Однажды, уже очень давно, в кинопрокат одной несуществующей ныне советской страны вышел очень заграничный фильм о борьбе разорившегося американского фермера с ненавистным всему человечеству капитализмом. Мне неизвестно, насколько популярным стал этот фильм у советских кинозрителей, поскольку ленту перестали демонстрировать по вполне целесообразной причине - советские люди, конечно же, переживали за несправедливо обиженного американского работягу, но почему-то обращали внимание, что их коллега по серпу и молоту хорошо вооружён, имеет свою ферму и подержанный грузовичок. Это была неслыханная роскошь в стране, где даже легковой автомобиль в личном владении считался чем-то незаурядным.
В данной истории есть два взаимоисключающих фактора, один из которых полностью противоречит другому, помогая в формировании часто слепой пропаганды настолько же просто, как и уничтожая её.
Первый фактор - это, конечно же, наличие у любого человека или, как минимум, абсолютного большинства людей, потаённой либо явной мысли отложить что-либо в счёт более привлекательной жизни. Именно поэтому советские зрители, светлые и чистые в своей неиспорченности, показывали себя не только солидарными к бедам и тяжбам американского коллеги, но и с удивлением обнаруживали в себе гроздья лёгкой зависти к его финансовым и прочим возможностям. Это приводило к обсуждениям в духе: "надо же, как у них всё просто", что не могло не вызывать беспокойства у строгого руководства страны, озабоченно и ревниво следящего за чистотой советского характера. В этом был серьёзный и оправданный смысл. Железный занавес, отделяющий коллективно мыслящих людей от ядовитой для их сознания частной собственности, позволял соблюдать упомянутую чистоту на должном уровне, быстро реагируя на "ненужные" фильмы и другие раздражители. Но раздражители просачивались. В виде счастливчиков, побывавших где-то за границей и возвращавшихся с допустимыми подарками, гостинцами, сувенирами, а ещё с круглыми от удивления глазами. Эти граждане рассказывали о красотах зарубежного мира, о чистоте улиц и ровности дорог, о переизбытке разнообразнейших товаров в разнообразнейших магазинах и, само собой, сообщали о невообразимых разнообразных свободах, которых, как неожиданно оказалось, был лишён советский человек.
Это первый фактор. Который совершенно не напрягаясь говорит об одинаковой для всех людей природе, воспитание и формирование которой зависит исключительно от окружающей атмосферы, а в случае с пролетарским сознанием советского человека эта атмосфера определялась отсечением всего, что могло бы заразить ненужными сравнениями и желаниями, что оправдывало наличие занавесов, запретов и строгих слов, сказанных заботливыми руководителями их верным подданным с целью и дальше поддерживать необходимую атмосферу в стране, городе, деревне или отдельной семье. Так поступают нормальные родители, ограждая своих растущих детей от чего-то чуждого, не входящего в политику семьи, не давая им свободы делать всё, что заблагорассудится, потому что тогда семья пойдёт вразнос. Таким же образом поступают и животные, всячески удерживая и обучая своих чад в рамках накопленного инстинкта, благодаря чему в семье волков, к примеру, волчонок по своим повадкам становится именно волком, а не крокодилом, мышью или ослом.
Желание иметь финский шкаф, хрустальную люстру или машину "Волгу" не делает из человека предателя, однако заставляет тихо завидовать тех, кто на всё перечисленное денег накопить не сумел. Но поскольку число счастливчиков, получивших возможность посетить тревожный и притягательный "зарубеж" оставалось сравнительно малым, остающееся большинство уверенно смотрело в космическое во всех смыслах советское будущее, мечтая о ракетах на Марс и мире во всём мире, саркастически улыбаясь на всякие там "заграничные погремушки", отвлекающие и развращающие разумное и человеческое, однако же, очень часто втайне желая себе красивую машину, как у того актёра, удобную мебель, как в этом журнале, красивое бельё для женщины и не такие страшные носки для обычного работяги мужика. Наличие перечисленного не делало людей более людьми, нет. Просто красивые дизайнерские и инженерные решения, не имеющие других плюсов, кроме удобств. Это не плохо, ни в коем случае. Однако если одеть обезьяну в джинсы и научить водить автомобиль, она не перестанет являться приматом. И, возможно, когда-нибудь разобьёт тачку, и кто её знает, что она наделает в штаны. С человеком, в общем и целом, с нерегулярными исключениями, до сих пор происходит именно так.
Повторю, этот первый фактор сдержанной зависти к имеющейся у простого американского фермера неслыханной для массы советских людей частной собственности зримо объединял различные в географическом плане человеческие общества в нечто общее, подверженное искусам в зависимости от нарастающего числа провоцирующих сознание красивых картинок, выдавливающих всё коллективное из пьяной от искушений "общественной сознательности". Потому что упомянутая сознательность не является постоянной величиной. Она формируется законодательно или стихийно, под воздействием любых изменений, вдыхаемого миллионами воздуха, общих или частных правил, создаваемых несколькими избранными либо самоизбравшимися верховодцами, в чьих силах своими законами и действиями создать животное потребительское стадо. Либо общество искренне желающих полететь к далёким планетам людей. Отдающих для этой цели своё время, свои мысли, силы и знания. Гордящихся собственным вкладом в общее дело. И при этом способных совершенно искренне послать к чертям машину "Волгу" и финский шкаф.
Всё упомянутое относится к первому фактору. Однако в предложенной истории есть и другой. Совершенно противоположный по смыслу и на который стоило бы обратить не менее пристальное внимание. Это сам американец, нелёгкая жизнь всей его семьи с их фермой, грузовиком и общими на всех проблемами. Как отступление крайне необходимо увидеть и понять, тем более имея в наследии богатую на подобные катаклизмы отечественную историю, что наличие ферм, грузовиков и вообще достатка не делает жизнь законченной и полной. Она становится такой в размеренном спокойствии, в котором находится место для семьи и детей, для работы и отдыха, для насущного хлеба и осуществления любой по размерам мечты.
Так вот, американский фермер вызывал сочувствие и уважение у советских зрителей своей твёрдостью, желанием справиться с бедами, умением совершить поступок и сказать твёрдое слово. Однако сочувствующие и завидующие не обращали внимания на одну фразу, которая если не произносилась вслух, то подразумевалась едва ли не во всём теле фильма. "Разорившийся американец". Это сочетание слов, равно, как разорившийся японец, немец, канадец или даже еврей, не режет слух своей нелогичностью. Однако не имеет смысла лишь в одном парадоксальном для сознания речевом обороте:
"Разорившийся советский человек".
Советский человек был не в состоянии разориться. Он мог опуститься или оскотиниться, что возможно в любом уголке любой страны мира, а в Союзе ему выпадала необязательная возможность завидовать, желать, глотать слюну, ходить при этом на осточертевшую или, напротив, любимую работу, он был в состоянии скопить на средний автомобиль, он радовался отпускам и тринадцатой зарплате, возделывал огороды, сажал картошку, строил дачный дом, в котором отдыхал от собственных детей, отправляемых на лето в пионерские лагеря. А ещё советский человек смотрел героические иностранные кино и время от времени представлял себя в окружении какой-нибудь непривычной для себя роскоши, однако всеобщее движение и единое для всех правило жизни не давало выхода подобным мыслям, оставляя явных любителей "забугра" в презираемом меньшинстве. Шахтёр добывал уголь, сталевар варил чугун, студент учился, учёные смотрели в микроскопы, колхозник кормил страну молоком, мясом и хлебом, обеспечивая себе сравнительно ровную в отличие от американских потрясений жизнь, в которой, возможно, не было собственных грузовиков и миллионных выигрышей, но присутствовала вполне осязаемая уверенность в собственных силах, в завтрашнем дне, в будущем детей и крахе всех поганых угнетателей, не знакомых с ощущением себя полноправной частью страны, способной на полёты в космос, бесплатное жильё, образование и медицину для всех, кто не пытался ходить по чужим головам.
Тогда, давно, я не досмотрел упоминаемый фильм. И уже, наверное, нет смысла. Царящая там атмосфера выживаемости, предоставленности самим себе практически не изменилась, напротив, жестоко ухудшилась в обществе постоянной борьбы за собственное, личное, своё. А я, так уж получилось, всегда отдавал. И меня изредка окружали такие же странные люди. И теперь, за предоставленные мне годы захватив две совершенно разные формы человеческой жизни, я не смогу и не захочу предать моё постоянное желание вдохнуть то немногое, что осталось от когда-то колоссального и даже фантастического по своей уникальности мира, неотрывной частью которого я быть так и не перестал.
GC
Верной дорогой идёшь, Человек. Руби Неверных
http://www.proza.ru/2019/04/19/1779
Неестественный Отбор
http://www.proza.ru/2019/09/17/100