Работа полиции иногда выглядит так: вы переезжаете из пункта А в пункт Б, где узнаёте что-то, заставляющее вас снова вернуться в пункт А и задать вопросы, которые не знали в первый раз. Если вам действительно не везёт, то гоняете в оба направления в худший снегопад со времён Евы, а Закари Палмер одаривает вас советами по вождению.
Портобелло-Роуд изо всех сил старалась оставаться проездной и в такую погоду. Половину ларьков разобрали, а полузамёрзшие торговцы топали ногами и стискивали зубы. К счастью, въезд в апартаменты на Кенсингтон-парк-Гарденс был расчищен потоком служебных машин.
Статуэтка стояла на каминной полке в гостиной, именно там, где я её запомнил. Покрытая пылью, отпечатки не снять, и не казалась настолько интересной, чтобы её изъять. Присутствовала уборщица Соня, итальянка, и занималась уборкой бардака, оставленного криминалистами, под бдительным присмотром констебля Гулид.
– Это не совсем наша работа, – сказала Гулид. И конечно права. Даже если вы отвечаете за связь с семьей, не ваша задача контролировать уборку до прибытия скорбящих родственников. Наверное, сенаторы США – особый случай.
– Её опросили? – на всякий случай поинтересовался я.
– Нет, – вздохнула Гулид. – Мы совершенно забыли спросить её о передвижениях жертвы, потому что мы такие непрофессиональные.
Я пристально посмотрел на неё, и она опять вздохнула. “Извини, отец звонил из аэропорта, не думаю, что он хорошо это воспринял”.
– Неприятности?
Гулид посмотрела на Зака, роющегося на кухне в поисках еды. “Не думаю, что твой друг захочет быть здесь, когда появится сенатор”.
– Не моя проблема.
– О, спасибо тебе тогда, что свалил его на меня. Зато теперь ты счастлив со своей статуэткой.
– Это особенная статуэтка, – сказал я.
На самом деле не особенная, по крайней мере, не изображение. Это была вечно популярная "Венера-Афродита, удивлённая скульптором и изо всех сил пытающаяся одной рукой прикрыть грудь, а другую удержать на высоте талии", столь любимая ценителями искусства в долгие утомительные дни до изобретения интернет-порно. Лишь подняв двадцатисантиметровую статуэтку, я понял, что она не только из того же материала, что и чаша с фруктами, но тоже слегка магическая. Ничего похожего на чашу, но если бы речь шла о радиоактивности, мой счётчик Гейгера тикал бы зловеще.
Интересно, заметил ли это Джеймс Галлахер? Был ли он практикующим магом? Найтингейл говорил мне, что в Америке существует традиция магии, и не одна. И считал, что после Второй мировой войны она тоже дремала. Мог ошибаться, как уже было.
Уборщица Соня из маленькой деревушки в Бриндизи сказала, что хорошо помнит статуэтку. Джеймс купил её у человека неподалёку от того места, где мы сейчас находились. На вопрос, имеет ли она в виду рынок, Соня ответила – нет, частный аукцион проходил в доме на Повис-сквер. Уверена ли в адресе? – “Конечно, Джеймс спросил у меня дорогу”.
Повис-сквер представлял собой типичную поздне-викторианскую садовую площадь с особняками вокруг прямоугольного парка, превращённую снегом в бесформенное пуховое одеяло. Сумерки уже сгущались под серыми облаками, когда я припарковал машину под углом к обочине с западной стороны и стал считать номера, пока не дошёл до двадцати пяти.
Фасад скрывался за серьёзного вида строительными лесами с брезентом, натянутым между столбами, чтобы удержать пыль и мусор – знак того, что кто-то с деньгами потрошит ещё один дом с террасой. Раньше было принято сносить стену между комнатами первого этажа, теперь среди богачей вошло в моду открывать всё внутреннее пространство. Удивлял, учитывая погоду, горевший за брезентом свет. Слышалась польская, или румынская, а может и другая восточно-европейская речь. Наверное, они привычные к снегу.
Я миновал леса и поднялся по ступенькам к входной двери. Она была открыта, виднелся узкий коридор в процессе демонтажа. Когда я вошёл, мужчина в каске, костюме и с блокнотом обернулся ко мне. Он был в чёрном джемпере с высоким воротом под пиджаком, на руке массивные многофункциональные часы, что нравятся смельчакам, регулярно прыгающим в аквалангах с самолётов в море. Так представилось.
Наверное, архитектор, подумал я.
– Могу помочь вам? – спросил он сомневающимся тоном.
– Я Питер Грант из столичной полиции.
– Правда? – обрадовался он. Клянусь, его лицо просветлело. – Так чем могу помочь?
Я сказал, что изучаю сообщение о "беспорядках" по этому адресу. Заметил ли он что-нибудь? Человек, действительно архитектор, спросил о времени "беспорядков". Услышав о прошлой неделе, облегченно улыбнулся. “Это не мы, офицер. На прошлой неделе нас здесь не было”.
Учитывая строительные леса и то, как много внутренних стен отсутствовало, они, должно быть, работали чертовски быстро – я так и сказал, что вызвало смех.
– Если только… – засомневался он. – Мы занимаемся этим с марта. На прошлой неделе пришлось прервать работу. Ждали какую-то бело-мраморную Каррару. И она просто не прибыла, а пока не прибыла – что было делать?
Он отправил своих поляков, румын и хорватов домой на неделю.
– Я все равно заплатил им. Не бессердечный же я.
– Были какие-нибудь признаки взлома?
Он вроде не заметил, но посоветовал спросить у работников, что я и сделал, несмотря на языковой барьер. Только один парень сообщил что-то, и это было смутное ощущение, что вещи не совсем на своих местах после недельного простоя бригады. Я спросил, хорошо ли они отдохнули, в ответ услышал, что подвернулась случайная работа.
Перед уходом я спросил, могу ли быстро всё осмотреть, и архитектор махнул рукой – займись сам. Первые два этажа дома были полностью разрушены. Я брёл среди остатков штукатурки, отмечая грязную линию обнажённой кирпичной кладки, похожую на отметку прилива. Дойдя до середины, вдруг услышал фортепианную музыку, тут же замученное пианино в трактире, выкатываемая бочка, крики: “ножки вверх, Мамаша Браун”, “тебе полезно выйти вечером”. А с пианино – запахи пороха и масла пачули, щелчки старого кинопроектора.
Вот и вестигий, почти лакуна – целый очаг остаточного магического эффекта. Или, как выразилась Лесли – чувство, будто кто-то ходит по твоей могиле. Что-то магическое произошло в доме, но, к сожалению, я мог сказать лишь: это было недавно или очень мощно, но давным-давно.
Выйдя, я быстро опросил жильцов соседних домов. В основном никто не заметил ничего необычного, хотя один вспомнил, что пару лет назад он слышал фортепианную музыку. Я спросил, что именно.
– Что-то старомодное, – сказал сосед, белый, худой и изысканно-нервный. – Будто в концертном зале. Теперь, когда думаю об этом, кажется – там пели.
Я отметил это как "некоторые доказательства использования помещения неизвестным лицом или лицами неделю назад" (они могли войти в отчёт), и "большая магическая активность" (не войдёт в отчёт). Я сел в Асбо с работающим двигателем и написал черновик отчёта. Необходимо максимально быстро всё переварить, чтобы чётко разграничить, что писать, и что на самом деле произошло.
Я описывал статуэтку, пытаясь вспомнить, где записан её номер, когда зазвонил телефон. Номер не высветился.
– Констебль Грант? – спросил мужчина.
– Слушаю, кто это?
– Саймон Киттредж, СТС. Связной специального агента Рейнольдс.
CTC или SO15 – КонтрТеррористическое Командование, выполняет в том числе задания, связанные с привидениями, для столичной полиции. Включая предоставление опытных телохранителей или опекунов дружественным иностранным “наблюдателям”. Я не знал, зачем он звонит, но сомневался, что с хорошими новостями.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
– Связывалась ли агент Рейнольдс с вами недавно?
Если звонит незнакомцу, значит Рейнольдс ускользнула от него. “Почему она хочет говорить со мной?”
Последовала пауза, Киттредж находился в замешательстве, нуждаясь в моей помощи и желая найти свою капризную американку. “Она спрашивала о вас”.
– Неужели? Сказала, почему?
– Нет. Но она поняла, что вы не входите в обычную команду.
Чёрт возьми, это было быстро – она только что сошла с самолета. “Если она выйдет на связь, что мне делать?”
– Позвоните мне немедленно, – он дал свой номер. – И заговорите её, пока я не приеду.
– О кей, зубы заговаривать я умею.
– Принял, – сказал Киттредж и отключился.
Интересно, от кого? Я глянул на часы – пора заняться культурой.
Далее я двинулся в точку С, в данном случае – Саутворк: традиционный дом травли медведей, бордели, Елизаветинский театр, ну и галерея Тейт Модерн. Построенная как нефтяная электростанция проектировщиком знаменитой красной телефонной будки, галерея оставалась чуть ли не последним монументальным зданием из красного кирпича. Пока модернисты не стали поклоняться брутальному бетону. Электростанция закрылась в 1980-х годах, и её никак не использовали, ожидая, что она скоро развалится. Когда стало ясно, что монстр построен на века, в нём решили размещать коллекции современного искусства Тейт.
Я припарковал «Асбо» как можно ближе к главному входу и поплёлся по колено в снегу, покрывавшему двор от галереи до Темзы. На другом конце Моста Тысячелетия из бело-красного скопления отремонтированных складов поднимался залитый светом Собор Святого Павла, шпиль которого задевал облака. Вдалеке я увидел пару фигур Лоури, спешащих через мост.
Центральная башня музея возвышалась на сто метров мрачным квадратным небоскрёбом из сплошного кирпича, с двумя главными входами у подножия. Подъездная дорога была недавно очищена от снега и уже начала заполняться. Множество свежих следов – очевидно, Джеймс Галлахер был не единственным, имеющим рекламную закладку в каталоге AtoZ и тягу к культуре.
Внутри было скорее свежо, чем холодно, и мокрый от тающего снега пол. Натянутый шнурок-ограждение и благородного вида вышибала, махнувший мне рукой, не спрашивая приглашения. Подозреваю, они были рады всем.
Болезненно худая белая девушка в розовом шерстяном мини-платье и такой же меховой шапочке предложила мне бокал вина и приветливо улыбнулась. Я взял вино, но от улыбки воздержался, потому как был на дежурстве и всё такое. Женщины в толпе были одеты лучше мужчин, за исключением геев или одетых под приглядом партнёрш. Папа всегда говорит, что только парни из рабочего класса, такие как он, ценят правильный стиль, что забавно, потому что мама покупает всю его одежду.
Всё в стиле Гардиан и Индепендент – тип людей, высокая культура, высокая арендная плата, разговоры, прохаживания и отправка детей в частную школу.
Я быстро осмотрелся на случай, если леди Тай прячется где-нибудь в углу.
В Тейт Модерн преобладает турбинный зал, огромное пространство как в соборе, достаточно высокое и широкое даже для самого большого художественного запроса. Как-то раз я пришел вместе со школой посмотреть на огромную, как дирижабль, скульптуру Аниша Капура, занявшую зал от стены до стены.
Райан Кэрролл не использовал весь зал, но через середину проецировалась приподнятая сцена.
Из-за толпы мне пришлось подойти довольно близко к скульптурам, прежде чем я смог рассмотреть их как следует. Они были сделаны из магазинных манекенов с чем-то, выглядевшим как кусочки паро-силовой установки, вклёпанные в их тела. Они словно корчились в агонии, и черты их лиц были полностью стёрты. Это неприятно напомнило мне маску Лесли или голову Безликого. К груди манекенов крепились медные таблички, на каждой из которых было выгравировано одно слово: "промышленность" на одной, "прогресс" на другой.
Стимпанк для аристократов, подумал я. Хотя аристократы не казались особо этим интересующимися. Я огляделся в поисках другого бокала шампанского и понял, что за мной наблюдают. Это был молодой китаец с копной непослушных чёрных волос, похожей на козлиную неухоженной бородкой, очками в чёрной квадратной оправе и добротным кремовым костюмом, мешковатым и подчёркнуто помятым. Заметив моё внимание, он поклонился и представился.
– Роберт Су, – в его английском чувствовался канадский акцент. – Если позволите, я представлю вас моему работодателю. – Он указал на пожилую китаянку, одетую то ли в очень дорогой серо-голубой костюм от Алекс и Грейс, то ли в очень качественную подделку.
Он подвёл меня к женщине с гладким лицом без морщин и поразительно зелёными глазами, несмотря на седые волосы и сутулость.
– Разрешите представить мою хозяйку, госпожа Тенг, – сказал Роберт.
Я неуклюже поклонился и, дополняя впечатление, щёлкнул каблуками. “Рад познакомиться”.
Она кивнула, довольно улыбнулась мне и сказала что-то по-китайски Роберту, который выглядел озадаченным, но всё равно перевёл.
– Моя работодатель интересуется вашей профессией.
– Я полицейский.
Госпожа Тенг скептически посмотрела на меня и снова заговорила.
– Моя нанимательница хочет знать, кто ваш мастер, – перевёл Роберт. – Ваш настоящий начальник.
Он сделал ударение на слове "Мастер", и я был уверен, что он говорит о магии, а не об управлении.
– У меня много начальников, – ответил я, и госпожа Тенг, выслушав перевод, раздражённо фыркнула. Я почувствовал, что улавливаю нечто на грани восприятия, как если бы Найтингейл демонстрировал мне пример магической формы, но другой. На мгновение пахнуло горящей бумагой. Я инстинктивно сделал шаг назад, и госпожа Тенг удовлетворённо улыбнулась.
"Прекрасно, – подумал я. – Как раз то, что нужно в конце долгого дня". Найтингейл захочет знать, кто эти люди. И я, как полицейский, всегда хочу выйти из разговора, зная о них больше, чем они обо мне.
Я привык, что меня, как полицейского, считают грубым и невоспитанным. “Так вы двое из Китая?” – спросил я.
Мадам застыла, услышав Китай, и с полминуты лопотала по-китайски, а Роберт слушал её с выражением мученического изумления.
– Мы из Тайваня, – сказал он, когда нанимательница закончила. Она бросила на него острый взгляд, и он вздохнул. – Моя работодатель может многое сказать по этому поводу. Большая часть эзотерична и не имеет отношения ни к вам, ни ко мне. Если бы вы время от времени кивали, будто я пересказываю весь этот утомительный спор о суверенитете, я был бы очень благодарен.
Я сделал, как он просил, хотя с трудом сдержался не хихикнуть и сказать: "Вижу".
– Что привело вас в Лондон? – поддержал я вежливый разговор.
– Мы ездим повсюду. Нью-Йорк, Париж, Амстердам. Нанимательница любит наблюдать за происходящим в мире, – можно сказать, в этом смысл её существования.
– Так кто вы? Журналисты? Шпионы? – впрямую спросил я.
Госпожа Тенг знала по крайней мере одно из этих слов и что-то резко спросила у Роберта, виновато пожавшего плечами.
– Госпожа Тенг ещё раз спрашивает: кто ваш мастер?
– Найтингейл его мастер, – раздался голос за спиной.
Я обернулся и увидел коренастую негритянку в красном платье без бретелек, достаточно низком, чтобы подчеркнуть широкие мускулистые плечи, и достаточно высоком, чтобы обнажить ноги, способные преодолеть сто метров с олимпийским рекордом, не снимая высоких каблуков. Волосы выбриты до пуха, широкий рот, плоский нос и глаза её матери. Я оказался в потоке грохочущих машин, запахов горячего масла и мокрой псины. Холод, казалось, совсем не беспокоил её.
Госпожа Тенг поклонилась ей как богине, минимум богине Ривер Флит, крупнейшей подземной реки Лондона. Роберт Су поклонился ещё ниже, потому как положено, но я видел, что он не понимает – почему.
– Привет, Флит, – дружелюбно приветствовал я. – Как делишки?
Флит меня проигнорировала и вежливо кивнула мадам Тенг. “Госпожа Тенг, как приятно снова видеть вас в Лондоне. Вы задержитесь?”
– Госпожа Тенг благодарит вас, – перевёл Роберт. – И хотя Лондон в декабре – истинное наслаждение, утром она улетает в Нью-Йорк. Если Хитроу открыт, конечно.
– Если у вас возникнут трудности, я и сёстры с радостью поможем, – сказала Флит.
Госпожа Тенг что-то резко сказала Роберту Су, и тот протянул мне свою визитную карточку. В ответ я дал свою. Он с изумлением посмотрел на герб столичной полиции.
– Полиция, – пробормотал он. – Неужели?
– В самом деле.
Последовала ещё одна серия тщательно рассчитанных кивков и поклонов, и они удалились. Я посмотрел на визитку. Роберт Су, мобильный телефон, электронная почта и факс, должность – помощник госпожи Тенг. На обороте упрощённый силуэт китайского дракона, чёрный на белой карте.
– Кто они такие?
– А ты как думаешь? – спросила Флит.
Она протянула руку и щёлкнула пальцами и, клянусь, совершенно незнакомый человек прервал разговор, проталкиваясь сквозь толпу, нашёл официантку, затем пробился к нам, чтобы вложить бокал белого вина в протянутые пальцы Флит. Нимало не смутившись, он вернулся к своим спутникам и, несмотря на их насмешливые взгляды, продолжил разговор с прерванного места.
Флит отхлебнула вина и грустно улыбнулась мне. “Не говори маме, что я это сделала. Мы не должны выделяться из толпы”.
Я по-прежнему чувствовал запах мокрой псины, но не от Флит. Я посмотрел вниз и увидел, что к ней незаметно подкралась собака и села рядом. Пёстрая шотландская овчарка смотрела на меня яркими разноцветными глазами, янтарным и голубым. И она не пахла – была совершенно сухой.
Это был "глаз" – грозный взгляд, используемый пастушьими овчарками, чтобы держать своих подопечных в узде. Но я ответил ей "взглядом", которым полицейские доводят членов общества до состояния случайной вины. Собака показала мне клыки, и я, возможно, дошёл бы до ответной демонстрации, но Флит велела ей лечь, что та и сделала. Только тогда мне пришло в голову – собакам вход в галерею запрещён.
– Он служебный пёс, – Флит опередила мой вопрос.
– Неужели? Чем он занимается?
– Он вожак моих собак.
– Сколько у тебя собак?
– Больше, чем я могу управлять одна, – она отпила глоток белого вина. – Вот почему мне нужен вожак, чтобы держать их в порядке.
– Как его зовут?
Флит улыбнулась: “Зигги”.
Конечно, подумал я.
– Ты собираешься позвонить мадам Тенг?
"Только посоветовавшись сначала с Найтингейлом", – подумал я, но сказал: "Не знаю. По самочувствию".
– Что ты здесь делаешь?
– Внезапный интерес к современному искусству. А ты?
– Завтра вечером я делаю обзор выставок на Радио Четыре, – сказала она. Если пропустишь его в прямом эфире, сможешь прослушать на веб-сайте И ты не ответил на мой вопрос.
– Я думал, что ответил.
– Ты на работе?
– Не могу сказать, – я держался до последнего. – Я здесь только для расширения кругозора.
– Хорошо, – сказала Флит. – Проверь фрагменты в дальнем конце – это поможет тебе достойно расшириться.
В дальнем конце помещения, вплотную к голой кирпичной стене, размещались всего два фрагмента, и толпа заметно поредела. Они поразили меня, как только я приблизился. Поразили, как поражает вид красивой женщины, или изуродованное лицо Лесли, или закат, или ужасная дорожная авария. Я видел, что фрагмент оказывает такое же воздействие на других зрителей – никто из нас не подходил ближе, чем на метр, и многие медленно отступали от него.
Внезапно я ощутил пронзительный крик ужаса, словно меня привязали к передней части поезда метро и отправили вниз по Северной линии. Неудивительно, что люди отступали. Это был самый мощный вестигий, который я встречал. Что-то по-настоящему магическое было вложено в создание этого фрагмента.
Я сделал глубокий вдох, глотнул вина и подошёл поближе. Манекен был той же модели, что и в другой галерее, но в данном случае он стоял, раскинув руки, ладонями вверх, словно в молитве или мольбе. Он носил на торсе то, что любой, с хотя бы мимолётным интересом к китайской истории или подземельям с драконами, признал бы похожим на чешуйчатые доспехи терракотовой армии – тунику из скреплённых прямоугольных пластин размером с игральные карты. На всех пластинах вырезаны лица. Каждое лицо, хотя и упрощённое до формы со ртом, прорезями или точками вместо глаз и едва заметным намёком на нос, было явно индивидуальным и отчётливо выражало печаль и отчаяние.
Я почувствовал отчаяние и странное благоговение.
Стройный мужчина тридцати с небольшим лет, длиннолицый, с короткими каштановыми волосами и в круглых очках, присоединился ко мне перед скульптурой. Я узнал его по листовке в шкафчике Джеймса Галлахера – это был Райан Кэрролл, художник. В тяжёлом пальто и беспалых перчатках – явно не ставит стиль выше комфорта. Я одобрил.
– Вам нравится? – спросил он. Мягкий ирландский акцент. С приставленным к голове пистолетом я бы отнёс к среднему классу Дублина, но неуверенно.
– Это ужасно.
– Да, – сказал он. – И мне нравится думать, что это ужасно.
– И это тоже, – мои слова, казалось, доставили ему удовольствие.
Я представился, и мы пожали друг другу руки. У него были испачканные пальцы и сильная хватка.
– Полиция? – спросил он. – Вы здесь по делу?
– Боюсь, что так. Убийство молодого студента по имени Джеймс Галлахер.
Кэролл никак не отреагировал, лишь спросил: “Я его знаю?”
– Был вашим поклонником. Он когда-нибудь выходил на связь?
– Напомните его имя.
– Джеймс Галлахер, – и снова ни малейшего движения. Я вытащил снимок головы из телефона и показал ему.
– Извините, – сказал он.
Надо решать – узнавать про алиби или нет? За пятьдесят лет детективных драм даже самым тупым понятно, что значит, когда спрашивают: где вы были в такое-то время в определенный день. Никто не верит в "обычную рутину", даже если это правда.
Судя по уровню вестигии, исходящей от его скульптур, Райан Кэрролл наверняка в чём-то замешан, но доказательств его контактов с Джеймсом Галлахером не было. Я решил, что доложу о нём вечером, пусть Сиволл или Стефанопулос решают с допросом. Если он был заявлен кем-то ещё из Отдела убийств, тогда я мог бы продолжить расследование под магическим углом, пока его отвлекают.
Люблю, когда и план возникает, и кто-то ещё будет делать тяжёлую работу. Я махнул стаканом в сторону манекена в плаще отчаяния: “Вы сами их сделали?”
– Своими ручонками.
– Вы заработаете миллион.
– Таков план, – самодовольно сказал он.
Блондинка в голубом платье помахала Райану, привлекая его внимание. Потом указала на часы.
– Прошу меня извинить, констебль. Долг зовет. – Он подошёл к блондинке, мягко потянувшую его под руку к ожидающей толпе. Пока они шли, она возилась с воротником и курткой Райана. Менеджер, подумал я, или лучшая половина, хотя возможно и то и другое.
Большинство посетителей собрались вокруг них, и я услышал, как женщина заговорила. Похоже, Кэрролл собирался откланяться. Я снова посмотрел на его работу. Вопрос заключался в том, наполнил ли он её магией или вестигий был в найденном предмете? И если последнее, то сознавал ли Райан его значение?
Зазвонил мой телефон, это был Зак: “Вы должны мне помочь”.
– Неужели? Почему это?
– Его старик вышвырнул меня из дома. Мне некуда идти.
– Попробуй Turning Point. На Западе у них большой приют. Можешь переночевать там.
– Вы мой должник, – сказал Зак.
– Нет, – прервал я его. Один из уроков полиции в том, что у каждого есть печальная история, включая парня, арестованного за то, что ткнул сковородкой в лицо своей жене. Понимание, что очевидные прощелыги, подобные Заку, часто убедительнее тех, у кого реальные жалобы – приходит с практикой, я полагаю.
– Думаю, они охотятся за мной, – добавил он.
– Кто они? – спросил я. В толпе вокруг Райана раздались аплодисменты.
– Если заедете за мной, скажу.
“Чёрт, – подумал я. – Если проигнорирую, и он окажется мёртвым, то столкнусь с вопросами от Сиволла и тонной документов”.
– Где ты? – неохотно спросил я.
– В Шепердс-Буш, рядом с рынком.
– Садись в метро и жди меня в Саутворке.
– Я не могу в метро. Это небезопасно. Вам придётся встретиться со мной здесь.
Я спросил, в каком он конце рынка, и направился к выходу. Пересекая пустой коридор, увидел Зигги, пса Флит, сидящего у двери сувенирного магазина. Он посмотрел на меня, склонив голову набок, и следил до самого выхода.