Его принесли нам совсем ещё юным - с забавными чёрными угольками пуговок-глазок и серой лисьей остроносой мордашкой. Щенком ему разрешали спать вместе с комнатной псинкой на хозяйских подушках, где они - рыча и резвясь - крутились клубочком, стараясь мелкими зубками ухватить хвост друг друга. Но со временем он стал всё больше есть, больше гадить на пол, резко прибавив и в росте и в силе. И однажды хозяйке пришлось одеть на него ошейник. Сидя на цепи - пёс имел жалкий вид, скуля и бегая за каждым, кто ходил мимо - как бы прося извинения за провинность, из-за которой его лишили привелегии посещать хозяйский дом.
Время шло, щенок вырос в громогласную, игривую псину - молодая кровь бурлила в окрепших жилах, он бросался на каждого, кто приближался с лаской или с миской доброй похлёбки - чем очень злил мою мать: судя по всему, желающему скакать и закидывать лапы на спину псу совсем уже некому было дать благородное воспитание отважного рыцаря. Иногда, отвлекаясь от стремительного калейдоскопа житейских забот, я подходил к собаке, желая погладить мордашку - и видел - что уши его были разорваны в клочья а там, где был стянут ошейник - шерсть послезала, обнажив кровавые незаживающие язвы на коже шеи. Он униженно лизал мои руки - всё ещё не до конца осознавая, что его неволя - это уже навсегда. Приходя временами в какую-то глупую ярость - он - будучи молодой и сильной собакой - закручивал цепь, разгибая толстые стальные звенья, срывался и бежал выпучив налитые кровью зенки чёрных глазищ, насмерть пугая ребёнка и приводя в бледный ступор случайных посетителей нашего двора.
Однажды, проявив жалость - я спустил непокорного пса - побегать - и ушёл по своим неотложным делам. Когда я вернулся - я застал ледянящую душу картину: калитка была распахнута настежь, а в её проёме безвольным серым мешком лежала наша собака. Взгляд её глаз помутился а из распахнутой настежь пасти обильными комьями свисала слюна вперемешку с запёкшейся кровью. Дыхание пса было хриплым и слабым, он пронзительно жалко скулил, прижимая лапы под острую лохматую грудь. По всему было видно - кто-то войдя во двор увидел бегущую навстречу собаку и резко выскочил вон, оставив ворота открытыми. Глупая псина радостно выскочила на дорогу - где и была сбита одним из вечно спешащих на встречу с Богом водителей встречных машин.
Пёс был снова посажен на цепь. Иногда, ощущая вину - я подходил у нему - но он, отринув, жался к забору, нахмуренно глядя из-подо лба и затравленно злобно рыча. Очевидно - животное было далеко не так уж глупо - и возложило всю вину за случившееся на меня. Отношения наши были непоправимо испорчены, хотя я дал ему то, чего он желал - свободу...