Башкин до сих пор молчал, но, когда она произнесла его имя, вдруг оживился:
-Ты, наверное, удивилась, когда я позвонил тебе в первый раз?
-Не удивилась. Мне было непривычно, что ты обращаешься ко мне на «ты», как никак я твоя учительница. - Подумав, Ольга добавила, - Между прочим, ты не первый из студентов, кто мне позвонил.
-Кто еще? – удивился Башкин.
-С вашего курса, Демиденко. Он пригласил меня на вечеринку.
-И ты пошла? – с настороженностью спросил он.
-Пошла, - ответила она просто.
-Зачем? – продолжил допрос Башкин.
-Что значит, зачем? Я подумала, что там нужна моя помощь. Если это тебя успокоит, то он был не один, а с невестой.
-Когда я позвонил, ты тоже подумала, что мне нужна помощь?
-Нет, я ни о чем не думала, хотя сестра советовала мне подумать.
Они долго бродили глухими улочками. Башкин больше смотрел под ноги и только иногда украдкой бросал восхищенный взгляд на спутницу, и тут же отводил его в сторону, как будто его ослепило солнце, равнодушно глядя на заборы и дома, и, казалось, не видел их. Как долго – трудно сказать: во всяком случае, к тому времени, как они оказались в безлюдном парке, они уже устали. Даже сам факт пребывания среди увядающей природы для него оказался незамеченным. Что природа! Он забыл об Ольге. Чем же был занят Башкин? Он злился на себя за свою нерешительность, из-за чего не может перейти от слов, хотя какие там слова (он больше молчал, чем говорил) к делу. Почему бы ему не поцеловать Ольгу. Какая прелесть ее лицо, дышащее необыкновенной свежестью! Сколько очарования в легкомысленно-игривом взгляде! Она смотрит в сторону, мимо несчастливого любовника, но краешком глаз наблюдает за ним. Его злость ее удивляет и веселит. Она улыбается, но улыбается одними глазами, чтоб не было морщин.
Какое-то время они молчат, томясь ожиданием скорой развязки, которая внесла бы ясность в их отношения.
Вдруг он почувствовал, как всем его существом постепенно, исподволь завладело тупое раздражение, возникшее сначала в груди, как какое-то жжение, непрекращающаяся тлеющая боль, которую может вызвать только капризная девица: к ней прикасаешься, а она отводит руку, закрывает лицо ладонью, третье свидание с ней то же, что обременительная обязанность. Она морочит ему голову! Она его дурачит! Сейчас, в эту минуту, ему хочется укусить себя. И он укусил бы, если б не Ольга. Она смотрела на него. И, о, ужас! все, что он чувствовал (все, что хотел) в этот момент, было написано у него на лице.
В прошлое воскресение, когда они так же гуляли парком, который раскинулся на крутом берегу реки, Ольга вдруг сказала ему: «Я никогда за тебя замуж не выйду».
С горы по асфальтированной дорожке мимо большого камня, из которого через трубу текла вода, они спустились вниз на пустой пляж. Ольга отказалась идти к речке, чтоб не набрать песка в туфли. Башкин не знал, что делать. Речка с перекинутым через нее железным мостом, оставив свое природное русло, разлилась по широкой долине. Змеей, которая, казалось, скользила по ровной поверхности воды, извивалась дамба. По ней мчали автомашины. «Вон там мы в детстве купались», - сказал Башкин, махнув рукой в сторону моста. «Где?» - спросила Ольга. «За теми кустами, один, два, за четвертым». «Ты говорил, что покажешь мне набережную», - сказала Ольга. «Вот она», - он показал на дорогу, на которой они стояли; она шла вдоль речки, и в его представлении и была набережной. «Это не набережная, - сказала Ольга и добавила, - Пошли назад». Когда они опять проходили мимо камня, они остановились попить воды. Он пил. Она же стояла в стороне и внимательно наблюдала за ним. Вытерев тыльной стороной ладони губы, он спросил ее: «Будешь?». И тут она сказала ему, что не выйдет за него замуж. Он подумал: «Постой, но я ее замуж не звал». Башкин мог бы сказать ей об этом, но боялся обидеть ее. Не думаю, что она обиделась бы – скорее разозлилась, что, разумеется, не могло не пугать его, но не поэтому, а по другой причине, которая была известна только ему, а нам остается только догадываться, делая всевозможные предположения, которые, уверен, не смогут пролить свет на природу его души, откуда и берутся все причины, он начал шмыгать носом, а когда из ноздрей потекли сопли, украдкой, чтоб не видела Ольга, начал их вытирать рукой. Вдруг он почувствовал, как влажные глаза переполнились слезами. А уже через минуту неожиданно для себя обнаружил, что плачет. Ему было стыдно, но он ничего не мог сделать с собой. Он отвернулся, вытирая слезы. «Это конец!» - решил он. Ольга видела, что он плачет, и терпеливо ждала, когда он успокоится, нервно сжимая короткими розовыми пальчиками ремень кожаной сумочки. Она ругала себя за то, что встречается с ним. «Зачем он тебе? Тебе мало твоих приключений в Ленинграде?» - спрашивала она себя, обращаясь к себе во втором лице. И вот уже она мысленно пообещала себе, что сейчас же скажет ему, что им незачем встречаться, что она не любит его.
-Когда страдаешь, то душа становится лучше, тоньше,- сказала она, вместо того, чтоб сказать, что не любит его, удивляясь тому, какие пошлости она говорит и разве нужны еще слова, раз она сказала, что не выйдет за него замуж.
Башкин посмотрел на нее глазами полными слез.
-Я тоже страдала,- уже не могла остановиться Ольга,- и не раз. Я ведь тебе рассказывала. А ты не слушал меня.
-Я тебя слушал,- всхлипывая, ответил Башкин.- Ну и что с того?
-Как что!?- воскликнула Ольга.- Я ему о страданиях, а он мне - ну и что. Я страдала. И всегда виновниками моих страданий были мужчины. Понял? Тебя не интересует, в каких отношениях я была с ними?
-Не интересует, - сказал Башкин. Он хотел, чтоб Ольга ни о чем не спрашивала его, оставила его в покое: трудно, почти невозможно, отвечать на вопросы, когда тебя давят слезы.
-Ты говоришь неправду, - не отставала от него Ольга.
-Может быть, - чтоб не молчать, сказал он.
-Отвечай! – потребовала женщина.
-Зачем?
-Отвечай, тебе говорят.
-Давай поговорим о чем-нибудь другом,- попросил ее Башкин.
-Нет, сейчас, сию минуту. Или я уйду, и ты меня больше не увидишь. Никогда!
Башкин представлял ее другой. Она являлась ему в мыслях скромной и милой девочкой и непременно в зеленом платье, как тогда, когда он увидел ее впервые. Он был так честен, или наивен, что сказал ей об этом, о том, что давно вертелось у него на языке, но до сих пор он не отваживался ей сказать: ему казалось, что сам тон, с которым он будет говорить, может ее оскорбить. И вот он сказал. Что же из этого вышло?
-Постой,- перебила его Ольга.- У меня нет зеленого платья. Ты меня с кем-то путаешь? Кто она?
Башкин смутился:
-Как нет, если было. Ты приходила в нем в институт.
Он поднес руку к голове, как будто она у него болела. Башкин так делал, когда был чем-то озадачен: неужели он ошибся. Но не в платье дело. Не оно его привлекало и мучило. Ему казалось, что она не искренна с ним. И так, упрекнув ее в этом, он ждал, что вот теперь она вдруг выйдет из его головы фантазией, облеченной в плоть и кровь, то есть, станет, в его понимании, такой, какой она есть, или самой собой, что одно и то же, и что дальше? Он не знал, что будет дальше.
-Нет! Нет! Ты должен мне все рассказать,- пристала к нему Ольга, заподозрив его в измене, что само по себе смешно, тем более в случае с Башкиным, здесь можно обхохотаться и от хохота умереть, но чего не придумает женщина, чтоб и дальше оставаясь хозяйкой положения, командовать. - У тебя болит голова?
-Да,- сказал Башкин, хотя голова у него не болела.
-Извини, это я виновата, - сказала Ольга.
«Ты! Ты! – кричало все в Башкине. – И за что? За то, что я хотел тебя поцеловать?»
-Ты, наверное, думаешь обо мне, что я вот такая, плохая, морочу тебе голову,- она строго посмотрела в его сторону.
-Нет, нет,- замахал руками Башкин.
Ольга с облегчением вздохнула:
-Если ты еще думаешь, что я та девочка в зеленом платье, то ты ошибаешься. Я, возможно, ею была, когда-то (она подчеркнула таинственное «когда-то»). Но ты опоздал! Ты опоздал на пять лет.
-Да, конечно, - согласился Башкин, пропустив мимо ушей ее слова, не потому, что ему было неинтересно, что произошло с ней тогда, а потому, что он пока что был уверен, что она все же милая и что эти «пять лет» к ней неприменимы.
-У тебя сильно болит голова?- озабочено посмотрела на Башкина Ольга.
-Да.
-Мы можем с тобою встречаться,- начала она, чтобы успокоить его.
Он посмотрел на Ольгу. В его глазах вспыхнула радостная надежда.
-Но не больше…- торопливо закончила она.
Когда она это говорила, то была серьезной, как учительница, и тут вдруг оживилась:
-Встречи с тобою идут мне на пользу: я больше внимания уделяю своей внешности: ношу красивую одежду, - она посмотрела на себя сверху вниз и смутилась, - чаще крашусь.
-Ты красишься? Никогда не сказал бы, что ты красишься.
-Просто, я не злоупотребляю красками, как некоторые, у которых тушь с ресниц сыплется на щеки.
-Да?
-Да! Вот, посмотри,- Ольга приблизила к нему душистое лицо так близко, что он различал мягкий пушок на нежных, как кожица персика, щечках.
Она выпучила глаза, демонстрируя длинные черные ресницы, но Башкин не смотрел на них. Тогда Ольга, чтобы все-таки обратить его внимание на веки, украшенные мягкими подкрашенными черной тушью перышками, начала смешно водить глазами. Башкин прыснул от смеха. Ольга последовала его примеру Они оба смеялись. Затем они притихли. Башкин с замиранием сердца ждал, что будет и уже торжествовал, предчувствуя удачу.
Теперь, как в то воскресенье, Ольга, видно, почувствовала, что из робкого воздыхателя он вновь готов превратиться в смелого любовника. Только так можно объяснить, почему вновь переменилось ее настроение. Она вдруг вскрикнула: «Ой! Мои туфли. Они совсем запылились. Это ты виноват».
Самодовольство, как волной, смыло с его лица. Башкин растерялся, он не знал, что сказать. Если она говорит, что он виноват, значит виноват.
-Единственные туфли – и что с ними сделалось.
-Но это не единственные твои туфли, - заметил Башкин.
-Какая разница! Я так их долго кремила.
-Разве их кремят?
-Конечно. Ты меня удивляешь. Ты не знаешь самых простых вещей.
-Я думал, что женщины туфли не чистят кремом.
-Ты думал… А чем же?
-Да, действительно. Чем же? Извини,- начал оправдываться он.
-Ты виноват.
-Виноват.
-Это ты привел меня в эту пустыню.
Башкин посмотрел по сторонам: действительно, пустыня. Они не заметили, как оказались за городом на кукурузном поле. Две колеи, наполненные грязной жижей, виляя, терялись в зелено-желтой массе увядших стеблей и зубастых кукурузных початков. На горизонте перились розовые облака. Был вечер.
-Уже поздно. Нам пора возвращаться.- И без всякого перехода она добавила,- в институте уже знают о наших встречах.
-Откуда?
-Нас видели вместе в кинотеатре.
-Ну и что? Пусть знают.
-Вчера Москвина отвела меня в сторону, чтоб нас никто не слышал, и сказала, что она рада, что я поняла тебя.
-Что ты ей ответила?
-Что я могла ответить? Что она ошибается? Что я тебя не понимаю?
Через три минуты, когда они прошли шагов сто, она опять заговорила о нем:
-Ты ходишь прямыми улицами.
-Ты ведь тоже.
-Я хожу, потому что ты меня по ним водишь. А вообще-то я люблю кривенькие улочки, переулки, мосты через узкие каналы. Ты, как Ипполит Терентьев, выходишь стрелять против солнца. Нет, даже не так, ты стреляешь прямо в солнце, как будто ты принц огня.
-Что это значит?
-Это значит, что он, глупенький, стреляет против солнца,- перебила его Ольга.
-Как это?
-А вот так.- Она нахмурилась и добавила грубо,- Мне не нужен принц огня.
-Тогда мне не нужна ты.
-Кто же тебе нужен?- вспыхнув, полюбопытствовала она.
-Неопытная девочка,- он подчеркнул «неопытная».
Ольга, конечно, поняла, что он имеет ввиду.
-Ах, вот как! Ты хоть понимаешь, что оскорбил меня, мое,- она не сразу нашла нужное слово,- мое женское достоинство?
-Понимаю,- как-то сразу сник Башкин.
«Не надо было так говорить»,- сокрушался Башкин, воображая, каким должно быть выражение ее лица.
Но, как это часто бывает, сделав одну глупость, он решил идти до конца и поэтому спросил ее:
-Ты, наверно, считаешь, что любовь жива, пока юноша и девушка не переступили границы недозволенного?
Открытый рот и брови, сдвинутые к переносице, исказили прекрасное лицо Ольги в презрительной гримаске:
-О чем ты?
Он боялся поднять глаза. Что это на него нашло? Он только что предостерег себя от следующей ошибки и совершил ее. Теперь Ольга точно прогонит его. Так ему и надо. Она хорошая, милая, а он глупый мальчишка, который не умеет себя вести с женщинами: или молчит, как будто в рот воды набрал, или надоедает ей, излагая нудные теории.
-Не смеши. О чем ты говоришь? Все дозволено и именно в том, что дозволено, прелесть жизни. Иначе жизнь была бы скучной. Где ты это вычитал?
-Одна учительница рассказывала.
-Молодая?
-Немолодая.
-Старая?
-Не так, чтобы старая, но и не молодая. Ей тридцать шесть.
-Так говорят, когда хотят заполучить мужчину.
-Ну, она не хотела меня заполучить.
-Лучше б она заполучила, - вздохнула Ольга и замолчала.
Башкин тоже молчал.
Листья кленов падали тихо, почти неслышно, как бы из страха нарушить неловкое молчание, которое хранили маленькая учительница и учитель, ступающие, медленно и бесшумно, по ковровым дорожкам под сводами янтарного парка.
«О чем она думает?- спрашивал себя Башкин. - Ведь она думает. Наверное, о чем-то красивом. Женщины всегда думают о красивом».
-О чем ты думаешь?- спросил Ольгу Башкин.
-Ни о чем,- вздрогнула Ольга.
Она сказала «ни о чем» и солгала, потому что она думала о нем. Башкин знал, что она солгала, но не придал этому факту значения.
Мы принимаем женскую ложь, как подарок, как дар судьбы, восхищаясь ею: «Она притворяется, но как!»
-Хочешь такую девочку?- спросил он Ольгу, рассматривая маму с дочкой, которые шли впереди них. Это была молодая женщина в коричневых туфлях на высоком каблуке с узким хлястиком, который, обхватывал ногу чуть выше стопы. Левая рука была в кармане светлого плаща, правой она держала девочку двух с лишним лет в шерстяном платьице.
-Хочу.
-Ты могла бы иметь такого же ребенка.
-Не от тебя ли? Как ты не понимаешь, я не подхожу тебе. Тебе нужна другая,- как бы продолжая прежний разговор о женитьбе, сказала она.
«Та женщина красивее Ольги», - подумал Башкин. И опять он с отвращением наблюдал, как в нем помимо его воли, независимо от него росло сознание постыдного превосходства над Ольгой. Он смотрел вперед, прямо перед собой. Губы улыбались. Глаза близоруко прищурены. Худое бритое лицо становилось похожим на мышиную мордочку.
Он не видел, что на него смотрит Ольга. Взгляд у нее сосредоточенный. Она приняла решение и готова была сообщить ему о нем, но медлила, выжидая удобного случая.
Они вышли из парка – деревья шептались за их спинами. Узкая асфальтированная дорожка, которая, огибая 11-ю школу, текла между кирпичных пятиэтажек и впадала в базар, вынесла их на улицу, где жила Ольга.
Кто-то выкрикнул у них за спиной: «Шлюха!».
-Я не считаю себя такой, - сказала Ольга.
Башкин кивнул головой.
-С одним я справлюсь, а с тремя, наверное, не смогу, - продолжила она, заглядывая Башкину в лицо.
Они расстались возле ее дома. Это был двухэтажный дом с крохотным двориком за деревянным забором. Во дворе стояло несколько гаражей. Еще сохранилась старая брусчатка. Между камнями рос спорыш. Башкин подал ей на прощание руку, что развеселило Ольгу.
-За руку прощаются мужчины, - сделала она ему замечание.
-А я мужчина, - нашелся, что сказать Башкин.
-Ха-ха! Но я - женщина, - рассмеялась Ольга.
Когда Башкин подходил к старому общежитию пединститута, которое еще стояло на углу бульвара и улицы, по которой он шел, он вдруг остановился и, обернувшись назад, произнес: "Это о ней. Я не понял, что о ней".