В Новосибирске на вокзале слышал, как старичок похожий на дедушку Калинина объяснял интеллигентной дамочке, что в Сибири пальмы не растут. Для тех, кто плохо знает географию, добавлю, что и виноград, если не считать особо хвастливых мичуринцев, в ней не приживается. Так что когда началась очередная попытка борьбы с пьянством на Руси, виноградники в Сибири не корчевали. Хотя дров наломали и кедрача повырубили немеряно. А с виноградом было хорошо. Во всех магазинах горы ящиков. Подгнивший, но за копейки. Дружок мой Михайла приноровился гнать из него самогонку. Почти чача получается. Жизнь заставит, и ананасы в ход пойдут. Жаль, что мысля о пользе гнилого винограда посетила его поздновато.
Какое веселье от водки сами знаете. Но когда ее по талонам начали распределять, стало еще веселее. Жутко вспомнить. В магазинах только плавленые сырки. Некоторые точки в пору было заколачивать и писать, как на райкомах в войну: «ЗАКРЫТ, ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ», то бишь, на борьбу с пьянством. Между прочим, Анатолий Степанович еще в предыдущую кампанию, в семьдесят втором году шутил, что стоило царю Николаю-кровавому ввести сухой закон и чуть погодя без должности остался.
На революцию мы не замахивались, не для нашего ума такие глубины, нам бы на мелководье не утонуть и на мели от жажды не умереть. А что касается водки, так я и без нее могу обойтись. Не всю оставшуюся жизнь, но достаточно долгое время. Зарекаться нельзя. Все зависит от расклада. А карты легли так, что собрались мы в Туруханск. Без водки в дальнюю дорогу отправляться несерьезно.
Зачем в Туруханск?
И за омулем тоже, однако про омуля я, вроде как достаточно рассказывал –– разговор о водке.
Связчики собрались проверенные: друг мой доктор и Мишка Хамайкин. Добычу водки поручили мне. Доктор договорился в Енисейске, что за четыре пузыря нас подбросят до Туруханска на грузовом самолете. Перед дальней дорогой пить не обязательно, нежелательно даже, но с пустыми руками в гости не заявишься, эдак и друзей можно растерять. Одним, другим, туда, сюда… Короче, без десяти штук не вывернуться. Считать легко, отчитываться труднее. В городе сухой закон. И не только в городе, по всей Руси великой свирепствует. Одноклассник из Ярославля письмо прислал, у них там цыганский погром на водочной почве случился. Водкой торговать, не коней воровать. Казалось бы и выгоднее и безопаснее. Ан нет. Захватили в свои руки торговлю огненной водичкой и довели пьющее население до нервного срыва. Ловкие руки мозолистыми не бывают и мозолистым это не всегда нравится. Точнее, не нравится всегда, но терпение штука опасная, Кто-то спотыкается о булыжник и вспоминает про самое надежное орудие пролетариата. В Сибири цыган не так много, но любителей поживиться на временных трудностях тоже хватает.
Обход начал с ближайших точек. В одном гастрономе тихо, в другом –– пусто. Возле третьего –– толпа. Торгуют из подсобки, через окошко в двери. Дверь железная и к ней прилеплен нарост из человеческих тел. Тела эти пересчитать никакой возможности.
Потные. Слипшиеся. Кричащие.
Крайнего искать бесполезно. Выбрал место, где не очень густо и попробовал внедриться. Углубился, самое большее на метр, и выдавили. Просочиться вдоль стены тоже не получилось. Парень я вроде и тертый, и битый, случается и находчивым бываю, но проникать в тяжелые очереди так и не научился. Для этого врожденные способности нужны, талант, можно сказать. К тому же район, в котором живу, построен на территории Николаевки. Старая бандитская слободка. В ней, как в деревне, вся шпана друг друга знает. Одиночке между ними не вклиниться. Попрыгал я возле этого осиного гнезда, подергался, повздыхал и поехал в центр города.
Очередь вдоль магазина увидел издалека. Народу не меньше чем там, откуда сбежал, но целенаправленное движение чувствуется. Возле дверей мильтон. И сам не из плюгавеньких, и резиновая дубинка на запястье, демократизатором называется. В помещение впускает порциями по пять душ. Стою, жду. Не только стою, но и продвигаюсь. Если скорость измерять в сантиметрах, получается вполне приличная цифра. А в миллиметрах, так и вообще… Больше часа отмаялся. Осталось примерно столько же или даже чуть меньше.
И вдруг ропот.
Водка кончилась
И время к семи приближается. У них конец торговли. А у меня потерянный день и никакой надежды на день грядущий.
Иду к старому приятелю Юре Муравьеву. Зарекался вроде его блатом пользоваться, но обстоятельства и сроки беспощадней, чем зароки.
Спросил, не поможет ли.
И, не дожидаясь ответа, понял, что не поможет.
Он же всегда обещал, даже если сделать не мог. А тут, сразу в отказ.
«Теперь это валюта, –– говорит –– а валютчики народ жестокий, старой дружбы не помнят, ни посулы, ни посуду не принимают».
Юра нервничает, не привык он к таким нечеловеческим отношениям, чехвостит новые нравы в хвост и в гриву. Позвонил для приличия двум или трем своим знакомым. Никто не обнадежил. Чтобы самому жлобом не казаться, выставил на стол початую поллитровку. Сидим разговариваем. Мамаша его с промысла пришла. Она по вечерам дачными астрами приторговывала. Тоже в расстроенных чувствах. Единственный покупатель за вечер и тот самый тощенький букет выбрал. А живые цветы капризные –– вянут подлые, растуды их в навоз. Услышала о чем горюем, полрюмочки приняла и говорит:
«Успевайте завтра к открытию в наш магазин, сама видела, как полную машину разгружали».
Будут продавать, чтобы план выполнить или налево пустят, простым смертным знать не положено. Однако удостовериться надо. А вдруг?
Утром загодя подъехал к тому магазину. Очереденка невеликая, не больше двадцати человек. Почти одни старушки. Не алкашихи какие-нибудь. Аккуратные тихие бабульки. Встал за божьим одуванчиком. Чихнуть рядом страшно –– осыплется. Спрашиваю за чем очередь. Молчит. Наверно сглазить боится.
Тебе-то она для чего, спрашиваю.
«Картоху копать, –– отвечает. –– с поля привезти, в погреб спустить, кто же без нее проклятой поможет».
И то верно –– не помогут. Хотя, глядя на некоторых старух, без допроса и без гадалки ясно –– приторговывают ведьмы. Так опять же, куда деваться, если бывший советский народ от мала до велика в бизнес ударился. У всякого Ермишки свои делишки. Тяжело в деревне без нагана, Но и без валюты нелегко.
И все-таки выстоял. Добыл огненную воду в нужном количестве. Донес до дома. Распределяю, что –– в рюкзак, что –– в сумку.. Туда –– за проезд, сюда –– за приезд. В тряпки заворачиваю, чтобы не разбилась. И, представляете, так захотелось выпить. Прямо невмоготу. Когда без приключений можно было купить, смотрел на нее, не то чтобы с презрением, но довольно-таки равнодушно. А тут все мысли заслонила. Хочется. Упаковал, спрятал с глаз долой. И все равно хочется.
По дороге в Енисейск доктор обрадовал, что к нашему приезду банька дозревает. Помыться перед дорогой дело полезное, но я этот подарок воспринял как намек, что с легким паром и принять не грех. К тому же и Суворов говорил, что после бани штаны продай, но выпей. Великого полководца ослушаться нельзя. Приказы не обсуждаются.
После бани рука сама лезет в рюкзак и, не блуждая, находит горлышко. Связчики не против. Тоже истомились. Закуски полон стол, а бутылка уже пустая. Переглянулись и закивали в знак согласия. Но только одну и больше ни-ни. Да и хватило бы, если бы не заявился мужик, который с летчиками договаривался. А как ему не нальешь. Человек не только хороший, но и полезный. Без него бы не полетели. Достал третью. Потом, тот, который устраивал на самолет, позвонил летчикам, удостовериться, что уговор остается в силе и уточнить время вылета. После звонка парень из экипажа пришел. Я в их шевронах не разбираюсь, но не первый пилот, это точно, и не второй, зато с товарищем.
Дальше рассказывать?
Правильно говорите. Нет смысла. Да и возможности –– что-то с памятью моей стало, как в той песенке.
Короче, утром выяснилось, что из обещанных четырех уцелело только две. Перед экипажем стыдно. Но дуракам и пъяницам везет. Попались понятливые парни. Простили.
Прилетели в Туруханск. Полуживые. Опозоренные. Головы тяжелее рюкзаков. Глянул на друзей и сразу же захотелось зажмуриться. Ну ладно доктор, он человек интеллигентный неопытный, а Михайло с детства тренируется, но и на него смотреть жалко. Они на меня тоже избегают смотреть. Кое-как доплелись до нашего друга Сереги. И опять незадача. Улетел на задание и будет только через день. Альбина, жена его, потчует нас малосольной таймешатиной, чаек душистый в красивые чашки наливает. А нам не до того. Несчастные организмы и глупые головы нехорошего лекарства требуют, того которым вчера отравились. Посидели за столом, чтобы гостеприимную хозяйку не обидеть, поклевали на сколько сил хватило и двинулись искать серегиного брата Васю. Бредем, по дороге ни одного магазина не пропускаем. Сухо, как в Сахаре. Ни забегаловки, ни ресторана. И это называется северный город. Разве можно так издеваться на людьми, которым приходится работать на пятидесятиградусном морозе? Даже в самые советские времена в каком-нибудь захудалом Ленске продавали с утра до ночи. Не говоря уже про Норильск. Там в столовке «Полевой стан», перекрещенной народом в «Половой стон», спиртом на разлив торговали. На кассе специальный графин с водой стоял, чтобы желающие разбавить смогли. А тут умираешь и деньги есть, а заботы о человеке нет.
Вася прорабом работал. В конторе не засиживался. Сказали, что где-то на объекте, вроде в Селиванихе, а когда вернется и вернется ли, ответить не смогли. Наверное и впрямь не знали, но нам от этого не легче.
Бредем назад. Погода словно издевается. Солнечный и даже теплый, совсем не северный денек. Подошли на всякий случай к киоску. Вина нет, а виноград лежит. Не очень аппетитный и подороже чем на материке, но, тем не менее, довезли. Вздохнули в очередной раз, а потом Мишка гордо заявляет, что придумал, как жить дальше. Мы с доктором встрепенулись, но радость оказалась преждевременной. Связчика осенило купить дешевого винограда, забродить, а потом перегнать: повезет –– водка выйдет, не повезет –– бражку тоже можно пить. Придумал хорошо, только ждать слишком долго. У нас даже обругать его сил не хватило.
Вася объявился в четыре часа. Увидел нас и все понял.
У него на берегу балочек стоял. Ведет к нему, срезая углы, самым коротким курсом. Открывает замок, а там кроме «Вихря» и прочих браконьерских надобностей, бутылка и полведра тугуна…
Тугун, он всегда вкусный, что об этом говорить. Но водка!!! Никогда такой не пробовал. Посольские и прочие хлебные в экспортном исполнении, даже сравнивать с ней неприлично. Мне кажется и в кремле такой вкусной водки не подают.
Стоим на бережку, блаженствуем. С нами-то все понятно, но Вася радуется больше нас. Чуть ли не с того света трех человек вытащил, пусть и дураков, но к умникам спасатели в очередь стоят, там все отлажено. Однако и у нас праздники случаются, потому что наши ангелы-хранители такие же несуразные как и мы. И погодка к случаю подгадала. Ни ветра, ни гнуса. А Нижняя в устье спокойная. Волны нет, течения не видно, плоский галечный берег плавно переходит в воду. Не широкая. Без норова. Домашняя речка. И вроде как непонятно, за что ее Угрюм-рекой окрестили. Перебесилась и добренькой прикинулась. Стоим, смеемся, Васю благодарим. Он отмахивается, ладно, мол, все нормально. Потому что не прикидывается добрым, а на самом деле такой. И снаружи, и внутри.
И кто бы мог подумать в тот вечер на берегу Нижней Тунгуски, что жить Васе Мамаеву осталось совсем немного. И смерть будет такой нелепой и неожиданной.