Об охранниках в австралийской тюрьме, наверное, можно было бы написать отдельную книгу. Каждый день тюремной жизни приносит всё новые и новые впечатления от общения с этой ни на кого не похожей кастой.
Почему их так не любят? Почему называют удивительно ёмким и характерным словом „ винт“ (англ. „screw“)?
Наверное, прежде всего, потому.что они используют горе, порой безысходное отчаяние людей, чья жизнь безвозвратно разрушена, в своих личных, корыстных целях. Эта корысть связана не с какими-то материальными благами, но с компенсацией их чувства собственной неполноценности.
Если за тюремными стенами, на воле, вас никто не уважает, часто, может быть, не любит, поскольку вы, по сути, ничего не умеете делать, и к вам иначе, чем с презрением, не относятся, и вся ваша жизнь проходит под знаком унижения. Вы, переступая порог тюрьмы, всем своим существом „впиваетесь“ в заключённых, вымещая на них свои обиды, унижая их нещадно, давая им при первой возможности
почувствовать, что они – рабы, а вы – обладатель неограниченной власти. Вы используете тысячи мелочей, из которых состоит тюремная жизнь, чтобы продемонстрировать зту мизерную, по-существу, никчемную власть. Но для человека отчаявшегося любая мелочь может стать последней каплей...
Порой действия надзирателей бывают не столь „мелочные“. Однажды, два офицера насильно заставили заключённого жить в одной камере с другим заключённым, которого первый боялся. Как выяснилось, боялся не напрасно. Тот его убил. Причём, убивал так, что крик несчастного разносился на весь тюремный блок. Заключённые из соседних камер звали надзирателей на помощь: стучали в закрытые двери, кричали. Никто не пришёл. Позже, газеты штата сообщили, что офицеры допустившие (??!) убийство (они его, по сути, организовали!), - уволены. Ничего подобного, они продолжают работать по сей день. Их просто „перетасовали“.
Bслучае, касающемся лично меня, один из офицеров в моём присутсивии неоднократно провоцировал убийцу, отбывающего пожизненный срок, убить меня. Через неделю этот юный головорез (22-23-х лет) вошёл ко мне в камеру, и, ни слова не говоря, ударил меня в височно-глазную область, сломав кость, поддерживающую глаз. Если бы удар оказался чуть сильнее, я вряд ли писал бы эти строки. По „странному“ стечению обстоятельств, в момент, когда я был атакован, в районе моей камеры и даже на всём этаже не оказалось ни одного охранника, хотя эта зона была зоной повышенной защиты и там обычно дежурили 4-5 офицеров. „Скорая“ отвезла меня в госпиталь, где я провёл несколько дней. Глаз так распух, что операцию на сломанно-смещённой кости назначили на несколько дней позже. Я вернулся в тюрьму.
В день операции, рано утром, ко мне в камеру буквально ввалился тот самый офицер, кто спровоцировал попытку убийства, и сообщил, что меня срочно переводят в другую тюрьму (несколько часов езды от Сиднея). Он не желал ничего слышать о назначенной операции. У меня случился сердечный приступ. В тюремной клинике я сказал врачу об операции, однако, тот не мог найти ни в одном файле, ни где-то еще никакой информации об этом. Оставив меня в своем кабинете, он отправился на поиски факса, который обычно присылают из госпиталя, подтверждая дату операции.
Через 30 минут врач вернулся в состоянии крайней раздраженности: он выяснил, что кто-то положил факс в такое место, куда документы такого рода никогда не кладут. Другими словами, факс, попросту, спрятали. Некий „кто-то“ очень хотел, чтобы в день операции я бы оказался не в госпитале, а в другом городе и в другой тюрьме. Возможно, этот „кто-то“ хотел организовать (а может быть и организовал!) для меня какой-нибудь „сюрприз“ в траке при переезде, так же, как ранее было организованно неудачное покушение на мою жизнь. Мой адвокат потребовал провести расследование. Оно было начато, но навсегда „повисло“ в воздухе.
(Я был еще дважды атакован, теперь уже офицерами. И что же? Расследование так же „было начато“....) Офицер, затеявший всю эту мерзость, продолжает благополучно работать там же, где и раньше...
Все то, о чем писал А. И. Солженицын об охранниках ГУЛАГа первой половины 20-го века, можно отнести к большинству (за редким исключением) австралийских охранников сегодняшнего дня:
„ Уж не спрашивая о даровании – может ли пойти в тюремно-лагерный надзор человек, способный хоть к какой-нибудь полезной деятельности? – зададим вопрос: вообще может ли лагерщик быть хорошим человеком?“
„Всякий человек, у кого хоть отблеск был духовного воспитания, у кого есть хоть какая-то совестливая оглядка, различение злого и доброго – будет инстинктивно, всеми мерами отбиваться, чтобы только не попасть в этот мрачный легион“.
„Они по службе не имеют потребности быть людьми образованными, широкой культуры и взглядов – и они не таковы. Они по службе не имеют потребности мыслить
логически – и они не таковы. Им по службе нужны только чёткое исполнение директив и бессердечность к страданиям – и вот это их, это есть“.
Одной из уникальных особенностей тюрем Нового Южного Уэльса является пестрота внутри тюремных правил. Видимо, это связано с 200-летними австралийскими традициями. Начальник тюрьмы, - местный царёк, - имеет право установить любые порядки. Множество абсолютно необъяснимых „новшеств“ возникли в тюрьмах как следствия различных инцидентов. Скажем, в такой-то тюрьме заключённый атаковал охранника стулом. Тут же во всей тюрьме вводится запрет иметь стул в камере. Где-то в охранника бросили соль или перец – тут же запрет солить либо перчить пищу. Если кто-то когда-то задушил кого-то подушкой – будете спать без подушек. В некоторых тюрьмах нельзя держать в камере зубную щётку, пасту, шампунь. Ни охранников, ни их начальство не волнует абсурдность и алогичность многих правил.
Почему в одной тюрьме вы можете держать в камере лезвия для бритья, но не можете купить консервы в банке (крышку можно использовать как острое оружие), а в другой, наоборот, консервы – пожалуйста, а лезвия – ни-ни. Однажды, заключенный плеснул в офицера горячим оливковым маслом. В этой тюрьме все заключенные навсегда лишились права покупать оливковое масло. Но при этом, они могут кипятить воду без ограничений.
Я знаю тюрьму, где начальник запретил заключенным покупать овощи, фрукты, мед и много другой здоровой пищи. А если вы купите что-либо из этих продуктов в другой тюрьме, до переезда, по его приказу, все будет конфисковано.
Когда-то в одной из тюрем Нового Южного Уэльса заключенные использовали компьютер для неприемлемых целей. С тех пор всем заключенным штата (!) было запрещено пользоваться компьютером (без подключения к интернету!) без сопровождения служащих тюрьмы (сколько служащих необходимо для этого иметь?!). И это при том, что в соседних штатах вы можете иметь компьютер в камере (!).
Все это иначе, как идиотизмом не назовешь, но все это существует сегодня, в 21-м веке, и все это тщательно скрывается от австралийского общества. Хотя обществу так могут „промыть мозги“, что общество все это с удовольствием поддержит. В чем причина этих явлений? Я убежден, что в низком уровне образованности тех, кто руководит этой отраслью в правительстве штата, в их полном непонимании смысла реабилитации. Как известно, реабилитировать – означает помочь вернуть человеку чувство собственного достоинства. Можно ли это сделать с помощью идиотического унижения и репрессивной идеологии?
„Вы себя зовете офицерами...“
Вы себя зовете офицерами,
Щеголяя браво в униформе,
И не ведая, что выправкой, манерами
Сутью собственной столь далеки от нормы.
Норма – честь, достоинство, терпимость,
Благородство, выдержка и совесть, -
B вашем пониманьи – только мнимость,
Глупости с бессмысленностью помесь.
Все обуяны единой страстью,
Манией, что стала смыслом жизни:
Раздавить, унизить, слать ненастья –
Узники – не люди: черви, слизни.
Ввинчиваясь в судьбы неустанно,
Наслаждаясь горем откровенно,
Неслучайно постепенно стали
Все „винты“ „винтами“ во Вселенной.
______________________________________