отрывок из повести «Почтальон в/ч 49252»
Я все время думал, что я здесь делаю? Ношу почту, малюю киноафиши, вешаю их в поселке с мирным названием Мирный, где жили офицерские семьи, покупаю водку в сельпо, чтобы пронести ее через КПП в апломбированной почтовой сумке на день рождения очередного земели, трахаю Зойку, радистку из управления полетами и по совместительству дежурную по радиорубке матросского клуба, включающую в шесть утра гимн советского союза, под который начинался каждый проклятый день.
Кипарисы вдоль дороги до штаба склонились в сторону севера, это черноморский бриз их нагнул навечно. Степняк с севера слепил глаза, и на почту по степи я отправлялся в лётном шлеме, как пришелец, жены офицеров, спрашивая по пути «Нет-ли нам?», поднимали забрало шлема, чтобы убедиться, что это я, жалостились, - «Как ты похудел...». Письма под тельняшкой, которые их мужьям со всего союза, как морякам из каждого порта. Почему-то ни разу не принял приглашения на чай, Зойку любил.
Она устроила истерику, сказала, что меня отправляют в Египет нынче ночью, последний раз искупаться в Донузлаве не успеем, было у нас потайное место, погранцы в свою стереотрубу не могли нас видеть, я по пути на почту туда приходил, Зойка лежала на воде, в соленом озере не утонешь, и ждала. Читал ей письма братвы, как перлюстратор, я имел на это право, она слушала и всякий раз выговаривала, что я никогда ей ничего такого не писал.
Я пообещал прислать открытку с верблюдами, Зойка забрала мою фотографию, на которой мне вручал грамоту начальник политуправления морской авиации Черноморского флота генерал Храмцов, когда я спас неловкое положение и подделал подписи командующего на грамотах ветеранам нашего полка на открытии музея, генерал хотел забрать меня в Севастополь, но, когда увидел нас с Зойкой в кино под одной шинелью, оставил.
А в Египет, кроме меня, посылать было некого. Как без почты? Война уже закончилась, мы о ней знали, но это так далеко, и вообще непонятно. Но Суэцкий канал успели превратить в гороховый суп из мин, и его надо было расхлебывать. Так мы до Александрии на «Москве», крейсер, и эскадрильей над пирамидами на юг. А в Красное море уже заходила флотилия минных тральщиков Дальневосточной флотилии. Надо нам это было?
База, куда мы попали, была разбитым заводиком по переработке нефтепродуктов. Коктейль из нефти, мазута, бензина по щиколотку. Малейшая искра, - Хиросима! Убрались оттуда сразу, под гору, откуда, как это вообще возможно, шла труба — нефть. Это место сплошь мистика, хотели подняться наверх, никак, ни дороги, ни тропы, и все в масле, ноги, руки скользят, и валишься вниз, схватиться не за что.
Летать над горой запретили, надо было на юг, где Красное море, а оно и вправду красное, там остров, на подлете уже заметили, локаторы показали — что-то есть. С южной стороны, ночью, в сплошной темноте, с выключенными огнями, всей аппаратурой, только на глаз, увидели, как из глубины острова, из раскрывающейся ниши в глубину ныряют и с огромной скоростью проплывают под нами гигантские подводные аппараты.