«Пламя горит не чёрным.»
1
Аркадий Меньшиков.
« - И снова меня уволили...»
Всматриваясь на тускло-оранжевый свет уличных фонарей, ты наверняка замечал, что он работает прожектором для падающих снежинок. Вечером вокруг тебя темным темно и снега не видать, только лицом чувствуешь, что он продолжает бесцеремонно валиться с неба. Все бы было прекрасно, если бы на календаре не стояла отметина 12 апреля. Безусловно, я люблю зиму, только вот - весенняя слякоть в ботинках замерзает.
« - Ачхи!»
Это, конечно, не итог, но, возможно, меня столько раз увольняли именно из-за дурацкой привычки - думать не о том. Меня не ждут дома, а волнует мою голову то, что снег вторгается в мое личное пространство. И... курить охота.
« - Что?! Последняя.»
Черт тебя дери, нагрудный карман, даже ты меня предал! Как сигарета могла распотрошиться, не пролежав там и дня? Боже ты мой...
« - Что же мне сказали в этот раз?»
- Вы тонко чувствуете, Константин Иванович, - зазвучал сиплый голос в голове, - и это видно по вашим работам.
- Благодарю, - отвечал голос, похожий на мой.
- Как вы думаете, что нужно настоящему писателю?
- Умение... - подумал я вслух. - Умение выражать свои мысли на бумаге.
- Одна из составляющих, Константин Иванович. - Картинка в голове нарисовала, - довольно схематично, но все-таки, - Аркадия Меньшикова, моего нового редактора. Видел я его всего второй раз в жизни, но что-то запомнил: когда Меньшиков пил чай, то брал чашку не за ручку, а хватал за бортики сверху, как клешня из автомата с игрушками; глаза его вечно уставшие смотрели на все через опухшие веки, поэтому, когда он брал своей клешней чью-то рукопись и поднимал на нее взгляд, казалось, что не прочитав, Меньшиков уже забраковал светлое будущее работы. Все, что находилось ниже стола, за которым он сидел, и бока его кабинета — растворились в моем сознании, будто я зарисовывал в своей крошечной памяти рыбки только портрет. - Хорошему писателю необходим безграничный запас опыта, о котором он может написать, в противном случае — великолепную фантазию.
- Фантазию... - повторил я, тут же попробовав представить, во что обут Меньшиков. К сожалению, кожа, которой стали отделаны воображаемые туфли редактора, оказалась банановая. Нет, конечно, у меня есть чувство стиля и они ему шли, но, думаю, что результат должен был быть немного другим. - Я, что же, похож на автора научной фантастики? Читая мою прозу, вы догадались, Аркадий, что я сторонник действительности?
- Возможно, - не сказал, а подавился Меньшиков. - Пишете вы так, будто оторваны от реальности, Константин Иванович, - и это ваш оригинальный стиль! -, а идеи — нет.
- Как понимать? - спросил я, наблюдая за тем, как один из русых локонов на голове редактора встрепенулся и настойчиво принялся вырывать другие. Я чувствовал себя сейчас в точности, как и этот клочок волос, поэтому смягчил напряженное выражение лица, когда локоны стали вылетать с головы Меньшикова в разнобой. Что-то меня в этой мысли удовлетворило.
- Вы можете с профессионализмом описать целую неизвестную миру планету! Если бы, Константин Иванович, - Меньшиков в моих глазах совершенно облысел, - додумались бы до этого.
- Вы хотите сказать, что я узко мыслящий? - когда я снова повторил это в моей памяти, то очень пожалел, что тогда не вспомнил про нагрудный карман, не закурил, тогда еще может не распотрошенную сигарету, и не скинул пепел Меньшикову в один из мешков под глазами. В таком случае, быть может, я бы спокойнее реагировал на слова редактора.
- Ни в коем случае! - лысый Аркадий Меньшиков настолько фальшиво выдохнул, что все выпавшие с его головы волосы покатились со стола на меня. - Я говорю, что вы и понятия не имеете, о чем писать.
- Павел Игнатьевич, мой прежний редактор, так не считал. - И тут в моих глазах возник силуэт Павла Игнатьевича, с которым я стоял на вручении моей последней награды год назад. Кончики его волос почему-то стали вдруг касаться чего-то очень схожего с нимбом.
- Не он ли вам помогал с идеями прошлых работ? - внезапно оборвал Меньшиков - за две встречи он мастерски научился перебивать мои мысли.
- А вы получили эту работу через постель?
Пожалуй, в этом заключалась моя вторая дурацкая привычка — думать вслух. Да, скорее всего, 70% моих увольнений были ее заслугой. Аркадий Меньшиков лез за рамки своей работы и в подробности, которые его не касались, поэтому я счел совершенно нормальным потыкать своими пальцами в его зону комфорта. Странно, но Меньшиков больше не хотел видеть меня в своей редакции.
« - Была бы у меня была золотая рыбка, то все три желания я бы обменял на одно, при котором чертов снег перестал идти.»
Когда в глаз врезалась очередная снежинка, то я вспомнил, что нахожусь в парке, качаясь на детских качелях. Радовало в этой ситуации только то, что моя худоба позволяла мне поместиться в них. Собрав табак со стенок нагрудного кармана, я снова скрутил папиросу, - как новенькая! -, а когда закурил - вспомнил о великолепном правиле, которое запрещает это делать на детской площадке.
« - Вы и понятия не имеете, о чем писать!»
Вот сейчас разверну папиросу и начиркаю на ней о том, кто такой Меньшиков! Будешь у меня не только лысый и в ботинках из банановой кожи, но и с губами, как у рыбы, чтобы больше ничего произнести не мог. А какие у тебя проблемы будут, когда ты станешь класть своей клешней еду в этот рот! У-у-у.
ШПЫХ!
« - Снова! Снова! И снова кто-то прерывает мои мысли!»
Но, оглянувшись вокруг, рядом с собой я больше ничего не нашел. Ноги и остальное тело уже больше не морозило, а в лицо омерзительно не били острые снежинки. Не в силах использовать ни одно из всех чувств, я думал, что куда-то падаю.
Коснувшись потолка спиной, я обнаружил, что чернота перевернулась. Холодное дно, на которое я опустился, на ощупь сходилось с твердой землей. Встать мне не позволила тяжелая голова, а уснуть — возможное чудище в темноте, не обозреваемое глазами.
« - И что же мне делать? Ползти?»
Печально, но гравитация восстановилась и теперь я чувствовал свои семьдесят два килограмма по-новому. Глаза мои не видели ничего, поэтому я передвигался ползком, руками нащупывая ожидаемую пропасть. Казалось, что больше часа бродил в этой черноте по кругу, как вдруг мои руки вошли в вязкую лужу.
« - Мерзость какая...»
Я долго отнекивался от этого, но все-таки поднес липкую руку к носу и почувствовал запах смолы. После минутного изумления, в моей голове появилась навязчивая мысль и я стал рыскать рядом на каменной земле в поисках чего-либо. Чтобы мой глаз почувствовал резкую острую боль, понадобилось сдвинуться на метр. Должно быть, это была ветка низкого деревца.
« - Нашел!»
Нагло обобрав этот, теперь уже голый, сухой куст, я сложил из сучьев толстую дубину. В этот раз я влез в лужу с другими чувствами и уверенно накрутил на ветки вязкую жидкость, и полез шарить по карманам своих штанов. Зажигалка, радующая меня в одиночестве, была на месте, и, поджигая смолу на сучьях, я прошептал ей «спасибо», как старому другу.
Факел в моей руке вспыхнул, моментально озарив каменную землю, и разогнал темноту. Да, возможно, дубина могла бы послужить и для защиты от чудища, но страх детства меня переубедил. Оглянувшись, я снова вернулся к вопросу:
« - Где я?»
Хотя и держал факел над собой, но тьма не отступала, продолжив окутывать все вокруг. Радиус моего поля зрения был пять метров, не больше, а дальше беспросветная темнота.
« - Постойте-ка!»
Я не мог видеть, но чувствовал, что то, что за переделами восприятия одного из моих чувств, скрывающееся за десятью метрами, поднимается вверх. И через несколько шагов наткнулся на подъем из серых кирпичей.
« - Лестница! Как я раньше не догадался?»
И только я ступил на разломанную ступень, как что-то потянуло меня за концы штанины.
« - А вот и чудище объявилось!»
Я ждал его. Впервые что-то удовлетворило мою истощавшую фантазию. Но чудище нарушило границы дозволенного моей храбрости, воплотившись в черные, окостеневшие человеческие руки. Стук сердца заглушил все вокруг, и я решил отступать, покатившись со ступеньки на землю. Неизвестное мне до этого времени чувство овладело мной и дало сил. Ноги понесли меня к луже смолы с такой скоростью, что свет факела будто не поспевал за ними. И через мгновение затормозив, я заметил, что руки, жадно желавшие меня сцапать, к моему пятиметровому радиусу света не прикасались, а ходили, или скорее ползали, по его периметру. Я понял, что больше и минуты не выдержу один на один неизвестно с чем, и бросил факел в лужу смолы.
« - Ох, не этого я ждал, ох, не этого!»
Неожиданно, стирая темноту высоко над моей головой, передо мной воспламенилось черное озеро.
И, по-моему, долго я смотрел на творение рук своих без единой мысли о предотвращении содеянного. Не помню даже, как паническая атака оставила меня, но что-то навязчивое заставило обернуться, и я увидел их. Я смотрел на бесконечные руины, погрязшие в темноте. Каменная лестница местами провалилась под тяжестью лет, которые существовала, и тянулась вверх к мостам из башен, к небу. Нет, неба не было видно. Оно, как и всё здесь, казалось, пережило невероятные и непознанные моему миру события, а после спряталось в прекрасной темноте.
« - Я вижу истинный шедевр.»
Машинально потянувшись к нагрудному карману за сигаретой, я выудил последнюю, даже не задумавшись о том, откуда она взялась.
« - К черту Меньшикова, - выплюнул я. - К черту презрение. Я должен писать о прекрасном.»
Дым, который я выдохнул, привел меня в чувство, поднявшись над головой. И я, следуя своему необычайно странному правилу, моментально переключился и думал: если дым куда-то уходит, то точно поднимается наверх; это не ночь, так как ни облаков, ни звезд — я ничего не вижу; я там, где нельзя увидеть небо, но возможно поместить целый город, а значит — я гораздо ниже.
« - Я под землей.»
Догадка казалась мне до такой степени правдоподобной, что сомнения, чуть ли не заставлявшие меня грызть ногти, отступили. Или, возможно, во всем виновато действие никотина.
Если же я верно подумал, где нахожусь, то мне стоит подниматься наверх. Как бы я сюда не попал, - провалился в люк, например...
« - И куда меня тогда черт нёс?»
...отсюда тем же путем вернуться будет затруднительно. Неужто те, кто жил здесь, или хотя бы строил этот, теперь уже разваленный, город, добирались сюда, как и я, падая с неба? Нет, должна быть лестница, и такая, к моему счастью, действительно имеется.
Оставив позади смолистое горящее озеро, я, с зажигалкой в руках, шел к началу серых кирпичных ступенек. Радиус освещения моей зажигалки ничем не отличался от того, что источал факел. Но в этот раз, к моему удивлению, после становления на лестницу, никто не посмел позариться на мои щиколотки. Я стал подниматься выше, в один момент подняв взгляд с разломанных ступенек под ногами на архаические каменные мосты, к которым я приближался. Кое-где крытые, а где обваленные; с широкими витражами вместо окон, одни из которых разбиты.
Когда длинная лестница кончилась, я оказался на каменной площадке с продолжением из трех крытых навесных переходов, провожающих к другим подъемам. Решил пойти прямо я потому, что разглядел там еще не разбитые витражи, страстно манящие своими цветами, подсвечиваемыми все еще горящим озером. Выглянув в одно из тех разбитых, я увидел под мостом одноэтажные каменные домики, но свет в них не горел, а значит — никто и не жил.
« - Знай бы я про это место раньше, в молодости — никогда больше не поднимался бы наверх. А теперь там работа, там холод, там Меньшиков, а здесь — никого и ничего.»
Любопытство все-таки потянуло меня к витражам, и я остановился у одной картины.
« - Аркадий Меньшиков?!»
Поверить своим глазам я не мог продолжительное время. Лицо, каштановые волосы, которые были у него до того, как он подвергся моим галлюцинациям, и рука-клешня — все было именно его. Мое сознание рушилось под очередными вопросами, сводящими меня с ума:
« - Как?! Как связан..? Как попал сюда..?»
Чтобы окончательно убедиться, что это не сон, я трогал витраж руками. Секунда — и я почувствовал, что препятствия нет, а пальцы утопают в цветастом размякшем стекле.
« - Плавится? Не так уж тут и горячо, чтобы хоть чему-то плавиться!»
И я понял, что это не стекло, а никак иначе — смола. Прозрачная с янтарным оттенком. Я тут же отринулся от витража.
« - Грязный и паршивый Меньшиков! Порчу на меня какую навел?!»
Мои ноги подкосились, и я с грохотом свалился на спину. Каменный пол моста подо мной рухнул.
« - Дурак! Дурак! Какой же я дурак! Я забыл о самом главном — о том, где нахожусь! Здесь хлебом не корми — дай чему-нибудь отдать концы!»
Мой кошмар как будто повторялся. Я находился во тьме, съедающей все звуки, а мой голос говорил. Казалось, что части тела растащили те окостенелые руки, живущие в черноте, оставив только голову, в которой крутились эти мысли. Были бы у меня руки — я бы закрыл ими уши, чтобы окончательно предаться забвению. И я закрыл.
« - А?»
Внезапно мои ноги заныли от тесной обуви, и я распахнул глаза. На мне были ботинки.
« - Не мои!»
Когда в глазах установилась четкость, передо мной всплыло чьё-то отражение — я ахнул, выпустив весь дух наружу. Это был не я. Словом, я не помню, как выглядел и когда в последний раз видел себя, - да хоть даже в витрине. Но то, что отражалось в этом стеклянном врунишке — я не хотел, но вспомнил сразу же, потому что смотрел на Аркадия Меньшикова.
Увидев поднимающуюся руку-клешню к лицу, я чуть не взвыл. Настолько она была мне противна, что я попытался откинуть ее от себя. Но не смог. Это тело мне не подчинялось. Я видел в большой витрине магазина, напротив которой стоял Меньшиков, как его рука коснулась лица, чтобы надавить на сожмуренные глаза, точно от усталости. Но на вряд ли тот не выспался — так, как он, делают только большие плаксы.
Во второй руке я обнаружил клей, который затем Меньшиков спрятал в карман куртки и поплелся к автобусной остановке.
« - Ну ты и подозрительный тип, конечно!»
Сложно выразить, как я не любил Меньшикова. От его хриплого голоса с ноткой картавости в словах валил пар из ушей; от того, как он ходит, ковыляя будто инвалид без документа, подтверждающего это, меня воротило. Но оказалось, что смотреть этими уставшими от всего глазами еще более невыносимо, чем наблюдать со стороны. Из-за тяжелых век, да ещё и блестящего зрения, мы не сразу разглядели номер автобуса, на который он должен был сесть. В больших окнах транспорта мы оба смотрели на его отражение с тоской. Состояние ухудшилось, когда я заметил сиреневую в клетку рубашку из-под куртки.
« - Куда же ты такой, а?»
На лбу Меньшикова появилась морщинка, и степень моего отвращения повысилась, заставив яро желать затянуться.
« - Я хочу курить.»
Но Меньшиков не обратил на мой зов особого внимания, а продолжил смотреть в большие окна автобуса, выискивая глазами то, что было у него на уме. Если он и думал о чем-нибудь, то мне это было не известно.
Когда автобус остановился, Меньшиков выпал из дверей вместе с толпой и, не замедляясь, направился через подземный переход на другую сторону от проезжей части, где стояли голые витрины, небрежно напичканные различной рекламой. Мы прошли их все и свернули к лестнице, начинающей подъем сразу за углом. Железные ветхие ступеньки, будто прилепленные к дому, вели вверх на аккуратном расстоянии, но ни одна из них мне не внушала доверия. Я панически боюсь высоты.
« - Меньшиков, стоять!»
- А?
С самым наихудшим из разворотов моей жизни, он осмотрел переулок, с которого мы пришли, и тот, на углу которого мы поднимались. Но судя по тому, что продолжил Меньшиков идти не сразу, а половину минуты стоял, опустив голову вниз, ощущая высоту через дыры железных ступенек — он тоже боится высоты.
В случае, если он упадет, мне бы его было ни капельки не жаль, и трясся я лично за то, что в этот момент я все еще буду сидеть в голове этого неудачника.
Кое-как это тело осилило два этажа и тяжелыми глазами уставилось в дубовую дверь, начинкой которой была витражная картина. Сквозь цвета, расплывшиеся благодаря сфокусировавшемуся зрачку Меньшикова на том, что было внутри, мы глядели на человека за столом у барной стойки. С тихим звоном колокольчика ноги зашли внутрь, волоча за собой тело к тому незнакомцу.
« - Давай не пойдем к нему?»
Но Меньшиков отчаянно продолжал строить из себя того, чей разум еще никто не паразитировал, и шел к столу, от которого, как показалось его обонятельным способностям, несло порохом. Через нервно подергивающиеся щели глаз я осматривал человека, перед которым он остановился. Казалось, что этот незнакомец был товарищем Меньшикова по кружку вечно уставших, борющихся с ежесекундным закатыванием глаз на затылок, - я полагаю, что именно там точка максимального презрения к людям. Вот только, в отличие от Аркадия, у этого человека радужка была все-таки цветная, а взгляд хищный, пронизывающий тебя. Забавно, что лишь когда он улыбнулся Меньшикову, я заметил, как шрам на его верхней губе растянулся в разрез, открывающийся, как дверь в параллельный мир, при чем-то невообразимом.
« - Это такие у тебя приятели?»
- Здравствуй, брат мой младший! - вдруг провозгласил незнакомец, дотянувшись руками до головы Меньшикова и любовно потрепав его за волосы — тот от силы, приложенной к его макушке, упал за стол. - Рассказывай, как все пошло-то у тебя?
« - А-а-а...»
- Я тебя всего пять лет не видел, Иннокентий, - точно в своей манере Меньшиков не сказал, а выплюнул, - а ты мне уже братом успел стать.
- Вместе же росли, Аркадий! - Жестом он обратился к бармену и заказал то, что я бы в жизни не выговорил. - У тебя и у меня большая семья. Или ты забыл?
- Что ты здесь вообще делаешь? - Меньшиков щурил глаза сильнее, чем обычно, из-за чего изображение, представленное мне, выглядело замыленным.
- Обедаю, - Иннокентий вперил взгляд в открывающуюся дубовую дверь, и только он переключил режим хищника с Меньшикова на неопределенное время, я смог разглядеть его облачение. И первое, что я подметил для себя - туфли, которые были явно не отсюда, а затем прошёлся по красным носкам к вишнёвому костюму.
«-С китайца снял, определённо."
- Твой образ с каждым разом интереснее, - лениво сошло у Меньшикова с языка, когда он осматривал пёстрый наряд собеседника. - Что же не в чёрное? Вы, вроде, все так ходите.
- Ты о тех, кто за день пару пуль в спину отпускают? Так этим делом можно и с модными туфлями промышлять. - Иннокентий сомкнул губы только на пару секунд, пока затягивался сигаретой, но глаза его бегали то к двери, то ко взгляду Меньшикова. - Моя одежда мне нравится больше, чем мои дела. Подумываю сменить профессию. К чему мои туфли подойдут больше, Аркадий?
- Можешь делать, что хочешь, - Меньшиков ровно втягивал в себя воздух, чтобы не надышаться никотином ещё больше. - В аду бог тебя не достанет.
- Ад! - усмехнулся тот, небрежно постучав сигаретой по краю стола. - Я туда точно попаду. Но в аду пламя горит не чёрным. Так с какого октября я должен выглядеть, как мальчишка-гот?
Меньшиков машинально дёрнул одним веком.
- Неужели я здесь для того, чтобы мне твой наряд был по вкусу?
- Это только упаковка, конфетку сейчас изложу, - фразу он домычал, затягиваясь. - Одна неприятная вещь попала мне в руки... Брать её без перчаток не стоило... Грязно. Так вот, стоит от неё избавиться, но не имею возможности.
Меньшиков щурил глаза.
- Глаза следят за каждой сигаретой, которую я выбрасываю, - говорил он с сожалением и хрипотцой в голосе. - А вот что бросает в мусорный бак... редактор, - он ждал подтверждения в выражении лица Меньшикова, что не ошибся. - Кому какое дело? Верно?
- Нет, - отрезал Меньшиков, опустив веки на уровень зрачков.
- Одно твоё движение этой... своей рукой, - он спародировал механические движения клешни, - и твой долг сгорит.
В этот момент он, видимо, прочитал мысли Меньшикова и добавил:
- Да-да, я тоже буду гореть.
"- Я, конечно, без понятия, на какие автоматы и сколько ты брал в долг у этого "грешника", но платить лучше деньгами!"
Меньшиков поднялся из-за стола медленно, словно слушал мой голос и принимал за своё нутро.
"- Не бери. Не нервничай. Поку... То есть, дыши!"
Тут Меньшиков резко выдохнул, а на лице поползла улыбка. Он так усмехнулся. .
- Помоги мне!.. - процедил Иннокентий, отводя краешек порванного рта.
Но Меньшиков развернулся и зашагал к выходу. Почти взявшись за ручку двери, он остолбенел. Неизвестная сила потянула его тело и он впёрся руками в вырезки из витражей, глядя в них пустыми глазами. Отражение исказилось застывшей эмоцией, со лба которой сочилась кровь. Проживая последние мгновения глазами Меньшикова, я не сводил взгляда с отражения его собеседника, голова которого медленно падала на стол.
И вся картина оборвалась. Я погрузился в темноту. Ни рук, ни ног не чувствовалось, будто убили именно меня. Затем заколотилось сердце, оставленное на сохранение в этой крамешной тьме, приводя меня к жизни.
То, что глаза я открывал своими силами, намекнуло мне, что тело, собственно, моё, но остальные части тела отказывали в движениях. Мне оставалось только смотреть вверх на парящие лестницы и мосты. Хотя я и знал, что любой из них вот-вот развалится, но с виду каждый заставлял меня поверить, будто они построены на облаках.
" - Ах, точно, с одного из них я и сорвался."
Повертев головой, я оказался среди расколотых серых камней, покрытых пылью, и лежал спиной на более мелких, вонзающихся в позвоночник.
" - Как ещё только не убился? Наверное, с нижних этажей падал."
Только на то, чтобы встать на ноги, я потратил почти все свои силы. Сколько бы не прикасался рукой к ноющему затылку, пока выбирался из руин к свету от горящего чёрного озера, не мог определить - кровоточит ли он. Так волновало меня это потому, что кровь всё-таки откуда-то была, но головная боль перебивала всю остальную.
До озера смолы, которое любезно маячило на горизонте, я так и не дошёл - моих сил хватило только на то, чтобы выйти из-под мостов над головой. Когда ноги подкосились, а глаза потеряли чёткость, я прибился спиной к большому камню и рухнул. Рукой, что дрожала от холода, я похлопал по нагрудному карману и с чувством облегчения вызволил из него сигарету. Дым внутри тела согрел меня и закружил голову, а затем стал подниматься наверх. К чёрному небу, с которого хлопьями спускался белый снег.
- Из под земли меня может достать кто угодно, - прошептал я, смахивая снежинки с прорезанного рукава куртки, остужающие кровь,- но только не ты, кроха. Только не под землёй.