Тёмным, сутулым вечером мы зашли в номер, и, измотанные и обессиленные дорогой, повалились в кровати, будто в стога сена, едва смоченные горячей душевой водой. Комната была невелика, и уютна. В маленькие окошки было видно только двор гостиницы, освещённый несколькими фонарями.
Кажется, только пару минут спустя наступило утро. Серый и пасмурный свет пополз через реденький тюль по моей кровати и лицу. Размявшись, я встал и оделся и отправился наружу, выкурить сигарету. Ни до этого дня, ни после я не припомню такой радости тишины в своей голове. Кроме редкого шелеста мокрой дымки низкого английского дождя не было слышно почти ничего. С усилием я разобрал реку, какие-то деревенские шумы, чиркнул кремнем своей зажигалки и поднял наконец голову, выпуская дым. И застолбенел. Наш маленький отельчик оказался стоящим в низине, между двух высоченных гряд холмов - с одной стороны была дорога, а за ней застланная бором зелёная стена, с другой - луг, и отрезанные от него милой и дерзкой горной речушкой бурые великаны, местами присыпанные белыми пушистыми точками пасущихся овец. Я бродил, хрустя гравием, и оглядывался под свинцовым куполом затянутого облаками неба, а в нём таял сразу выходящий изо рта сигаретный дым. В воздухе повисла свежесть влажной листвы. За изгородями толпился скот, а дальше, где человеческим почти не пахло, сгустились в небольшую кучку фазаньи курочки. Хотелось замереть, засесть под навесом и смотреть-насматриваться пейзажем, так, чтобы, перенасытившись, отвернуться, а потом снова смотреть взахлёб, вдыхать его и растворяться.
На завтрак мы сели в крытой веранде, откуда весь вид тоже был совершенно зелёный. За стеклом на газоне у самой реки стояло дерево, а под ним - старая металлическая скамейка. Там, под маленьким обрывом, бурлила и клокотала шумная шальная река. Мы осмотрелись и направились до ближайшей таверны, по дороге вертя головами. Моя спутница улыбалась, когда я рассыпался в восторгах, нервно пытаясь описать всё видимое вокруг.
Дорога в холмы была размыта дождём. Мимо нас проходили велосипедисты, такие грязные, что невозможно было угадать цвета их железных коней. Затем на дороге оказался целый караван из машин, где они обмывались, как могли, дрожащие от холода, и делились эмоциями про свой странный и несвоевременный марафон. Так же браво, как мы, они сопротивлялись дождю, который, кажется, летел уже совершенно безумно вровень с землёй. От маленькой деревеньки вверх путь лежал мимо реки, которая, шумно ударяясь в камни, неслась вниз, под гору. Мы совсем вымокли, насквозь, но когда, наконец, деревня, велосипедисты и поля остались далеко позади и где-то внизу, старания стали окупаться с троицей. Мы зашли в бор.
Высоченные деревья обступили тропинку. Их тёмные стволы и яркие изумрудные кроны, вперемешку из игл и листьев, почти не пускали к нам никакого света, даже той серебряной дымки, что пробиралась через тугие тучи. Мы шли, переглядываясь, и молчали, завороженные шумом ветра, в тяжелых складках леса. Мы улыбались во всю мочь, предвещая картину, которая ждала в конце тропы, и не прогадали. Стоило оказаться на вырубке, и все старания стали тут же оправданы. С вершины открывался почти невероятный, небывалый вид. В пропасти, зиявшей под нами, было видно и тоненькую змейку дороги, и крошечные домики. Даже речка, которая взбудоражила меня своим шумом, и чудесным галечным бережком, поблёскивала там, крутясь в узилище зелёной расщелины. Но впереди, куда только достигал глаз, были холмы - прекрасные карие-зеленые холмы, усаженные зеленью и слегка инкрустированные белёсым камнем. Ветер согнул толстые дубы почти пополам. Я силился сделать фотографии, одновременно капюшоном прикрывая камеру, чтобы не утопить её в плотном облаке дождя. Моя спутница - невысокая и изящная - одновременно восторженно и напуганно повизгивала от порывов дождя. Она, как и я, очарованная невиданной силой земли, которая нам открылась, во все глаза пыталась ухватить величественную зелёную картину.
Почти бесчувственные, хлюпая водой, собравшейся в непромокаемой обуви, мы пришли в гостиницу. Затем был какой-то очень плотный и сытный ужин, немного виски, чтобы согреться. Говорить почти не было сил, столько всего случилось и было увидено. Оставшиеся в темноте отеля, мы лежали немного вместе, горячее тело к горячему телу, и дышали друг другу в руки, в плечи, в грудь, тяжело, будто бы не гуляли, а бежали марафон весь день. Запах хвои, запах дерева половой доски, кофейный запах, и свежего постельного белья, запах тела и волос - всё вместе смешалось в голове сладким коктейлем. Нежное маленькое тело её, и моё, грубое и угловатое, вдвоём погрузились во тьму ночного забытья. Никогда прежде, и после, не доводилось мне почувствовать столько всего за один короткий день, столько восторга, страха и радости, столько нежности и силы одновременно. Нежности и силы - это, пожалуй, главное. Бурные реки, та, и другие, унесли от меня почти всё, что у меня было тогда, на холмах северного Уэльса, но одной такой памяти достаточно, чтобы сделать меня истинно счастливым.