Двумя неделями ранее.
В здании на Октябрьском проспекте города Владимира, в просторном кабинете с плазменной панелью и государственным флагом, под портретом президента стояли двое мужчин и сверлили друг друга глазами. Один был поджарым, чуть седеющим шатеном с резкими чертами лица, второй полноватым, начинающим лысеть, но с таким же хищным лицом, лишь немного расплывшимся. Нос у него походил на картошку, а глаза напоминали о пошаливающей печени. Шатен был в костюме и галстуке, лысоватый в форме МЧС. Между мужчинами почти осязаемо мелькали искры недоброжелательности и раздражения, будто чёрные мотыльки; оба молча сопели, вперившись друг в друга. Наконец МЧС-ник не выдержал.
— Палыч, прекрати. Это уже ни в какие рамки не лезет! Я только что с селектора от министерства, у нас ситуация — хоть волком вой. Все Бе-200 отправлены за Урал тушить тайгу и Забайкалье, на нашу долю ничего от слова "совсем". Зиничев это прямым текстом сказал и мне, и нижегородскому, мол, выпутывайтесь как хотите, у вас только в Муроме три пожарные части и аж шесть единиц техники! — На этих словах МЧС-ник забористо выругался. Губернатор слушал его молча, кривя губы. МЧС-ник продолжал:
— Воды не хватает. Личного состава, что добровольцев, что принудиловцев, не хватает. Части из Коврова, Гуся-Хрустального и Судогды уже прибыли, но вода, Палыч! Воды не хватает! А самолётов нет. Чтоб ты знал, на всё российское МЧС Бе-200 девять штук. Девять! Половина ИЛ-ов или в ремонте, или на других точках. У нас низовые пожары уже переходят в верховые, лесничества горят, Палыч! И в Нижегородчине то же самое. А ты хочешь устраивать массовые мероприятия! Да там уже эвакуацию скоро надо будет проводить, а не мероприятия! Ты совсем умом поехал, что ли?
Тут губернатор жестом остановил этот почти неконтролируемый словесный поток и, в свою очередь, чуть наклонившись к собеседнику, прошипел:
— Машин у тебя не хватает? Бе-200 тебе не хватает? ИЛ-ы в ремонте? С селектора ты только что, да? А я, не припомнишь, откуда вчера прибыл? — Он шумно засопел. — Из Москвы, Феденька, из самой первопрестольной, чтоб ей пусто было. С госсовета по нацпроектам, Феденька, где мне рта не дали раскрыть, а собак всех повесить успели.
— Да какие сейчас нацпроекты! — взорвался "Феденька". — У тебя районы горят, а ты мне про Москву!
— Вот и повтори это в Москве, — зло сплюнул губернатор, — что ж тебя там не было-то? А по нацпроектам наша область, между прочим, одна из лидирующих в стране, это и Силуанов признал, уж на что яйцеголовый...
— И что не так? — Начальник МЧС недоумённо приподнял бровь.
— Да всё бы так, если бы не эта сука из Счётной Палаты! — не сдержался губернатор и треснул кулаком по столу. — Всё же шло как по маслу, показатели растут, что по экологии, что по свалкам, что по аварийному жилью! Не отчёты, а загляденье!
— Хм. — незаметно фыркнул МЧС-ник.
— И тут как гений чистой красоты встревает эта кочерга из СП и начинает перечислять, какие фонды дублируют друг друга, какие проекты нерентабельны, какие тендеры завышены и всё прочее. Один и тот же проект проходит по разным категориям, деньги осваиваются непрозрачно... А президент хитро так прищурился и выдал: "Ну, зато у них по культуре показатели хорошие, не так ли?" А я весь мокрый сижу, сам знаешь, какая у нас культура. Горохов день да День валенка! А всероссийский, считай, только и есть что День семьи, любви и верности, я всю эту театральщину не беру. И вот что мне с этой культурой делать после такого вот? Отменять праздник? Так на него уже бюджет выделен!
— Ах вот, значит, где бюджет-то окопался, — протянул МЧС-ник, недобро сощурившись, — ну-ну. Ты ж по статье пойдёшь, ты ребятам из Следственного комитета тоже будешь про Горохов день рассказывать? Отменяй свои ромашки, Палыч, отменяй, ветер с востока, так и до города дойдёт, а что я с шестью машинами сделаю? ЧС объявляй, а не день любви... твою мать. Чтоб народ из дому не выходил, гарью не дышал.
— Молчать! — внезапно дал петуха губернатор. — У тебя есть задание: ликвидировать очаги возгорания...
— Очаги? Очаги?! Или ты сам со мной облёт не совершал, не видел, что творится?
— У тебя две недели, — губернатор перешёл на хриплый шёпот, — за две недели ты должен хоть чучелом, хоть тушкой, но потушить лесничества. Праздник я отменять не буду. Тут, конечно, из-за всех этил дел Первый канал отказался приезжать снимать, но я уже пригласил группу с другого канала, из новостей...
— Ты больной... — пробормотал полковник, бессмысленно качая головой. — И сам сядешь, и нас с собой утащишь... Ну, Палыч... Запылает город — круглые глазки не делай.
И он ушёл, не дожидаясь разрешения и громко хлопнув дверью.
* * *
Лина запихивала в сумку последние вещи из составленного Германом списка. Она видела, что её муж не сильно доволен командировкой в пожароопасный регион, но помалкивала. Герман и сам признавал, что уже пора дать Лине почувствовать себя настоящей журналисткой, а не безымянным райтером или "подносчиком патронов", выезжающим на записи синхронов для чужих сюжетов (даже для его собственных, отчего Герман Кризберг скрипел зубами. Эксплуатировать Лину ему претило, но Катя, шеф-редактор, с улыбкой кобры сообщила, что новички начинают с малого и что он, Кризберг, не имеет никаких особых заслуг, чтобы выбирать себе "подносчика". Герман матерился на двух языках, но терпел. Из-за Лины и терпел).
— Воды взяла? Sehr gut. Я вам всем выбил в комплектовке респираторы, кто его знает, какая там гарь. Аккредитацию положила?
— Да всё я положила, — иногда педантизм мужа Лину просто ставил в тупик, — и аккредитации, и пресс-релиз, и карту Мурома скачала. Нам же всего на один день! Послезавтра утром приедем.
— В командировках чего только не случается. Никогда на моей памяти штатно ни одна не проходила. Так что повнимательнее. И поменьше на улице торчи, не то надышишься.
— Но праздник же на улице! — удивилась Лина. — Сначала открытие нового памятника, потом речь мэра и Светланы Медведевой, затем награждение бриллиантовых и золотых семейных юбиляров, потом народные гулянья с ярмаркой, мастерскими и угощениями. Вечером концерт.
— И всё это при верховых пожарах в области. Просто отлично. Тамошний мэр, видимо, сошёл с ума, и наша группа сбора вместе с ним. Данияр прав: это не командировка, а пир во время чумы. Так что пожалуйста, как приедешь, сразу мне или позвони, или в вайбер скинь. Я не шучу.
Лина знала, что он не шутит. Герман вообще шутил редко, не очень-то смешно, но девушку это не тревожило. Она принимала этого странного, педантичного мужчину с компьютером вместо мозгов таким, каким он был: дотошным, занудливым, повёрнутым на порядке и на строгом следовании правилам. И только Лина Кризберг-Трипольская знала, что под каменной оболочкой скрывается совсем другой человек, преданный, верный до гробовой доски и любящий её так, как только может любить переживший предательство. Так что все скрупулёзные перечисления того, что следует взять в командировку, Лина воспринимала абсолютно спокойно.
— Всё, вон и микрик наш подъехал. Давай, — Герман поцеловал жену и открыл дверь, — порази там их всех в самый Муром.
Микроавтобус с логотипом телеканала стоял у подъезда, не заглушая двигатель.
* * *
Лина сидела позади оператора и видеоинженера и в полудрёме слушала негромкое радио, играющее у водителя. В кои-то веки в машине звучал не шансон и не "Юмор-FM", а что-то более человеческое. Песня была смутно знакомой и щемящей, и девушка поёжилась. Она не верила во всякие знаки и приметы, ледяная логика Кризберга частично передалась и ей, хотя иногда перед глазами всплывали тускло-синие стены и фото несчастных, умерших страшной смертью детей из снесённого барака в Солнечногорске. Этому даже Герман не мог найти объяснения.
Песня грустным плачем ласкала слух.
"Разлука — вот извечный враг российских грёз.
Разлука — вот полночный тать счастливой полночи.
И лишь земля из-под колёс,
И не расслышать из-за гроз
Ни ваших шпаг, ни наших слёз,
Ни слов о помощи.
Какой беде из века в век обречены,
Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?
И отчего нам эта явь такие дарит сны,
Что дивный свет над песнями унылыми..."*
Лина поплотнее закуталась в палантин (всё-таки, быть может, придётся и в церковь заходить, а платка нет) и скукожилась на заднем сидении. Предстояла ночь дороги, долгая, однообразная, с аккомпанементом урчащего мотора и тихого радио. Макс спал, урывая каждую минуту для отдыха, Ден резался в виртуальный футбол на смартфоне, из которого вылезал только для работы, и Лина втайне порадовалась, что операторский отдел выделил ей в помощь именно этих двоих. Циники от новостей, одобренные Германом и Данияром, внушали ей чувство защищённости. Лучше так, чем иметь дело с нервными мальчиками-зайчиками, не умевшими держать камеру и взбрыкивающими на каждый звук. К сожалению, после массового ухода на пенсию старой гвардии, на канал пришли именно такие хипстеры от телевидения, ничего, краше блогов для Ютьюба, не снимавшие, но уже успевшие хлебнуть сетевой славы. Лину они раздражали, и она их тоже. Поэтому Макс и Денис оказались настоящим спасением.
Микроавтобус ехал по пустынной трассе, окружённой знаменитыми густыми владимирскими лесами. Деревья сплошной стеной вырастали по обочинам, изредка взгляд цеплялся за таблички с названием очередного лесничества или плакатами с противопожарными картинками. Какая грустная ирония, подумалось Лине, когда она в третий или в четвёртый раз увидела деревянный щит с нарисованным и перечёркнутым Змеем Горынычем, изрыгающим огонь. За щитом возвышался лес, и в его глубине слышался странный и пугающий шум, точно гудела старая вытяжка. Но Лина знала, что так звучит лесной пожар. Он бушевал где-то в сердце леса, ещё не добравшись до дороги, но девушка почему-то зябко поёжилась несмотря на одуряющую жару. Пройдёт пара часов или дней, и единственная дорога, связывающая Владимир и Муром, окажется перекрытой. И так уже их микроавтобус тормозили на спешно организованных постах МЧС, но спасала аккредитация. Огнеборцы каждый раз чуть ли не с лупой изучали пластиковые прямоугольнички, но, видимо, прямого запрета на проезд автотранспорта в области ещё не ввели, и их «фольксваген-транспортер» благополучно продолжал своё путешествие. Из-за дымного смога стемнело раньше обычного, и Лина, отпив воды из припасенной бутылочки, почувствовала, что глаза начинают слипаться.
Она устроилась поудобнее и заснула, убаюканная грустной песней.
* * *
Муром встретил Лину и компанию густым серым смогом, через который едва проступал оранжевый диск солнца. Сразу стало ясно, что пожары и впрямь бушуют совсем неподалёку. Дым обволакивал большие кресты церкви, видневшиеся рядом, размывал окрестности, забирался в нос и глаза. Лина натянула респиратор, словив усмешку Макса, но через минуту и он уже прижимал к носу мокрый платок. Только Денис, казалось, не испытывал никаких неудобств, вытащил из заднего отделения кофры с техникой и поинтересовался:
— Ну и где нам в этой коптильне жить?
— Здесь. — Лина указала на дверь в арочном проёме. — Самый центр, гостиница "Купеческий двор". До любого места празднеств рукой подать.
"Купеческий двор" несмотря на пышное название, оказался надстроенным особняком девятнадцатого века, изуродованным серым сайдингом, и лишь кованое крыльцо с завитушками давало понять, что название хоть в какой-то степени соответствует действительности.
Распрощавшись с водителем, съёмочная группа приступила к оформлению.
— О, вы к нам из Москвы! — Улыбчивая администраторша светилась от удовольствия. — На праздник к нам, да?
— Да. — Лина сосредоточенно заполняла гостиничные карточки. — Только у вас как-то... какие праздники, когда мы пару раз проезжали через настоящий пожар? По дороге из Владимира.
— Да, — вздохнула администраторша, — не лето, а ужас тихий. Уже почти месяц вот так, всё горит, то там, то здесь, к нам в район даже подмогу вызвали.
— Разве это не ЧС? — удивилась Лина. — Неужели массовые мероприятия не запретили? Это же опасно для жизни!
— Да у нас тоже разговоры ходят, — призналась её собеседница, почему-то стрельнув глазами по сторонам, — но это же наш праздник. С две тысячи восьмого года, уже больше десяти лет отмечаем. Да и то сказать: людям-то и радость нужна.
— Дышать-то чем? — встрял Макс, с усилием втаскивая оборудование. — Смог как в Китае.
— Ладно, разберёмся. — Лине было несколько непривычно возглавлять целую съёмочную группу, но делать нечего. Теперь она корреспондентка федеральных новостей. — Сейчас вещи кинем, я позвоню в пресс-службу и пойдём пытать счастья. — Она подхватила свой рюкзачок и вдруг вспомнила, что ещё хотела спросить:
— Скажите, а пообедать у вас есть где?
— Конечно, — кивнула администраторша, — вон там, через дорогу, есть кафе в торговом центре, можете ещё зайти в "Империю", это ресторан...
— Боже упаси, — Макс хохотнул, — я уже по названию чую, что это ваш местный "Националь". Нет, Лин, поверь, в местные пафосные места лучше не ходить.
— Ещё за углом есть ночной бар, называется "Буфет". — Администраторша не теряла своей улыбки. — Он работает до утра, а вы, москвичи, любите ночами гулять. Там и поесть можно, и потанцевать.
— Мы на работе, — заметила Лина, — и в любом случае сегодня ночью уезжаем. Так что вряд ли мы пойдём в бар.
— Что ж, будем ждать вашего репортажа, — в руку Лине лёг ключ с домофонным брелоком, — располагайтесь и чувствуйте себя в Муроме как дома.
"Да в пень такой дом", — пробормотал себе под нос Ден, на которого оператор взвалил обязанность тащить кофры по крутой и неудобной лестнице с немыслимыми поворотами. Старый купеческий особнячок не подозревал, что однажды станет отелем, а в комнатах для прислуги расположатся номера. Ден нашёл их с Максом номер, открыл и с матерным напутствием впихнул туда чёрные кофры.
Лине достался соседний номер, тесный, с низким потолком, с окном, выходящим на замусоренный внутренний двор и парковку, но всё же довольно уютный, хоть и обставленный безвкусной мебелью а-ля барокко. Девушка вошла, включила кондиционер и растянулась на почти квадратной кровати. Хотелось спать от духоты и смога, но нельзя. Она нашарила телефон и быстро набрала сообщение:
"Мы в Муроме. Всё хорошо, доехали без приключений, хотя всюду гарь и дым. Сейчас десять минут отдохну и за работу." Она поставила в конце смайлик с поцелуем и прикрыла глаза.
* — фрагмент песни "Разлука" из к/ф "Гардемарины, вперёд!"; музыка Виктора Лебедева, слова Юрия Ряшенцева. Исполняют Елена Камбурова и Олег Анофриев. 1987 год.