Поездка в ретритный центр Северного Кунсангара, находящегося недалеко от Павловского Посада, состоялась 2 января, а перед этим предстояло еще встретить Новый год. Последние пару лет я Новый год никак не отмечал, и какого-то особого желания встречать у меня не было. Помню, как в детстве я ждал этого ощущения праздника, радовался конфетам и мандаринам, появлявшимся у меня перед праздником. Сейчас, несмотря на то что Москву всячески украшают уже за месяц до Нового года, ощущения праздника у меня нет. Теперь я всегда живу своей обычной жизнью. Работаю, хожу в боксерский зал, пишу свои тексты, если мне есть что сказать.
Но в этот Новый год мне повезло — ко мне приехала моя дочка Маша. Ей уже четырнадцать лет, у нее свои друзья, свои интересы, и меня приятно удивил ее приезд. Маша сказала, что не хотела, чтобы я встречал Новый год один. Для меня это никакое не наказание — встретить Новый год одному, но все же приезд Маши был большой радостью. Я пожарил картошки, мяса и грибов, купил овощей, торт и шампанского. Ничего такого для себя я бы делать не стал. Тогда я думал, что если мне суждено будет остаться одному, то засяду писать свои воспоминания об умершем друге Максиме. А так Маша вовлекла меня в праздник.
В полночь, перед боем курантов, я откупорил бутылку шампанского и, чтобы Маше не досталась вся бутылка, налил по стакану себе и ей. Обычно я стараюсь избегать алкоголя, но жизнь устроена так, что избежать его окончательно мне никак не удается по разным причинам; ну а что касается Маши, то мне не хотелось делать для нее алкоголь запретным плодом. Втайне я надеялся, что, перестав быть запретным, алкоголь для Маши не будет чем-то интересным, но в этот раз я ошибся. Допив остатки шампанского, Маша повела меня смотреть фейерверки, которые запускал народ во дворе.
В приподнятом настроении Маша наблюдает за фейерверками, здороваясь со всеми редкими прохожими.
— Это круче, чем первый секс, — говорит мне Маша. Я все же надеюсь, что ее познания в этой области носят теоретический характер.
Маша врубает на телефоне свою музыку. Я не очень разбираюсь в современной подростковой музыке, но все же пытаюсь следить за ее музыкальными вкусами. Потом мы с Машей хором затягиваем песни «Короля и Шута». Маша начинает канючить, что хотела бы выпить еще. Ощущение праздника у меня постепенно уступает место тревоге: с одной стороны, я бы не хотел, чтобы она пила еще, с другой — я не хотел бы отказывать Маше, тем более на Новый год. Я пытаюсь уговорить Машу, что пить больше не стоит, но она непоколебима.
Я даже и не знаю, где взять алкоголь в новогоднюю ночь. Уже несколько лет в России не продают алкоголь по ночам. Я веду Машу в пивной бар, находящийся недалеко от Лефортовского парка. Охрана бара странно осматривает нашу с дочкой пару и принимает меня за старого извращенца, снявшего молодую девочку. Впрочем, они не возражают и начинают меня методично пробивать на предмет того, сколько я готов заплатить за попадание в бар. Про себя я подумал: ну и хорошо, что просто так не пускают, ведь покупать Маше еще алкоголя мне не хотелось.
Маша завелась, как настоящий алкаш, вымогая у меня алкоголь. Я сказал, что сделал все, что мог, алкоголь достать не удалось. Как-то у меня получилось все-таки уговорить Машу идти спать, и я наконец-то расслабился, оставшись один.
Я осмотрел свой рюкзак, все ли необходимое я взял. Ничего особенного в рюкзаке не лежало: спортивный костюм, свитер, комплект белья, зубная щетка и несколько пачек печенья с конфетами «Сникерс». Увы, как я позже узнал, основным испытанием випассаны для меня оказались не голод и недосып, как я предполагал перед выездом, а постоянная усталость от бесконечного сидения в медитации и полное отсутствие эмоций. В нашей жизни мы слишком привязаны к получению эмоций, мы стремимся их получать от всех наших занятий: от еды, от телевизора, от секса и даже от общения в социальных сетях либо в постоянном мониторинге новостей. На самом же деле многие эти эмоции являются вредными, и випассана могла бы стать гигиеной от этих лишних эмоций. Но возможно ли сразу отказаться от вредных привычек? Лично я не смог.
Недавно я слушал аудиокнигу современного физика-гения Стивена Хокинга о смысле жизни. В данной книге Хокинг приходит к выводу, до которого когда-то додумался самостоятельно и я, а именно, что смысл человеческого существования создает сам человек. И это очень справедливо, что каждый сам придумывает себе смыслы, — в этой простой формуле содержится свобода человека. Но вот как нужно прожить эту жизнь и какую роль в нашей жизни должны играть наши эмоции? На эти вопросы я и пытаюсь ответить, прежде всего сам себе.
С одной стороны, наши эмоции окрашивают нашу жизнь, делают приятными такие вещи, как еда, секс и другие физиологические или интеллектуальные занятия. С другой стороны, наши же эмоции от постоянного перебирания собственного прошлого, фантазий о трудностях и радостях завтрашнего дня или же такое простое действие, как постоянное переключение каналов ТВ, превращают нашу жизнь в ад.
Самому очень трудно разобрать, какие эмоции тебе действительно нужны, а какие омрачают твое существование, потому что, как правило, полезные и вредные эмоции переплетены, а существование без эмоций превращает человека в камень. Впрочем, может, и нужно быть этим самым камнем, кто знает.
Так или иначе, второго января я сел в электричку и поехал в Павловский Посад, неподалеку от которого и должна была состояться моя випассана. От Павловского Посада я сел в маршрутку и доехал до пионерского лагеря, переделанного в буддистский ретритный центр Северный Кунсангар. Наверное, духовная практика и должна проходить в таких местах, с минимальным количеством удобств, чтобы человек мог взглянуть на свою жизнь со стороны.
Настоящая випассана длится десять дней, в ходе которых нужно соблюдать молчание и постоянно медитировать. Нам же предлагался ее укороченный и щадящий недельный вариант. Во время регистрации на наш ретрит у меня, как и у остальных участников, изъяли мобильные телефоны. Молодой человек отвел меня в мой корпус. Когда я вошел в свой номер, рассчитанный на двух человек, было уже темно. Я нащупал выключатель, и комнату озарил свет. Оказалось, что в комнате уже лежал мой сосед по ретриту. Я извинился, сосед пробурчал что-то в ответ — было ясно, что он уже включился в випассану и прекратил всякое общение с внешним миром. Я, в отличие от многих приехавших на ретрит, не воспринимал данные запреты буквально.
Для меня молчание являлось не абсолютным условием, оно означало, что не надо болтать, но если того требовала ситуация, то я абсолютно не парился и мог позволить себе обменяться парой фраз. Так, например, когда мои соседки не могли долго закрыть дверь, то я спросил, в чем дело и могу ли я чем-то помочь. В ответ одна из соседок пробурчала мне что-то невнятное. Я переспросил несколько раз, прежде чем понял, что она просила сигарет. Курю я чрезвычайно редко, и помочь я ей не смог. А еще один раз, прогуливаясь по территории нашего лагеря, со мной неожиданно поздоровалась маленькая девочка. Видимо, родители ей рассказали, что в лагерь приехали странные люди, которые никогда не разговаривают, и девочка решила проверить меня. Но так как я не испытываю трепета перед надуманными правилами, то я с легкостью с ней поздоровался, чем немало ее удивил. Видимо, я не был первым, над кем она таким образом шутила.
Первый ужин хоть и был вегетарианским, но оказался роскошным и очень сытным; я обрадовался, что мои опасения по поводу голода не оправдались. На самом деле это был единственный ужин во время ретрита.
После ужина колокольчик зазывает нас в ретритный зал. Появляется наш учитель Аджан Хуберт, сумевший превратить восточную практику в неплохой бизнес. Походка учителя производит впечатление сошедшего с небес Будды: она одновременно легкая, без суеты, и в то же время Хуберт как будто плывет в пространстве ретритного зала.
Наш учитель говорит с каким-то странным, необычным акцентом, который непроизвольно заставляет внимательнее вслушиваться в его слова. Учитель рассказывает о наших неумелых мыслях и страданиях. О том, что на самом деле мы сами выдумываем себе страдания, воспринимая слова других людей в негативном свете.
— Бывает, что кто-то сказал вам обидные слова. А вы целый день крутите эти слова, ваши мысли целый день создают негативную картинку. Вместо того чтобы отпустить эту ситуацию и наслаждаться текущим моментом, мы возвращаемся к своему прошлому, — продолжает учитель.
Моя память уносит меня в недавнее прошлое. Каждый вечер шеф на работе устраивал вечерние совещания, а зачастую эти встречи продолжались до полуночи. На совещаниях он устраивал всем взбучку и в выражениях себя не ограничивал, дополняя свои матюги возможной физической расправой. Я, начитавшись буддисткой литературы, пытался успокаивать себя тем, что пока ты не принял эти оскорбления, они принадлежат тому, кто их нанес. Мой ум искал хоть какую-то зацепку, как это можно прекратить. Найти другую работу, работая до позднего вечера, я не мог. Уходить в свободное плавание тоже не хотелось. На глаза мне попалась запись в интернете, смысл которой сводился к тому, что если превратить терпение угроз и оскорблений в привычку, можно превратиться в стадо баранов, которых ведут на убой. И в конце концов я все же решился и сказал, что ухожу. Несмотря на то что после моего заявления завязалась драка и мне сломали челюсть, я почувствовал радость, что вся эта ситуация с оскорблениями и унижениями прекратилась.
Поэтому внутри меня сложилось противоречивое отношение к словам учителя: с одной стороны, я согласен с ним, что нельзя, конечно же, преувеличивать слова окружающих, придавать им какой-то особый смысл, но с другой стороны, нельзя и безропотно давать себя обижать. Однако в целом я согласился с учителем: нельзя зацикливаться на негативных мыслях; залипать на негативе — это обрекать себя на страдания. Тем или иным способом негатив должен быть прекращен.
В заключение своей речи учитель предложил помедитировать. Задание было очень простым и в то же время невероятно сложным. Нужно было сидеть на полу со скрещенными ногами и наблюдать за своим вдохом и выдохом. Другие мысли, кроме мысли о вдохе и выдохе, нужно было отгонять.
Отгонять другие мысли было очень сложно. То мысли сбивались на то, что сидеть было неудобно, то мозгу становилось скучно монотонно думать о вдохе и выдохе, и он рисовал картины прошлого или будущего. Часто в моих мыслях мелькала моя подруга Юля. При этом мысли носили явно провокационный сексуальный характер. В них Юля всегда была обнаженной и окружена несколькими ублажающими ее мужчинами.
Наконец медитация была окончена. Учитель пожелал всем доброй ночи, предупредив о том, что многим завтра придется нелегко при утреннем подъеме в 4:30 утра.
В 4:30 утра зазвонил колокольчик. Мой сосед последовал совету учителя и немедленно вскочил. Я же еще две-три минуты приходил в себя, ворочался с одного бока на другой. В пять утра мы все уже сидели в ретритном зале.
— Ну как вам? Не тяжело было вставать? — приветственно спросил нас учитель.
Ответа от нас не требовалось, мы же все дали обет молчания на время ретрита.
— Да, бывали случаи, когда люди приезжают на ретрит и говорят: у вас так здорово, прям отдыхаю душой. А на следующий день заявляют: нет, ретрит — это не мое, рано вставать — не мое.
Слушая учителя, я осознал, что мне было совсем не трудно встать в 4:30.
Видимо, это какой-то массовый психоз. Все встают, и ты встаешь, для меня это было совсем не сложно. Когда-то, лет десять назад, я присутствовал на забеге по раскаленным углям. Дело было в Крыму, на полуострове, который отходит от морской базы Черноморского флота Балаклава. Живописные дикие места — красота, особенно после бетонных джунглей Москвы. И вот вечером мы разожгли костер из можжевеловых дров, а потом приготовили угли. Температура таких можжевеловых углей под нашими ногами могла достигать 1200 градусов по Цельсию. Я думал, для того, чтобы бежать по ним, нужно какое-то измененное состояние сознание. Оказывается, что массовый психоз вполне себе изменяет сознание. Когда все побежали по углям, то и я побежал. Точно так же было и с ранним вставанием: все встали — и я встал.
Учитель принялся рассказывать о медитации. Он объяснил, что медитация — это сосредоточенность внимания на текущем моменте. Что сама по себе медитация является не изменением сознания, а тренировкой ума для достижения спокойствия и удовлетворения. На языке Будды — пали — медитация звучит как «метта бхавана» — «любящая доброта».
— Не нужно во время медитации впадать в транс, пытаться изменять свое сознание, нужно просто наблюдать за собой и своим телом, преодолевая все неудобства, связанные с этим процессом.
Это была для меня новая мысль, так как когда-то давно я пытался изучать гипноз в Московской школе гипноза, у гипнотизера Гончарова. Он-то как раз учил нас впадать в транс, и именно это он называл медитацией или аутотренингом. Ощущения от транса были приятные, но в конце концов на тебя нападала дремота — и ты проваливался в мир сладких грез. Здесь же учитель от нас требовал полной осознанности, мы должны были медитировать с открытыми глазами.
После получасовой лекции учитель Аджан предложил полчаса помедитировать. Во время медитации меня мучили мысли о моей плохой растяжке, которая не позволяет мне спокойно думать о вдохе-выдохе. Мысли о растяжке сменились мыслями о неприятных ощущениях в спине. Когда все же удавалось сосредоточиться на мысли о вдохе и выдохе, становилось скучно. И я опять проваливался в эротические грезы о подружке Юле. Связанную, с завязанными глазами Юленьку насиловали три здоровенных негра, шлепая ее по попке. Юля стонала и извивалась от блаженства, пока ее ноги не начинали дрожать от оргазмической судороги.
Получасовая медитация завершилась, и нашего учителя сменила преподавательница по йоге. Сложных упражнений она нам не давала, и поэтому мне удалось достаточно легко часок отзаниматься и не утомиться, в меру загрузив мышцы рук и ног.
После занятия по йоге нам предложили пройти медитацию в движении, то есть нужно было ходить и осознавать каждое свое движение. Все стали медленно ходить по территории нашего лагеря, я же просто наслаждался обычной прогулкой и свежим морозным воздухом Подмосковья. Другие же люди с нашего ретрита смотрелись с точки зрения обычного человека немного придурковато. Медленно поднимая ногу, они замирали и походили на цаплю, затем нога медленно опускалась, и эта нехитрая операция повторялась уже с другой ногой.
Я же добрел до калитки, вышел за территорию лагеря и стал разглядывать виднеющийся лес и местные красоты. После ретритного зала я чувствовал себя прекрасно, гулять было очень приятно. Приятно было все: приятно глядеть вдаль, приятно шагать, приятно дышать. Через полчаса зазвонил колокольчик, приглашая нас на завтрак.
Завтрак, как и ожидалось, был вегетарианским, но достаточно вкусным и сбалансированным. Тут тебе и кашка, и бутерброд, и яблочко или банан. Когда все расселись по своим местам, то все вместе зачитали текст, заботливо разложенный на столах.
ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ, СОСРЕДОТОЧЕННО Я ПРИНИМАЮ ПИЩУ.
НЕ ДЛЯ РАЗВЛЕЧЕНИЯ, НЕ ДЛЯ ОПЬЯНЕНИЯ.
НЕ ДЛЯ НАБОРА ВЕСА, НЕ ДЛЯ ПРИУКРАШЕНИЯ.
ТОЛЬКО ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ И ПИТАНИЯ ЭТОГО ТЕЛА.
ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СОХРАНЯТЬ ЕГО В ЦЕЛОСТИ И ЗДОРОВЬЕ
И ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ДУХОВНОГО РАЗВИТИЯ.
ТАК Я РАЗРУШУ СТАРОЕ БОЛЕЗНЕННОЕ ЧУВСТВО ГОЛОДА
И НЕ ПРОИЗВЕДУ НОВОГО НЕПРИЯТНОГО ЧУВСТВА ПРЕСЫЩЕНИЯ.
ТАКИМ ОБРАЗОМ, МОЯ ЖИЗНЬ ПРОТЕКАЕТ ПЛАВНО,
ЛЕГКО, УМИРОТВОРЕННО И БЕЗУПРЕЧНО.
У меня зачитывание текста хором вызвало неприятные ассоциации, связанные с опытом детства, когда нас, школьников, заставляли произносить клятвы пионерии, идеалам коммунизма, но никто толком не понимал этих образов, и все эти клятвы носили назойливый характер казенщины. И даже теперь, когда я понимаю смысл текста и внутренне с ним согласен, для меня сложно согласиться на зачитывание текста хором.
После завтрака нам полагалось полтора часа отдыха. Я всегда использовал это время для сна. Не каждый день же встаешь в 4:30 утра. В девять утра меня разбудил колокол, призывавший нас на практику.
Два с половиной часа мы чередуем медитацию на дыхании с медитацией в движении. Сосредоточиться на дыхании у меня получается редко. Моему мозгу становится скучно, и он развлекает себя сексуальными фантазиями с Юлей.
Потом мы идем на обед. Непривычно обедать в 11:30 утра, в то время, когда многие еще только завтракают. К моему удовольствию, так как народу много, от нас не требуют произнесения мантры хором, каждый должен произнести ее самостоятельно. Еда хоть и простая, но, видимо, режим и медитация изменили мой вкус, мне все кажется вкусным. После обеда, к моей радости, нам даются два часа отдыха, и я опять иду спать.
В этот раз я проснулся за несколько минут до колокольчика, призывающего нас к медитации. В туалете была табличка, очень мило призывающая нас использовать время, проведенное здесь, для духовной практики. Меня начинает мучить эмоциональный голод. В обычной жизни у нас много раздражителей, как приятных, так и не очень. Здесь же у тебя нет ни интернета, ни ТВ, и поэтому в отсутствие эмоций организм испытывает некую наркотическую ломку от недостатка эмоциональных переживаний. С другой стороны, я чувствовал себя спокойно и хорошо, и если бы не слабая растяжка и боли в спине, то я бы мог втянуться в эту игру с медитацией. Все-таки для меня поездка на ретрит была скорее приключением, нежели духовным поиском.
В пять вечера колокольчик пригласил нас на чаепитие, так как ужина не предполагалось. К чаю были бутерброды с маслом, печенье и варенье. В общем и целом мои опасения, что я буду на ретрите голодать, не оправдались. У меня даже не возникало надобности в привезенных мною сникерсах. После чаепития чередование медитаций продолжилось.
На следующее утро колокольчик в 4:30 разбудил нас. Учитель поведал, что, по его мнению, все основатели мировых религий знали о том, что это время для пробуждения обладает магическими свойствами. Потом он пустился в пространные размышления о смысле жизни. Что сам смысл не так важен, важнее наблюдать жизнь, чтобы ответить на вопрос, как жить. Я был внутренне с ним согласен, я-то уже давно пришел к выводу, что никакого смысла, кроме того, которым ты самостоятельно наделяешь свое существование, нет. И хорошо, если ты умеешь находить смысл в каких-то самых незначительных вещах и не засоряешь свое сознание страданиями по чему-то глобальному.
Призвав нас не залипать на негативных мыслях, учитель передал слово девчонке, которая стала читать трактат Джидду Кришнамурти. Философские тексты Кришнамурти быстро вылетали у меня из головы, но все же они выполняли особую функцию по заполнению ума эмоциями. Обычная випассана не предполагает чтения трактатов или получения какой-то информации извне, но учитель преподавал облегченный вариант випассаны, по возможности создавая нам комфорт. Из-за эмоционального голода мозг с удовольствием муссировал идеи Кришнамурти и других авторов. На обычной випассане развлечений для мозга не предполагается, он должен был бы оставаться десять дней наедине с собой. Здесь же Аджан Хуберт пытался давать нашему мозгу и минимум интеллектуальной пищи с той целью, чтобы мы не заскучали и не разбежались.
К вечеру к обычным здесь неприятным ощущениям в пояснице и ногах у меня прибавилась головная боль, которая и не думала униматься. Откровенно говоря, после двух с половиной дней этой щадящей випассаны я все же устал и был несколько измотан. Мне хотелось домой, к своей обычной жизни одинокого холостяка.
На следующее утро я объявил свое решение одному из помощников Аджана. Видя, что я не требую обратно части потраченных денег, он не стал препятствовать моим желаниям и вернул мне мобильный телефон. Он даже согласился с моей мыслью, что не надо терпеть головную боль, особенно если она грозит невыходом на работу.