— Прис, При-ис, красавица моя! Умница, солнышко, хорошая! Ну давай, иди к Бастеру! Дорогая… Ну же? Не бойся…
— Ума не приложу, чего ей надо? — чешет в затылке стоящий поодаль Клайд Брукман.
Оператор по прозвищу Бутс глядит на часы.
— Нет, бесполезно, третий час уламывает. Сегодня ещё один день потеряем.
Бастер набирает полную грудь воздуха и продолжает умильно уговаривать из телеги, улещивая потрёпанную белую кобылу самыми ласковыми словами, маня угощением. Та только фыркает, нервно переступает копытами — и ни с места. Наконец он сдаётся, садится на край помоста, по которому Прис должна была взойти на телегу, и, упершись локтями в колени, шумно выдыхает. Скучающие участники съёмочной команды уныло косятся в его сторону, Фред Габури подходит ближе.
— Хочешь яблоко? — предлагает Бастер.
И они вместе грызут по яблоку, взятому из корзины с угощением для упрямой лошади.
— В качестве бреда… — подаёт голос Гэб, спрятав косточки в кулак. — Может, краном её поднять?
— А что? — вскидывается Бастер. — Закажем кран и ветеринарное седло… Может, хотя бы полдня поснимаем!
Кран не заставляет себя долго ждать. Съёмочная команда в предвкушении зрелища собирается вокруг допотопной телеги с огромными задними колёсами. На лошадь надевают ветеринарное седло, чему она совершенно не противится. На минуту всем кажется, что вернулась прежняя Прис — душа всего коллектива, послушная животина, которая только вчера гарцевала, становилась на дыбы, кружилась, пятилась и вообще выполняла всё, что скажут, с завидным терпением и талантом. Однако, стоит Бастеру крикнуть:
— Вира! — как начинается нечто неописуемое.
Почувствовав, что её передние копыта оторвались от асфальта, лошадь начинает вращать глазами и хрипеть, а оказавшись в воздухе — биться, лягаясь ногами во все стороны сразу, так что киношники разбегаются врассыпную.
— Ну! Ещё немного! — умоляюще складывает руки Брукман.
Но Бастер кричит:
— Не надо! Остановите! Поставьте её! — и тычет вниз пальцем, обратившись лицом к водителю крана.
Прис опускают на место, и она понемногу приходит в себя.
— Ещё чуть-чуть, и мы бы… — Габури старается вложить в свой голос как можно меньше упрёка.
— Ей было плохо! — виновато смотрит на него Бастер и подходит к лошади, чтобы погладить вздрагивающий бок.
И снова команда сидит или бродит по тротуару, скучая. Городская улица между тем остаётся перекрытой, деньги киностудии утекают в трубу, нужно что-то решать.
— Может, ну её, сцену с телегой? — решается подать голос Брукман.
Бастер опускает голову.
— Ты же знаешь, я никогда не сдаюсь. Но это настоящая ослица, а не кобыла. Было бы здорово: я впрягаюсь в оглобли, везу телегу, а Прис восседает, такая, будто настоящая леди…
— Да, понимаю, — с сожалением произносит Брукман.
Бастер ещё раз смотрит на взбунтовавшуюся партнёршу, треплет её по остриженной гриве, а потом хлопает в ладоши:
— Ладно! Съёмки должны продолжаться! Так и быть, я впрягусь рядом, потащим телегу вместе. Не такой забавный трюк, но всё-таки.
Все облегчённо вздыхают.
— Да, но что нам дальше-то делать? — морщит лоб Габури. — Артистка из неё теперь никакая.
— Сегодня суббота? — задумчиво уточняет Бастер. — Ещё поснимаем и отдохнём, а в понедельник я найду ей замену. Готовьте камеру и поправьте мне грим.
Под утро понедельника Бастера посещает странный сон. Ему видится, что они едут вдвоём с кобылой на дребезжащей телеге по прерии навстречу закату, по очереди пьют шотландский виски, он играет на укулеле, Прис артистично выводит хрипловатым лошадиным баритоном последний хит Ирвинга Берлина «All by Myself», а тащит телегу, впрягшись в оглобли, не кто-нибудь, а сам Джозеф Шенк, великий кинопродюсер, в своём самом дорогом смокинге. Но вдруг откуда-то появляется кран, на Шенка напяливают ветеринарное седло, тот начинает храпеть, брыкаться… И Бастер просыпается за пару минут до звонка будильника. Что ж, пора ехать в конюшню при киностудии, искать себе новую напарницу.
У входа в конюшню его уже встречает Клайд Брукман, расплывшийся в загадочной улыбке.
— Вот скажи, босс, — вкрадчиво начинает он, — тебе в детстве ничего не рассказывали про пестики, тычинки?
— Что?
— Ну там, про пчёлок, птичек?
— Не помню, — отмахивается Бастер.
— А зря! — Коллега, не сдержавшись, прыскает в кулак.
— Да что такое-то?
Брукман отодвигается, указывает руками на двери.
— Загляни.
Бастер находит белую кобылу в стойле. Она выглядит ещё более тощей, чем обычно. Бастер делает мысленную пометку: животное нужно как следует откормить и выхолить; видно, недавние хозяева были те ещё разгильдяи…
Тут Прис поворачивается боком, и он понимает всё.
Кобыла в стойле уже не одна.
Рядом с ней стоит, помахивая хвостом, тонконогий трясущийся жеребёнок.
Бастер наклоняет голову, смеясь, и хлопает себя по лбу.
— Вот мы дурни! Мои поздравления, милая! Ты знала, что для тебя лучше.
Он смотрит на Брукмана: тот уже открывает рот, чтобы что-то сказать.
— Стоп! Я первый! — останавливает его Бастер, подняв ладонь. — Я знаю! Мы назовём жеребёнка — Сюр-прис!