Глава 33.
Так и хочется сказать, что четыре года мы не трудились, а нежились в мастерской Рошаля. Григорий Львович повторял, что четырех лет мало чтобы стать режиссером. Очень мало! И добавлял: а может и не мало.
Что означает с педагогической точки зрения понятие «утро». А может и не стоит рассматривать обычное существительное с этой точки зрения?
Рошаль предложил нам раскадровать и осмыслить утро с точки зрения кинорежиссуры.
Пробуждение, утренние приготовления к рабочему дню, выход из подъезда – все это может занять на экране не более одной минуты. Режиссер умеет сжимать время. Но если зритель не увидит за эту минуту большой отрезок реального времени, а то и всю долгую жизнь персонажа, значит режиссура была неважной. Хорошее кино это картина мира от начала до нескончания будущего века.
Когда Рошаль давал нам задание "Утро", он, конечно же, не рассчитывал, что мы нарисуем в кадре лишь восход солнца и мокрые от росы листочки. Его «Утро» должно было быть больше, чем утро.
Четыре года учебы – очень немало. Четыре года учебы у Рошаля - очень много!
Педагогика Рошаля не опиралась лишь на теоретические постулаты и общепринятые формальные нормы. Он не заставлял нас подчиняться каким-либо правилам и законам. Он рассказывал о них, он разбирал с нами их простоту и сложность, но при этом никогда не требовал строго их выполнять.
Его педагогика предполагала, что учитель не может н а в я з ы в а т ь. Когда жизнь потребует, ученик самостоятельно найдет для себя нужное. И если Богу будет угодно, он обязательно найдет то, что никому другому не было известно. Режиссером, как и любым другим т в о р ц о м, не становятся по учебнику или по профессиональной инструкции.
…Утром я проснулся с удовольствием. Солнце уже проникло в номер. Вышел в холл, и снова увидел через стеклянные стены Храм Христа Спасителя. Теперь он был пронзительно освещен весенним солнцем. Корабль-ковчег, да и только! Если бы рядом была горничная, ей богу, сказал бы вслух: «купола, как палубные надстройки, величаво плывут в вечной синеве неба».
Начинался замечательный день. Это было Светлое Христово Воскресенье. Мама моя родная! Дедушка! Грек Милтос! Лариса из Иерусалима! Друзья мои! Не верьте никому, кто скажет вам о том, что есть место в мире краше, чем Москва!
Как же хорош Василий Блаженный! Солнце его озарило и нарядило! Каков красавец! В идее этого сказочного храма заложена радость и торжество. Строили его татарин Барма и русский мастер Постник. В этом и заключается, наверное, смысл Руси. Русские и нерусские объединяют свои таланты и с Божьей помощью создают шедевры! Ученые люди меня могут поправить. Они по-своему толкуют значение Василия Блаженного. В разные времена всё толкуется по-разному…
Через холл можно попасть на общий балкон. С него – хороший вид на Кремль. Но выходить туда не разрешают. Горничная тайком пустила меня.
Со своей маленькой видео-камерёшкой я притаился за выступом и стал снимать. Так жадно я никогда не рассматривал свою Москву. В этот первомайский день она открылась мне особым образом.
…Здесь в Москве я когда-то прожил не один год. Учился сначала в одном институте, затем в другом. Это было замечательное время познания. Это стало моей предысторией. Москва подарила мне Рошаля. Москва еще больше стала моей.
Я, взрослый и достаточно жесткий мужчина, повидавший всякое в жизни, не стесняюсь своей сентиментальности, когда взволнованно говорю о своих учителях, о любимом Рошале, о Москве.
Кремль вызывает у меня каждый раз новые эмоции. Этой весной он выглядит пасхально. А в прошлом году в ноябре здесь было пасмурно и зябко. Не случаен контраст, не случайны чередования. Этому можно радоваться, и от этого можно огорчаться. Рошаль научил думать об этом не только категориями творчества.
В настоящем кино всё выглядит как в жизни. Эпизоды, как весенние льдины в стремнине реки. Режиссер киноленты монтирует свои аттракционы по правилам, которые он предпочитает. А в киноленте жизни всё происходит по воле божьей! Контрапункт – философское обобщение.
В прошлом году через Троицкие ворота мы шли в Патриаршие Палаты на завершение фестиваля телевизионных программ «Радонеж». Здесь подводились итоги всероссийского конкурса. Здесь вручили диплом лауреата нашей телестудии из Кемерово. Упомянули даже, что режиссер – ученик Рошаля.
На первом курсе Григорий Львович попросил нас вести дневник. Помню, что я в самом начале пытался записывать события, произошедшие в течение дня. Привычки такой не было с детства, была лень. Поэтому мои записи стыдно было показывать Мастеру.
Начиная со вступительных экзаменов, Рошаль постоянно просил каждого рассказать о себе. Мои первые рассказы были, по всей видимости, похожи на протоколы задержанного. Он спрашивал, я отвечал. Он не уставал уточнять детали. Его интересовали незначительные мелочи. В таких диалогах он трудился над качеством наших рассказов.
Он ждал от нас интересных рассказов о прошедшем и пережитом, о людях, в окружении которых мы жили раньше. По его реакции и возникающим эмоциям можно было самому оценивать качество своего рассказа. Мы знали, что тем самым он вырабатывал у нас умение рассказывать детально и осмысленно.
Как-то раз Григорий Львович спросил, что нам запомнилось вчера в Третьяковской галерее. Всем предоставил слово. Дошла очередь до меня и я отвечал, что мне запомнился «Демон сидящий» Врубеля. Объяснил, как мог. Признался, что это «не моё». Видимо, тональность рассказа огорчила Рошаля. В перерыве Григорий Львович негромко, словно извиняясь за художника, сказал мне одобряюще: «увидел демона, увидишь и ангела».
Сегодня, задним числом, приходится давать Мастеру отчет о прожитом. Я не успел многое рассказать Григорию Львовичу о своей предыстории. Потом понял, что для педагога необходимо знать, какие события в жизни произвели на ученика наиболее сильные впечатления. Очень важно понять, какие чувства возникают у него в тех или иных обстоятельствах.
Мне всегда казалось, что Григорий Львович больше всех любил меня. Мне так же казалось, что больше всех любил его я. Да не обидятся на меня и не посмеются надо мной мои однокурсники. Подозреваю, что им тоже так же казалось. Сейчас я понимаю, что это был таинственный эффект замечательного педагогического таланта Григория Рошаля.
Иногда мне казалось, что Рошаль знает всю мою предысторию. Поэтому мне нечего было от него скрывать. Григорий Львович был не просто учителем. Он был Учителем с большой буквы. Мой дед Павел тоже был моим Учителем. Но и тот, и другой не учили меня, не заставляли что-то запоминать, не требовали отчета. Рядом с ними я был непринужденным воспитанником. В их благородном сообществе я оказался по божьей воле. У каждого из них - в нужное время. Они меня просто окормляли, питали той душевной материей, из которой состоит их светлый образ.
В Анжерке местный священник помазал меня при крещении елеем и причастил. Об этом я не успел рассказать Рошалю. Сейчас я представил, что Рошаль и без меня об этом знал. При этой мысли я снова с любовью вспомнил своего деда Павла. Мне дорог его образ особенно, потому что рос я без родного отца…
Возникли кадры эпизодов из моей киноленты жизни. Захотелось показать Рошалю литературную раскадровку, которую я не успел сделать во время учебы.
…Перед смертью дед со всеми простился. Попросил прощения у всех и сам всех простил.
- Ну, мать, дорогая мне Пелагея Даниловна, приготовь мне чистое исподнее. Да постель поменяй. Помирать буду, - однажды пришло к нему такое время и сказал дед эти слова моей бабушке. В доме начались последние приготовления. Приезжали родственники. Приходили поплакать знакомые и соседи.
- Ты, Павел, не беспокойся! Я тебе на могилку свой крест поставлю. Из кедры. Для себя тесал. Тебе, нонче, он нужнее, - с такими словами пришел старый сосед - дед Каменский. Он в конце нашей улицы жил. Достал кисет. Оторвал от «Борьбы за уголь» полоску. Насыпал в неё табаку. Свернул, послюнил края, скрутил трубочку. Вышла ядреная папироска из газетки. Такую же свернул деду Павлу. Старые солдаты знали толк в табаке. Покурили вдвоём. Помолчали.
- Не серчай на меня, Павел Васильевич. Стало быть, расстаёмся.
- И ты прости. Бог даст, встретимся, - отвечал мой дед. Так прощались в Сибири все старые люди.
Дедушка успел дать всем наказы. Распорядился, как вести хозяйство, кого слушаться. Успел исповедаться и причаститься. Не успел только увидеть меня, одного из многочисленных своих внуков. Ждал. Спрашивал до последнего дыхания.
- Паша, ты дождись Галю. Она должна вот-вот приехать с детьми, - ласково говорила бабушка Поля умирающему деду. Она имела в виду мою маму, меня и мою сестренку.
Мы жили в это время в Средней Азии и на поезде спешили к деду в Сибирь. Опоздали, не застали живым. Его похоронили без нас на новом шахтерском кладбище, на Маяке.
- Шурке отдадите мои инструменты. Плоскозубцы и подпилки… Из него толк должен получиться. Так ему и передайте, - это были его последние слова, адресованные мне.
Дед умер достойно. Также достойно он прожил свою жизнь. Его никто не запомнил в суете. Он никогда не пребывал в очевидном унынии. Трудился от зари до заката. Ходил по субботам в баню, а по воскресеньям в церковь. С пяти лет он брал меня с собой на конный двор, на сенокос, в баню, в церковь. Вся родня к нему тянулась. Он любил всех.
Выбрали мне имя по святцам. Мой ангел-хранитель с тех пор - святой Александр (Невский). В доме по церковным праздникам зажигалась перед образами масляная лампада.
Благодарно вспоминая годы воспитания у Рошаля, работая после учебы преподавателем, а затем режиссером православной телепрограммы, я оформил в своих тетрадях множество небольших проповедей. В них содержатся отдельные мысли Григория Львовича, подтверждение которых я нашел у святых отцов. Эти своеобразные проповеди предназначены самому себе. Вот одна из них:
«Не думай, что ты оказался случайно в каком-то месте, среди каких-то случайных людей. Всему есть Закон. Пойми, пожалуйста, что ни один человек в мире не чужой тебе. Ты связан со всеми, даже если и жили они в другое время. Ты связан даже с теми, кто еще не родился. Нет чужих стран. Они все наши. Мы живем в едином пространстве Божьем. У нас есть выбор: любить друг друга или ненавидеть. И то, и другое делается легко».
Когда я снимал кино и делал на телевидении передачи, эти проповеди помогали мне определять внутреннее содержание и смысл. Как учил Рошаль, они были философским обобщением, которое должно было возникнуть у моих зрителей.
Своему сыну, если позволяет случай, я рассказываю про своего наставника Рошаля. Надеюсь, что своим детям, когда они станут взрослыми, он при случае тоже расскажет о Рошале. А они – своим детям.
…Я тайком вел съемку с балкона гостиницы Россия в надежде «поймать» нужный мне кадр. В голове мелькали разные мысли. Вон на дальнем плане движутся пешие люди в сторону Христа Спасителя. «Знают ли они, что в храме горит Благодатный Огонь»? Надо «добыть» для будущего фильма крупные и средние планы!
«Божественный Свет оберегает всех пешеходов и даже тех, кто движется в другую сторону»! Рошаль учил нас классическому монтажу в кино: сценка или эпизод состоит из разных по крупности планов.
Последовательный монтаж, параллельный, ассоциативный – видов монтажа много. Режиссер в кино во многом похож на инженера-конструктора.
Вдруг возникли мысли, не относящиеся к событию. Зная, что возникли они не случайно, я записал их в своей памяти, как раскадровку для Рошаля. Возможно, эти мысли потом смонтируются с другими событиями.
Вот эти возникшие мысли:
«Знают ли пешеходы, что у них есть вилочковая железа? Это их важный охранный орган. Железа и на орган не очень-то похожа. Маленькая, незаметная, находится в груди, недалеко от сердца. Железа вырабатывает секрет, который разносится по всем клеткам. Секрет влияет на иммунную систему, на защиту от разных напастей. А иммунная система это - как бы центр узнаваемости клеток.
Если клетка повреждается, система её перестаёт узнавать. Пока клетки узнаваемы, твоё «я» пребывает в благополучии. Стоит в организм проникнуть вирусу, система дает команду к обороне.
Хороший иммунитет - как хороший воин. Иммунная система это своеобразный охранный дух, пребывающий в человеке.
Если человек не заботится о своем здоровье, постоянно допускает повреждения души и тела, дух всё равно не перестаёт выполнять свой воинский долг».
Как отнесся бы Григорий Львович к моей затее снять фильм про вилочковую железу? Думаю, он обрадовался бы. Он бы непременно помог мне. А про ангелов он бы сам предложил мне идею фильма.
Пока я снимал с гостиничного балкона пешеходов на набережной Москва-реки и зачем-то думал о вилочковой железе, вспомнил в те же самые минуты, как однажды собственными глазами видел ангела-хранителя.
Дело было осенью. Один папаша был настолько пьян, что не смог перейти проспект, упал на переходе и крепко уснул. Он был со своим маленьким сынишкой, которого вёл из детского садика домой. Не дотянул папаша до дома. Ребенок сидел на холодном ветру рядом с отцом посреди проспекта и охранял его от людей и машин. О том, что это был ангел, я сообразил через тридцать с лишним лет…
…С балкона надо было уходить: подведу горничную. Кадров добыл немного, но мыслей, которые могут пригодиться при монтаже фильма, накопил предостаточно.
Пришла машина, и мы отправились на Большую Ордынку в Центр Национальной Славы России. Это недалеко от Кремля, через Москва-реку. Там уже стояла одна из лампад, привезенных нами из Иерусалима. От неё возжигали другие лампы, чтобы доставить в разные епархии страны. Благодатный Огонь как эстафету передавали из Святой Земли в разные города. Нам тоже выдали лампу с Огнем и с ней мы вернулись в гостиницу.
В
Вечером Огонь отправится самолетом в Кемерово. С «Аэрофлотом» всё уже согласовано.
Весь день наша лампа стояла в гостиничном номере. Этот день был самым ответственным в моей жизни. Сможете ли вы представить моё состояние?
Благодатный Огонь находится в моём номере. Язычок пламени рождён от нетварного Света в Иерусалимской пещере Воскресения. Сейчас язычок маленький и, на первый взгляд, беззащитный. На самом же деле – сильнее этого Огня ничего не бывает.
Сейчас он освещает часть гостиничной комнатки. В номере полутьма. Задвинуты шторы. Тихо. В тишине смотрю на язычок. Вскоре становится ещё тише. В безмолвии, кажется, слышу покачивание острия этого драгоценного язычка.
«На кончике пламени, якобы, живёт саламандра. Это существо рождается, взрослеет, размножается и умирает, оставляя для своей послеистории миллиарды новых поколений. Огромные колонии и неведомые цивилизации саламандр живут в короткое мгновение горящего огонька.
Человеку доступен мир саламандры. Зажигая огонь, мы рождаем саламандру. Саламандр не счесть – это послушное войско. Зависит от того, кто зажигает огонь, кому это войско служит и кто полководец. Рошаль рассказывал нам об этом. Я не могу утверждать, что никаких саламандр нет. Но я знаю, что есть ангелы. Каждому человеку приставлен ангел. Нескончаемы войска ангелов небесных!
Есть падшие ангелы. Бес у них полководцем служит. Саламандры похожи на людей, которые их выдумали».
…Вот с такими мыслями я смотрел на нетварный Огонь и реально ощущал, как мой маленький номер становится просторнее. Со мной рядом был Бог и Его ангелы. Со мной была благодарная память о Рошале. Григорий Львович непременно стал бы внимательно расспрашивать меня о том, что в этот момент происходило вокруг, какие мысли рождались, какие чувства возникали.
Приходила посмотреть на Огонь горничная. Первый раз одна. Потом приводила своих коллег. Они шептались меж собой и радовались Огню как малые дети. Потом приперлись какие-то подвыпившие тётки с мужиками. Громко комментировали, но моих саламандр не замечали. Потом я закрылся на ключ и больше никому не открывал.
…С моим программным продюсером Сергеем Николаевичем мы шли через холл и бережно понесли свою «шахтёрскую лампу». Через несколько часов мы прилетим с ней в столицу нашего Кузбасса.
В холле было много приезжего народу со скарбом. Была суета и гвалт. У входа нас уже ждала машина, на которой мы должны были отправиться в Шереметьево и далее самолетом в Кемерово.
Вдруг в холле стало тихо. Кто-то громко шепнул: «Благодатный Огонь. Из Иерусалима везут». Прозвучало как команда «замри». В этом стоп-кадре двигались только мы и наш Огонь. Наступила почти полная тишина. Со стороны Кремля донёсся удар колокола. Чей-то ребёнок перестал плакать. Люди, замерев, смотрели на Божий Свет. Уверен, они видели лучшее, что можно было себе представить.
Я стеснялся своего неумения рисовать. Если бы в детстве я знал, что умение рисовать понадобиться во взрослой жизни, я бы непременно научился. Слава Богу, Григорий Львович не обращал внимания на моё неумение. Он спокойно принимал мои "раскадровки" в виде литературных описаний. По ним, очевидно, он умел определять мои способности "увидеть кадр». Рошаля радовало любое наше умение фантазировать, придумывать, излагать мысли.
- Расскажи мне: ты кем хотел стать в детстве? Наверное, космонавтом?
- Вы не поверите, Григорий Львович! Я давно хотел сам рассказать вам эту детскую историю. Расскажу! Однажды моя бабушка Пелагея Даниловна купала меня в большом эмалированном тазу. Я стоял перед ней голенький во весь свой трехлетний рост и она лила мне на голову теплую водичку из ковша. Она, вот так же, спросила меня "кем хочу стать". Сплюнув воду, я звонко ответил ей: министром обороны!
- А ты не помнишь, что потом было с бабушкой? – продолжал развеселившийся учитель.
- Она плюхнулась на табуретку. Ковш упал на пол. Бабушка всплеснула руками и запричитала: свят, свят, свят! Ангел ты наш! Оборонитель!
- Она знала, что ты будешь охранять дом, - укрощая свой басовитый смех и потирая ладони, проговорил Григорий Львович. И добавил серьёзно, - доброй памятью.
В Кемеровском институте культуры у меня тоже были студенты, не умеющие рисовать. Идет индивидуальное занятие. Как когда-то со мной поступал Рошаль, я, точно так же, прошу одного из них придумать сюжет. Он знает, что надо включить не только свое театральное чувство, но и моё. Он импровизирует, я помогаю ему. Он должен сделать так, чтобы нам было интересно. И чтобы было интересно тем, кто будет наблюдать за нами. Можно показывать, объяснять словами. Можно делать всё, что вздумается. Начинаем играть. Он занимает кресло командира в космическом корабле. Указывает место мне. Запускает двигатели. Определяет на карте маршрут. Выруливает на взлетную полосу. Дает газ и начинается наш полет в неизведанный космос…
Игру и воображаемый полет он продолжит самостоятельно. Глаголами и существительными запишет, что с нами произошло во время полета, где мы были и зачем туда летали. Сюжет он дополнит интересными диалогами. Если сможет, нарисует основные кадры. Дальше начнется разработка режиссерской экспликации. Потом ему предстоит придумать операторскую экспликацию. Костюмы, декорации, и все что нужно для съемок он будет согласовывать и утверждать со всеми преподавателями нашей мастерской.
Я вкратце рассказал о рошалевской схеме, по которой придумывали раскадровки мои студенты. Я хочу, чтобы читатели поняли и приняли жанр моих воспоминаний об Учителе. Если из повествования я уберу эпизоды предыстории, параллельные воспоминания, свои многочисленные размышления, то у меня не получится показать во всей полноте образ Мастера.
В Тридцать пятой аудитории мы учились писать сценарные этюды. Михаил Исаевич Маршак и Николай Васильевич Крючечников нагружали нас заданиями так, что мы не успевали сделать одно, как надо было сдавать следующее.
Маршаку нравился анекдот в форме короткого диалога. Он рассказывал нам его периодически. Забывал, что мы уже много раз его слышали.
- Вы умеете играть на скрипке?
- Не знаю, не пробовал.
Мы смеялись, чтобы не обидеть рассказчика. Делали вид, что первый раз слышим. Нам это ничего не стоило, а ему было приятно. Маршака мы любили. Он был преданным другом и помощником Рошаля. Он любил нас и старался помочь нам изо всех сил.
Маршак учил нас писать диалоги для кино. Для чего Михаил Исаевич рассказывал нам этот анекдот? Он хорошо знал, что для Рошаля не существовало непреодолимых творческих трудностей. Он с молодых лет брался за самую сложную работу. Пробуя и экспериментируя, Григорий Рошаль часто шел по неизведанным маршрутам и достигал цели. Ему помогало театральное чувство. Это особое чувство. Оно включает в себя и чувство юмора, и чувство драмы, и чувство трагедии.
Крючечников был специалистом, который лучше многих писателей понимал красоту монолога в кино. Мы пробовали на его занятиях писать монологи. Он пытался нас этому научить. Убедились, что это самое трудное занятие для сценариста. Свои придуманные монологи, я ни разу не рискнул показать Григорию Львовичу.
В книжном киоске во ВГИКе я купил все книжки Крючечникова.
В одной из них он рассказывает о технике сочинения монолога. Мне эти книжки очень помогали в Кемерово. Написать изящный или убедительный монолог героя это, действительно, сложная литературная работа. Но какое было счастье, когда монолог удавался!
Со своими студентами мы пытались экранизировать строчки вроде «мурашки по коже», или «я подумал». Интересные и полезные для будущего режиссера занятия увлекали нас и мы с удовольствием этим занимались. При этом вспоминали творчество Рошаля, который умел блистательно экранизировать литературную классику крупных форм.
Когда в Кемерове начался мой этап работы на телевидении, мне пришлось учиться писать сценарии для телепередач и для телефильмов. Учеба не заняла много времени. Пригодились навыки, приобретенные в мастерской Рошаля.
Часто я озвучивал тексты за кадром. Многим телезрителям они нравились. Это были мои монологи, о которых я мечтал с рошалевских времен.
Мне очень хочется некоторые мысли Григория Львовича Рошаля воспроизвести в виде монолога. Эти мысли мне дороги. Они наполняют душу доброй памятью об Учителе.
…«Не дай Бог, поднять выше других свою персону, на самую макушку горы и возгордиться. Гордыня - в пропасть заманивает. Не приведи, Господь, еще и любоваться собою».
Пишу об этом, а у самого возникают вопросы, правильно ли пишу. Ведь оцениваю себя: красиво получается или нет? В прелесть впадаю.
А как быть, если пишешь от первого лица: «я подумал», «я вспомнил», «я расскажу вам», «я увидел»? Без «я» никак не обойдешься. И вот уже твоё «я» поставлено в центр повествования. А кто я такой? Ну, кому интересно - что я подумал, что я почувствовал! Нет, ведь, пишешь! Употребляешь последнюю букву в русском языке! Словно лукавый заставляет. Прости, Господи!
Однако, утешаю себя, что наши предки не знали буквы «Я». Они говорили «Аз». И была эта буква первой. Слава тебе, Господи!
Кумиры свободу отнимают и в раба превращают. На кого мы должны быть похожи? Забыли: мощь в плену у немощи? Нет, не зря Учитель нам всегда напоминал, кто Первый режиссер.
Хромосомы и вилочковые железы молодцы. Своё дело знают. Генетическую память оберегают. Хоть в плену, хоть не в плену, - они свято хранят в нас слово Отца Небесного: без Него ничего не делается. Вот о чём знать надо!
Ты гуляешь с собакой, пьёшь коньяк с хорошими людьми, слушаешь замечательного дятла в загаженном лесу или смотришь свои странные сны, а дух в это время живет в молекулах твоей киноленты жизни.
Ты задавал себе вопрос: кому служу? Вопрос этот для всех хорош! Смотришь на милиционера и спрашиваешь его: «Ты чей раб?». Смотришь на пекаря, на лекаря, на молоденькую учительницу, на инструктора по дзю-до, на министра, на депутата и проницательно так спрашиваешь: «Ты чей будешь?»
Нам всем придется в своей послеистории ответить на вопрос - чей же я был работник! Отвечать будем вместе с теми, кто благословил нас. Ответим и за тех, кого сами благословляли. Не всё так просто. Ответственность-то какая»!
Григорий Львович говорил нам, что учиться надо у лучших учителей. Выясни, кто лучший!
Мы, грешные, воспринимали Священное Писание как шедевр мировой литературы. Изучали эту книгу на уроках режиссуры и драматургии. А теперь оказалось, что Библия - не книга. Она больше, чем книга. Книги люди пишут.
Вскоре, после Иерусалима, мне довелось побывать в Доме литераторов на презентации книжки местного поэта. Сидел я на этом мероприятии и задавал себе посторонние вопросы: «Как выглядела презентация Евангелия от Матфея? Как оформляли свои авторские права Лука и Марк? А какой гонорар причитается Иоанну Богослову»?
Прости, Господи, душу грешную за такие мысли!