Глава 12
« О, женщины, вам имя – вероломство» (Шекспир)
Эгрим сидел перед зеркалом и тщательно очищал свое лицо от грима. Волосы, освобожденные из-под парика, топорщились в разные стороны, ожидая прикосновения мягкой щетки. Да, сегодня на его столике громоздились всякие щетки, кремы, приспособления для ухода за собой и гримирования, не то, что раньше, когда он только приехал в театр.
Время неумолимо все меняло, и, казалось, к лучшему. Гримерка благоухала цветами. На кушетке свалены коробки и коробочки с подарками и подношениями от благодарных зрителей. На столике – стопочка конвертиков с денежными вознаграждениями от сильных мира сего, в основном женщин, целая гамма самых невероятных запахов женских духов исходила от этой бумаги .
Когда-то Эгрим возвращал все подарки назад, но теперь перестал это делать. И суть не в том, что он решил, что они заслужены, просто каждый раз их было много, и возврат отнимал массу времени и сил. Тем более, что некоторые дамы были крайне настырны, и предпринимали немало попыток, чтобы добиться своего. Процесс мог затянуться, и был на руку дарительницам, так как обращал на них его внимание. Поэтому Эгрим не проявлял особого интереса к подаркам, лишь перед уходом просил своего слугу – гримера, вынести их в экипаж, и увозил домой. А там их разбирала его старушка. Такая же участь ждала и конверты.
Справедливости ради нужно заметить, что эти пожертвования позволили им снять хороший дом, наполнить его достойной мебелью, украсить безделушками и маленькими шедеврами рукотворного искусства из подарков все тех же поклонниц.
Его старая служанка, теперь стала экономкой и очень хорошо справлялась со своими обязанностями, как будто всю жизнь управляла большим домом и штатом слуг. Жизненный опыт позволял ей по-настоящему экономить и создавать комфорт и даже блеск для своего безумного хозяина.
Она принарядилась и сама. Эгрим как-то взглянул на нее и понял, что его нянька не так уж и стара, а наоборот миловидна и имеет хороший вкус строгой, почтенной дамы. Тем более он был рад передать все заботы по хозяйству и по дому в её руки.
Теперь, да в сущности, как и прежде они зажили одной счастливой семьей. Его экономка, не имея своих детей, относилась к Эгриму, как к родному сыну и предупреждала все его желания и потребности. Иногда они обсуждали будущие траты или покупки, меню и распорядок на неделю. Бывало, даже беседовали на отвлеченные темы, чаще о музыке. Единственное, на что было табу, это женщины.
Поначалу Марта (так звали экономку) пыталась узнать, кто эти дарительницы, и как Эгрим к ним относится? Но хозяин присек эти попытки категорически. Больше умная женщина не заговаривала об этом.
Время шло. Жизнь, кажется, нашла свое русло и свободно текла в нужном направлении к их общему удовольствию. Но иногда, дожидаясь, своего названного сына дома и занимаясь по хозяйству, Марта задавалась вопросом: почему у молодого красавца, успешного и умного, каким был её Эгрим, нет женщины? Он не беден, хорошо сложен. Почему же не позволяет себе быть счастливым? Ведь даже ей, нищенке в прошлом, была ведома любовь и то наслаждение, которое дает человеку близость с предметом обожания. Что же тогда мешает юноше насладиться страстью? Она, как и все, решила, что Эгрим не может быть полноценным мужчиной, поэтому и не строит отношения с противоположным полом.
«Бедный, бедный… - думала она, ловко перебирая спицами, вывязывая очередную пару теплых носков для него.
Ей и в голову не могло прийти, что причина совсем не в этом, хотя внешне все выглядело именно так. Холодность, даже непроницаемость молодого человека, которую демонстрировал он к любой представительнице женского пола, отталкивала последних и не оставляла сомнений в причинах такого отношения. За его спиной, а иногда даже вслух это обсуждалось, но Эгрим ничего не делал, чтобы развенчать эти слухи.
Как ни странно, но то, что обычно задевало мужское самолюбие и даже больно ранило сильный пол, совсем не трогало молодого человека. Он упорно делал вид, что ничего не знает и не замечает, что его поведение – единственно возможное. И на то у него были причины.
Все началось еще в замке герцогини Валеску. От молодого человека не укрылось то отношение, которое испытывали к нему и герцогиня, и госпожа Марра, их плотоядные масленые взгляды, томные вздохи, неосторожные прикосновения и однозначные намеки. Его неискушенная душа была на стороже, а все естество сопротивлялось ухаживаниям этих дам. Тем более, что сердце изнывало от неразделенной любви и разлуки.
Еще хуже стало по дороге в Вену. Ехать пришлось в одном экипаже с госпожой Маррой. Они сидели рядом, много говорили, но дорога была так разбита и безобразна, что их то и дело подбрасывало на колдобинах и швыряло друг на друга. Дама не упускала случая, оказаться в невольных объятиях попутчика, а он, не будучи толстокожим, вспыхивал и краснел от откровенных прикосновений. Разум требовал игнорировать такие телодвижения соседки по карете, но мужское естество терзало тело. Эгриму стоило многих усилий сдерживаться и казаться спокойным. Как вежливый и благодарный человек, он должен был сносить такие неудобства дороги. И он терпел.
Но как-то, остановившись на ночлег в придорожной станции и поселившись, как всегда, в отдельных комнатах, наши путники пережили настоящее потрясение.
Расскажем все по порядку. В тот вечер, сытно поужинав, Эгрим и госпожа Марра, решили пораньше лечь спать. Молодой человек, лежа в постели, дочитав молитву, помечтав о Луизе, что он всегда делал перед сном, уже готов был забыться до утра, как в его дверь постучали. В длинной рубашке, босой и с колпаком на голове, он пошел открывать.
На пороге стояла Элизабет, кутаясь в большой полупрозрачный, пушистый белый плед. Эгрим растерялся и даже не пригласил женщину в комнату, а наоборот преградил ей путь в дверях.
- Я лишь хотела осведомиться, все ли у Вас в порядке? – еле нашлась Элизабет. Её глаза горели бешеным огнем, на губах растянулась приятная манящая улыбка. Из – под пледа в ритме её дыхания вздымалась привлекательная грудь. Это трудно было не заметить и не понять. Но Эгрим оставался абсолютно спокойным и сонным голосом проворчал:
- Все в порядке. Благодарю Вас.
Это безразличное бормотание, угрюмый потупленный взгляд, как ушатом воды окатил Марру. Она отпрянула и быстро пошла к себе. Позади бесшумно закрылась дверь.
Сомнений у оскорбленной женщины не оставалось, этот юнец – не мужчина. Он не способен на любовные отношения. Он или кастрат, или ещё что-то, но он не мужчина. Разочарование её было так велико, что, упав на мягкие перины и подушки, женщина чуть не разрыдалась. Только слезы были не в её стиле, и быстро сменились гневом и брезгливым презрением к этому, пусть и талантливому, но, безусловно, ущербному человеку. Она решила больше не тратить свои силы и очарование на эту дубину, этого баронского ублюдка. Ей стал противен этот уродец, какова бы не была причина его уродства.
В мире есть много нормальных прекрасных молодых людей, готовых бежать за ней хоть на край света, только по мановению её пальчика и выполнять любую её прихоть и фантазию. Этот экземпляр не стоил теперь её усилий. Немного поразмыслив, она решила, что, пожалуй, продолжит свое меценатство по отношению к хорошему певцу, так из милости и скуки ради. Ей теперь интересно, что получится из этого кастрата в театре. С такими мыслями она уснула.
Эгрим же был в полном замешательстве. Как только шаги стихли за закрытой дверью, он бухнулся на колени и стал усердно молиться. Его обуревал страх, негодование и ещё какое-то чувство, смесь страсти и отвращения. Он даже не понимал, как смог удержаться, что ему помогло преодолеть себя. Ведь, как только дверь открылась, и Марра предстала перед ним такая красивая, почти обнаженная, пылающая страстью, первым порывом было заключить её в объятья и припасть хотя бы щекой к высоко вздымающейся груди. Кровь, кажется, вся отлила от головы, руки вспотели, сердце бешено забилось, а плоть готова была вырваться из подштанников.
Это был кошмар. «А главное, - думал Эгрим, - почему? Как я мог? Я ведь не люблю её?» Он вспомнил, какие страсти бушевали в нем, когда он касался Луизы, это было похоже, но все же во сто крат спокойнее, нежнее. А здесь – огонь, жар, бешенство.
«Господи, Господи, - шептал юноша, - сохрани меня. Не дай мне пасть так низко во грехе. Лучше убей меня сейчас». Кажется, со времен сотворения мира ни один грешник так яростно не молился, как Эгрим в ту ночь. Лишь под утро, совсем обессилив, он провалился в сон без сновидений.
Само собой, когда путники двинулись в путь, оба были молчаливы и недовольны. Эгрим, не задумываясь, сел напротив госпожи Марры, а не рядом, как всегда. Хотя, она этого даже не заметила. Благо до места назначения оставался один день пути.
Таков был первый опыт общения Эгрима с дамами из общества. И так как он был резко отрицательным, всё дальнейшее имело такой же налет.
Со временем Эгрим научился напяливать маску безразличия, как только замечал в собеседницах кокетство или страстность. Это лучше всего остужало их порывы, но не прерывало попыток ему понравиться, добиться его расположения хотя бы. Подарки, подношения, комплименты, приглашения на баллы, на концерты. Эгрим уверил себя, что всё это издержки славы и успеха и стал относиться к этому сдержанно и даже с удовольствием. «Нет греха, - думал он.- Актеру свет посмотреть и себя показать. Исключительно ради искусства».