Не люблю рассказывать сны. Словно навязываешь другим свою волю или своё мнение. А они, другие, и не знают, водишь ли ты их за нос или говоришь правду. А если говоришь правду, то зачем? Для чего? Ведь эта правда – всё равно не правда, а сон.
А сегодня целых два сна. Чистых. Понятных, ясных до хруста пальцев. Таких, что вовсе и не сон будто. И мучительные размышления: о чем это? Для чего? Мозг сам поиграл, сам задал загадку, сам поискал ответ. И ничего не нашёл.
Первый. Комната в общежитие, где мы с мамой прожили шестнадцать лет. Ничего интересного. Быт восьмидесятых. Цветной телевизор, который показывал только черно-белое изображение, а потом и вовсе только звук. Но во сне он показывает в цвете. Диван, тахта, стол, окно, шкаф. Хожу по комнате и не знаю чем заняться. Я не учусь в школе, хотя восьмидесятые. Я не работаю, хотя взрослый. И ничего не происходит.
Да и у нас гости. Дядя Олег и мой двоюродный брат Алёша. Мамы нет. Мама на работе. Она вот-вот должна прийти. А мне надо как-то развлечь гостей. Фотоальбомы просмотрены, по телевизору только новости и сельский час.
Чувствую, что ничего не могу придумать. Почва уходит из под ног. Сижу на тахте и ничего не могу придумать. Ничего. Только блуждаю взглядом по комнате: диван, окно, телевизор. Неужели вот такая она жизнь, думаю, в ней ничего не происходит и нечего сказать даже родственникам? Все и так всё про всё знают, все возможные занятия испробованы, всё исчерпано. Скука? Но мне никогда не бывает скучно. Скучно тем, кто рядом. Мучаясь, пытаюсь и им, ближним, придумать занятие, развлечение, и не могу. Бессилие сна. Вялотекущий кошмар быта.
А ведь в настоящем сне все должно меняться, мерцать, быть не тем, чем кажется. Что за такой дурацкий стабильный сон. Сон-противоречие, ведь во сне не может быть никакой стабильности. И так, кажется, проходит вечность? К чему, для чего? В чем мораль?
Второй сон. И вдруг осознаю себя в каком-то пионерском лагере. Только там не дети, а писатели. Домики отдельные, треугольные, крыша прямо до земли. И комнатки внутри треугольные. Пустые стены. Только голубые обои и ни одной картины. Две кровати и всё.
Какие-то люди, почему-то кажется, что социальные работники. Заходят, интересуются, всё ли в порядке. Я говорю, что попал сюда по ошибке, что я не писатель. А они говорят, что тем, кто меня сюда направил, им виднее.
А кто сюда меня направил? Амнезия. Я не помню. Зато помню, что всегда было любопытно, как это, когда забываешь что-то важное из своей жизни. И вот, это случилось и со мной.
Темно. Брожу по дорожкам под фонарями. Шуршу гравием. Навстречу и параллельно бродят другие. Видимо, настоящие писатели. А я иду в административный корпус.
И снова, как и в первом сне, всё стабильно, ничто не плывет, не меняется, не ускользает, все логично, четко, ясно.
Зачем-то мне надо донести до администрации лагеря (санатория?) правду. Три женщины, за тремя столами, перебирают бумаги. Говорю им, что они меня с кем-то перепутали. Сверяют списки. Называют какую-то невнятную фамилию. А я и возразить-то не могу, потому что не помню свою настоящую.
Вот. Распишитесь здесь и здесь. И я расписываюсь. За какие-то талоны на питание. Ужас! Но такой обычный и хорошо скрываемый. Не ужас сна.
А еще мне дают памятку, там режим дня. Изучаю. Внизу страницы 22:00 – сон. Что-то знакомое, что-то дающее ключ ко всему происходящему. Не хватает только шага, чтобы осознать что-то важное и всё изменится, я чувствую это. 22:00 – сон.
Мозг тихонечко поворачивает меня к другой, неправильной двери. И, кажется, я постигаю. 22:00 – сон. Но разве писатели могут спать? Вот такая вот глупая мысль приходит во сне. Конечно, говорят мне тётеньки из администрации, писатели все спят, и вы спите.
© Сергей Решетнев