Т И Ш И Н А
(ч а с т ь ш е с т а я)
Взаимная симпатия проглядывалась в наших отношениях,
но, казалось мне, не более того.
Как всегда, женщина, тем более зрелая женщина, в этой
ситуации, которую она чаще всего сама и конструирует, смотрит
дальше мужчины.
Потому что для мужчины чаще более важно достижение
ближней цели, а потом, что уж там греха таить, готов поединок и
вовсе закончить.
Да и видит женщина зорче, как всякий опытный охотник.
Часто мужчине только кажется, что это он преследует цель.
Ан нет, родимые, это нас с вами, даже плохоньких, а все-таки
перебирают.
Но, к счастью, а, может быть и наоборот, я ошибался.
Наш с ней случай был не из охотничьих историй.
Алену мучила мысль о том, что она подошла к порогу, за
которым готова была совершить нечто богопротивное, чего совсем
еще недавно не могла даже представить себе.
Она стала пропадать куда-то, не появлялась на пляже, часто
отсутствовала в столовой, ее не было и в очередях возле дверей
процедурных кабинетов.
Скоро я понял, что она старается избегать встреч со мной.
Само собой, закончились наши вечерние посиделки на их
балконе.
Ну, что ж, объяснял я себе, Алена вспомнила, что она замужем,
имеет взрослую дочь и, увидев во мне дьявола-искусителя, она стала
искать защиты от меня у Бога.
На этот счет я был спокоен, потому что будучи созерцателем
проницательным Он не мог не заметить, что никаких коварных сетей на
свою соседку по пляжу я расставлять не намерен.
Вначале Яна укоризненно отмалчивалась в ответ на мои
беспокойные вопросы, а потом призналась, что Алена в последние
дни здорово изменилась.
Она замкнулась, стала неразговорчива, ни свет, ни заря убегает
в церковь и проводит там по нескольку часов, не пропуская ни одной
службы.
Я поскучал пару дней и уже в самый канун своего отъезда
решился на преступный промысел древесины твердых пород для
своих поделок.
В нашем парке росло громадное дерево похожее на платан
со стволом, кора которого была не толще листа плотной бумаги цвета
густо разведенной марганцовки.
Местные называли его то ли стыдливица, то ли наоборот,
бесстыдница.
Очень мне хотелось заполучить от него маленький образчик
для скульптурных поделок, которыми я увлекался уже много лет.
Но не в Воронцовском же парке заниматься браконьерством!
Вот я и отправился сразу после завтрака к подошве Ай-Петри.
Добирался туда больше часа, да еще столько же кружил в
поисках интересовавшей меня разновидности платана.
Наконец, нашел растущее на очень крутом склоне деревце,
кое-как пристроился к нему и с грехом пополам стал пилить миниатюрной
пилочкой складного ножа стволик диаметром сантиметров шести.
На что ушло минут сорок. Очень твердым и необычайно
тяжелым оказалось это дерево, значительно тяжелее самшита, который
называют железным деревом и которого у меня до сих пор дома в
достатке.
Из Абхазии, вестимо, из самшитовой рощи в устье реки
Бзыбь, да простят меня лесники Бзыбского ущелья, что между Гагрой
и мысом Пицунда.
Забегая вперед скажу, что после двух-трех лет хранения
заготовка напрочь растрескалась вдоль и в таком виде, конечно, для
поделок оказалась непригодна.
Наверное, для этой породы необходим был какой-то
специальный режим сушки.
К тому же и цветом древесина не вышла, какого-то заурядно
серого холодного оттенка.
А кора за более чем десять лет немного поблекла, но цвет её
кармин еще напоминает.
Все равно храню до сих пор, уж очень тяжело досталась.
А тогда, зажав добычу под мышкой, забыв о стертых в кровь
ладонях, я бежал через ступеньку по длиннющей лестнице, ведущей
к рыночной площади рядом с нашим санаторием.
И вдруг, немного в сторонке от входа в санаторий, передо
мной она.
- Алена?
- Да, я тебя ждала.
-Что-нибудь случилось?
-Нет, то есть да, я хотела тебе что-то сказать...Я долго
не решалась это сделать, я и сейчас не уверена в том, что я имею право
так поступить, вернее я уверена в том, что не должна так поступать...
Но я вижу, что не смогу ... что ты должен это знать...
Ведь завтра ты уезжаешь...
И может случиться так, что ты..., что мы больше никогда с тобой
не увидимся и что ты так никогда и ничего не узнаешь.
Но я хочу, чтобы ты об этом знал...
Глаза ее утонули в слезах, а на губах задрожала улыбка:
- Я полюбила тебя. Полюбила с первого дня, в тот самый
момент, когда увидела тебя там, на пляже, и услышала твой голос.
Я знаю, что не имела права на это, что произошло это вопреки
законам, по которым я жила, вопреки моим убеждениям.
Я понимала, что свой грех я не смею перекладывать на тебя,
поэтому обо всем случившемся со мной ты не должен был даже
догадываться.
Но я ничего не могла с собой сделать. Это оказалось
выше моих сил и я не представляла, как расстанусь с тобой, не сказав
тебе всего.
Ну, вот и все. Прости меня. Прости.
Я протянул к ней свои ладони, обвязанные разорванным
носовым платком, и плачущую неловко прижал к себе.
Вздрагивая она еще что-то говорила, но я уже ничего не
слышал, потому что снова, как тогда, в далекой юности, я стал ощущать
себя оболочкой колокола, внутри которой рождался и сгущался все
поглощающий бронзовый гул.
И только по движениям ее губ и встревоженным глазам
понял о чем она меня спрашивает: - Что с тобой?
Придя в себя я стал рассказывать, как безуспешно
разыскивая ее повсюду, отправился в эту церковь.
Мне необходимо было знать, что же произошло, в чем причина
такого внезапного ее отчуждения, может быть, я что-то обидное ей сказал
или сделал.
Я признался, что эта гнетущая неизвестность не давала
мне покоя все эти дни.
Рассказал как у самого храма я увидел ее.
Глядя себе под ноги, с платком на голове по-старушечьи наглухо
завязанным под подбородком, она медленно шла по теневой стороне
улочки похожей на деревенскую, вдоль решетчатого забора с небрежно
крашенными в сероватый цвет кирпичными стойками.
С отрешенным видом она прошла мимо меня и я, не поняв,
то ли она не заметила меня, то ли не захотела заметить, не рискнул ее
остановить.
- Я молилась, я рассказала Ему все, что со мной произошло.
Я просила Его дать мне силы. Я знаю свою вину перед Ним, но я
ничего не могу с собой сделать, потому что это выше меня.
Мы стали медленно спускаться к санаторию, рядом, касаясь
друг друга плечами, опустив глаза, молча, не дыша, миновали столовую
и очнулись только в парке, когда уже начало темнеть.
Здесь мы и поцеловались в первый раз.
Сразу признаюсь, что мои дальнейшие поползновения
остались безрезультатными.
Она сказала: - всё будет завтра, я так решила. Ведь завтра ты
уезжаешь и больше мы никогда не увидимся.
Вот завтра все и будет в первый и последний раз.
Уговаривать я не стал раз они так задумали с ее Наставником.
А если серьезно, то понял, что решиться на такое Алене,
натуре сложной, было не так просто.
Поэтому завтра так завтра... хотя, откровенно говоря, лучше
сегодня, а еще лучше - прямо сейчас.
Она решила, что это произойдет у меня в номере, утром.
Потому что в два часа дня я уже должен быть в санаторном автобусе
Алупка - Железнодорожный вокзал Симферополя.
За солидарность моего соседа Николая Михайловича, который
улетал на следующий после моего отъезда день, я был абсолютно
уверен и, конечно, не ошибся.
Сразу после завтрака он, не заходя в номер, повел свою ватагу
на пляж, а проходя мимо меня сделал рукой "но пасаран".
Все случилось, как она и сказала. Только она ничего не говорила
про слезы.
А слезы были, но со счастливой улыбкой на спокойном лице.
Оставшийся до автобуса час мы провели на море, молча, глядя
в глаза друг другу.
Я просил ее не провожать меня. И мы попрощались, ни о чем
не договариваясь, без каких либо обещаний, обменявшись номерами
домашних телефонов.
продолжение:
http://www.proza.ru/2019/06/09/407