СЦЕНА ПЕРВАЯ
(Звучит запись Марио Ланца. Певец поет «Аве Марию» Шуберта. Песня стихает.
На сцене появляется Лучано.)
Лучано. Как он поет, этот сукин сын, как поет! Честное слово, если бы я не был деловым человеком, то обязательно сделался бы певцом! Когда-то мне прочили большое будущее в искусстве. Я одарен богом сверх всякой меры! Но теперь поздно что-либо менять… Жизнь сложилась так, как сложилась.. Через два дня мне стукнет шестьдесят. Пора подводить итоги…
Ну что же… Могу сказать с гордостью, что жил не зря. Жизнь моя прошла в трудах и борьбе. Я не знал покоя, спал меньше Наполеона, трудился, как раб на галерах….
Было время, когда никто не вложил бы в мой бизнес и медного гроша. Но с тех пор многое изменилось. Теперь меня уважают.
Уважают потому, что боятся и ненавидят.
Пускай! Пусть меня считают зверем, обзывают тигром-людоедом с окровавленной пастью, злобным коршуном. Пусть! Мне наплевать на то, что они думают. Я-то знаю, что в моей груди бьется широкое и щедрое сердце.
Я давал деньги приютам для животных, стоил больницы, финансировал научные центры, основал три благотворительных фонда. Я покупал картины у начинающих художников. Будучи истинным итальянцем, я знаю толк в высоком искусстве…
Моя коллекция современного искусства стоит теперь миллионы!
Никто, ни на земле, ни на небе, не смеет судить меня!
В делах я всегда стоял над добром и злом. Я убивал, да, убивал, но ошибается тот, кто считает меня закоренелым негодяем, жаждущим крови. Я всегда хотел одного: устранить угрозу, упредить преступление. Разве я виноват, что жил среди преступников? Моим интересам угрожали. Меня вынуждали защищаться, заставляли принимать меры, чтобы спасти семью и себя самого. Разве можно упрекнуть того, кто, уничтожая врагов, спасал себя и близких?
Я всегда был кредитором, даже тогда, когда был вынужден идти на крайние меры: заказывал роскошную панихиду, чтобы бог простил грехи тех, кого я посылал к нему на суд! Да-да, я не скупился на венки и букеты роз, я платил за звон колоколов и за хор детей, этих невинных ангелов, заступников перед господом за грешные души казненных по моему приказу негодяев, предателей, нарушителей Моего Закона.
Все говорят, что я не лишен талантов.
Это так. Я хорошо рисую…. Женщинам нравится мой голос.
То , что я делал на этом свете, я делал только для утверждения собственной свободы, своего «я». Вот для чего нужны власть и богатство! Деньги это всего лишь удобный способ воплощения обжигающей, неутомимой, страстной любви к Себе, способ заставить почитать себя наравне с богом!
И я жаждал денег и господства над людьми всеми силами, всей страстью, что пылала во мне, как лесной пожар… Даже теперь, на закате жизни, я хочу того же. Власть без денег убога и скучна, а деньги без власти жалкая забава застрявших в детстве игрунов-потребителей…
И все-таки, все-таки возраст не спрячешь в кармане. Давно уже я не получаю радости от жизни, старея незаметно для других и самого себя, все глубже проваливаясь в трясину одиночества. Жизнь превращается в непрерывную борьбу с собственным телом.
Я знаю, что такое ад. Если ад это сердце, не умеющее любить, то я ношу его в себе, вот здесь, слева…. Здесь находится ад, здесь, под тканью белоснежного белья, под безупречным костюмом, рядом с надушенными подмышками!
Даже женщин я никогда не любил. Женщин я умею использовать и презирать. Для меня это лишь куклы, которых можно купить в магазине по сходной цене. Они — пустые. В них нет содержания! В их душах нет ничего, что могло бы согревать и лечить, возвращая утерянный смысл. Они воплощенная пустота, помешанная на внешнем: на моде и наружности, стилистике, убранстве, эффектах и дизайне…
Я стоял под пистолетом, мне резали шею ножом, выталкивали из окна многоэтажного дома, но никогда мне не было так страшно, как с одной дамой со «сделанным» лицом и китайским фарфором вместо глаз.
Нет ничего ужаснее пустоты.
Я не знал дружбы… Друзей у меня нет и никогда не было.. Они не приносят прибыли. От них одни убытки. Мне не нужны друзья. Мне нужны исполнители моих приказов, нужны те, кто готов подчиняться. Я ищу рабов моей воли.
Иногда мне кажется, что мне выстрелили в сердце, и там застряла пуля. Холодная, стальная, жестокая пуля. Она жжет меня изнутри. Кто наказал меня? Почему я, живой, несу в себе смерть? Я не знаю. Откуда взялась эта страсть к подчинению других, сделавшая меня зависимым от них, этих самых других, человеком? Мое счастье в презрении к людям. Мое счастье в забвении себя и всего мира. А что надежнее смерти может дать забвение? Ничто. Поэтому я выбрал смерть как способ решения всех проблем. И не ошибся!
Мне уже шестьдесят. Пора подводить итоги. Раскаиваюсь ли я в чем-нибудь? Нет! Я делал то, что должен был сделать. И я был когда-то мальчишкой. И мне хотелось согреть всю землю, растопить все льды огнем моего сердца. Первую кровавую расправу я совершил над собственной совестью. Я сказал себе: «Над тобой никого нет. Все, кто мешает тебе быть властелином, должны уйти. Они обречены». Я топил свою совесть в море. Ночью, при свете звезд, я в ледяной тайге жег ее на костре, я закапывал ее в песок в пустынях Алжира. Я прибивал ее гвоздями к дереву в лесу на склоне такой же одинокой, как я, горы.
И все-таки добился своего! Теперь мне никто не мешает быть тигром, молнией, чумой и холерой, я свободен на этой глупой земле, как может быть свободным на не ней только зло, свободное от власти совестливых слов!
Став свободным, я создал свою Империю. В ней процветают заводы, университеты, газеты и журналы, издательства и службы безопасности, политики и бизнесмены. Всех их я считаю лишь своими рабами. Я, фараон, стою на их спинах и щелкаю бичом над пустыми головами. Ничего большего они не заслуживают, клянусь адом. И горе тому, кто посмеет порвать невидимые цепи: он заплатит жизнью за оскорбление фараона.
В моей Империи есть все, нет только совести, той самой, с которой я разделался когда-то, похоронив свою молодость где-то там далеко, не то в песках Сахары, не то в лесах Севера.
У меня нет совести!
И нет любви…
А если эта сладкая парочка когда-нибудь посмеет появиться на подвластной мне территории, то пусть тогда пеняют на себя!
Я немедленно уберу их!
Зато для нужных людей у меня всегда найдется место. Особенно тщательно я прикармливаю журналистов. Именно они расскажут плебеям о моей безумной щедрости, о том, как я помогаю бедным, о том, сколько я пожертвовал на спасение редких животных, а еще на борьбу со СПИДОМ, а еще на помощь полиции и больных гепатитом. Да не оскудеет рука берущего! Все эти негодяи у меня в кармане, все они хрюкают у моей кормушки!
Мои «благодеяния» я, разумеется, совершаю под строжайшим секретом. Ведь я образцовый католик и даже лично знаком с Папой! Сам не понимаю, каким образом журналистам становится известно о моих благородных поступках. Но земля полнится слухами, и мои избиратели снова выберут меня в сенат, мои сыщики найдут компромат на моих конкурентов, а мои палачи расправятся с теми, с кем не сумеют справиться легавые.
Я высосу все соки из земли, я украду у нищих последний грош, а когда они околеют с голода, продам их тела на удобрения. Все, к чему я ни прикоснусь, должно обращаться в деньги, все должно становиться прибыльным.
А боюсь я только одного: церкви, вернее даже не церкви, а искренне верующих, тех безумцев, кто ходит туда молиться, а не откупаться от бога; боюсь тех, кто поет псалмы Всевышнему и проклинает дьявола, не торгуя входными билетами в рай. Я боюсь их, потому что они не поклоняются деньгам. Их Бог другой. Для них моя паутина не опасна. Когда-нибудь они вычислят меня, догадаются, что дьявол давно уже здесь, что он среди них, что он — это я! Они поймут, что антихрист давно пришел. Просто они, по рассеянности, его не заметили. Контора по скупке душ открыта и работает и день, и ночь, круглосуточно, без перерывов на обед.
Скоро рассвет. Как я ненавижу свет. Если бы мог, отменил бы его, упразднил бы и солнце, и луну, и звезды. Да и всю природу, эту глупую природу, которая не хочет заботиться о прибыли, я расстрелял бы своим указом. Ненавижу свет! Поэтому мне нравится работать по ночам!
Однако я становлюсь слишком болтлив. Это старость… Не бояться разоблачений мне надо, а все шире раскидывать паутину, ловить в сети все новые жертвы.
Повод есть. Через два дня — мой юбилей. Хочу, чтобы он отмечался в этой канареечной стране как национальный праздник.
Пусть затмит Рождество, пусть переплюнет взятие Бастилии, день Всех Святых, и что они там еще придумали для роста продаж, эти идиоты?
…Я знаю, чего мне не хватает. В моей империи не хватает певца, того, кто воспел бы меня так, чтобы и небесам стало завидно.
Это должен быть Великий Певец. Известный всему миру. Я, кажется, знаю, кто именно мне нужен.
Марио! Марио Элле! Да, только он, и никто другой. Ему подвластно все. О нем говорят… Его голос уносит сердца…
Но этот жалкий оборвыш никогда не пользовался своей силой.
По-моему, он даже не любит деньги (а это самая опасная форма психопатии!). В газетах пишут, что он часто поет бесплатно, живет, как монах, отказываясь от всего лишнего.
Как я ему завидую! Если бы такой голос, такое мастерство достались Мне, то я бы перевернул весь мир. Я стал бы божеством, идолом всех племен и народов. Я отправил бы на смерть всех своих врагов в искусстве!
Я запретил бы петь всем другим певцам. Никто бы не смел щебетать на этой Земле, кроме Меня! Мир слушал бы только Меня! Я скупил бы все студии звукозаписи. Оставил бы на свете только потребителей, только покупателей Моего таланта, Моих товаров и услуг. Моего Божества!
Только любовь к Себе не делает человека идиотом. Только она имеет смысл!
…А Марио…. Он любит уединение, живет, как дикарь, как отшельник, и не хочет пользоваться тем, что так щедро ему дано. На какой козе подъехать к нему? Как уговорить его спеть на моем юбилее? Чем заманить? Страшно признаться, но я боюсь ему звонить…
У меня дурное предчувствие.
Мне было бы тяжело нарваться на отказ. Мне так давно никто не отказывал. Я не привык… Кажется, я наложил бы на себя руки, не смог бы пережить унижения!
Я горд, и он тоже гордец. Поручить переговоры с ним моим слугам? Нет, им вряд ли удастся уговорить упрямца…. Все-таки придется позвонить самому. Ну, смелее
(Набирает номер телефона.)
Алло?! Говорит Лучано. Какой Лучано? Тот самый. Как это никогда не слышали? Как это не знакомы? Ну, тогда придется познакомиться. Что мне нужно от вас? О, совсем немного. Вы споете гостям на моем юбилее. Всего один раз!
Как это " не сможете"? Наверно, вы меня не поняли. Я дам вам столько золота, сколько вы сумеете унести. Никаких банковских карт! Я приглашаю вас в пещеру Аладдина! Как? Вы там уже были, и там пахнет пылью? Предупреждаю по-хорошему: со мной лучше дружить, чем ссориться. Я не привык к отказам! Такая уж моя натура. Нет, я вас не пугаю. Считайте, что это штормовое предупреждение! Не послушаете меня, буря будет обязательно! Пеняйте тогда на себя. Итак, я жду вас! Ну, что? Все-таки не хотите? Напрасно. Подумайте. Взвесьте все: вы стоите на перепутье: можете выиграть… Либо многое потерять…
Не будете думать? Ах, вы свободный человек, вы артист? Понятно. Не поете для бандитов?… А это уже оскорбление. Такие выводы может делать только суд. Кто дал вам право называть меня бандитом? Есть же презумпция невиновности, в конце концов. Еще раз призываю вас быть умнее. Жду звонка.
СЦЕНА ВТОРАЯ
(Марио кладет трубку телефона.
Он только что закончил трудный разговор.)
Марио. Что же делать? Что делать? Я, конечно, не буду петь перед этим выродком. Я всегда поступал только так, как считал нужным. Никогда не пел в ресторанах, никогда не метал бисер перед свиньями, никогда не ублажал жующих и чавкающих, никогда не разменивал бесценный дар на гроши. Я восклицал, как Жанна д’Арк: «Кто любит меня, за мной!»
И они шли за мной, мои верные поклонники, женщины и мужчины, перемещаясь из города в город, с концерта на концерт!
Итак, я сказал ему: «нет». Он сицилиец, он не простит.
Уехать? Спрятаться? Никогда больше не выступать перед публикой?
Но это же невозможно!
Да и не скроешься от него! Такой достанет со дна морского, чтобы сожрать сердце и мозг…!
Как все в жизни может быстро повернуться! Вчера еще мне было так хорошо! И вдруг я уже на краю. Этот вежливый и нестерпимо наглый голос в телефонной трубке. Это приглашение. Эти угрозы! И я остаюсь один перед неизбежностью беды. Я еще молод. Передо мной были открыты все пути. Весь мир радостно улыбался мне, а я звучал для него, звучал, как скрипка, как колокол с колокольни…. Слава, известность, розы, рукоплескания. Ни одной тени в моей жизни! И вдруг звонок. Последний звонок. И под ногами открылась бездна…
Где появляется этот человек, там кровь течет рекой.
В нем воплотилось зло этого продажного мира. В нем живет ген хищника, разрушителя, бенгальского тигра-людоеда.
Боже правый! В каком мире я очутился, куда ты послал меня? Почему ты отдал эту прекрасную землю подонкам? Посмотри, кто правит здесь бал!
Ответь, кому принадлежит этот мир? Людям или чудовищам? Мы живем, скрепя сердце, зажмурив глаза и заткнув уши… Нам усыпляют мозг рождественскими сказочками… Мы не желаем отвечать на страшный вопрос: «Кому принадлежит мир, кому принадлежим мы?». Бездарно изображаем оптимистов и по одиночке кончаем жизнь в зубах людоедов, под пулями наемных душегубов…. Стоит ли так жить, и достойна ли наша жизнь такого конца?
Здесь заправляют делами те, кому наплевать на Живое! Те, кто ненавидит Природу и с упорством маньяков уничтожает ее. И Красоту они тоже ненавидят и пытаются купить ее, чтобы потом уничтожить. Все стараются превратить в прибыльный товар: любовь и дружбу, детей и женщин, песню и танец. Устроили всемирное торжище! Их много. Они везде. С автоматами и долларами. С сенаторами, депутатами и префектами полиции. И некому, некому выгнать их из храма!
А добро — слабо! До смешного, до жалкого беззащитно… Как лениво, как робко, трусливо оно в людях! А как ярко, как театрально, бесстыдно зло! С выстрелами и взрывами, с шоу погони и стриптизом речей. Карнавал наглой, бесстыжей, самодостаточной, тупой плоти!
Природа дала мне тонкость чувств, скорость реакции, подарила чувство Прекрасного. Но почему она лишила меня защиты от безобразного? Иногда мне кажется, что я совсем без кожи. Один голый, страдающий, извивающийся нерв.
А может быть хорошо, что скоро все кончится? Нет, нет, какая скверная, какая трусливая мысль! Надо гнать ее прочь, запрятать подальше, в самые пятки, куда, как говорят, душа уходит от страха!
И все же я не могу не думать…
Когда и как это случится? На выходе из дома, а может быть, у концертного зала? При посадке в самолет или во время сна?
Как они изобретательны, как находчивы эти существа, с упоением творящие зло! Они смакуют его, как порцию спагетти после концерта. И спасения нет. И музыка не поможет! И полиция с каретой скорой помощи приедет слишком поздно.
И все-таки… Все же!
Музыка! Музыка! Великая, чистая сила, уносящая вдаль сердца, помоги мне!
Я не хочу умирать. Я еще послужу тебе. Я должен звучать, петь, как эолова арфа на ветру, звенеть, как струна, которой касаются сильные нежные пальцы.
Не хочу, не хочу, не хочу…
Я еще не готов…
Сцена третья
Лучано вслух читает газету:
«Вчера в городской больнице во время рутинной лечебной процедуры скончался великий певец Марио Элле. Смерть наступила из-за ошибки неопытной медсестры, плохо закрепившей капельницу, в результате чего в кровь пациента попал воздух.
За день до смерти певец дал интервью нашей газете, в котором сообщил сенсационную информацию, заявив, что ему угрожает расправой известный предприниматель, сенатор, почетный гражданин нескольких европейских городов Лучано Линари.
Полиция проводит расследование».
(Лучано откладывает газету. Включает магнитофон. Звучит голос Марио. Певец поет арию Неморино из «Любовного напитка».
Лучано слушает, вытирает слезы платком. Потом решительно набирает номер. Голос его самоуверен, он говорит четко и громко.)
Здравствуйте, узнали меня, святой отец? Мне только что сообщили о кончине моего дорогого друга Марио Элле. Какая невосполнимая утрата для искусства, для всего мира! Прошу вас, отслужите по нему заупокойную панихиду! Да-да, пусть все будет по высшему классу. Не будем жалеть расходов! Пусть наша скорбь вознесется к Небесам, и там разделят наше горе, и Бог примет его в свои объятия!
Ведь он теперь принадлежит истории.
Как буду принадлежать, впрочем, и я!
Всего доброго, падре…
Так не забудьте же: по высшему классу!
(Кладет трубку, подходит к рампе и смотрит задумчиво вдаль, сквозь темноту зала…)
(Хор поет реквием Моцарта. В этом зале красиво и страшно.)
Конец