   обрушилось на его сознание позорное клеймо - "убийца"...


II часть

Весь день Мокренко провел в лихорадке, бредил. Чуть не наделал пожар, поставив чайник на плиту в кухне, пока тот  не выкипел, и соседка   колотила в  дверь, с требованием, чтобы он немедленно унес «свою дымовую шашку». Факт сгоревшего чайника был  воспринят владельцем равнодушно. К вечеру ему стало совсем невмоготу и он ринулся в ларек. Стукнула по столу бутылка,  еще две стояли на стареньком комоде. Мартын достал стакан, выловил из банки последние два малосольных огурца ("Вот тебе и огурцы!" – мелькнуло тогда в его голове) и погрузился в незамедлительное одинокое пьянство.


После первого же стакана  стало лучше. Не откладывая, он опрокинул и второй. После третьего —  совсем хорошо. Даже весело. Воспоминания прошлой жуткой ночи и омерзительного утра  испарились из памяти. Остался лишь легкий намек, словно  анекдот кто рассказал. Ну, убил какой-то смутьян бедолагу, и что? А вот он сидит - веселый, пьяный, НЕВИНОВНЫЙ - да только посмеивается.


По мере того, как «белая» делала свое «черное дело», Мартын стал совсем забываться. Он представлял себя уже  в тесной дежурке  завода, в окружении   приемщицы Клавы и сторожихи Степановны — толстых, смешливых баб, - и воображение рисовало ему самые сладкие картины. Разыгрывая нехитрую сцену служебного флирта, он нетвердой рукой налил водку во второй стакан, специально поставленный им  для воображаемой Клавы, и  подбодрил заплетающимся языком:
- Пей!
Тут будто ветер вздохнул, расправив парус старенькой занавески на огромном окне сталинки. Мартын обернулся на выходку сквозняка, шутливо погрозил  пальцем, повернул голову к несуществующей собутыльнице и замер... Вместо пышной, румяной сослуживицы на соседнем стуле материализовался... Петр!


Мертвец сидел неподвижно, и  лицо его отсвечивало зеленовато. На нем был тот же заношенный  спортивный костюм, только весь перепачканный грязью и кровью. В груди зияла страшная рана, каймою изрубленных ребер обнажая начавшее тлеть нутро. Земля сыпалась с мертвеца на пол со зловещим шорохом.
- Я пришел,  – глухо произнес гость, глядя немигающими, мутными глазами на хозяина. Мартын слышал, что произнес Петр, но он  видел ясно, что губы его при этом оставались совершенно неподвижными. От ужаса на  затылке  шевельнулись волосы.

В беспамятстве Мартын махнул водки,   прикованный к гостю взглядом . Тот медленно поднял стакан и поднес ко рту. Стакан неловко наклонился и содержимое вылилось на окровавленную грудь и на стол.
- Закуси...  – с трудом выдавил насмерть перепуганный хозяин.
Мертвец подался к столу, и из раны в груди его посыпались кровавые комья грязи, куски плоти. Мартын задыхался от приступа тошноты, но ужас парализовал, он не смел даже вздохнуть. Петр долго пытался схватить скользкую закуску. Грязные, черные пальцы не слушались. Наконец он взял двумя руками огурец и стал водить по нему пастью.

- Опять... огурцы... – раздалось из утробы пришельца.
Мартын ощутил, как ноги и руки у него похолодели  и отнялись.
- Помнит!  – ахнуло в  голове. – Помнит, что я его...  из-за огурцов...
Мертвец читал мысли. Он остановился посреди своей трапезы, с гулким стуком опустил непослушными руками огурец на стол и спросил все тем же жутким утробным голосом, как из могилы:
- За что?
Мокренко казалось, что  заживо погребен. Он мучительно хотел защитить себя от этого кошмара, искал оправдания и не мог найти. Судорожно двигались челюсти, как у рыбы, выброшенной прибоем умирать под палящим солнцем, силилось говорить, а из горла рвался только придушенный хрип. Все тело  превратилось в тесный гроб, в котором он терзался.
Петр медленно поднялся со стула и двинулся на Мартына. Тот попятился, осторожно отступая шаг за шагом и было очевидно, что эти шаги даются ему с нечеловеческими усилиями. Труп наступал. Торшер жалобно замигал и  погас, и тогда глаза убиенного загорелись зеленым трупным свечением. Покойник допрашивал:
-  За что..? 
....................
В результате проведения розыскных мероприятий, вследствие обыска дачи скончавшегося  при загадочных обстоятельствах  Мокренко, оперативной группой  было обнаружено тело, согласно опознанию, соседа Петра со следами насильственной смерти. Труп лежал в раскопанной свежей могиле.