— Миранда, просыпайся. Просыпайся, тебе говорят. — мать шипела в самое ухо, боялась разбудить младших. — Лодки пришли, надо рыбу выгружать. Вот попадет тебе от отца, попадет.
— Сейчас, сейчас, — сквозь сон пробурчала девушка и повернулась лицом к стене..
Мать дернула спящую за руку:
— Вставай говорю. Чья ж вина, что тебя никто замуж не берет. Была бы как все, так не таскала б мешки, а сидела в мужнином доме и с детьми нянькалась. Где это видано, шестнадцать рек, а все в девках.
Ворча себе под нос, мать пыталась зажечь сальный огарок, прижимая его к тлеющему на поддоне угольку. Наконец комната осветилась, но уже не от огарка, а от первых лучей восходящего солнца, втиснувшихся сквозь прорези в ставнях. Женщина повернулась к Миранде:
— Опоздала, окаянная. Жду тебя на улице. Чтоб через десять глотков была.
Пока Миранда одевалась, в комнате светлело. Она шагнула к окну и погрозила солнцу кулаком. На просторном топчане спали трое белокурых мальчишек. У отца и матери волосы были такого же цвета. Все были белокурыми в деревне. Зажмурившись, Миранда перекинула со спины тяжелую прядь, поднесла ее к лицу и прошептала: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Открыв глаза, она тут же брезгливо тряхнула рукой, точно сбросила гусеницу. Затем, быстрыми движениями закрутила волосы на затылке и повязала косынку. Чуда не произошло и в этот раз.
На улице ждали мать и ослик Бурс. Мать, как всегда, сердилась и что-то ворчала. Бурс, как всегда мотал головой, и что-то жевал. Пахло рыбой. Свежий морской ветер редко достигал деревни, а достигнув, терялся в наваленных грудой мешках, сетях, снастях, и несметном числе рыбных чешуек, покрывавших улицы, точно льдинки после града.
Миранда взвалила на Бурса пустые мешки и еще раз пробежалась пальцами по косынке, заправив у висков, успевшие выбраться волосы. Рука привычно обмотала уздечку, и девушка с осликом направились к морю.