Будущий генерал спешил в соседний городок на юбилей к тамошнему мэру, своему приятелю и крупному покупателю похищенного им военного имущества. Мероприятие было назначено на шесть вечера, и на него уже начали съезжаться гости.
Районный Дом Культуры был красиво украшен лентами, шарами и подсвечен прожекторами, на всю округу гремела музыка. На парковке уже стояли УАЗики, Жигули, Волги и даже один праворукий джип. Гости были не особо маститые. А где их набрать маститых-то в их дыре. Начальники соседних районов, председатели колхозов, несколько крупных кооператоров, крышуемых юбиляром, пара тройка средней руки бандитов — бывших подельников. Многие приехали с женщинами.
До областного центра по степным меркам было не очень далеко, и был приглашен сам губернатор, но приедет или нет точно никто не знал. Агенты оттуда сообщали, что он выехал куда-то и даже вроде в их направлении, но ручаться точно, что к ним не могли. В любом случае решено было без него не начинать, а пока для уже прибывших в холле был накрыт богатый фуршет и играл оркестр. Гости разделились на группы по кастам и, не очень расстраиваясь, что кого-то там нет, налегали на коньяк и закуски.
— Этот Ворсонофыч, говорят, мать свою убил и съел, а теперь в президенты метит, — делился последними сведениями председатель колхоза «Красное вымя», толстый краснолицый дядька с коллегами, доедая шестнадцатый бутерброд с икрой.
— Не мать, а жену и не в президенты, а в губернаторы, — поправил его длинный тощий сосед с огромными усами, из глубины которых на собеседников лукаво посматривала недонесенная им до рта креветка.
— И не он съел, а его начальник милиции. Вон тот жирный, видите, с ворами стоит, майор?
— И не ели они ее, а ножами искололи и собакам скормили, — воровато оглянувшись, добавил директор кооператива «Точило перестройки». — У меня зять у этого упыря в охране работал, пока тот ему ни за что, ни про что ноги битой не переломал.
— А у меня бухгалтер рассказывает, что сидел с ним в Воркуте, так он тогда не Сивоногов был, а Кровельман и, когда бежал, трех охранников замочил, — разоткровенничался после восьмой рюмки третий председатель. — Только я вам об этом не говорил.
— Понятно, могила! — толстый краснолицый дядька чиркнул корявым ногтем себя по горлу. — Ты сколько ему за крышу платишь?
— Сотку. А ты?
— И я сотку.
— А я три, — гордо вставил усатый.
— Так у тебя и земли раз в пять больше.
— Так солончаки одни.
— А ты в суд подай.
— Ага, вон Семеныч рыпался… Так где он сейчас? Никто не знает.
Все тяжело вздохнули и молча выпили, не чокаясь, видимо, за Семеныча.
Около семи вся обслуга забегала и засуетилась. В зал вошли несколько узколобых бугаев в черных костюмах, один даже с овчаркой. Все внимательно осмотрели, тщательно всех обыскали. Нашли у одного вора финский нож. Отняли, а самого профессионально скрутили и молча вывели из зала. За ними вбежал маленький толстенький губернатор в сопровождении двух фотографов и еще трех каких-то прихлебателей, по виду похожих на журналистов. Поблагодарил за аплодисменты и немного обескураженный, что юбиляр его не встретил, огляделся и решил присоединиться к кучке гостей посолиднее, состоящей в основном из начальников администраций районов. Были среди них также несколько областных бюрократов, неизвестный хлыщ в не по размеру огромном малиновом пиджаке и наш будущий генерал, снова уже порядком под шафэ. Те засуетились, расступились давая своему лидеру лучшее место у стола, а аккуратненькая официантка принесла специально припасенную для такого случая бутылку французского коньяка «Наполеон» и стала наливать. Губернатор категорическим жестом показал, что не пьет. Фотографы по нескольку раз щелкнули этот момент. После чего он передумал, вернул девушку и жестом приказал налить себе и всем.
— А где именинник-то? — спросил он у жадно смотрящих ему в рот соседей по столу.
Губернатор был новый, свежевыбранный и, говорили, что очень перспективный и долго здесь не задержится. Поэтому каждый мечтал с ним поговорить. (Вдруг президентом станет) и все, как один, хором ответили:
— Не знаем.
— Ага. Ну ладно, давайте тогда выпьем за процветание нашей любимой Родины, матушки России… — он поднял свой бокал и, сделав серьезное лицо, говорил еще минут двадцать на эту тему. Журналисты все дословно записывали, а фотографы со всех ракурсов снимали. Постепенно все гости подтянулись к их компании, даже воры, и внимательно слушали. А он, видя такой интерес, распалялся еще больше и не собирался останавливаться. Закидайлов с неизвестным хлыщом успели уже раза по три выпить, а тост все не кончался. И вот, когда речь в нем зашла уже о российско-мексиканских отношениях, двери в зал, наконец, распахнулись и всех позвали вовнутрь. Видя такой поворот, губернатор быстренько закруглился, педантично чокнулся с каждым и, слегка пригубив из бокала, направился в зал. Все последовали его примеру.
— Вот это голова! — восхитился краснолицый, смахивая слезу. — Как говорил! Как поддержал нас аграриев! Ты видел, он меня по плечу похлопал?
— Да. Далеко пойдет. А ведь из простых юмористов вышел. Помнишь, его еще по телевизору показывали?
— Он наведет порядок в области. Выметет поганой метлой такое отрепье, как этот Сивый.
— Ага, для этого сюда и приехал.
Все вошли в полутемный зал и расселись согласно табличкам. Вопреки ожиданиям спиртного и, вообще, еды на столах накрыто не было.
— Какого хрена!?.. — наш полковник не был готов к такому и метнулся, было, обратно в холл, но сосед по столику остановил его, показав почти полную бутылку, во внутреннем кармане своего просторного малинового пиджака.
— Хм. Да, вы, я вижу, культурный интеллигент, — Закидайлов с уважением протянул ладошку для знакомства. — Виктор Константинович, — что-то ему очень импонировало в простом лице этого человека, и он не смог не похвастаться, — без пяти минут генерал-майор.
— Сергей Сергеевич, — пожал ее не менее пьяный сосед. — без пяти минут мировой узурпатор, — и вынул из другого кармана две рюмки и половину шоколадки.
— Как, как? Извините, не расслышал.
— Сергей Сергеич, — повторил сосед, наливая в рюмки коньяк. — Будущий мировой узурпатор.
— Да вы не поняли. Это — не шутка. Я действительно фактически уже генерал. В штабе в Москве готов уже приказ о моем назначении, — Закидайлов взял рюмку.
— И я не шучу. Я вынужден вскорости стать властителем мира. Хоть никаких приказов об этом пока нет, но все к этому идет, — сосед чокнулся с ним и посмотрел в глаза мутным взглядом.
— Тише, господа. Дайте послушать, — попросили их другие соседи по столику — какой-то непьющий дед с толстой не в меру напудренной женой.
— Конечно, конечно. Тшшш… — полковник запер свой рот поднятым указательным пальцем. Потом, вспомнив о странном разговоре, погрозил им будущему мировому узурпатору.
А банкет тем временем шел своим ходом. Вернее, шел, но не своим ходом, а так как было задумано командиром. На богато украшенной цветами, различными драпировками и воздушными шариками сцене в самом центре сияла огромная чугунная цифра «60», изготовленная для любимого директора рабочими завода. Это была целая эпопея, как ее отливали, везли, втаскивали в слишком низкие двери зала, монтировали, доставали из-под проломившейся из-за нее сцены и снова монтировали. К сожалению, не обошлось и без жертв. Но все хорошо, что хорошо кончается, и вот она красуется на самом видном месте, блестя и играя в лучах прожекторов, как памятник людской глупости и расточительности. Но что-то мы отвлеклись…
Итак, в правой части сцены, недалеко от цифры за низеньким столиком сидел Виктор Ворсонофьевич с красавицей женой. Он сидел с прямой спиной, как отличница в первом классе, и был неподвижен и безучастен ко всему происходящему. Шишкастый лысый череп играл в лучах софитов и отбрасывал на стены и потолок замысловатые блики, а изо рта был высунут на всю длину крупный, покрытый разноцветным налетом язык, что было в данной ситуации немного необычно. Но никто не замечал этого, так как все в зале, не исключая губернатора, как завороженные наблюдали за длинными голыми ногами его жены, которые она непрерывно переставляла из одной позиции в другую, и, облизываясь, пытались разглядеть, что находится у нее между ними, под короткой, едва видной с их мест юбочкой.
— Огонь баба, — субъект в малиновом пиджаке снова налил себе и соседу по рюмке и заплетающимся языком добавил: — Я ей сегодня восемь раз вставил.
— Не понял, — Закидайлов перевел взгляд на соседа.
— Ну не восемь, не восемь… четыре. Но легко бы и восемь смог, да вот сюда нужно стало тащиться.
На сцену между тем выскочил любимец публики Эдуард Закарпатский и отвлек зал от шоу ног своей художественно избитой физиономией:
— Здравствуйте, здравствуйте и еще раз здраствуйте глубокоуважаемые Дамы и Господа! В сегодняшний замечательный вечер с вами я, Эдуард Закарпатский… — представился он на всякий случай, так как узнать его изменившую геометрию голову, да еще и под темными очками было очень мудрено и, помпезно поздравив, не шелохнувшегося в ответ, юбиляра, начал перечислять его различные положительные качества.
— Обожаю Закарпатского, — напудренная дама тронула мужа за руку. — Заслушаешься. Как держит публику. Только какой-то он не такой сегодня, и голос не его, вроде.
— Да ты что? Какой Закарпатский?.. Откуда ему взяться в нашей дыре? Подделка и при том весьма грубая.
— Настоящий, можете не сомневаться, — заверил соседей субъект в малиновом пиджаке, к котором вы, конечно же, узнали нашего ефрейтора. — Это ему охранник именинника табло испортил. По ошибке. А с утра был огурцом, как только что из телевизора.
— Кто же ты все-таки такой? — Закидайлов пристально посмотрел на всезнайку одним глазом, чтобы тот не двоился.
— Старик Хоттабыч, — Серега снова наполнил рюмки.
— Ты, Хоттабыч, такой умный, может знаешь и, что это у Ворсонофьича с языком? — внутри отравленного алкоголем мозга полковника начали роиться сомнения. Где-то сегодня он уже видел что-то подобное. — И вообще…
Они снова чокнулись и выпили.
— А мы сейчас спросим, — Серега слегка поднялся над столом и громко выкрикнул: — А чего это именинник нам язык показывает?
— Да, — поддержали его хором председатели колхозов. — Чего?
У ведущего, как раз, кончились положительные качества для перечисления, и он с радостью перешел на новую тему:
— А того, что, как говорила моя бабка, когда у кого-то одна голова, это — хорошо, а когда одна нога — плохо.
— Чего, чего? — не понял краснолицый.
— А того, уважаемые гости, что ваши сердца так горячи, такой пламенной любовью пылают они к имениннику, что разогрели и его так, что охладиться для вас он может только так, только, высунув язык и испаряя с него влагу.
Он сделал многозначительную паузу. Скажи эту чушь кто-нибудь другой его забросали бы стульями, а из уст Эдуарда Закарпатского это вылилось бальзамом. Губернатору понравилось, он зааплодировал и все подхватили. Иветта ткнула мужа в бок, он встал и изобразил что-то вроде поклона. Аплодисменты усилились.
— А теперь, — продолжил ведущий, купаясь в авациях, — я приглашаю на сцену, своего коллегу, брата нашего меньшего, и не побоюсь этого слова, гуманоида… В общем встречайте, — он зарукоплескал и повернулся к боковому выходу.
А оттуда с дружески распростертыми объятиями легкой непринужденной походкой на сцену вышла наш командир. Ее размер и размер Виктора Ворсонофьевича полностью совпал, и она, используя его набитый до краев гардероб, разоделась в пух и прах.
Народ сначала не понял, что за мужик с лошадиной мордой.
— Неужто Адриано Челентано? — восторженным шепотом поделилась с мужем догадкой напудренная дама. — Ну, Виктор Ворсонофьвич, ну угодил!.. Всегда мечтала его увидеть!
— Да какое?.. Буйнов это, Сашка, его челюсть.
Аплодисменты стихли, в зале повисла напряженная тишина. Командир быстренько открутила кабель от микрофона, подключила к хвосту и, поднеся ко рту, запела. Из динамиков полился вокализ исполняемый странным, но необычайно приятным голосом. Даже без инструментального сопровождения это было изумительно красиво. Но певица отошла немного назад, присела за рояль и стала сопровождать пение весьма умелой игрой на нем. Получилось что-то неописуемой приятности. Все сидящие в зале, как один, открыли рты от восхищения. Даже Серега с Закидайловым замерли, остановив рюмки с выпивкой на полпути ко ртам.
Подержав присутствующих в таком состоянии минут пятнадцать, корова замолчала, перестала играть и скромно потупила взор. В зале после этого с полминуты стояла мертвая тишина, потом все вскочили с мест, захлопали в ладоши, закричали от восторга, и некоторые даже полезли на сцену.
— Браво!.. Восхитительно!.. Охренеть можно!.. — неслись крики.
Губернатор безумствовал больше всех, он влез на стол и, прыгая на нем, кричал что-то типа:
— Невероятно!.. В жизни ничего подобного не слышал!.. Что это было?
Как из под земли появились узколобые охранники. Трое обступили стол с губернатором, а остальные очистили сцену и стали успокаивать публику.
Корова терпеливо сидела с потупленным взором, а когда наступила относительная тишина, подняв голову, пристально посмотрела в зал:
— Честно говоря, не думала, что вам так понравится… На вид вы тупые, непрошибаемые пожиратели себе подобных… Еще раз убеждаюсь, что нельзя судить по первому впечатлению… А ведь это было не что иное, как брачная песня обычной виноградной улитки. В моей аранжировке, конечно… Да, да. Улитки, — повторила командир заметив недоуменный взгляд на лице губернатора, — одной из подобных тем, которые так противно хрустят у вас под подошвами, когда вы шагаете вечером по дорожке вашей виллы на Лазурном берегу, не удосуживаясь посмотреть, что за мелочь ползает у вас на дороге.
Зал зароптал, а губернатор, с удивлением обнаружив себя на столе, начал слезать и спросил, выражая интерес всех собравшихся:
— Неужели улитка может так петь?
— Да?!.. — добавил краснолицый председатель, потирая ушибленный зад, по которому получил ногой от одного из охранников, когда перед этим пытался влезть к губернатору на стол. — Клаша Шульженко или, там не знаю, Робертино Лоретти еще можно понять, но какой-то слизняк?..
— А почему нет?.. Вы, люди с вашими жалкими обезьяньими связками, конечно, поете и некоторые даже очень не плохо, но это не значит, что кроме вас никто не умеет этого делать.
От таких слов очарованность необычным выступлением стала быстро спадать и зрители приглядевшись повнимательнее к чудесному исполнителю, начали замечать, что он имеет, мягко говоря, не совсем обычный внешний вид.
— Нет, это точно не Александр Буйнов, — продолжила прошлый спор с супругом напудренная дама, — погляди, рога и морда волосатая.
— Похож, конечно, но не он, — согласился муж, — и уж точно не Челентано.
Зал снова зароптал.
— Мы люди, а вы-то тогда что за зверь? — как избранный когда-то депутат, снова выразил народные сомнения губернатор.
— Да?!.. Если бы не ваш галстук, можно бы было подумать, что вы обычная корова, — усмехнулся краснолицый. — А говорили, артисты из Москвы приедут.
— Ну да, корова, — простодушно ответила командир и сняла шляпу. — Из отряда парнокопытных. А вы я вижу чем-то не довольны? — заметила она несколько вытянувшихся от разочарования лиц.
— Да нет, нет, — с кислым видом ответил за всех губернатор. — Нам очень интересно. Сельское хозяйство наиболее больной вопрос нашей экономики, особенно в нашей области. Взять к примеру третий квартал…
— Вот и я так думаю, — перебила его командир, чтобы он не начал пересказывать свою предвыборную речь. — Различных певцов и танцоров вы сколько раз видели и еще увидите, а говорящую корову, я уверена, в первый раз. Так что радуйтесь. Сегодня у вас есть уникальная возможность поговорить в моем лице с братьями вашими меньшими, как выразился мосье Закарпатский, напрямую спросить о том, что вам интересно узнать о нашей жизни, о том о чем вы и ваши ученые можете только догадываться.
Зал загудел, все ожидали концерт, пришли поразвлечься, а тут им какую-то викторину предлагают.
Командир достала манипулятором из пиджака бутылку, высоко запрокинув голову, отпила из нее глотков шесть, поморщилась и занюхала копытом.
— Я, честно говоря, не собиралась сегодня с вами общаться, но вот один из вас подсадил меня на эту гадость, — она с отвращением посмотрела на почти пустой сосуд, и бережно спрятала обратно в карман. — И вот сразу потянуло поговорить…. Так, спрашивайте, спрашивайте, господа, не стесняйтесь… Хотя вижу, сегодня здесь собрались не самые любознательные представители вашего вида… Или что-то вас затрудняет? — корова шарила по залу приглашающим взглядом. — Неужели вам не интересно? Может быть, вас интересует ответ на вопрос, обладаем ли мы животные интеллектом и сознанием? Можем ли мы понимать и чувствовать, как это можете вы?
— Да, — не выдержал краснолицый, когда испытующий взгляд животного остановился на нем. — Можете ли… ну это… как его, в общем, так как это можем мы?.. Да…
— Что же, спасибо за интересный вопрос. Не буду юлить и крутить, а сразу прямо и честно отвечу: Да, можем. Мы все понимаем и чувствуем, точно так же как и вы… А почему, собственно, нет?!.. Ведь вы и мы созданы одинаково. Сердце, желудок, конечности, голова, мозг, половые органы, в конце концов, все очень похоже. Тогда почему в вашем мозгу могут рождаться умные мысли, а в нашем очень похожем на ваш нет? Почему вам доступно наслаждение от вкуса пищи или, скажем от акта с партнером, а нам нет?
— Да? Почему? — продолжил расспросы краснолицый.
— Вы же не отрицаете, что мы так же чувствуем боль или голод? Почему тогда мы не можем страдать от унижения или быть счастливы от любви? Почему мы так же, как вы, в муках рожаем наших детей, а не должны горевать от разлуки, когда вы забираете их у нас для того чтобы убить и съесть?
— Но это же ненаучно. Ученые доказали, что животные не могут мыслить, — нахмурился губернатор, охранники его напряглись, но он жестом показал им, что все нормально.
— Ненаучно - не значит неверно. Ваша наука создана вами для обслуживания вашей рабской идеологии. Вашим власть имущим важно, чтобы вы считали себя не просто единственными разумными существами на планете, но еще и существами гуманными. Так вами легче управлять. Поэтому, чтобы вы могли питаться нами с чистой совестью, они создали теорию, что ваш разум уникальный в этом мире, а мы, все остальные просто бездушные твари и, убивая и мучая нас, вы не делаете ничего плохого и не нарушаете этим норм своей морали. На поддержание этого мифа и работает куча учреждений набитых тысячами ученых бездельников. Они тратят огромные ресурсы, проводя массы исследований и создавая горы научных трудов, доказывающих этот бред. Изрезали и распотрошили тысячи несчастных зверьков, для того, чтобы доказать, что те не способны к творческой деятельности. Вы только вдумайтесь, разрезать мозг и в микроскоп обнаружить, что крысы не умеют писать стихи… Жуть… Ну, возможно и что?! Поэтому их можно бессовестно мучить и убивать? А может, они не не могут, а просто не хотят? А я лично вас заверяю, что если вы как-то сумеете объясните крысе, что хотите от нее поэму, она вам ее напишет. Только как вы сможете оценить ее своим примитивным мозгом, не зная языка? Хотя уверена, даже если оцените и признаете, то ничего от этого не изменится. Ведь вот медведи гоняют у вас в цирках на мотоциклах, и что это прибавило к статусу их вида?
— Фу, что за ересь несет это порождение антихриста!? — не выдержал бородатый батюшка местного прихода. — Сгинь, сатана!
— А вот, есть еще ненаучные деятели в рясах, — командир кивнула на остервенело пытающегося прогнать ее со сцены крестным знамением толстяка. — Тоже усердно пашут на этом поприще. Эти хоть, слава Богу, никого не режут. Эти просто тупо вбивают в вас мысль о наличии у вас уникальной в этом мире души и о божественном предназначении ваших бесчинств. Мол, своих только не трогайте, а всех остальных бессловесных тварей и прочих исчадий ада, пожалуйста можно. Всем вашим разнообразным богам в той или иной интерпретации на это плевать.
Корова оглядела зал. Все глупо молчали и смотрели ей в пасть.
— Ваши враждебные друг другу государственные машины в этом полностью солидарны и объединено борются с представителями иной точки зрения. И делается все это для отвлечения ваших обывателей от лежащей на поверхности истины, что вы такие же звери как мы. Чтобы, не дай бог, кто-нибудь не задумался и не обнаружил это очевидное сходство вас с нами. Потому что, признать, что вы такие же как мы, это, значит признать, что мы такие же как вы, чем нанести жестокий удар по всем устоям, как вашей ложной системы моральных ценностей, так и по экономике зиждущейся на безграничном, бездумном потреблении. А для ваших элит это значит, потерять еще один рубеж, отойти еще на шаг назад к справедливости. Например, как они отступили когда-то, запретив рабство, когда пал подобный безобразный миф, что одни из вас выше других до такой степени, что могут законно распоряжаться их свободой и жизнью. Или как отступили совсем недавно, когда ваша доминирующая белая раса признала, что она ничем не лучше остальных и согласилась, что цветные люди такие же люди. Вы уничтожили этот миф, так пойдите же дальше, откройте глаза, убедитесь и признайте, что все живые существа на планете разумны и подобны вам. То что вы не понимаете наш язык, не означает, что мы не умеем говорить. То что мы мыслим в другом направлении чем вы, не значит, что не имеем мышления. То что мы не так сильны как вы, не значит, что мы чем то хуже, — командир сглотнула слюну и, окинув зал взглядом, грустно вздохнула. — Я не надеюсь, конечно, что вы измените из-за этого свой рацион питания. Но, возможно, будете по другому относиться к тому что употребляете. Может быть, не все смогут, как сейчас, наслаждаться, намазывая на хлеб печень откормленного до цирроза брата вашего меньшего.
Командир замолчала, а из зала сразу же послышались недовольные возгласы.
— Это что за отстой, Виктор Ворсонофьич? Пусть лучше еще споет…
— Мы что пришли сюда политинформацию слушать?
— Что-то не смешно совсем… Что это за комик такой с коровьей мордой?
Все посмотрели на губернатора. У него горячая речь командира какое-то время искажала лицо раздумьями, но потом он мотнул лысой головой, стряхивая наваждение и изрек:
— Не знаю, кто вы и как это все делаете, уважаемая корова, но не смешно, ей Богу. Лучше спойте еще раз. Это у вас получается хорошо. А юмор — это не ваше, вот поверьте профессионалу.
— Ой, беда с вами, господа… Да ничего смешного тут и не должно было быть. Я просто пыталась достучаться до ваших гнилых голов… Хотя, перед кем я тут мечу бисер?..
Она снова достала выпивку, вылила остатки себе в пасть, а швырнула пустую бутылку через всю сцену в вазу с цветами. Бросок получился по баскетбольному точным. Некоторые даже зааплодировали.
— Эх, не люблю я это дело, но вижу без иллюстрации и на этот раз не обойтись.
Она встала, сняла с шеи толстую золотую цепь с крестом, которая еще недавно служила Виктору Ворсонофьевичу галстуком и, подняв на уровень своих глаз, проговорила замогильным голосом:
— Смотреть всем на крест!!!
Присутствующие все, включая Серегу, безропотно подчинились, уставившись в нужном направлении. Корова, убедившись в этом, перевела взгляд из зала на переливающийся в лучах софита кусок благородного металла и напряженно прищурилась. Гости дружно закрыли глаза и, потеряв контроль за своими телами, стали сползать со стульев на пол.
— Класс!.. — Иветта, сидевшая на сцене сбоку от командира, чтобы избежать жестокого эксперимента, догадалась в отличии от ефрейтора не смотреть на магический предмет и не пожалела об этом. Присутствующие катались по видавшему виды линолеуму, стонали, а некоторые даже бились головами об пол. Это продолжалось секунд десять, после чего они стали просыпаться и с измененными ужасом лицами подниматься на ноги, а корова, наоборот, упала на жесткие доски сцены и замерла в оцепенении.
В зале начало твориться что-то невообразимое. Поднялся шум и гам. Все бегали между столами, кричали и возбужденно жестикулировали. Даже, молчавшие до этого, охранники тараторили, не закрывая ртов. Постепенно все собрались вокруг губернатора, окружили его и, стараясь перекричать друг друга стали делиться подробностями пережитого.
— Как думаешь, ВиктОр, что она им показывала? — за неимением других собеседников, спросила Иветта у мужа, показывая на гудящий, как растревоженный улей, зал. Но тот по прежнему не реагировал, сидел неподвижно, как мумия.
Спустя какое-то время к командиру стало возвращаться сознание, она зашевелилась и начала подниматься на ноги. Губернатор первый заметил это, с трудом освободил руку от нависших на ней собеседников и, не прекращая горячо полемизировать, протянул ее по направлению сцены, указывая на истинную виновницу этого брифинга. Участники повернули головы и, тотчас же переключив свое внимание на еще не до конца восстановившуюся корову, всей толпой устремились к ней. Первым достиг сцены краснолицый, навалился на рампу животом и закинул уже жирную ногу чтобы взобраться, но получив легкий электрический разряд, откатился назад.
— Спокойно, господа. Не нужно лезть на сцену, оставайтесь, пожалуйста, в зале. Я каждому отвечу на беспокоящие его вопросы, — устало обратилась командир к перевозбужденным собеседникам и на всякий случай провела рогами, обозначив искрящейся дугой границы за которые не следует заходить.
Это произвело впечатление, народ остановился у рампы и начал успокаиваться. Но, все равно, разобрать, что они все одновременно говорили, было невозможно.
— Вот, вот. Я так и думала, что моя иллюстрация вас взбодрит, — с удовлетворением заметила командир. — Впечатляет, не правда ли?
— Что вы им показали, товарищ майор? — спросила Иветта, подойдя почти вплотную к уху начальника.
— Да, ничего особенного. Мы были на экскурсии на птицефабрике у вон того кадра, — командир показала на тощего усатого председателя совхоза, кричащего громче всех.
— И чего тут такого?
— Да не знаю…. Я поместила их в тело одного из бройлеров, и они провели в нем часик. Посидели в под завязку набитой собратьями клетке, пожрали гнилых комбикормов, покакали, пописали и поехали в ящике на бойню в другом конце фабрики. Повисели там немного вверх ногами на конвейере, дожидаясь своей очереди и, после расставания с головой, скончались.
— Представляю! — Иветту передернуло.
— Да нет, я думаю, не представляете… Представить это невозможно, это надо пережить. вы много потеряли, рядовая, не совершив с нами эту экскурсию. Ну ничего, ефрейтор вам все расскажет… Кстати, где он?
— Да вон с бутылкой, — девушка показала пальцем на одиноко сидящего в углу Серегу, только что закинувшего себе в горло полстакана какого-то пойла.
— А где объект? — командир с тревогой стала обшаривать взглядом толпу. — Неужели смылся? Они же все время вместе были… Вот я идиотка, концерты начала устраивать, алкашка несчастная… Ефрейтор! Ко мне! — что есть силы заорала она. Электроника многократно усилила ее зов, и из динамиков это прозвучало, как гром среди ясного неба. Все сразу в изумлении замолчали, а Серега, размышлявший на тему, не пора ли ему налить еще, бросил все и метнулся выполнять приказание.
— Ефрейтр Срээйчук по ва… по ва… по ва… — подбежав, попытался он отрапортовать, но не успел. Корова перебила его на полуслове:
— Где полковник?
— Так тут,.. куда ему деться?.. Вон там я его последний раз видел, — он упал на пол сцены и стал пытаться заглянуть под стол, за которым они с Закидайловым и семьей напудренной дамы когда-то сидели.
— Тьфу на тебя, болван, — командир, перепрыгнув через сгрудившихся у рампы людей, подскочила, куда смотрел Серега и с надеждой заглянула под скатерть. — Черт!.. — вырвалось у нее. — Ушел сволочь!
На секунду она остановилась поразмыслить над создавшимся положением, но жаждущие ответов гости банкета не дали ей сосредоточиться, они, как зомби, обступили ее со всех сторон и снова все одновременно заговорили.
— Ой, не сейчас господа, не сейчас, — раздраженно крутанулась она вокруг себя, чтобы оторвать тянущиеся к ней со всех сторон руки, но, окинув взглядом жаждущих, все-таки сжалилась: — Ну что, что вам объяснить? Вы побывали в шкуре одного из сотен сжираемых каждым из вас за год животных. Все ощущения подлинные и происходили сегодня утром вот у этого господина на фабрике, — она показала на усатого. — Да, понимаю, сурово все было… да, это не просто переварить, но вы постарайтесь и подумайте на досуге над этим всем и обо всем, что я вам сегодня рассказывала…
— … да я чуть не сдох от жути пока висел… — пробился через общий хор визгливый голос краснолицего.
— А ты прекрати избивать свою собаку, — обратилась командир лично к нему, с трудом пробираясь к выходу. — Бедный кобель не виноват, что тебя жена не любит. Он-то тебя любит и пока терпит, но у него характер тяжелый, может не выдержать и вцепиться в глотку… Ефрейтор, рядовая на выход… Ворсонофьича не забудьте, — коротко бросила она подчиненным, а гостям громко объявила: — Все господа, концерт окончен. Проходите в банкетный зал, там для вас накрыт ужин. Юбиляр приносит свои извинения, так как по состоянию здоровья вынужден вас покинуть. Но с вами остается любимец публики Эдуард Закарпатский. Приятного вечера!