Завтра у папы день рождения.
Шестого июня. Как у Пушкина или Пушкинзона. Так отец любил подшучивать над фамилиями известных людей. Язык у него был подвешен, что надо.
Вкупе с «азырн коп» ( железной головой, идиш) , это давало эффект постоянного иронического сопровождения окружающей действительности.
Хотя нет. Когда надо , отец легко закатывал такую прочувствованную речь, с таким эмоциональным накалом, что аудитория ещё несколько секунд после окончания, забывала выдохнуть воздух, а затем взрывалась оглушительными аплодисментами.
Учитель. Учитель от Б-га. Он любил вечно все пояснять и, увлекаясь, мог рассказывать и рассказывать . Интересно и бесконечно.
Начиная с описания всех растений, что находились на пути нашего следования, и заканчивая необыкновенной историей заурядной сапожной ваксы, которой он каждое утро, несмотря на жирную сокирянскую грязь, отдраивал мои детские ботиночки и сапожки.
Работал он, как говорил, - По-морскому.
Блеск наводить надо было такой , чтобы на поверхности ботинка настоящий старшина Тихоокеанского флота, где отец отрубил семь лет, мог наблюдать даже облачко на фоне голубого неба
Наблюдать за этим священнодействием было очень интересно. Когда погоды позволяли, папа начинал очистку обуви на открытой веранде, выходившей в палисадник.
- Эта отличная земля,- приговаривал он, соскабливая почву, щедро налипшую на башмак , прямо в пространство между большой семейной розой и огромным кустом сирени
- Теперь, в этой земле, попадающей в палисадник, появятся новые корешки цветов, которые расцветут уже мае. Представляешь, сколько земли мы приносим на наш участок, когда на улице грязь?
- Вооот столько! ,- охватывая руками большой объём воздуха, я как можно полнее показывал это неимоверное количество.
С тех пор , особенно на подходе к дому, я старался не очищать обувь заранее, а оставлять ее на веранде с огромным налипшим комом.
- Папа, папа! Смотри! Смотри! Сколько земли притащил сегодня! ,- с гордостью демонстрировал я весомый вклад в наш палисадник и его богатую почву. Затем, картинно вздыхая от усилий, счищал его первой попавшейся щепкой или палочкой.
В сознании всегда старался посвятить тот или иной кусочек жирной грязи то розе, с которой мы собирали лепестки для варенья, то благородным синевато-лиловым ирисам, расцветавшим в июне, то любимой сирени, которая благоухала сразу после майских праздников.
- Растите, растите, мои цветочки!,- приговаривал я будто заклинание,- Растите и радуйтесь!
Ещё папа был очень доволен каждый раз, когда начинался дождь. Особенно весной и в летнюю пору. Ливень стучал по жестяной крыше, слетая по водостокам прямо в большие деревянные бочки.
Воды было столько, что она с шумом переливалась из этих дижкис ( бочка - смесь языков, укр. с окончанием на идиш)и устремлялась на большой огород. При этом папа немедленно начинал запевать какую-нибудь песенку и с шумом весело потирал руки.
- Вот! Теперь и урожай будет, что надо!
На следующий же день после сильных дождей, он уже вовсю возился возле деревьев.
- Быстрей, Милюха! ,- задорно кричал отец,- Бери лопаточку и дуй ко мне! Повскапывай вокруг ствола. Так ты перекроешь поры, такие дырочки в почве, и вода уже никуда не убежит, не испарится, а останется у корешков.
- Слива, которую ты очень любишь, будет большая-пребольшая. Она любит, когда у ствола была не слякоть, а побольше воздуха. Чтоб почва была легкая-легкая, как пух.
Могилу отца на светлом, небольшом, будто игрушечном кладбище Нетивота, присыпали очень легким грунтом, состоявшем наполовину из песка израильской пустыни Негев, наполовину из наших слез.
Как же мне не хватает тебя, папа...