Моя несостоявшаяся жизнь приснилась мне во сне. Я увидел этот сон, когда мне было почти 57 лет.
Когда я был ребёнком, меня никто не воспитывал. Я делал, что хотел: читал, мечтал, играл – и совсем не работал, не готовился к взрослой жизни. Я был эгоистичным и слабым, вырос без отца. Меня никто не любил. Никто никогда не пытался объяснить мне, что главное в жизни, к чему нужно стремиться, каковы мои обязанности по отношению к близким людям.
Решающий момент моей жизни наступил, когда мне было 25 лет.
С тех пор прошло 32 года. Жизнь кончается. Моя мама умерла. Мой лучший друг Миша умер. Моя любимая, Лена, прожила все эти годы одна. Я чувствую себя стариком, бесконечно усталым, измученным, мне не к чему больше стремиться.
И вдруг я увидел этот сон. Я увидел свою жизнь, но не ту, которая была на самом деле, хотя её не должно было быть, а ту, которая должна была быть, хотя её на самом деле не было.
Эту жизнь я прожил бы, если бы вырос в счастливой полной семье, был к своим 25 годам взрослым уравновешенным человеком, если бы меня воспитали, я понимал, что важнее всего в жизни, умел бы уже тогда планировать её всю, до старости. Если бы я был просто нормальным человеком, нормальным взрослым мужчиной.
Моя любимая, Лена, крайне ранима и дурно воспитана. Вернее, её совсем никто не воспитывал. Мама её страшно баловала. Лена привыкла к тому, что её близкий человек – тот, кто существует исключительно для её удовольствия.
Мы любили друг друга, и до свадьбы у нас всё было хорошо. Но когда Лена переехала к нам, она почувствовала себя некомфортно. Моя мама – её бывший классный руководитель. Я, её сын, был её единственным близким человеком. Она ревновала меня. Она была сильная, волевая, с прекрасным чувством такта. Она явно не показывала, что ревнует. Но не давала Лене ничего делать на кухне. В общении с ней Лена чувствовала себя скованно: мешало привычное уважение. Я, увлечённый творческий человек, первый год работая в школе, ушёл с головой в свою работу, и Лена почувствовала себя брошенной.
И сбежала к своей маме.
Тогда я понял, что допустил какие-то ошибки. Это моя мама, это моя жена, это мой сад, и я тут садовник. Никто, кроме меня, о них не позаботится.
Я понял, что сам виноват, что поведение Лены естественное, оно вытекает из её воспитания.
В конце декабря она позвонила: сказала, что придёт к нам с подругой встречать Новый год. Я согласился, хотя она не была дома уже очень давно: жила у мамы.
И вот Лена и Надя явились ко мне. Две весёлые девочки. Я пригласил их в комнату. Лена ни о чём не догадывалась. Я предложил ей сесть и сказал, что хочу поговорить с ней. Тон мой был серьёзным. Она удивилась.
Я спросил, зачем она разрушает нашу толком ещё не возникшую семью, почему ведёт себя как легкомысленная маленькая девочка. У нас жизнь впереди, это очень серьёзно. Нам нужно учиться жить вместе. У нас должны быть дети, мы должны уметь договариваться, помогать друг другу.
Как можно так? Разве муж существует для того, чтобы придти к нему повеселиться, встретить Новый год?
Лене не хотелось уступать, она напомнила, зачем они пришли. «Пожалуйста, можете веселиться, если вам весело. У меня сейчас настроение неподходящее».
Надя всё поняла и ушла. Мы ещё долго говорили с Леной.
С тех пор она больше не уходила, не предупредив меня, и мы стали обсуждать с ней всё, что её не устраивает, как сделать, чтобы она себя лучше чувствовала.
Я поговорил с мамой, сказал, что Лена тут не гость, она здесь живёт, и должна всё делать, что считает нужным.
И Лена перестала уходить.
Мой лучший друг Миша был ранимым, внутренне одиноким и эгоистичным человеком, при этом очень привязчивым, энергичным, самолюбивым, умным. Он чрезвычайно привязался к своей второй девушке, Радике. Но, видимо, именно эта сильнейшая привязанность, зависимость от неё привела к их разрыву. Она была инфантильная девочка и, почувствовав слабость Миши, видимо, стала вести себя неподобающе. Их разрыв оказался для него крайне болезненным.
А потом он женился, на Ленуцэ. Вскоре она забеременела, но он быстро охладел к жене. Это было всего лишь увлечение: она интересная, хорошенькая, совсем юная. Но сердце его осталось с Радикой.
И Миша опустился. Он стал вялым, апатичным. Растолстел. Бросил любимую работу: он прирожденный педагог – сменив её на более хлебную, но неинтересную ему. Стал постоянно пропадать на даче.
Я всё это видел, меня это беспокоило.
Миша был очень привязан ко мне, но он страшно упрямый, привык никого не слушать, всё делать по-своему.
Но капля камень точит. Я решил поговорить с ним.
Как-то мы были у них в гостях. И я сказал ему:
- Ты разве не замечаешь, что стал другим? Ты как будто заснул. Тебе ничего не интересно. Посмотри: я работаю в школе, я простой учитель, но я иду на работу с радостью. А ведь ты способней, сильней меня, во всяком случае, раньше был таким. Тебе нужно проснуться, снова стать таким, каким ты был, какой ты есть на самом деле. Так жить нельзя.
С этого дня мы с ними всё делаем вместе. Мы бегаем по утрам: Миша, Лена, я, а потом и Ленуца. Вместе ходим в театры, на концерты. Постоянно бываем в гостях друг у друга. Миша возвращается в институт.
Проходят годы.
У Миши и Ленуцы двое детей. У нас с Леной тоже. Мы вместе построили дом: в одной половине живут они, в другой мы. Моя мама по-прежнему живёт с нами. Миша уже завкафедрой в институте. Я пишу книги и статьи. Лена открыла в городе свой дефектологический кабинет, стала сильным специалистом. Наши дети дружат, они всегда вместе.
Кризис, который мы преодолели в молодости, давно забыт. Наша жизнь, как река, ширится, растёт, становится всё полнее и счастливее. Мы любим друг друга. Мы счастливы в своих детях и в своей работе. И наши мамы счастливы рядом с нами.
Мы живём в родном городе. Мы неразрывны с ним, мы его часть.
Мы счастливые люди.
Такой сон я увидел. Почти в 57 лет.
На самом деле, когда Лена стала убегать, я страшно психовал, делал глупости, мы разошлись, потеряли друг друга на долгие 30 лет, а я любил её и навсегда остался один. Жизнь сломалась.
Миша совершенно равнодушно отнёсся к крушению моей жизни, к крушению моей семьи. И я страшно обиделся на него, и вместо того, чтобы помочь ему, бросил его, сказал, что не хочу больше с ним общаться.
И действительно не общался с ним больше. Он умер три недели назад, и я узнал о его смерти от чужих людей.
Моя мама прожила со мной все эти годы, страшно тяжёлые для неё. Я не умел о ней заботиться, кроме меня, у неё так и не было ни одного близкого человека. Я зачем-то увёз её из города, который она так любила. Её ученики даже не знали, где она.
Лена осталась одна на всю жизнь. Ленуца не была счастлива, потому что Миша не любил её.
Мы были не готовы к жизни. Я был к ней не готов. Я не понимал совсем простых вещей: что нельзя жить без родного города, без лучшего друга, без любимой – что нельзя жить только одной работой.
Разорвав все свои связи с миром: связь с Леной, с Мишей, с родным городом – я в конце концов потерял возможность и заниматься любимой работой.
Это было закономерно.
Я был слепым и безумным и не понимал самых простых вещей, не понимал подлинного смысла собственных поступков.
Поэтому погубил себя и принёс вред своим близким.
А что, если бы Лена, моя Лена, была взрослым человеком – уже тогда?
Разумеется, она бы не убегала. Она постаралась бы понять меня. Я был увлечённым творческим человеком, очень способным. Но и дурно воспитанным, инфантильным, эгоистичным. Однако я любил её, а она меня.
Она просто объяснила бы мне, что мы, наши отношения, - это тоже моё дело. Что нужно строить не только там, на работе, но и тут, у себя дома. Что внимание своё нужно распределять между домом и работой.
И я, любивший её, самокритичный, понял бы её и стал меняться.
А если бы Миша был готов к жизни в свои 25 лет? Конечно, он так в себе не запутался бы. Он любил бы Ленуцу, и она была бы счастлива с ним. И нам с Леной он бы помог: ведь он был свидетелем на нашей свадьбе, моим лучшим другом.
Он поговорил бы с Леной, он сказал бы ей: «Что ты делаешь? Зачем ты разрушаешь своё счастье?» Кто знает, может быть, этого было бы достаточно, чтобы нас спасти?
А если бы мама Лены была настоящей мамой: не только в биологическом, но и в человеческом смысле? Мать ведь даёт жизнь, а не отнимает её. Она заинтересована в том, чтобы её ребёнок научился жить без неё, самостоятельно. Разумеется, тогда она сказала бы Лене: "Что ты делаешь, дочка? Зачем ты разрушаешь своё счастье? Это твой самый близкий человек. Тебе жить с ним, долгие годы. Вы должны помогать друг другу, поддерживать друг друга. Иди и договаривайся с ним". На самом же деле её ничуть не смутило то, что рушится семья её единственного ребёнка. Потому что эгоистичным ребёнком была она сама.
А моя мама?
Никто не вёл себя разумно, по-человечески. Мы жили как в пустыне.
Детство, юность существуют не для гедонистических наслаждений, а для того, чтобы подготовиться к жизни. Да, детство не только подготовка к жизни, это и настоящая жизнь. Но настоящая жизнь человека – это развитие, это духовный труд и духовный рост. В любом возрасте.
Наше детство было напрасно потеряно: нас баловали, но не воспитали и не подготовили к жизни.
Вот почему мы проиграли игру своей жизни. Мы не были готовы к ней.
То, чего не должно было быть, случилось. А то, что обязательно должно было состояться, не состоялось.
Самое страшное в жизни – не то, что в ней было, а то, чего в ней не было – и никогда уже не будет.
Миша умер. Он никогда не был счастлив – и уже не будет. Он не состоялся как человек. А у него был огромный потенциал.
Ленуца была умной, одарённой девушкой, но и её жизнь сломалась.
Я и Лена – потеряли друг друга.
Мы все не стали такими, какими должны были стать.
А стали такими, какими не должны были стать.
Ненужное, лишнее оказалось реальным.
А нужное, необходимое так и не появилось.
Мы не можем ничего понять, не сравнивая. Если нет сравнения, нет понимания, потому что всё познаётся в сравнении.
Свои поступки, какими они были, нужно сравнить с теми поступками, какие должны быть.
Иначе ничего понять нельзя.
Но мы не умели даже этого.
Жизнь прошла.
Я увидел её во сне. Такой, какой она должна была быть.
На самом деле ничего этого не было и никогда уже не будет.
Это - страшнее всего.