Поздним вечером у окна она сидела одна,
А в теле хрупком, беспечном душа жила.
И рвалась на волю, но зачем и куда?
Быть может за облака?
Или туда, где её ждали?
Быть может раньше она была ангелом или дьяволицей:
Для кого-то журавлём, для кого-то синицей,
Для кого-то водой, настолько чистой и сладкой, что не напиться,
А для кого-то огнём, что жёг вновь и вновь, продолжая светиться,
Становясь причиной печали.
Она не пила и не курила.
Читала Баха, немного Шекспира,
Смеялась, играла, шутила, творила,
Терпела, прощала, звала и любила,
На крыльях летя в далёкие дали
Сквозь ветра, снега и морозы,
Наяву видя тучи и грозы,
Словно бредовые сны после наркоза.
Ты был там? Она была. Быть может поэтому грустная проза,
Когда она ходит по грани.
Как песок в пустыне сухи её губы и руки,
Носит она всё джинсы, да брюки.
Не леди, а так - «пацан в юбке»,
А точнее ребёнок в душе, шумный жутко:
Нашкодит где-то, и её вы видали.
Порой она слышит стук сердца в груди:
Тук-тук-тук отбивают мгновенья часы.
И волосы в разные стороны — ты погляди!
В общем, не сказать, чтоб эталон красоты:
«Серая мышка» скажут, кто знали.
Поздним вечером у окна она сидела одна,
А в теле хрупком, беспечном душа жила.
Она любила и миру себя дарила всегда.
В сердце её жила мечта,
А она всё шла и шла по грани,
На волосок от печали,
В далёкие дали,
Туда, где её ждали.