Не прошло и трёх лет после желанной для Лёвушки свадьбы, как он заметил, что у Ларисы, его супруги, голубоглазой с соблазнительными ямочками на щёчках дамочки, появилось в лице что-то печально-скорбное. Время от времени её крошечный в виде бабочки рот странно сжимался, и нижняя губа начинала подрагивать.
Недавно, подходя с Ларисой к подъезду дома, где она жила с родителями до бракосочетания с Лёвушкой, он заметил двух амбалов, стоявших неподалёку.
- Поспешила, - бросил один из них и, Лёвушка, скосив глаза на жену, заметил, что она нахмурилась и покраснела.
“Неужели жалеет?”.
Он не знал, что Лариса, прежде чем принять его предложение, как некогда гоголевская Агафья Тихоновна, долго примеряла на себя женихов и только её маменька, застав дочь за этим занятием, утвердила кандидатуру:
- Конечно, Лёвушка. Если уж он тебе не жених, то не знаю, что тебе надобно.
Лёвушка действительно выглядел самым достойным. Во-первых, в его уме сомневаться не приходилось: кандидат медицинских наук, писал докторскую, во- вторых, его московские, в четвертом поколении, корни, просто зашкаливали, в третьих, рост метр восемьдесят, бледное, в обрамлении чёрных вьющихся волос, лицо, и, главное, его любовь. Но, увы, ему не хватало брутальности. Он это чувствовал и страдал.
Стараясь компенсировать недостаток, делал всё возможное и невозможное. Например, подавал Ларисе кофе в постель, дарил милые безделушки и даже предоставлял ей относительную свободу. Ларисе разрешалось время от времени пойти с подружками в консерваторию, иногда театр, брать уроки вокала и бальных танцев. Но, как казалось Лёвушке, если кто-то из её подружек выходил замуж за спортсмена - завидовала. И он всё думал и думал, чем бы порадовать жёнушку… К годовщине свадьбы он решил преподнести ей тур в Италию.
Каково же было его удивление, когда Лариса, проявив неожиданную решительность, заявила:
- Нет, мы поедем на Соловки!
И Лёвушка тут же купил семейный чемодан на колёсиках и билеты на поезд…
В вагоне, скомкав и утянув за собой расстеленный в коридоре ковёр, с трудом втащил чемодан в купе, безуспешно попытался сначала запихнуть его в ящик под диваном, потом взгромоздить на полку для багажа. Лариса, стоя в дверях, нервно мяла лямку рюкзачка из светло-бежевой натуральной кожи и вежливо извинялась перед пассажирами, которым загораживала проход. “Нет, не орёл, - c сожалением отмечала она” …
Так началось их путешествие. Но потом по мере того, как подмосковный пейзаж сменился на карельский, у Ларисы, прильнувшей к окну, глаза радостно заблестели: она любовалась подступавшим к поезду лесам, могучим, вздувавшимся от силы воды рекам, валунами, разбросанных великанами. Лёвушка, стоя рядом, с наслаждением выхватывал из мелькавших названий станций те, которые были написаны по-карельски, и это почему-то его очень радовало и веселило.
Когда же катерок, подхвативший их в Кеми, понёс по Белому морю, переливающемуся жемчужными блёстками, стояли на палубе, крепко держась за леера.
Трудно сказать, как бы прошло их бумажное путешествие, если бы не повстречали они другую пару, уже обременённую чадом лет двенадцати. Это случилось на Заяцком острове, когда экскурсия закончилась и туристы, прохаживаясь по берегу моря, пытались вернуться от исторических ракурсов в современную действительность. Негромко переговариваясь и предвкушая обед и отдых, они утомлённо всматривались в морские просторы и ожидали, когда же со стороны бухты Благополучия появится катер.
Но тут с противоположной стороны, играя сначала белым мазком, потом парусом, появилась лодка. Чуть позже различили головы. Когда судно причалило, увидели троих: мужчину, женщину и девочку лет двенадцати. Загорелые, жилистые, под стать друг другу. Лариса тут же уцепилась взглядом за мужика. Лёвушка, заметив восторг, с которым Лариса смотрела на мужчину, сжался, посмурнел… Сняв спасательные жилеты, яхтсмены вышли на берег. Их фигуры, бронзовый загар, лёгкая походка вызвали интерес у экскурсантов. Казалось, что это люди какой-то другой цивилизации. Красивые, приветливые, улыбающиеся. Лариса онемела. Лёвушка обратил внимание, что и мужчина выделил его жену из толпы и бросает на неё восхищённые взгляды.
Укрепив лодку на берегу и о чём-то переговорив со смотрителем на причале, семейство отправилось вглубь острова. Мужчина всё время оглядывался.
- Как голова не оторвётся”, - негодовал про себя Лёвушка, досадуя на задерживающийся катер… Не прибыл катер и тогда, когда троица, очевидно познакомившись с достопримечательностями острова, вернулась к лодке. И опять те же взгляды…
Неожиданно мужчина резкими шагами приблизился к лодке. Женщина, очевидно его жена, изогнув лёгкий стан, достала что-то из-под сиденья и передала мужчине. Тот, развернувшись, подбежал к Ларисе. Несколько секунд он и она, не шевелясь, стояли друг перед другом. Любуясь мужем, женщина с восторгом следила за тем, какое неотразимое впечатление произвёл он на златокудрую красавицу.
“Глаза в глаза”, - сжимая кулаки, отметил Лёвушка.
Он увидел, как мужчина сунул что-то его жене в руки, большое, тяжёлое, ярко-переливающееся на солнечном свете. Это что-то тут же юркнуло в большой, затрепетавший, пакет.
“Что, что он тебе дал?” - хотелось закричать Лёвушке, вырвать это что-то из рук жены, но лишь смотрел на Ларису каким-то новым, изучающим взглядом. Его удивило, что женщина-яхтсмен выглядит вполне дружелюбно, не высказывает неудовольствия поведением мужа, будто даже одобряет его…
- Девушка, - крикнула она со смехом, - давайте к нам, у нас место свободное есть!
И Лёвушка испугался, а вдруг… Взглянул на жену…
Оттолкнув нос яхты, мужчина прыгнул на борт, бросил команду. “Есть отдать концы”, - ответила женщина.
Неожиданно для себя Лёвушка, восхищённо глядя на отходящую лодку, ни к кому не обращаясь произнёс:
- Хотел бы я, чтоб моя жена была у меня матросом!
И тут же услыхал, как ему показалось едкое и обидное, брошенное ему как упрёк:
- Для этого нужно, чтоб муж был капитаном!”
Ох, как застряла эта фраза в Лёвушкиной голове, как она там крутилась, не давая ему покоя весь остаток дня, ночь и даже то утро, когда вышли с другими туристами в поход по озёрам и каналам… Как бы ему хотелось стать капитаном…
А что же Лариса? Вчера, сразу же после экскурсии на Заяцкий остров, едва перешагнула порог ресторана, направилась на кухню, где передала пакет, в котором покачивалась уснувшая рыбина, повару. На удивление быстро блюдо, украшенное свежей зеленью, поплыло в ловких руках официанта над головами экскурсантов. Лариса положила кусок рыбы Лёвушке, кусок себе. Остальное – попутчикам. Ела с удовольствием, смакуя. Уговорила и Лёвушку отведать, он сначала отказывался и сердился, указав жене на нескромное поведение.
- Не понимаю, что ты в нём нашла.
Но свой кусок съел и … простил…
В одной лодке с ними оказалась пожилая дама лет шестидесяти, путешествовавшая в одиночестве. Её Лёвушка устроил на корме.
Ларису посадил на нос, лицом к себе, сам - посередине, приладив обычные вёсла в уключины, и, положив рядом с собой, короткое. Сначала шли по озеру. Лариса витала среди облаков, нагибаясь, ловила воду, млела от тёплой воды и солнца. Её ланиты порозовели, перси колыхались в такт лёгкому движению лодки. Однако вскоре подул встречный ветер и войти в канал оказалось ни так-то легко, лодку всё время сносило, Лёвушка то грёб обеими вёслами, то осторожно подгребал малым. Его ничтожный детский опыт гребца в столичном пруду Екатерининского парка, тут не пригодился. Рассчитывать на женщин не мог, значит – сам. После нескольких неудачных попыток вошёл в узкую протоку, с древних времён выложенную валунами и, переместившись на нос, Ларису в центр, упершись ногами в днище, повёл лодку. Но как же медленно она двигалась. Повернувшись, чтобы проверить своих пассажирок, заметил входившие в канал лодки. Теперь от Лёвы зависело их успешное продвижение вперёд. Проход же становился всё уже и уже. Пришлось встать на колени и отталкивать лодку то от одного берега, то от другого. Иногда и Лариса пыталась помочь ему, тогда он покрикивал на неё, давая указания. С облегчением вздохнули, когда вышли в озеро. Лариса гладила поверхность воды, время от времени касаясь плотных листьев кувшинок, мечтательно глядя на чаек, круживших над озером. Теперь Лёва, поменявшись с Ларисой местами, сидел на центральной скамейке и, стараясь не опускать глубоко вёсла, грёб, внимательно вглядываясь в расставленные на берегу жёлтые стрелки.
Пожилая дама временами напоминала о себе, рассказывая о внучке, которая уже три года, как замужем, а детей-то всё нет. Лёва, сжимая вёсла так, что у него белели кончики пальцев, тут же находил в прибрежных зарослях то белку, то лису и шептал пассажиркам:
- Смотрите, смотрите!
И те замирали на мгновенье, а затем беззвучно ахали.
Огибая небольшой островок, кругляшом выступающим из-под воды, Лёва заметил, что, отвлекаясь от гребли, он нарушает ритм, движения становятся более хаотичными, лодка сбивается с курса, и лодки, шедшие за ними, перегоняют их и уходят в очередную протоку. Солнце же, ярко светившее во время их путешествия, поблёкло и уже не переливалось в воде блёстками. Сначала его размазало марево, потом оно скрылось за поднимающейся из-за моря тёмно-фиолетовой полосой.
По озеру пошла крупная рябь. Ветер, похожий на гул, насторожил. Съёжившись, женщины накинули на плечи ветровки. Лёва никак не мог решить: продолжать ли движение по воде или причалить к берегу. Оглядывался по сторонам, ища подсказки от лодочников, шедших их же маршрутом, но лодок на озере не наблюдалось. Тёмная полоса, обернувшаяся гигантской иссиня-чёрной птицей, закрыла небо. Махни она сейчас крыльями и не останется ни лодки, ни их самих.
- Подгребай! – крикнул Лёва, передавая жене короткое весло и Лариса, стараясь попадать в такт с его движениями, отталкивала от себя воду.
- Раз, два, раз, два, - командовал Лёва, ощущая прилив сил и радости. Подплыв к берегу, взглянули на небо. Туча, разорвавшись на части, уходила куда-то вдаль, и между её ошмётками проглядывало солнце.
- На Анзер пошла, - тоном знатока сказал Лёва, готовясь оттолкнуть лодку от берега…
Но услыхал:
-Лёв, передохнуть бы. Голова кружится.
И Лёва подал руку Ларисе, потом пожилой женщине, перешагнул через борт, привязал лодку. Земля уходила из-под ног, шатало.
Вдруг слабое Ларисино “Ах!” Удивлённый взгляд на Лёвушку.
- Лёва, нога. Очень-очень больно. Ступить не могу.
- Садись вот сюда, на этот пень. Ногу вытяни, так, на меня, пошевели пальцами, теперь пальчики к себе. Так, так. Пяточку ко мне.
Лёва, работавший когда-то фельдшером, определил сразу.
— Это у тебя растяжение. Как умудрилась?
Снял футболку, скрутил в жгут, уверенными движениями забинтовал лодыжку.
Опираясь на плечи мужа и пожилой дамы, Лариса доплелась до лодки…
От пристани до гостиницы Ларису нес Лёвушка. Время от времени ему помогала пожилая пассажирка, и тогда Лариса, держась за неё, нескладно прыгала, а дама с каким-то тайным удовольствием бубнила “и от мыши бывает добро”.
В номере Лёвушка уложил Ларису в постель, перебинтовав при этом добытым где-то эластичным бинтом, и, устроившись рядом мурлыкал
что-то нежное и утешительное.
Спустя несколько дней ковыляли к причалу и, прощаясь с бухтой Благополучия, махали монастырю, скитам, озёрам и пожилой даме, провожавшей их.
За бортом плескалось море, в нём, играя чешуёй, мелькали рыбы, попрошайничали любопытные бельки, ловя взгляды людей доверчивыми детскими глазами. Скандалили чайки! Время от времени катер обгонял яхты, шедшие по морю, и пассажиры приветствовали друг друга, поднимая руки и, разгоняя ими воздух.
Лариса, которую Лёвушка усадил на корме и укутал тёплым пуховым платком, поглядывая на мужа, нет-нет что-то шептала. За надсадным рёвом мотора он не мог разобрать слов, но ему слышалось “Мой капитан” , он не видел ни чаек, ни яхт, ни морских просторов с разбросанными по ним островами - ничего кроме голубых глаз, отражающих солнечные блики, ямочек на щеках и маленького треугольного рта с чуть дрожащими губами.