“Это было так давно, что вот этот дуб, который растёт под моими окнами, был ещё совсем маленьким жёлудем. И тем не менее я помню всё. Всё, что было сказано, каждый жест, каждый взгляд. Когда я рассказываю это своему поколению – то они крутят пальцами у виска. Считают, что я обычный выживший из ума старик, который выдумывает к старости всякую чушь. А ведь то было взаправду. Ну , присаживайтесь и слушайте.
Эх, с чего бы начать… Начнем с начала, пожалуй. В юности своей я был тихим, молчаливым парнем, который интересовался лишь книгами. Книги были моей страстью. Я ни с кем толком не общался, не виделся, не гулял. Для меня люди были скучны сами по себе. Да я их ещё и отталкивал, как признавались некоторые, своим мрачным видом и взглядом. Да, ребята, бывает и такое, что простого юнца побаиваются даже учителя. Хотя и не ходил и не угрожал никому ножом, не делал по сути ничего, кроме как сидел за первой партой и слушал, что рассказывают. Ну и просто я не любил людей, и они, видимо, чувствовали это.
Для меня лучшим отдыхом было уединение. Кто отдыхал в клубах, кто-то в компаниях, а для меня лучшим отдыхом было посидеть где-нибудь в одиночестве. И вот, однажды летом, когда все экзамены были сданы, я поехал отдыхать на природу. Уехал я тогда далеко, чуть ли не до обеда крутил педали велосипеда. И наконец нашел место, где мог отлично отдохнуть. Это был полуостров, с трёх сторон омываемый речкой; повсюду, куда ни посмотри, были лишь луга; и лишь на самом берегу стоял крепкий дуб. Ох и красавец он был! В три или четыре моих охвата, с аккуратной кроной, а в высоту… Ну, выше моего дома точно. Именно под ним я тогда и остановился. Искупался, пообедал, и прилёг в тени у корней этого самого дуба с книжкой. Читал я тогда «Три мушкетера», были же раньше книги, эх…Но я отвлёкся. От жары и дороги я быстро разомлел, и сам не заметил, как уснул.
Проснулся от того, что услышал, как ко мне кто-то подходит. У меня всегда был чуткий сон, иногда это даже мешало. Какой же злой я тогда проснулся! Я и так не любил, когда меня будят, а когда кто-то мешал мне отдыхать в одиночестве – то просто бесился. Я тогда резко поднялся, но спросонья запутался в ногах, и снова свалился на землю. И тут я услышал её смех. Как было приятно его слушать! Он звенел, как колокольчик, растекаясь над этими лугами и рекой. Казалось, что и дуб рассмеялся вместе со нею, шурша своей листвой. И я сам, хоть и был злой, неожиданно для себя рассмеялся. Это было так странно. Вся моя злость внезапно ушла куда-то, и остался один только смех. И тут из-за дуба вышла она. Конечно, я видел много красивых, симпатичных девушек. Но она… Она была прекрасна. По тонким плечам сбегали локоны коричневых волос. Из-под короткой чёлки, зачёсанной набок, на меня глядели голубые глаза. И в них тоже стоял смех. Она вся была тонкая, как тростинка. В ней всё было в меру. От неё не хотелось отрывать глаз. И тут она заговорила. Её голос был такой же звонкий, как и её смех. Его хотелось слушать вечно, хотелось в нём раствориться.
“Неуклюжий ты” – сказала она тогда, смеясь. – “Неуклюжий и смешной.”
Вообще-то я не очень любил, когда надо мной смеются. А уж тем более, если смеётся красивая девушка. Но этот смех… Я не разозлился, не обиделся – я опять засмеялся вместе с ней. Наконец она успокоилась, хоть в глазах и блестели искорки смеха, и села рядом со мной, прислонившись к дубу, и устремив свой взгляд вдаль. И заговорила:
“Я знаю, ты не очень любишь общество. И ты хочешь побыть один. Я не стану навязываться, и уйду, как только ты этого захочешь. А пока просто послушай, что я тебе скажу. Ты только что переделал злость в смех, радость. Тебе понравилось это? Вместо агрессии, которая оттолкнула бы меня, ты смог посмеяться над самим собой, и тем самым показать, что ты хороший. Разве это плохо? Советую запомнить, как это делается. Тебе это не раз пригодится.”
Я не понимал, как она так легко прочла меня, словно раскрытую книгу. Ведь на самом же деле – вся моя злость перетекла и вылилась в смехе. Но как? Я не хотел думать об этом сейчас. Мы сидели вдвоем, прислонившись к дереву, едва касаясь плечами друг друга. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно. А она тем временем говорила дальше:
“Всё в мире возникает из чего-то. Ничто не берётся из ничего, и ничто не исчезает бесследно. Думаю, ты помнишь это из физики. Но это применимо не только к термодинамике, но и к самой жизни. Твой смех не появился из ниоткуда – он был переделан из злости. Так же и твои поступки, мысли – не остаются просто так. Каждый шаг, каждая мысль, даже просто промелькнувшая в голове – меняют тебя. А потом меняют и мир. Сейчас приведу простой пример: шёл кто-то, думая о вечерней встрече в кафе с друзьями, и из-за этого не обратил внимания на плачущую девушку, хотя по натуре своей, если бы не отвлёкся – обязательно подошёл бы и помог. У них бы закрутился роман, и ребёнок, который у них бы родился, мог бы стать президентом. И мир бы стал другим. Но он прошёл мимо, к девушке подошёл другой, и их ребёнок стал убийцей. И мир стал совсем другим. Так же и твои поступки. Ты отталкиваешь от себя людей, пусть и непроизвольно, и мир становится немного хуже.”
Я не переставал удивляться, как она так хорошо меня знает. Но главное – меня ничто не отталкивало. Ни то, что она помешала мне отдыхать, ни её осведомленность – мне было приятно от того, что рядом со мной живой человек. Для меня это было в новинку. Я чувствовал, что начинаю оттаивать, что мой лёд, которым я отгородился от всех, стал давать трещины. И он побежал ручьём, когда я почувствовал её руку на своей руке. А она продолжала, как ни в чём не бывало:
“Тебе нужно открыться для мира, для людей. Постарайся поверить – злость не лучший советчик. Скорее худший. При этом она забирает много сил, да и вообще – портит тебя, портит внешность. Ты ведь видел, что злые люди красивыми бывают только в фильмах. Неужели тебе хочется стать таким? Оглянись вокруг – всё прекрасно! Нужно лишь открыть свою душу, и впустить добро. Никогда не поздно измениться. Я знаю, что это всё лишь слова, но вот тебе мой наказ: запомни их, обдумай всё хорошенько, и сделай выводы. А сейчас – прости, но мне нужно идти. Солнце скоро зайдет. Но я уверена – мы с тобой ещё встретимся.”
Она легко поднялась, отряхнула платье, и зашагала прочь. Я молча проводил её взглядом, пока меня не осенила одна мысль. Я крикнул ей вслед:
“Постой! Скажи же, как тебя зовут?”
Она повернулась, весело блеснула глазами, и я услышал в ответ:
“Нариниэль.” – И она пошла дальше.
Я хотел подняться, и побежать за ней, но почувствовал удар по темечку – и тут я проснулся на самом деле. Около меняя лежал жёлудь, день почти закончился, а я не мог придти в себя. Неужели это был лишь сон? Всего лишь простой сон. Но почему тогда так болело место, на которое я упал, и… почему я ощущал тепло её руки? Я пробовал отвлечься, читать, но не мог выкинуть из головы произошедшее. Тогда я вернулся домой – и стал её искать повсюду. Знакомый художник нарисовал мне её по моим воспоминаниям, и я стал спрашивать у прохожих, не видели ли они такой девушки. Но её нигде не было.”
Старик закончил рассказ, и посмотрел на сидящих перед ним ребят. Они слушали, раскрыв рты, и теперь ждали продолжения. Старик устроился поудобнее в кресле, и приготовился к сотне вопросов. Но получил лишь один:
“Дед, а ты нашёл её потом, или нет?”
“Помните, ребята, как она сказала: наши поступки и мысли меняют мир. Когда я понял, что поисками не добьюсь ничего – то стал меняться так, как сказала она. И на самом деле – всё изменилось. Не сразу, понадобился большой срок для этого. Но это того стоило. А нашёл ли я её? А вы как думаете?”
Старик поднялся, и молча прошёл в сад, где в тени дуба дремала седая старушка. Он тихо подошёл к ней, и поцеловал в лоб. Она открыла свои ярко-голубые глаза, и улыбнулась ему.
“Спасибо тебе, моя Нариниэль.” – произнёс старик, присаживаясь у дуба.