Кузьма Акимов проснулся от звуков мобильника. Кто мог звонить в такую рань? Правда, часы показывали уже семь, но за окном продолжалась осенняя темная ночь. Ах, какой сон плыл перед его глазами, словно в кино: море синее-синее, берег песчаный, весь золотой, ласковым солнышком залито все вокруг. Он — молодой, с шоколадной дамой под грибком, достает из песка бутылочку холодного пивка, разливает по стаканчикам, — и на тебе!.. Мобильник находился на кухне, а ему так хотелось спать. Он думал, что тот затихнет, но тут опять прозвучала музыка рингтона:
«Утро красит нежным светом
Стены древнего кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля…»
Акимов, разумеется, догадывался, кто способен на такую подлянку. Когда он взял трубку, то не ошибся в своих догадках: в трубке раздался до боли знакомый голос Варвары Бабахиной.
За годы совместной жизни ее эгоистическая душонка запомнилась ему надолго.
— Варвара, да как можно в такую рань звонить? — сонным голосом выдавил он.
— Какой же ты несчастный! Из-за своих шалав тебе и спать-то, бедненькому, некогда. Уж извиняйте, ваше хлебожуйное, салогрызное, пивоглотное высочество.
— Что за тон, Варвара, я щас отключу тебя нахер?!
— По заслугам и честь.
— Но я же… тебя не называю прочитанной и потрепанной книжкой?..
— Мне такое не сметь говорить!
— Ты чево воооще добиваешься?!
— Кузьма, в знак благодарности, что я тебя поила, кормила, утешала, пахала, как Изавура на твоей фазенде, окажи мне помощь: привези мне мои платья, халаты и плащи.
— У тебя и свой интерес был: ты жила со мной, а душа твоя была там, в Синегорске. Ты ради сестры старалась, ее мужа-алкаша и их вылупков. Постоянно гоняла тачку с овощами для них.
— Кузя, не будем ворошить прошлое.
— После того, что ты тут мне наварнякала, у меня нет никакого желания ехать к тебе.
— Ты же знаешь, что порошенковская власть, с моим ЛНР-овским паспортом через границу меня не пропустит. Кузя, миленький, прошу тебя, приезжай, обещаю медовую встречу.
— Знаю я твои обещания: грош им цена в базарный день. Но раз помочь тебе некому, то придется это делать мне.
Даже невзирая на ее вздорный характер, Акимов решил все-таки ехать. Вечером сумку загрузил вещами, а утром отправился в путь.
До Синегорска добраться оказалось непросто. В Станицу-Луганскую Акимову удалось доехать на маршрутке. А там — очередище, все — на паспортный контроль. В основном — это пенсионеры. Пенсию получить непросто. А старушки, какие там шустрые! Все норовят попасть без очереди. Но дедушкам тоже не охота стоять на больных ногах. Акимов уже пожалел, что так быстро согласился ехать к Варваре. Он считал, что она этого не заслуживает, хотя и бывшая подруга. Но как бы там ни было, с трудом добрался до Луганска, а оттуда и в Синегорск рукой подать. И Акимову повезло: автобуса ждать пришлось недолго. Примерно через час он уже был в Синегорске. А там уже до улицы Леси Украинки, где находился дом Варвары — совсем недалеко.
Акимов с тяжелой сумкой поднялся на второй этаж. Позвонил в знакомую дверь. На пороге появилась толстая рыжеволосая женщина. Он смотрел на нее расширенными глазами. Ему показалось, что это не та Варвара, которую он знал. Сначала, вообще, подумал, что дверь перепутал.
— Кузьма, ну что ты уставился на меня, как баран на новые ворота. Давай заходи, — громко и, ехидно улыбаясь, заговорила Бабахина.— Прошло каких-то пять лет, и он меня уже не признал. У тебя, что память отшибло, что ли?
— Тебя не узнать, ты вот… какой роскошной дамой стала.
— Не то, что ты — скелет скелетом. А хорошей женщины должно быть много.
Они, пройдя в коридор, обнялись, она чмокнула его в щеку.
— Ну, с приездом, дорогой, как доехал?
— Слава богу, хорошо. Конечно, пришлось постоять.
— А как обстоят дела на вашем фронте.
— Бывает день-два тихо, а другой раз разойдутся так, что спать невозможно.
— Я не знаю, как дальше жить. Чует мое сердце, что до срока не дотяну, а откину копыта. Ты так один и живешь или уже нашел себе бабу?
— Я уже тебе говорил, что баба мне не нужна. Хватило мне тебя.
— Понятно, какая же дура согласиться жить со жмотом? Ну, все, Кузьма хватит, не успели встретиться, как начались разборки. Садись за стол, небось, в дороге проголодался. Борщ будешь с пирожками или с хлебом? Я его только из хлебопечки достала. Попробуй, какой. Это тебе не из магазина. Стараюсь все сама готовить, даже — майонез.
— Варвара, пожалуйста, давай пирожки или хлеб.
— Кузя, ты стал какой-то малахольный, на мужика не похож. Знаешь, как про таких говорят: как ест, так и работает.
Пока Акимов обедал, Бабухина сидела рядом и не замолкала ни на минуту, словно дятел стучала по его макушке: «Может еще добавить в борщ сметанки или майонеза?, а может, поешь картошечки с котлетой, попробуй селедочки малосольной?..
Акимову невольно вспомнилось то время, когда он с Варварой жил в своей Карловке. Как он выдерживал ее тогда?, сейчас ему этого не понять.
Поблагодарив Варвару за обед, Кузьма сказал: «Мне бы хотелось, где-нибудь кимарнуть, я себя что-то неважно чувствую». Бабахина предложила ему кровать в своей спальне. Акимов, раздевшись, улегся в мягкую постель и накрылся мягким одеялом. Вздремнуть ему не удалось. То ли новое место мешало, то ли впечатления. Эта комната ему понравилась. Хозяйка привела ее в божеский вид: окно поменяла на пластик, поклеила светло-розовые обои, настелила линолеум. Другая комната, зал и кухня остались в прежнем виде. Когда он их осматривал, то Варвара заметила: «Что носом крутишь? Ну, сил не хватило навести и тут порядок. Да и пенсия у меня, не то, что у тебя — не шахтерская… Больше всего Акимова поразил не убогий вид квартиры, а сама Бабахина. «Господи, неужели она не видит свое безобразие в зеркале,— думал он. — Такое не заметит только слепой. Как же иначе, если у нее даже на лбу появились глубокие продольные канавки, где жир стал закручиваться в валики. Подобное творилось над верхней губой. Это ужас! Такого он еще не видел. Что же с ней будет дальше?».
Мысли Акимова прервали стоны Варвары, что доносились из соседней комнаты.
— Что у тебя случилось? — Кузьма подошел к Варваре. Она сидела на кровати со слезами на глазах. Вокруг нее лежали халаты, платья, плащи.
— Нахера ты мне это привез?
— Как это? Я не понял.
— На меня ничего не налазит. Теперь мне ночами не спать. Чего делать-то?
— Ничего не надо делать. Аппетит у тебя хороший. Хлеб твой очень вкусный. Буханки тебе на сутки не хватает. Пирожки и майонез у тебя — просто чудо! Я, конечно, не врач и не диетолог, но считаю, что со своими деликатесами тебе надобно расстаться.
— И что мне… голодной сидеть?
— Посидишь, ничего с тобой не станется. Захочешь кушать — поешь овсяной кашки, черного хлеба с чаем без сахара. Всегда помни, что из толстого можно сделать тонкое. А еще почитай Варлама Шаламова, и узнаешь, как он за пайку хлеба и миску баланды работал на Колыме.
Варвара, продолжая рыдать, вызвала сестру. В этот вечер им было о чем поговорить. Акимов все это время балдел у телика, радуясь, что ему от Варвары пока не попало на орехи. Но рано радовался. Не будь она Бабахиной, если на ровном месте не устроит шурум-бурум.
Акимов не задержался у телика. Стоило ему прислонить голову к подушке, как он отрубился замертво. Видать, сказался его переход через паспортный контроль. Сладкий сон не покинул бы его всю ночь, если бы не закон подлости. Спрашивается, зачем Кузьма оставил возле телика мобильник? Чего проще было: взять его с собой, и ничего бы не случилось. А он возьми среди ночи и заори:
«Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля…»
От такой бодрой песни Варвара сразу поднялась, так как она толком не спала. Глянула на дисплей, а там нарисовалась баба. Пошла на кухню, включила свет и стала разбираться. Что-то у этой бабы была знакомая ей рожа. «Это же шлюха, соседка Кузьмы Тоня,— подумала Варвара. — Вот гаденыш, а говорил, что ему баба не нужна. А почему тогда она лежит на его кровати? Мало того, под ней мое синее одеяло в белых ромашках. А на ней! Вот сучка, она же мою кофточку натянула! Он курвец уже мои вещи стал раздавать. Ну, это уже выше всякой подлости! Я с тобой разберусь, ты у меня попляшешь». Бабухина раскалилась добела. В таком состоянии она ворвалась к Акимову и стала трясти его за плечо. Тот только повернулся на другой бок, и никакой реакции. Но ее остановить уже было невозможно. Она стала его ворочать двумя руками и орать: «Ах ты, подлец, прикидывался невинным ягненком, а сам развел бордель, тягаешься с разными шлендрами». Наконец он открыл глаза и произнес:
— Варвара, что случилось?
— Случилось, гаденыш. Живо подымайся! Она поднесла мобильник к его глазам. Узнаешь свою шлюху? Почему она оказалась на твоей кровати? Лежит тварь на белых ромашках в моей кофточке. Ножку в коленке согнула, головку подперла ручкой, улыбочка вульгарная, ну прямо топ-модель. Кузьма, не тебе ли она так лыбится? Почему молчишь, отвечай!
— Варвара, во-первых я не обязан тебе отвечать. Ты не прокурор. Эта картинка вовсе не о том, что ты думаешь.
— На этом фото видно, что лежит баба на твоей кровати. Явно интимная сцена, что тут можно подумать?
— Дай мне слово для оправдания.
— Валяй, только мне не надо вешать лапшу на уши.
— Ты просила меня о помощи. Я выполнил твою просьбу. Так же моя соседка Тоня просила сделать ей фото.
— Ха-ха, и ты затянул ее в кровать. По-другому это сделать невозможно.
— Варвара, слушай и не перебивай. Дочь Тони выехала в Испанию. Уже назначена ее свадьба. Вот она и попросила у мамы ее фото.
— Кузьма, сцена получилась очень романтичная. Мама на белых ромашках в моей лимонной кофточке. Такой картине вся Испания возрадуется.
— Варвара, хватит злорадствовать. Прости меня грешного. Только вспомнил. Я забыл привезти твое синее платье. Вечером я его приготовил, положил в новый пакет. Думал сверху положить в сумку, чтобы не помять. Как жаль, оно так и осталось на диване. Господи, какое платье, краше его в жизни не видел. Его можно скопировать, если не получится реставрировать. Несомненно, оно ценно, как раритет, как образец швейного искусства. За него тысячу баксов мало. Варвара, не уж-то ты его не помнишь?
— Кузьма, как я могу его забыть. Оно сшито на заказ. При уходе на пенсию мне его подарил коллектив универмага, где я работала товароведом. Оно в самом деле удивительное: манжеты на рукавах, стоячий воротник и вся грудь вышиты золотой нитью. От чудного узора глаз не оторвать.
— Варвара, ты в этом платье смотрелась, как царица. Помнишь, как мы ходили на юбилей к соседу, Степану Яновичу. Ему 60 лет отмечали. Как вы с ним танцевали. Было замечено, что он на тебя глаз положил. Твоя взаимность тоже не скрылась от наших глаз. А жена юбиляра Ольга Павловна почему-то гневно косилась в твою сторону. А потом, когда Ольга Павловна несла миску с супом своему Шарику и встретила тебя в коридоре, то облила тебя супом. Тебе-то ничего, а платье дорогое сильно пострадало. Варвара, наверняка и это ты помнишь.
— Что у тебя за мода ковыряться в прошлом? К чему ты все ведешь, археолог хренов?
— К тому, что — не суди, и не судима будешь.