Нет, это невозможно было. Мэг выглянула из комнаты, как бы крадучись, добралась до портьеры и спряталась там.
«Пока здесь никого нет, — думала она, — все намного лучше».
Мэг не любила людей, особенно чужих. В большой гостиной их собиралось обычно много, особенно по четвергам. Иногда она их ненавидела. И ненависть эта не давала ей покоя, но она не удаляла Мэг от общества, а наоборот – тянула к нему. Но не открыто. Общаться с ними, позволять видеть себя другим, она не могла. Оставалось только быть одним неприсутствием рядом с ними и ненавидеть всех сквозь огромную темную портьеру.
Это были свободно перемещающиеся в пространстве личности, мало отдающие отчет в плавности и красоте своих движений. Двое мужчин и одна женщина. Частые гости семьи N. Брайн и Стив – дельцы в сфере пылеперерабатывающей промышленности. Два старых друга, два нераздельно связанных между собою врага-брата. Они даже похожи были друг на друга, особенно в этом жесте, когда бокал чуть отстраняется от тела в сторону рядом стоящего столика, но не ставится, а зависает в некой невесомости и как бы даже задумчивости.
Брайн, не отрываясь, смотрел на Элджин. Ее неизменно красный не ослаблял своего влияния. Ведь это было не только платье. Вся жизнь укладывалась в этот острый цвет. Черный блеск прически, холодный взгляд и следы красной помады на бокале выдавали в Элджин женщину и женщину не простую. А очень простую. Так, во всяком случае, думала Мэг, ненавидя ее из своего убежища.
Брайна она ненавидела не меньше. Стив был болтуном, но он так часто стоял спиной к портьере, что вызывал меньше неприязни, его можно было даже почти не заметить, не смотря на этот зависающе-бокальный жест.
Мэг слышала шаги дождя за окном. Сегодня был еще один гость. Его голос был похож на шелест бумаги. Движения резки и дискретны, темный силуэт отдавал отливом плесени, а руки все время ловили какой-то неуловимых мир несуществующих мыслей. И он… Это, наверное, самое важное – он был по ту сторону портьеры. Вернее, для Мэг – по эту.
Он улыбнулся ей. Яркий свет ударил в глаза. Все замолчали.
— Кто это? – спросила красная Элджин.
— Мэг, — сказала дама в кресле, к слову – хозяйка гостиной.
— Мэг?
— Она больна. Не обращайте внимания.
Стив протянул бокал. Мэг только посмотрела в прозрачную жидкость. Ее взгляд был пустым, ошибочно воспринимаемым всеми – безумным, но при этом никто не пытался заглянуть в него чуть больше, чем с отвращением.
Стив убрал бокал, в конце концов, он привык к этому жесту, будто столик снова отказался принять его ношу.
Стена портьеры рухнула, ее уже нельзя было вернуть, ненависть переросла в ужас. Улыбающийся смотрел добротой. Хозяйка смачно причмокивала горячий шоколад. «Она больна» — подумала, повторив про себя Мэг. Она больна… больна… больна….
Весь мир болен мной…
Одному только удается открыть эту портьеру, одному только удается при этом продолжать улыбаться и жить. Жить, когда свет так оглушительно давит на грудь, расплавляет в своих объятиях и вдавливает многотонными искрами в пол ненавистной когда-то гостиной. Жить, когда бокалы не долетают до стола, глупые голоса ломаются о глухие грани кресел, идиотский смех впивается в красные губы и замирает багровой струйкой, резко бросающейся в полосатую стену атласных обоев. Жить, когда даже не понимает, что произошло.
Кто она на этом празднике пыли? Мэг закрыла уши руками. Пронзительный крик бил стекла и взрывал сердца. Сегодня должно все закончиться. Улыбка… Где ты улыбка?
Где ты Мэг? Что ты? Почему ты больна этим больным миром, почему до сих пор в нем живешь?