Черными крыльями теней ночь опутала мир, заслонив его от света солнца. Я сплю, и вместе со мной спит дух сумерек.
Сквозь дрему до меня доносится топот тяжелых шагов — очередной кошмар, такой же как предыдущие. Скрежет задвижки замка нарушает тишину. Надрывный скрип петель похож на стон умирающего зверя. Тяжелая дверь, обитая полосами металла — врата в иное время, где жизнь замирает, и она медленно открывается. Кто—то огромный стоит по ту сторону. Он пришел из того места, где колесо судьбы вращается силой механического разума. Он заменяет живым глаза, сознание, чувства и ведет на коротком поводке, превращая в слепое, невежественное и безразличное стадо.
Мои глаза закрыты, но я точно знаю, что слабый свет робко замер на пороге, оттенив размытую исполинскую фигуру. Еще один тяжелый шаг в мою сторону. Меня охватывает ужас. Я открываю глаза, но вокруг никого. Мир точно накрыли черным куполом, золотыми брызгами по которому сияли звезды, заполняя пустоту в этом мире, в этом месте, и в моем сердце. Голос сейчас молчит. Каждый раз его шепот все ближе и ближе. Шаги все громче и громче, но стоит мне открыть глаза и кошмар отступает.
Я снова проваливаюсь в грезы, не в силах бороться с властью дремоты, а механический часовой продолжает отсчитывать время: бесшумно кружатся шестеренки, и вращается маховик.
За тысячи миль отсюда, палач протягивает свои тонкие бледные пальцы и начинает рвать черную вуаль. Я просыпаюсь, услышав звонкий сигнал часового.
Пора. Дальше откладывать нельзя. Сумерки отступят перед огненной колесницей. Отправляться нужно уже сейчас.
Я поднимаюсь и, превозмогая боль в онемевших мышцах, выхожу наружу. Два черных уголька—глаза смотрят вслед. Дверь с жутким грохотом захлопывается. Зловещий скрежет дверного замка — время для передышки.
Меня встречает пронизывающий холодный ветер. Утренний воздух обжигает ледяным порывом и колет легкие холодными иголками. Первый шаг вперед после беспокойной ночи неуверенный, как у новорождённого малыша.
Я бросаю взгляд на восток. Линия горизонта еще не зарделась от дыхания раскаленного гиганта. Скоро он поднимется по невидимым опорам и покатится по небесному пути длиною в день. С его приходом пробудится барабанная дробь копыт стальных буйволов по рельсам, шорох резиновых ног антилоп по бесконечным дорогам, рев турбин под крылом железных драконов и пульс высшего разума в жилах кремниевых вен. Эти порождения живут благодаря его лучам, а все живое выстраивается в мессу, чтобы прислуживать им в обмен на кусочки металла с изображением солнца.
Кровавое свечение зарождается в том месте, где опрокинутая чаша небосвода сходится с холодной землей. Шарлаховое око проснулось. Оттолкнувшись от пиков оскалившейся гряды, оно начало восхождение. Я живу лишь в те короткие моменты, когда дух еще не покинул меня. Эти моменты — время сумерек, замершие мгновения между схваткой двух противоборствующих начал. Теперь же ночь отступила, и дух сумерек оставил меня один на один с солнечным презрением.
За моими шагами следует эхо. Иногда кошмары преследуют меня и днем. Их поступь легка и неуловима, а шаг свободный и непринужденный. Сладостным шепотом голос уговаривает отдаться течению. Иногда мне кажется, что он принадлежит мне самой.
Сердце гулко бьется в груди, разгоняя бурлящую кровь по венам. Идти приходится долго.
Спустя некоторое время я прихожу к роднику. Журчание вызывает облегчение. Солнце встало, но источник сохраняет прохладу в подлеске. Возле воды сидят несколько скрючившихся существ. Я приблизилась, и они требовательно потянули ко мне свои крючковатые пальцы: все в мире имеет цену. Кроме воды плутоватые существа обменивают монеты на еду и другие безделушки.
Я жадно пью, закрыв глаза. Нужно выпить как можно больше! День тянется долго, а до сумерек еще так далеко.
«Пей, пей, — снова нашептывает голос за спиной. — Тебе это уже не поможет».
Мне показалось, будто слежавшаяся листва тихо прошуршала, словно кто—то сделал несколько шагов в мою сторону. Не выдержав, я открыла глаза и обернулась. Позади меня опять никого не оказалось.
Рот онемел от холодной воды. Пора идти дальше.
Мороз, сковавший меня изнутри, спасает от палящего солнца. Тело послушно идет по выжженному до черного пепла полотну дороги. Иногда на своем пути я встречаю других, таких же, как я. Они сторонятся меня. Каждый из них так поглощен собой и не отзывается на мои призывы. Их дух умер. Они не способны мыслить и говорить. Их фигуры настолько прозрачны и тонки, что напоминают призраков. Восход рукотворного солнца не щадит никого. Если слишком долго находиться под его гнетом, дух сумерек погибает. Ты становишься призраком – бездушным, беспомощным, слепо бредущим вперед и зацикленным в себе.
Когда солнце впервые обожгло Первых — они были обречены. Лучи коснулись и на мгновение ослепили их. С тех пор они изменились навсегда. Каждую ночь живые существа с нетерпением ждали, когда наступит день и отступит тьма. Ждали для того, чтобы понежиться в лучах величия исходившего от небесного гиганта. С каждым днем они спали все меньше и меньше и жили лишь одной мыслью: как приблизиться к этому величию? Как сделать так, чтобы день длился вечно? Как навсегда слиться с солнцем?
Наблюдая за бегом беспокойных гребней волн, один из обреченных увидел свое отражение, мерцающее в золотом сиянии дня. И тогда он понял, что они не смогут остановить смену дней. Не смогут вечно удерживать солнце в апогее его величия.
Спустя миллионы лет Первые изобрели чревовещателей. Это был стеклянный куб с экраном. Чревовещатели не имели чувств. Но они помнили все и могли показать то, что видели. Их стеклянное око воскрешало события, происходившие в прошлом, лица Первых, умерших тысячи лет назад, дыхание природы за миллионы миль от храмов и… свет Солнца…
Первые замерли перед чревовещателями и разгневали Бога Солнца. За это он проклял их и послал на землю духов. Их злоба превратила глаза чревовещателей в оружие. На идеально гладких поверхностях возникли образы. Первые приняли их за предсказания и с тех пор стали Обреченными.
Обреченные, в неутомимой жажде слиться с солнцем, поместили стеклянных чудовищ в каждое жилище. Каменные храмы, которые они возвели, обросли чревовещателями, а дороги к ним стали мерцающими аллеями. С тех пор коридоры и бесконечные ходы сторожат недремлющие глазницы.
Позади меня раздается знакомый голос:
—Посмотри, — еле слышно требует он, — Да посмотри же, как такое может быть?
Я не оборачиваюсь, делаю три шага. Тень за моей спиной делает один. Под сиянием чревовещателей мы медленно движемся вперед.
Вдоль мерцающих аллей, спиной к нам, сидят сотни странных бесформенных существ с пожелтевшей и дряблой кожей — потомки Обреченных. Их покрасневшие глаза неотрывно смотрят на гипнотический свет, исходящий от чревовещателей. Время от времени одно из существ умирает от полного истощения. Миражи, навеваемые иллюзорным божеством, высасывают из них душу. Едва мертвое тело успевает коснуться земли, оно мгновенно рассыпается в прах. Но на освободившееся место тут же приходит другое, точно такое же нелепое животное.
Мерцание хрустальных экранов, словно волны, накатываются на тебя, вымывая из сознания способность к мышлению. Я знаю, как опасны стеклянные порождения Солнца. Единственная возможность остаться в живых — смотреть только вперед. Стоит бросить один взгляд на блеклое сияние, хотя бы раз позволить солнечному порождению сыграть на струнах твоей души, и сознание навсегда остается затуманенным. В смутных образах аллей только ложь и страдание. Чем дольше ты будешь смотреть на видения поддернутые пеленой обмана, тем быстрее потеряешь себя. Блеск искажений управляется светом Солнца. И оно жаждет крови. Солнцепоклонники, исполняя его волю, срываются с цепи, уничтожая все живое на своем пути.
Сохранив связь с духом сумерек, я двигаюсь дальше, но это всего лишь маленькая победа. Впереди на моем пути вырастают глубины храма. Тень от прямоугольных каменных глыб, сросшихся между собой, частично заслоняет кровожадное Солнце. В глубинах коридоров и тупиков, каждом зале и комнате — везде стоят миллионы чревовещателей. А вокруг них сидит множество существ подобных мне. Стараясь выбраться из храма, я закрываю глаза.
Только присутствие незримого духа сумерек спасает меня. Он способен видеть там, где не вижу я. Он ведет меня вперед и указывает путь. Сзади раздаются подозрительные шаги:
— Все еще сопротивляешься? И ради чего?
Я плотно сжимаю губы. Промолчав, продолжаю идти.
— Ради нее? Она умрет на твоих глазах и тогда…
Я ускоряю шаг. Дыхание становится сбивчивым.
Воздух впереди становится тяжелее и хорошо знаком мне, потому что в этом месте лабиринт расступается перед зарослями, которые врастают в скалы, и раздвигают глыбы храма.
Чуть приоткрываю глаза с навязчивой мыслью, что все вокруг исчезло. До меня доносится неясный гул. Впереди, насколько хватает глаз, тянется море бесконечной травы. Здесь, под прозрачным куполом храма, в глубине серых зарослей начинаются мои страдания.
Так же как и другие, я вынуждена прислуживать механическим идолам изо дня в день. За это я получаю горстку блестящего металла. Ее хватит только на то, чтобы дожить до следующих сумерек. Есть ли возможность вырваться из—под гнета солнечных наместников? Я не знаю ответа на этот вопрос.
Воздух дрожит от дыхания стальных чудовищ, порождая ритм. Серые заросли колышутся, словно от дыхания ветра в нивах. Солнцепоклонники пристально следят за тобой с того самого момента, как ты переступаешь черту лабиринта. Нужно брать свою ношу и тащить ее сквозь шуршащие заросли, считая часы, которые складываются в дни, месяцы, годы и становятся частью серых дебрей. Только тяжелый груз не даст тебе заблудиться в однотонных джунглях, но он же стягивает удавку на твоей шее. Каждый день я прихожу сюда и тяну свою ношу в надежде завершить то, что началось много лет назад. Я мечтаю о том, что когда—нибудь мне удастся скинуть оковы солнца и стать свободной от рабства кровожадного божества.
Я живу в сумерках, но я не одна. В глубине серых лугов, я вижу других, подобных мне. Они тянут вперед свою непосильную ношу, низко склонив голову. Однажды я попыталась приблизиться к сородичу, но едва завидев меня, он зарычал. Большинство Первых ненавидят себя и свою ношу. Они винят в своих страданиях тех, кого встречают на своем пути. Тех, кто идет за ними. Кого угодно, но только не себя.
Иногда надежда оставляет меня. Утопая в удушливом красном мареве, я замедляю шаг и падаю на землю. В голове возникает странный тягучий туман, такой же густой и неспокойный как волны колышущейся травы вокруг меня. Ощущение безмятежности, смешанное с болью, клубится в моем сознании, притупляя все чувства. Мои губы касаются иссушенной почвы, хранящей запахи прошедшего дождя. Я погружаюсь все глубже и глубже в беспамятство. Тяжелая ноша за моей спиной начинает медленно проваливаться под землю. Когда петля врезается мне в шею, я прихожу в себя. Лихорадочно дергаясь, я продолжаю движение. Ощущения тяжести и усталости возвращаются ко мне.
Я живу в сумерках, но до них так далеко. Механическая звезда перекатывается на другую часть разлившейся синевы небесного русла, и идти становится немного легче.
Последние угасающие лучи вычерчивают неровный ряд качающихся крон в дали за куполом, подсвечивая их бронзовым сиянием. Все это время я бреду с закрытыми глазами. Сегодня у меня получилось дойти до края пепельных зарослей. Я иду обратно мимо глыб, которые с каждым днем все выше и выше устремляются в небо, задевая облака. Потом я прохожу мимо бледных светлячков стеклянных аллей, вдоль которых продолжают неподвижно сидеть их полумертвые зрители. Ночь неслышно крадется по пятам. Прямо за моей спиной мир начинает утопать в непроглядной тьме.
Я услышала плеск родника, и осознание происходящего вернулось ко мне. В бессилии погрузив голову в ледяные воды, я пью. Сначала жадно, потом уже медленнее и медленнее.
Открыв глаза, я увидела, что из воды на меня смотрит не мое отражение, а нечто другое.
Отдышавшись, я рискнула снова заглянуть в журчащие воды, но увидела лишь себя.
Расплатившись с плутоватым торговцем, я вышла из подлеска и обнаружила, что солнце уже полностью скрылось за горизонтом. Дух сумерек возвращается в бренное тело, заполняя меня. Мышцы наливаются свинцовой тяжестью.
Слабый теплый свет появляется вдалеке. У него нет ничего общего с могильным свечением мерцающей аллеи. Он, подобно лучу маяка, указывает путь в безопасную бухту. Преодолев последние остатки пути, я возвращаюсь туда, откуда пришла.
Дверь за мной с грохотом закрывается. Старый замок глухо щелкает и невидимый часовой механизм начинает отсчитывать мое время. Бесплодные дни в поисках края серого моря многих свели с ума.
Но только не меня.
Я падаю, и некоторое время лежу без сил. Небольшая фигура появляется из темноты и неуверенно приближается ко мне. Она касается меня своими губами и тихо шепчет мне в ухо. Я поднимаюсь и принимаюсь за еду, а насытившись, забираюсь в самый дальний угол и закрываю глаза. Неуверенно передвигая хрупкими непослушными ногами, маленькое существо подходит ко мне и ложится рядом. Она прижимается к моему разгоряченному телу. Мое дыхание становится ровным и тихим.
В глубине жилища есть небольшой тайник с сосудом наполненным горечью веков. Если отпить из него несколько глотков голова на мгновение проясняется, и ты проваливаешься в пустоту. Паря в ней, будто в невесомости, ты не ощущаешь ни боли, ни страха, ни отчаянья. Эффект от отравления быстро проходит вызывая жуткие головные боли. Но мгновения безмятежности снова и снова заставляют меня доставать сосуд. Забываясь всего на считанные минуты, я сбрасываю со своих плеч тяжести дня. На самом деле я просто на шаг приближаюсь к смерти. Ведь мне или кому—нибудь другому неизвестно, проснусь ли я в следующий раз, или опьяняющее забвение навсегда поглотит меня?
Сквозняк из щелей бросает мне под ноги мелкий мусор, похожий на рваные лоскутья моей жизни. Во мне просыпаются давно забытые воспоминания. Проваливаясь в безмятежность, я перебираю в памяти события прошедших дней. Слабые запахи остывающего дня доносятся до меня с дымчатых лугов.
Я живу в сумерках, но за дневными пределами сумерек жизни нет. Там лишь боль и страдания. Дверной замок защелкивается и время мое на исходе.
«Будешь и дальше безропотно поклоняться судьбе? Так же как Первые? Они рождены, чтобы умереть. За десятки поколений миражи высосали из них весь разум и всю их душу.
Чревовещатели говорят им — умри. И они умирают. Чревовещатели говорят им — убей. И они бросаются на тебя. Они такие же, как ты. Ты будешь отрицать это, но это не изменит фактов: вот что мерцающая аллея сделала с ними. Они потеряли себя, единожды заглянув в мутные образы, навеваемые бездной.
Теперь они марионетки в руках стального небосвода. И завтра светило взойдет снова, чтобы объявить свою волю.
Однажды глядя на их спины что—то внутри тебя сломается — ты сдашься. И тогда голос за стеклянным экраном скажет тебе: «садись удобней»…»
Я прогоняю назойливый шепот.
До моих ушей донесся тихий шорох за спиной. Он отогнал остатки сна. Я оборачиваюсь и всматриваюсь, но в кромешной тьме ничего не видно. Я живу в сумерках, а в темных пределах правит ночь. И она живет по своим законам.
Маленькое существо возле меня пошевелилось. Она тоже услышала этот шорох. Я гляжу прямо на нее, но она смотрит мимо меня.
Шорох за моей спиной повторяется.
«Обернись», — думает она.
«Обернись», — думаю я, но не оборачиваюсь.
Она не отводит тревожного взгляда от стены позади меня. Шорох за моей спиной усиливается. Слабый холодный сквозняк обдувает нас.
Она поднимает свою голову и смотрит прямо в мои глаза. Ее тело бьет мелкая дрожь.
«Обернись», — снова думает она.
Я медленно поворачиваю голову и смотрю в непроглядную тьму, но ничего не вижу. Странная мысль приходит мне в голову:
«А что если….
…что если, есть кто—то, кто так же встречает огненные лучи рассвета, ступая по вытоптанной бедной земле, мечтая об избавлении?
…что если, он так же чахнет и увядает, проходя мимо мерцающих аллей и бесконечно растущих каменных коридоров? Или может он уже давно сдался и сидит, не в силах оторваться от гипнотического сияния?
…что если, он так же как и я, ищет край бесконечного моря серых лугов, но становится очередным удобрением для них?
…что если однажды он, так же как и я, не проснется от опьяняющей эйфории?
…что если, он тоже пытается выжить, чтобы дать жизнь и надежду тому, кто придет на его место?
…что если, он так же как я, считает часы от звона до звона, потому что свободен лишь в те короткие моменты, когда спит небесный счетовод?
А что если не я, а Ты — живешь в сумерках?»