«Кто я? Где я? Не помню, черт… Что… Что за странное чувство? Будто что-то маленькое, но юркое бегает у меня внутри. Больно… Очень… Нужно посмотреть…»
Бездомный перевернулся на спину и, задрав одежду, посмотрел на живот, по которому разливались ужасные жар и боль. Источником его неприятных ощущений был маленький бугорок. Был ли он раньше? Не помнит. Или же ему не позволяет вспомнить эта ужасная боль?
Нужно… Нужно избавиться от него. Вырезать, раздавить, уничтожить. От дикой боли он не мог нормально соображать, что дополнительно усугублялось большим количеством дешевого, явно паленого алкоголя, который он часто употреблял со своими соседями по «обители». И вот, грязные руки с желтыми толстыми ногтями, под которыми скопились комки грязи, покрывавшей пол старого подвала типичной старой пятиэтажки бородатых годов, в поисках чего-нибудь острого.
Под руку ничего не попадалось, кроме смятых окурков от дерьмовых папирос, разваливавшихся от сырости листов картона и… запылившихся бутылок из-под паленой водки. То, что нужно. Он взял бутылку за горлышко ослабевшими руками, и только с третьей или четвертой попытки ему удалось разбить её о металлическую опору труб, что служили ему основой для импровизированной кровати, состоявших из нескольких широких досок, прогнивших и покрытых плесенью, да не менее древнего матраса, служившего убежищем для полчищ различных ползающих тварей.
И вот, заветный острый осколок грязного стекла в ладони. Черными от грязи и пыли пальцами он кое-как прижал вторженца, который начал метаться под кожей, причиняя невыносимую боль, поймал-таки, захватив в своеобразную ловушку, образовав складку кожи.
Мгновение, и бритвено-острое лезвие «скальпеля» разрезает первые слои кожи. Кровь, насыщенно-красного цвета, начинает заполнять края раны, а затем переливаться через них, стекая по пальцам. Но порез получился недостаточно глубоким.
Трясущимися руками, он углубляет его. И теперь даже боль от ползания незванного гостя неспособна заглушить боль от пореза, который сделал он сам. И вот, кажется, все! Бездомный сжимает пальцы, пытаясь выдавить из раны того, кто причиняет ему столько боли, но в трясущихся пальцах и уже побелевших краях раны было пусто.
В панике, бродяга сильнее задирает выцветшую от времени майку неизвестно какого цвета выше, глазами ища, куда же подевался незваный гость его тела. И вот! Он видит его! Бугорок под кожей, уже в районе солнечного сплетения, ползет в районе нижних ребер, раздвигая его плоть и, как он чувствовал, прогрызая его плоть выше и выше.
Повтор «операции». Мужчина поймал его пальцами прямо по середине груди. Снова адская боль, снова кровь и грязь, смешивающиеся в единый поток. И вновь пусто. «Хирург» начинает отчаиваться. Ему. Нужно. Вытащить. Эту. Тварь! Снова тщетные попытки отыскать. Из двух глубоких порезов стекает кровь. Руки трясутся, кружится голова. Но он не оставляет своих попыток. И вот… Он замечает бугорок на руке. Вернее , ВНУТРИ руки. И снова порез.
- Да где же ты, сука?! – в сердцах вопит бродяга, срывая голос и уже не сдерживая слез.
Его начинает трясти от истерики и боли, слезы льются из его глаз, оставляя грязные дорожки на лице. Внезапно, он чувствует, как букашка ползет по его шее… Лицу… Он подскакивает с лежбища и прямо-таки подлетает к большому, пыльному и мутному осколку зеркала. Руками, покрытыми уже грязной и почти запекшейся кровью, он резко смахивает с него пыль, оставляя разводы из смеси крови и грязи. Но это ничего. Он все равно достаточно четко может рассмотреть себя. А самое главное, свое лицо.
И бугорок. Он уже почти подобрался к глазу, двигаясь по скуле. Перемещается к глазнице… И исчезает.
- Нашел! Я поймал тебя! – заливаясь безумным хохотом, бормочет мужчина не своим голосом.
Отбросив уже ненужный осколок бутылки, он мечется в поисках ложки, но, не найдя ее, решается на отчаянный поступок. Голыми руками, одной раздвинув веки, а другой взявшись за глазное яблоко, он выдирает собственный орган. В голове все плывет от боли и кровопотери. Уцелевшим глазом он видит, как за маленьким белесым шариком тянется что-то тонкое и красное, как из уже пустой глазницы начинает течь кровь… Но среди нее нет того, на кого он охотился. Руки пустились в дикий пляс. Дрожащие от боли, шока, адреналина, они безвольно повисают вдоль туловища. А их хозяин, окончательно потеряв контроль над собой, грузным мешком падает на землю.
Мгновение, и он уже лежит на грязном подвальном полу без сознания. Кровь медленно пропитывает пыль вокруг него, как черный яд безумия пропитывал его разум. Казалось, что с каждой истекающей из него каплей, его сознание все глубже и глубже погружалось в хтоническую пустоту безумия, окончательно уничтожая остатки прежней личности брошенного и забытого миром бездомного.
Но вот, от чего-то, алая носительница жизни замедляет свой побег из тела. Спустя какое-то время она и вовсе остановилась. Единственный глаз его открылся и уставился ничего невидящим, но пылающим всесжигающим огнем безумия, взглядом в низкий растрескавшийся потолок столь же серого, что и кожа на лице сумасшедшего.
Он резко сел, слегка покачнувшись вперед, но вовремя выровнявшись. Переведя все тот же пустой взгляд на тусклую мутную лампочку под потолком, питавшуюся от неизвестно во сколько слоев изоленты замотанных проводов. Тело его, внезапно одеревеневшее и вряд ли ему подчинявшееся, сначала конвульсивно дернулось, словно он приговоренный к смертной казни, сидящий на стуле, на который палач подал разряд, а затем поднялось и, пошатываясь, подошло к лампочке и встало прямо под ней, задрав голову.
Низ стеклянной раскаленной груши, пусть и свисал на жалких десять-пятнадцать сантиметров, почти касался носа бездомного. Некоторое время он стоял так под ним, все так же покачиваясь из стороны в сторону, и вперив свой пустой взгляд в бледный огонек. Внезапно, тело его натянулось, словно гитарная струна. Казалось, будто каждая частичка, каждая клеточка его организма напряглась. Мгновение, и вот он, подпрыгнув и невероятно широко раскрыв рот, даже немного надорвав от усилий кожу губ и щек, схватил зубами стеклянную грушу, дернул вниз и резким движением, сопровождаемым характерным хлопком, лопнул ее.
Рот его мгновенно наполнился десятками раскаленных и бритвенно-острых осколков, что впились глубоко в его плоть. Несколько особо длинных и прочных даже пронзили щеки насквозь.
И теперь, когда подвал был лишён единственного источника света, обезображенный безумец, окончательно превратившийся в странное нечто, не похожее ни на что живое, чуждое простому человеческому пониманию. И сейчас, это чужое стоит посреди темного и сырого подвала в ожидании нового света.
* * * *
Неизвестно, сколько времени прошло. Но вот, железная дверь подвала, покрытая черной отшелушивающейся краской, с громким скрипом отпирается, и в проеме появляется такая же потрепанная жизнью, грязная и воняющая фигура мужчины. Так как глаза вошедшего еще не привыкли к темноте, то тот не мог разглядеть кровавые брызги и лужи, покрывавшие их бедное убранство. Равно как и не мог разглядеть фигуру, что все так же стояла под свисающими с потолка проводами. И тут он услышал голос:
- Лёха, дружище! Заходи, - донеслось до ушей вошедшего из темноты.
- Дим? Чё со светом? Я нам пузырь достал, - не подозревая о нависшей над им опасности, сказал Алексей, опрометчиво повернувшись спиной к психу.
Мужчина прошел почти по памяти до стола, один раз даже наступив в уже начавшую сворачиваться лужу крови, и, вынув из-за пазухи бутылку дешевой водки, поставил её на стол, любовно проведя по ней ладонью.
Когда гость назвал Дмитрия по имени, в его голове что-то колыхнулось. Но это «что-то» тут же потухло, задавленное чем-то новым, пугающим и черным, что поселилось в его разуме и контролировало каждое его движение, каждую его мысль и желание.
- Я избавился от них, - с детской радостью в голосе произнес он.
- Что? – непонимающе произнес Алексей, не оборачиваясь и вынимая из-за пазухи еще что-то, - ты о чем?
Он не чувствовал опасности от старого друга и товарища, с которым познакомился еще когда только оназался на улице, куда его за долги выбросили сотрудники банка. Именно Дмитрий научил его всем премудростям сложной жизни уличного бродяги. Их объединяла долгая и крепкая дружба, длинною уже, наверное, лет в пять.
Вместе они прошли через многое. И недолгое проживание в различных ночлежках. И те радостные сутки в полицейском обезьяннике, что для них казалось просто раем – теплое место с, пускай и жесткими и неудобными, но лавками, на которых можно вздремнуть, сравнительно уютное и относительно безопасное.
Сколько водки было выпито вместе. Сколько помоек обшарено. От скольких хулиганов они убегали и защищались вдвоем. И даже этот подвал они нашли и обустроили вместе. Но сейчас один из них сошел с ума, а другой и не подозревал, что за чудовище натянуло личину его старого друга.
И в это время то, что некогда было его товарищем, медленно подбиралось к нему сзади. Но даже в глухой, почти звенящей тишине поступь приближающейся смерти не была слышна. Словно дикий зверь на охоте, подбирался Дмитрий к жертве.
- Жуки. Мерзкие, отвратительные жуки, - тихо, едва слышимым шепотом, произнес безумец.
Голос его начал дрожать. В его пораженном сознании он видел, как сзади по шее его друга, ПОД ЕГО КОЖЕЙ ползла одна из этих тварей. Рука крепче сжала осколок бутылки. Но внезапно он заметил очередную странность. Алексей ничего не чувствовал.
Недолго длилось его смятение. На него снизошло озарение. Они не в нем. Алексей и есть один из них! Буквально на секунду его охватила паника, дикая, животная и темная. Но сознание его тут же перехватило другое чувство. Чувство всепоглощающей и всесжигающей черной ярости. Он подскочил к Алексею, схватил его сзади за грязные спутанные волосы, некогда каштанового цвета, и изо всех сил приложил его лицом о старый стол с растрескавшейся столешницей. Несколько раз он точно так же ударил своего бывшего друга, пока тот не обмяк.
Тело Алексея медленно сползало под стол, и, прикладывая неимоверные усилия, тот развернулся и заплывающими, полными боли, глазами взглянул на Дмитрия.
Пусть света было и мало, но он смог наконец разглядеть того, кто вселил в него всепоглощающий, словно бездонная пасть бездны, первобытный страх. Бледная кожа, трясущиеся руки, пугающие, пустые глаза, а вернее, пустая глазница. На месте же второго глаза на лежащего смотрела черная пустота. И тусклый блеск стеклянного горлышка, покрытого запекшейся почти черной коркой смеси грязи и крови.
- Дим?.. – только и успел прошептать разбитыми губами Алексей за мгновение до того, как безумец резким взмахом руки перерезал горло жертве, и за два то того, как бездомный окончательно опустился на пол.
Рукой, покрытой коркой грязи, Алексей пытался зажать рану из последних сил, стремительно покидающих его тело вместе с алой кровью, сочившихся меж его пальцев, и жизнью, которая частица за частицей утекала с кровью. Недолго мужчина еще жил, и не прошло и пяти секунд, как жизнь оставила его израненное тело в агонии, что заставляла тело заливать кровью пол вокруг себя.
А окровавленный убийца, медленно развернувшись к дверному проему, поплелся к нему, еле волоча ноги за собой, и шаркающий звук его поступи казался громоподобным. Но вот, он покинул подвал, и вышел на свет, к тварям, скрывающимся в телах людей. В темноте старого подвала остались лишь пыль, запах крови, и уже остывающее тело Алексея.
* * * *
Спустя несколько часов, молодой полицейский, поддавшись ужасу, застрелил психопата, который уже успел убить несколько человек в достаточно населенном городском районе. Ему пришлось высадить из табельного пистолета всю обойму, и лишь две пули, наконец, успокоили безумца. И только тогда Антон осмелился подойти.
На земле перед ним лежал грязный мужчина лет сорока, в старой поношенной одежде. Весь его вид выдавал в нем бездомного. Тело его было покрыто коркой из смешавшейся грязи и крови, своей и чужой, на месте одного глаза зияла черная дыра. И еще две, уже от пуль. Одна во лбу, другая на груди, в районе сердца.
Еще позже, уже почти ночью, тело психа привезли в морг. Когда всё стихло и свет в холодильнике был погашен, из оставленного на каталке тела, а вернее, из ушей, ноздрей и рта полезли мелкие белые жучки.
На следующий день патологоанатом запишет в некрологе, что «клиент» умер от огнестрельных ранений головы и сердца. Но была еще одна странность – приблизительно треть вещества головного мозга отсутствовала. Вернее, судя по оставленным следам, была съедена.
05.06.19
Конец №1.