Жизнь в кредит

Елена Касаткина 2
Тот, кто сказал, что счастья и горя каждому отмерено в жизни поровну, ошибался. Кому-то может и поровну, но не ему. Он, вообще, не понимал, зачем судьба каждый раз возвращает его назад в жизнь, которая ему не нужна. Если горе даётся как испытание, то свою проверку на прочность Матвей Гаевский прошёл с лихвой.

Как и для каждого ребёнка Новый год для Матвейки был самым любимым праздником. Он всегда с нетерпением ждал эту волшебную ночь, когда обязательно придёт Дед Мороз и положит под ёлку какую-нибудь игрушку!

Праздник начинался за несколько дней, с того момента, когда мама приносила с работы красиво разрисованную картонную сумочку-коробку. Сквозь целлофан в окошке виднелись золотистые обёртки конфет. Мама вручала сумочку Матвею посмотреть и тут же отбирала назад.

— До Нового года ещё неделя, пусть пока под ёлкой полежат.

Почему надо держать конфеты целую неделю — Матвейка не понимал и, когда мамы не было в комнате, раскрывал сумочку-коробку и вытаскивал из неё заветные сладости. К концу недели конфет в коробке почти не оставалось. Удовольствие получалось размазанным и каким-то неприятным, мальчик чувствовал себя преступником, по-детски переживая, что мама всё узнает и накажет его.

По мере взросления менялись и удовольствия. Матвей уже давно знал, что подарок под ёлку кладут родители, но ещё долго, в тайне ото всех писал деду Морозу письма, продолжая верить в чудеса. И они случались. Матвей старательно выводил круглыми буквами на конверте в строчке «Кому» — «деду Морозу», в строчке «Куда» — «на север». Письмо на почту относила мама.

То был его десятый Новый год. Он чувствовал себя взрослым. На подарочную коробку с конфетами от профсоюза, которую традиционно выдали матери на работе, даже не взглянул. Конфеты его не интересовали — они с пацанами уже пробовали курить, а конфетам пусть девчонки радуются. Курить Матвею не понравилось, он задыхался, всё время кашлял, пытаясь затянуть едкую порцию дыма поглубже, как учил второгодник Сёмка, но тошнотворный дым сдавливал внутренности и выскакивал наружу, от чего кружилась голова, а во рту образовывалась горечь.

Перед Новым годом у мальчишек появилось новое увлечение — петарды. Завезённые в огромных количествах из Китая, они продавались за копейки в каждом ларьке. Грохот разрывов разносился по округе, пугая не только собак и кошек, но и местных старушек. Некоторые из них ещё помнили этот звук со времён Великой Отечественной войны. Каждый уважающий себя пацан носил в портфеле хотя бы одну, пусть даже маленькую петарду, которой хвастливо размахивал перед одноклассниками. Взрывать обычно ходили за гаражи.

Такую же петарду на сэкономленные от завтраков деньги приобрёл и Матвей.

— Вот, — мальчик вынул из портфеля разноцветную трубочку, — после уроков айда за гаражи. Устроим веер… фейк, — незнакомое иностранное слово было трудным в произношении и непонятным по смыслу, но даже в исковерканном виде производило на детвору впечатление.

Ещё ни разу в своей жизни Матвею не приходилось поджигать петарду. То ли дело хлопушка, дёрнул и готово, но это развлечение для малышни. Показать свою неопытность в столь важном деле, как подрыв петарды, значило уронить себя в глазах товарищей. В конце концов, поджигал же он бенгальские огни, значит и с этой ерундой справиться. Матвей достал спички.

— Мама говорит, что это опасно, может в руках взорваться, — прогундосил первоклашка Вовочка, который увязался за ними следом, как только компания друзей выскочила из школьного двора.

— Вот и иди отсюда, чё прицепился, — оттеснил его смуглый даже зимой Сенька и, вспомнив фразу из любимого фильма, скомандовал. — Махмуд, поджигай!

Матвей старался не показывать вида, но слова маленького Вовки холодным комочком ударили в грудь, вызвав в душе страх. На мгновение Матвей заколебался, потом присел и вставил петарду в сугроб. — Ладно, я поджигаю, а вы разбегайтесь, а то мало ли чего, — и, чиркнув спичкой, поднёс огонёк к торчащему из петарды фитилю.

Спичка уже почти догорела, но поджечь никак не получалось, ветер постоянно сдувал пламя в сторону от фитиля.

— Ветер мешает. — Матвей недовольно посмотрел на петарду. — Надо чем-нибудь прикрыть. — Огляделся. В узком проходе между гаражами, где обычно местные алкаши распивали палёную водку, заметил трёхлитровую банку с плавающей в остатках рассола плесенью. Освободив бутыль от жидкости, Матвей накидал в него снег и вставил петарду. На этот раз фитилёк загорелся сразу, и ребятня припустила в стороны. Отбежал подальше и Матвей, но никакого хлопка не последовало.

— Потух, — крикнул Сёмка, — фигня, а не петарда.

— Сам ты фигня, — обижено процедил сквозь зубы Матвей и направился назад к петарде.

Подходя к банке, он увидел сквозь стекло слабый свет синеватого пламени на догорающем кончике фитиля. Времени на то, чтобы развернуться и дать дёру уже не оставалось. Петарда рванула с такой силой, что осколки стекла разнесло на несколько метров, чудом не задев никого из ребят, кроме Матвея.

Лицо сшивали по кусочкам. Несмотря на то, что шрамы затянулись быстро, синие рубцы навсегда изуродовали лицо. «Штопаный» — моментально наделили его обидным прозвищем бывшие сотоварищи, которым по счастливой случайности удалось избежать последствий. Лицо, перетянутое зигзагами рубцов, и стало для Матвея тем самым испытанием, которое повлияло на всю его дальнейшую жизнь.

Можно сродниться со своей некрасивостью, даже с уродством, можно смириться с обидной кличкой, но привыкнуть к плохо скрываемому ужасу, любопытству и, в конечном счёте, отвращению, Матвей не мог. А именно это выражали лица тех, кто смотрел на него. Друзья, как-то сами по себе отвалились, а новые не появлялись, его никто не приглашал в гости и даже за партой он сидел один на самом последнем ряду. Мальчишки уже вовсю встречались с девчонками, а он даже мечтать не смел об этом. Вчера ещё «гадкие утята», а нынче все как на подбор куклы Барби, такие красивые, тонконогие, с длинными волосами девушки брезгливо отворачивались, как только он появлялся в поле их зрения. Всё это сделало из Матвея замкнутого, угрюмого и глубоко несчастного человека. Его жизнь была лишена обычной людской радости, смысла в ней он не видел, но все попытки прекратить, оборвать эту мучительную канитель, не имели успеха. Что он только не пробовал…

Впервые это случилось, когда разнаряженные одноклассники отмечали свой и его выпускной. Накануне классная — пожилая учительница истории, вызвала его в свой кабинет и попросила не портить праздник. На него смотрело добродушное, исчирканное полосками морщин лицо. Морщины не пугали, морщины вызывали доверие и уважение. Рубцы на лице Матвея уважения и доверия не вызывали, поэтому лучше будет, если он останется дома, а за аттестатом придёт на следующий день.

Горстка таблеток могла покончить с этим постоянным унижением. Но мама (вероятно, что-то почувствовав) зачем-то отпросилась с работы и домой пришла в тот момент, когда его ещё можно было спасти. И «Скорая», как назло, приехала быстро. Ему промыли желудок и оставили в покое.

Вторая попытка, вообще, закончилась глупо. Прошло три дня, как он похоронил мать. Матвей долго прилаживал верёвку, быстро свернул петлю, не задумываясь, влез на стул и пнул его ногой. Провод, к которому была привязана верёвка, не выдержал, и Матвей всей своей массой грохнулся на пол, сломав при этом руку.

Все остальные попытки заканчивались так же нелепо — вены не резались (ломалось лезвие), поезд не шёл (лежать на рельсах надоедало). Провидение упорно мешало ему покинуть этот мир.

Отрывок из книги "Амплуа убийцы" - читайте на Литрес, Ридеро, Амазон и Букмейт, а также подписывайтесь на мой канал в ЯндексДзен.