Отрывок из романа "Камни Иудеи"
Иерусалим 15 число месяц ав 3827 год (август 66 год н.э)
Северо-восточный ветер гнал прочь клубы дыма над разорённой крепостью. Поруганная, преданная огню дымилась Антония. "Четырьмя громадами" евреи почти одновременно в разных местах приступали к штурму твердынь дворца Ирода, вызывая у римлян чувство беспомощности. Многие ещё надеялись на Цестия Галла, который, как неделю должен был выступить из Антиохии…
Иерусалим средина месяца элул 3827 год (сентябрь 66 год н.э)
Спрессованные временем твёрдые меловые породы постепенно сменялись прослойками мягкого известняка, что облегчало продвижение работ. Массивная железная пластина, насаженная на деревянную рукоять, встречая мелкие камни, с глухим стуком безжалостно выдирала их со своего пути. Натруженные крестьянские руки ещё не чувствовали усталости, когда сзади раздался резкий голос:
— Эй, как тебя там? Авесса? Угомонись, не хватало, чтобы ты улёгся посреди прохода.
Более молодые руки выхватили орудие. Этот Гидеон, назначенный старшим, суетился больше всех, хотя проходка его была чуть более двух коротких локтей за один раз. Авесса усмехнулся, попробовал бы тот провести в поле весь день, а вечером после необременительного ужина вырыть пару - тройку ям под посадку плодовых деревьев. Сидя на корточках в небольшом углублении в стене узкого лаза, спрашивал себя, неужели в этом сейчас заключается его предназначение? Недели две назад старший брат едва упросил его в сопровождении племянника. Потребовалось тайно переправить в Иерусалим скопленное оружие, а об остальных делах ему лучше не знать. Авесса, не отличавшийся особой пытливостью, согласился, к тому же и дел в поле поубавилось.
В тусклом свете, теплившемся в черепице, он заметил, как проявились и потекли струйки пота по спине юноши. Непривычные к земле руки всё чаще направляли остриё турии не туда куда следовало, замедляя проходку. Крестьянин улыбнулся, потрудился бы юнец над намывами краснозёма на покатых склонах благословенной Галилеи. Не утерпел, подполз, пальцем указал откуда вести новый сруб. Тот обернулся, но вместо слов благодарности удивлённый Авесса услышал грубые поношения:
— Это ты что ли из Галилеи притащился? Так оставался бы там, знающий, и продолжал бы потчевать хлебом язычников, если на большее ума не хватает. Мы здесь жизни отдаём, а вы, предатели, лучшее зерно скармливаете врагам.
— Что там зерно с виноградными винами, эти трусливые клятвопреступники весь безызъянный скот гонят в Акко да Антиохию, а то, что доходит до Кесарии, грузят на римские корабли, — раздался позади недобрый голос.
Авесса оглянулся, на него озлоблённо уставились два горящих глаза из густо заросшего лица, а торчащий посредине длинный нос под белой окровавленной повязкой на лбу, в полумраке лаза делал его больше похожим на хищную птицу, требующую очередной глоток свежей крови.
— Менахем только что передал, царь Агриппа, будь он трижды проклят, ведёт сюда Цестия, да ещё указывает ему "хлебные" пути. Уж не ты ли, набравший воды в рот, один из его многочисленных ищеек?! — закричал он на онемевшего от неожиданности, полуобнажённого, перепачканного землёй галилеянина.
В это время к тому подскочил небольшого роста человек и что-то шепнул на ухо. Кривое лезвие сики чернобородого выскользнуло из-за пояса:
— Так ты здесь не один?! — прорычал он, — Где твой подельщик?!
Последняя вереница корзин с землёй освободила узкий вход, уступая место главным завершателям. Дождались своей очерёдности и Евер с Техилой, с коим познакомили его сразу по прибытию в Иерусалим. Они не преодолели и трети пути, толкая перед собой связку сухих поленьев, когда услышали глухие, отдалённые ходом выкрики. Но не время было племяннику знать, что где-то там в непроглядной отчаянности исходила рделым потоком "душа тела" из распоротого дядиного черева. Умер в страдании несчастный Авесса. Дабы тело "лазутчика" не путалось под ногами, запихали его в то же углубление, где он отдыхал до своего последнего часа.
Подносчики дров подползли в то время, когда учинатели лаза заканчивали работу, расширяя подземный ход до разумных пределов. По расчётам Уззиэля они находились под фундаментом одной из башен. Для конечного завершения обнажённый низ мины наскоро укрепили дополнительными стойками, а едва выгребли оставшийся грунт, как подоспело топливо. Пламя светильника лизнуло сухую веточку, та податливо вспыхнула. И вот уже полетели во все стороны искры, запылало под днищем, занялось пожарищем. Уззиэль, покидавший выход последним, насилу дождался у дыры, как затрещали, громко защёлкали, сломленные жаром и непомерной тяжестью древесные устои. Вскричал Нахору весело:
— Слышишь, так сгорают "дрова ярма" на месте заклания? То зачался наш Праздник ношения дров! А самонадеянный Элеазар бен Ханания всё твердит, что без съестных припасов язычники и недели не протянут. Да Владыка не отпустит им и дня! — он встал с колен, — Заждался наш Менахем, сейчас башня рухнет и мы до; смерти набьём их животы свининой, пусть напоследок вспомнят, как на корабельных верфях пихали её во рты кесарийским евреям.
— От рук Флора у меня там вся семья сестры погибла, — ещё более затвердело лицо Нахора, — Всего-то на пару ступней сдвинулась тень, как успели убить свыше двадцати тысяч еврейских душ. Идём скорее, мочи нет ждать!
Дрогнули венцы замка, вызывая восторженные крики наседавших. Самые порывистые прижимались ближе к стенам, рассчитывая первыми ворваться в залы Иродова дворца. Знающие люди рассказывали, что помещений там великое множество и так велики они, что сотни гостей умещались для сна без всякой стеснённости.
Но не спешило сдаваться величественное творение, слишком медленно, как казалось всем, кренилась лишь малая стенная башня. Но вот не удержались, посыпались сверху, загрохотали громом Божием по земле массивные кубы. Гигантскими клубами взвилась пыль и сединой грязно-белой оседала по каменным глыбам. Но что это?! Возмущённые вопли вырвались из тысячей глоток, уже торжествовавших победу. За выломанным участком стены цитадели поражённым взглядам явилась вновь возведённая, не менее внушительная преграда.
Нахор пошатнулся от сильного тычка в спину. Яростный голос ударил в уши:
— Чего застыл?! Веди людей в боковые проходы, никто из язычников не должен уйти!
— Постой, Менахем, — вмешался бен Яир, — не время убивать всех без разбора, пусть те из царских солдат, что попросят свободного отступления, уходят. Люди должны убедиться, что мы евреев щадим, это и нам прибавит сторонников.
— Пёс с ними! — взревел недовольный Галилеянин, — Пусть пока так. Где Уззиэль?!
Но зоркие глаза уже заметили вожака во главе большой группы иерусалимских сикариев, что с ожесточением вклинивалась в отступающие ряды противника. Обнажив оружие, Менахем с племянником ринулись в ту сторону.
Вид неисчислимой массы мятежников, с воем рвущихся меж стыками стен, и у бывалых воинов вызывал чувство отчаяния. При любых маневрах, точно крепкое вино, легионеров "разбавляли" вездесущие варвары. Чудовищная плотность сражающихся не позволяла центуриону второй когорты ни подать сигнал закрыться в обороне, ни перейти в атаку. О, сестры-богини, прядущие нити человеческих судеб, витиеваты и мглисты ваши поступки! Точно умопомрачение берсерков овладело евреями - отбросив примитивные щиты, они гибли десятками, не считаясь с собственными потерями.
— О, Optimus Maximus! Подобного безумия я не видел и у племён в Герцинских лес…
Массивный камень, пущенный рукой галилеянина, прервал мысль Menenia. Смертельно раненому центуриону уже не дозволено было слышать позорных призывов осаждённых о свободном отступлении…
Так семнадцатого числа месяца элул, в святую субботу Господня зачинался новый день, давший "бесповоротный повод войне". День, ставший для повстанцев Днём очищения Иерусалима от римлян и обернувшийся "началом их собственной гибели".
* * *
2000 - 2012 гг. Израиль - Канада.