Сарма могла считать свою жизнь вполне счастливой, хотя и не совсем гладкой. Очень уж детство у нее было трудное. А как хорошо все начиналось! Папу своего она, как водится, в глаза не видела, но ее мама была самой лучшей на свете! Сарма и пять ее братьев и сестер жили с ней в уютном домике, который своими металлическими прутьями отгораживал их от всех опасностей внешнего мира. За решеткой ходили люди, бегали дети, но их никто не беспокоил. Щенки безмятежно сосали молоко, возились друг с другом, долго ползали по мощному маминому телу, пытаясь куснуть длинные гусеницы грубых рубцов на плече, на боку, на бедре, устраивались наконец, и все засыпали. Так они и жили – поиграли, поели, поспали, проснулись, поиграли, поели, поспали. И незаметно росли.
Теперь, когда маму сначала украшали – металлическая корзиночка на морду, кожаные ремни с заклепками крест-накрест на груди и вокруг туловища, и ожерелье на шею – а потом уводили, их стали по одному доставать из привычного домика и ставить на пол перед миской. Человек произносил одно слово – еда! Ей было любопытно, что это там в миске так пахнет, и она сунула туда свой нос. Это было первое в ее жизни сырое мясо и ей понравилось. Еще давали белое рассыпчатое, называли творог, и густое жидкое – каша. И еще слова – глотать, жевать, лакать.
Так, прямо от миски, подняли и отдали незнакомым людям самого крупного брата. Мама, вернувшись домой, словно и не заметила этого. А Сарма была даже рада – этот брат был самым сильным и злым, без него лучше. Но на следующий день от миски оторвали ее саму, даже доесть не успела. Подняли с пола и сунули в маленький домик, вдогонку закинув в него тряпку. Домик был тесным, но тряпка пахла мамой, она встала на нее и уперлась лбом в металлические прутья, впервые подняв глаза на обступивших клетку людей.
- Да, жутковато! В глаза смотреть просто невозможно! Какая же она страшная!
В голосе слышались восторг и восхищение. И Сарма решила, что ее хвалят, ею довольны. Значит, быть страшной хорошо! Ей очень хотелось, чтобы она нравилась.
- Она будет лучше матери, посмотрите, какая грудь, корпус, ноги. И голова очень породная. Ваше дело ее правильно воспитать и будет рвать всех! На руки не брать, не гладить, изолировать. Вот инструкция, там все расписано.
Для Сармы, мечтавшей о любви, начался курс молодого бойца. Она жила в клетке, без игрушек, в полутемной комнате, короткими командами – еда или гулять - с ней разговаривал только хозяин. Ее прекрасно кормили и выводили на прогулку, но с поводка не спускали. Она привыкла к наморднику и строгому ошейнику, на маме она видела такие же, только оказалось, что ожерелье на шее легко затягивается и металлические зубья впиваются в горло, стоит ей рвануть за бабочкой или птичкой.
Сарма росла, клетка перестала казаться большой, гуляла она уже только два раза в день, рано утром и поздно вечером. По утрам она пробегала по шесть и больше километров рядом с машиной, поводок хозяин держал на руле. Радость движения, запахи и звуки опьяняли ее, но делиться своими восторгами с хозяином она перестала – при первой же попытке лизнуть его в лицо ее ударили. Палкой.
Теперь хозяин иногда подходил к ее клетке не для того, чтобы кормить или взять гулять, он молча тыкал в нее той же палкой. Она не огрызалась, вжималась в дальний угол и следила за палкой. Она еще чего-то ждала, на что-то надеялась. Она же такая страшная, ее нельзя не любить!
Однажды ее не покормили вечером, а когда совсем стемнело хозяин вывел ее гулять. На пустыре было тихо, Сарма всей своей широченной грудью вдохнула свежий ветер, высоко задрав лобастую голову с косо посаженными маленькими глазами, и упершись мощными лапами в землю. Хозяин снял с нее металлический намордник и сказал кому-то: Давай!
На периферии ее зрения появилось светлое пятно, хозяин отстегнул поводок и крикнул: Еда! Светлое пятно метнулось влево, потом вправо, Сарма корректировала направление бега, как самонаводящаяся ракета. Ее приближение было так стремительно и неотвратимо, что котенок просто вжался в землю и замер. Сарма замерла над котенком, она слышала голос хозяина: Еда! Давай, жри его!
Но перед ней было первое в ее жизни другое живое существо. Может, его она ждет? Может, оно будет ее любить? Сарма нежно лизнула котенка, тот ожил и в мгновение ока был уже на дереве.
Когда подбежал взбешенный хозяин, Сарма сидела под деревом, глядя на котенка. Умильное выражение ее морды окончательно вывело его из себя, и он ударил ее палкой изо всех сил. Сарма уже знала, что ее толстая шкура боли не чувствует, да и болевой порог у нее высокий, но сильный удар палкой травмирует глубокие мышцы, а ее инстинкт самосохранения их оберегает.
Сарма было бойцовой собакой в нескольких поколениях, многому ей не нужно было учиться, она эти знания впитала с молоком матери. Глупая собака хватает палку, которой ее бьют. Умная собака вцепляется в руку, которая эту палку держит. Сжать челюстями руку хозяина, мотнуть головой и сломать ее, Сарме было бы легко, но она схватила палку и перекусила ее пополам. Напружинившись телом и опустив голову, тем самым прикрывая горло, она смотрела на хозяина.
- Тупая ты, хоть и страшная! Ладно, пошли домой!
Да, она страшная, но ее не все равно не любят, надеяться не на что. Убедившись, что человек отошел и котенку ничего не грозит, Сарма пошла следом. Но это была уже другая собака. Она лежала в клетке, отвернувшись, равнодушно отмечая, что ее не кормят, похоже, уже три дня. Поздно вечером они поехали на машине на какой-то огромный пустырь, где с нее опять сняли намордник и спустили с поводка по команде – Еда!
Большая, но страшно худая еда была привязана к кривому деревцу длинной веревкой и, покачиваясь, стояла на трех лапах, держа на весу переднюю правую. Сарма медленно приближалась, шумно втягивая воздух в свою необъятную грудь. Любовью тут не пахло, ее ноздри забивала едкая вонь страха. Собака описалась и легла в лужу. Сарма отвернулась. Ее не любят. Никто не любит.
Первый удар она просто не заметила, но и потом, когда ее били опять и опять, она даже не попыталась схватить не только руку, державшую палку, но даже саму палку, причинявшую ей такую боль. Ей было все равно. Ее никто не любит. И лишь когда хозяин в бешенстве замахнулся на скулившую дворнягу, она метнулась вперед и вцепилась в палку.
- Ах, так! Ну все, с меня хватит!
Сарму взяли на поводок, затолкали в машину, пристегнули к специальному кольцу и повезли, но не домой, как выяснилось. Хозяин звонил куда-то, что-то зло кричал в трубку, чего-то требовал, негодовал. Сарма отмечала все это, словно издалека, с другого берега реки. Кровь из раны на лбу затекала в глаз, мешала смотреть, но ей было все не интересно, и она просто закрыла глаза.
Машина остановилась, открыли багажник, что-то туда погрузили, вот опять поехали и опять остановились. Сарма открыла глаза только когда ее отстегнули от кольца и грубо выволокли из машины.
- Видишь, даже не огрызается, тварь! Пусть побудет у тебя, а то я не знаю, что с ней сделаю!
- У нее кровь! Ты разбил ей голову!
- Мама, если не заберешь, я ее вообще убью!
Перед Сармой, равнодушно сидевшей у машины, кто-то присел на корточки. Ей было плохо видно одним глазом, да и не интересно, и она отвернулась.
- Мам, ты с ней все же поосторожнее, хоть она и тюфяк, но порода серьезная. В багажнике ее клетка, в ней и держите.
Сарма слышала только одно слово – мама. А теперь услышала голос.
- Бедненькая ты моя, красавица ты моя! Пойдем домой, кровь смоем, я тебя покормлю, хорошая ты моя!
Что-то Сарме почудилось в этом голосе, но сразу понять она не смогла, а думать не было сил. Поводок пристегнули, и она безропотно пошла в подъезд, равнодушно вошла в лифт, но инстинктивно стала в угол, упершись ногами и опустив голову. Исподлобья Сарма впервые посмотрела на ту, которую звали Мамой.
- Не бойся, никто тебя больше не обидит, хорошая моя, обещаю!
Сарма слышала голос этой Мамы, понимала, что страха в нем нет, есть что-то совсем другое, незнакомое, и слова какие-то другие – хорошая, красавица, бедняжка. Но сейчас Сарме было все равно.
Она равнодушно сидела, когда ей промывали глаз и чем-то мазали рану на лбу, даже не понюхала еду в своей миске, только попила воды, сама зашла в привычную клетку и легла, отвернувшись, у дальней стенки. Сарма слышала, что в доме разговаривают двое, Мама и какой-то мужчина, но ей было не интересно.
Глубокой ночью Сарма проснулась от боли в боку, встала и увидела открытую дверь клетки. Ее не заперли! Сарма шагнула за порог. В доме было тихо, в полосе света из приоткрытого окна на полу стояли ее миски, и еда, и вода. Можно выйти, можно поесть, можно ходить… это было странно. Сарма вышла из комнаты и пошла по коридору. Вот дверь, через которую она вошла в этот дом, вот маленькая комната, где пахло едой и где ей промывали глаз.
Сарма развернулась и пошла обратно, прошла мимо комнаты с ее клеткой, мимо еще одной, она ее чувствовала, но дверь была заперта, и вошла в большую комнату, там на кровати спали двое. Она безошибочно подошла с той стороны, где лежала женщина, и молча смотрела на нее. Мама. Теплая рука легла ей на голову и сонный голос произнес: Все хорошо, моя милая, иди спи, еще рано!
Сарма глубоко втянула воздух, наполняя легкие незнакомым запахом мира, покоя и еще чего-то неуловимого, но очень теплого. Сарма вернулась в свою комнату, поела, попила, а когда люди проснулись, она безмятежно спала на коврике у их кровати.
- Доброе утро, девочка! Пошли на кухню, завтракать пора!
Следом за Мамой Сарма дошла до комнаты с клеткой, уверенная, что ее сейчас запрут, как обычно. Но Мама только забрала ее миски и пошла дальше. Ходить по дому было непривычно и странно. На крошечной кухне осторожная Сарма на всякий случай легла под стол, спиной к стене, так ей было спокойнее.
Люди ходили, разговаривали, Сарму никто не прогонял. Мама поставила ее миски у окна, в одну налила свежей воды, в другую положила каши. Овсянку Сарма узнала по запаху, и почувствовала голод, но из-под стола не вышла. Ее раньше никогда не кормили по утрам.
Люди сели за стол и перед Сармой оказались Мамины ноги в тапочках. Люди ели такую же кашу, потом шипела кофеварка, они пили кофе и разговаривали. Сарма как-то вдруг успокоилась, положила свою лобастую голову на Мамину тапочку и расслабилась. Мамина босая нога почесала ее за ухом.
- Какая ты теплая, Сарма! Можно я погрею и другую ногу, хорошая моя?
Мамины ноги пристроились на мощном плече, люди пили кофе, курили и разговаривали, а собака спокойно лежала под столом, потому что все у нее теперь было хорошо. Все было так, как и должно быть. Мамина нога время от времени чесала ее за ухом, и Сарму переполняло какое-то непривычное чувство. Засыпая, она поняла – это любовь, взаимная, с первого взгляда.
Так началась их спокойная и размеренная, хотя и не совсем простая, жизнь. Они гуляли с Мамой на пустыре, Сарма гонялась за бабочками и птичками, просто так, чтобы побегать на воле. Со временем у нее появились два-три приятеля для игр, найти их было непросто, потому что большинство собак или писались от страха, или захлебывались лаем и рвались с поводков. Но Мама нашла вменяемых людей, а Сарма продемонстрировала такое дружелюбие, что теперь они иногда гуляли в компании.
Сарма привыкла к свободе, ей доверяли, а она очень старалась не подвести Маму. Когда в доме появлялись незнакомые люди, сама вежливо уходила в клетку, снисходительно воспринимая их испуг при виде молчаливой собаки не умеющей вилять хвостом. Она поступила так же и когда впервые в их дом пришел тот, кто бил ее палкой. Ушла в клетку и отвернулась к стене.
- А, помнишь меня, чудовище тупое!
- Оставь ее! Она всегда так делает, из вежливости. Мы даже дверцу не запираем, она лежит на месте, пока незнакомые не уйдут.
- Это я-то незнакомый? Сейчас она у меня все вспомнит!
Он побежал в туалет и вернулся с палкой от швабры. Мама встала у него на пути, он резко оттолкнул ее, но раньше, чем ему удалось сделать шаг к клетке, Сарма уже толкнула лбом дверцу и вышла. От неожиданности все на мгновение замерли. Сарма встала перед тем, кто опять держал в руках палку. Всем своим могучим телом она загораживала Маму, напружинившись и широко расставив ноги. Ее голова была опущена, верхняя губа подрагивала, маленькие раскосые глаза в упор смотрели на человека. В полной тишине все впервые услышали, как Сарма рычит!
Это было похоже на подземный гул начинающегося землетрясения, ее мышцы вибрировали, они готовились к бою. Сейчас Сарма могла порвать. Могла! Но не от злобы, а от любви. И Мама все поняла.
- Ты моя защитница, красавица моя! Все хорошо, иди на место. А ты отнеси швабру, где взял. Обедать пора.