Здесь громко пахнет солнцем

Предыдущая часть http://www.proza.ru/2018/11/05/1399

 А знаете, я ведь не выбросил ту флешку... Только вот картридер для неё, спустя десять лет, днем с огнём не сыщешь. Она просто лежит в углу ящика стола среди прочего хлама, трофеев и не совсем трофеев моей юности.

  С чего я вспомнил про неё? Санек вчера позвонил и позвал в деревню. Мой брательник уже успел обзавестись женой и дочкой. И в это лето решил отдохнуть пару недель в Михайловском. Отпуск на свежем воздухе... Ага, в заросшем бурьяном огороде и избушке-развалюшке. Нет, а чего ещё можно было ожидать. Тётушки не стало той же зимой после моего незабываемого лета. И с тех пор никто в родном краю не появлялся.

  Видать Сашку ностальгия замучила. Да, у него таких приключений не было. И видео я ему не показывал.

  А по чесноку, знаете, ничего и не приключалось. Абсолютно. Никаких сверхъестественных историй. Мистических исчезновений людей. Жутких расправ на поле у соломенной кучи... Я наводил справки. Тогда, по осени прошерстил Интернет, полазил в полицейских архивах, не без помощи одного доброго и отчаянного друга - повелителя цифровой стихии... Ничего. Единственное доказательство было на моей - неоткрываемой теперь - флешке.
А по сводкам ДПС Расим разбился на машине в районе Вороньково.

  По Рудику информации я не нашёл. Слишком мало помнил для эффективных поисков.

  Короче, я согласился приехать в Михайловское, помочь привести дом в более-менее жилое состояние перед приездом двух Санькиных принцесс.
Я согласился, потому что моя память начала вытворять безумно странные вещи, подкидывая мне воспоминания событий, которых не было. Но и то, что было на самом деле, я не забывал...

  А, не грузитесь, расскажу все не месте.

  Я согласился, потому что в этом году август снова был сухим и жарким.

  Мы выехали поутру. Разноцветные высотки окраин сменились старомодными коттеджами, быстро одряхлевшими таунхаусами, потом сверкающими на солнце оранжерейными поселками. А за ними - бесконечные, до горизонта, жёлто-сиреневые поля агрофоры - светоча консортно-пищевой промышленности.

  Чем дальше от города, тем больше попадалось нормальных деревьев, неискалеченных постоянными выбросами СОРа.

  Шоссе стелилось под колёса темной лентой асфальта с грязно-розовыми прямоугольниками полимера. Чудовищное сочетание современных технологий и допотопного принципа ямочного ремонта дорог. Как говорится, на что хватило денег. А уж поворот до деревни даже о ямочном ремонте не слышал. Похоже, те же самые колдобины объезжали ещё мы с отцом, тогда, в то лето...

  Кстати, вот вам первый пример искусственных воспоминаний. Я как будто помню, что именно здесь, на повороте, в день моего отъезда стояли бабушка с внучкой, ловили попутку до города. Я был за рулём и хотел притормозить, посадить их. Отец не разрешил, как-то испуганно рявкнул на меня, чтоб я не смел... И я проехал мимо. Чуть голову не свернул, разглядывая девочку, которую держала за руку древняя, сгорбленная старуха. Девчонка была одета в ярко-белое, светящееся на солнце платье. И сама вся светилась. А на лице двумя абсолютно-чёрными провалами зияли неглаза...

  Вот как я могу помнить эту ерунду, если я почти до самого города валялся в отключке и смотрел жуткое кино про гибель детей в соломе?

  Санёк остановился у местного магазина, ничуть не изменившегося за эти десять лет. Я по привычке повёл запястьем, ища на входе рамку считывания.

  - Оллпэй здесь не работает, расслабься, - рассмеялся Санька, вталкивая меня.
  - Ещё скажи, они только налик принимают, - буркнул я, оглядываясь.

  Нет, честное слово, машины времени существуют. Существуют внутри таких вот маленьких деревенских магазинчиков. Зашёл из двадцать восьмого, оказался в восемнадцатом. Колбаса и сыр без мезовакуумной упаковки, конфеты и печенье, фасованные в обыкновенный полиэтилен, буханки ржаного, резаные половинками и даже яйца внутри точно таких, как и раньше картонных ячеек.

  Хотя это все равно не СТАРЫЕ продукты. Это консорт. Хоть и выглядит по-настоящему. Я бы не удивился, даже если бы увидел сигареты и алкоголь в свободной продаже... Но нет, тут конечно квоты тоже действуют. Вот опять пресловутая дискретность развития. Цивилизация в виде бесконтактной оплаты сюда ещё не добралась, а ограничения по реализации уже ввели.

  Ого, новинка от Стиморол. Со вкусом курицы с чесноком! Отличная штука для желающих похудеть. Хотя гадость жуткая. Я как-то рискнул попробовать со вкусом краба... Ох, зря. А некоторым нравится.

  Мы взяли причитающиеся нам по квотам экопакеты, затарились остальным консортом и отправились обживать избушку.

  Михайловское преобразилось. Оранжерейные дома из стекла и газосиликата, добротные княжеские терема, и кое-где притулившиеся среди зелени старые избушки, неизменно упакованные в сайдинг. И даже, какая-никакая движуха в плане народа.

  Над некоторыми домами танцевали свои странные танцы дроны. Интернет-сателлиты выстраивались в причудливые фигуры, словно парашютисты до раскрытия парашютов: кольца, пирамиды, цепочки. Формы медленно, завораживающе менялись. А временами застывали, в моменты особо напряженной работы сети. Цепляясь друг за дружку, дроны выдавали приличную зону покрытия и для gsm-i и для Интернета. А наблюдать за такими перепостроениями - хороший способ релакса.

  А вот наша улица стояла тихая и пустынная. В обе стороны только брошенные дома, покосившиеся заборы, стыдливо прикрытые жасминовыми джунглями. Помнится, у Агнюши рос только один аккуратно подстриженный кустик. Под которым Динка Тихона загрызла.

  Дом робко вздохнул, узнав в нас хозяев. Санька с удрученным видом пару минут разглядывал его чуть поехавший угол, погрызенные временем резные наличники, бельма пожелтевшей тюли на пыльных окнах. А потом решительно зашёл внутрь.

  Да, насчёт развалюшки я погорячился. Стены-то ещё крепкие, а проблему скрипучего, рассохшегося пола Саша решил исправить изолановым ковром. Он просто вылил тёмно-фиолетовую полужидкую массу из пакета прямо на пыльные, замусоренные доски. Пока эта изолановая тянучка медленно расползалась во все стороны, мы вышли во двор. Крыша через многочисленные прорехи пропускала солнечные лучи и на почерневших кирпичах подрагивали овальные и круглые яркие пятна. В лучах мерцали разбуженные нашим вторжением золотистые пылинки.

  В некогда вылизанном до последней травинки огороде теперь неприступной стеной вырос бурьян. Лишь у самого выхода из двора остался небольшой пятачок густой низкой травы.

  Санёк грустно присвистнул и присел на ступеньки.

  Я протянул ему свой никотиновый стек.

  - Не крепковато для тебя, братишка? - хмыкнул он, отрывая серебристую полоску.
  - Синих не было, - буркнул я, - тяни до половины.
  - Мить, я думал здесь как-то попроще будет, - Санька выпустил белоснежный дымок вместе со словами, - чего-то я припух слегка от этого абандона.
  - Так может и фиг с ним? Поехали обратно.
  - Не могу, я Алинке обещал. И Мия очень хотела посмотреть, как бывает за городом. Ей неинтересны потешные фермы с коровками и курочками. Насмотрелась. Да и Алинка скучает по своей деревне. Но там совсем беда... не прорвешься.

  Санька замолчал, наблюдая за тающими под ногами белесыми хлопьями стека. Я тоже молчал, обдумывая своё рациональное желание уговорить брата уехать обратно и непреодолимое, чисто мальчишечье, хулиганское стремление остаться здесь на пару недель. Вспомнить своё головокружительное лето. Самое настоящее, а не то, что всё чаще просачивалось в память.

  И я уже знал, что останусь.

  Пока мы перетаскивали из машины и настраивали триммер, бензопилу и экспотул, пол в избе застыл. На ровной, глянцевой поверхности проступили причудливые узоры из невиданных растений, диковинных птиц и зверей, а может и рыб.

  - Мия будет в восторге, - Санька с удовольствием оглядывал своё творение, - Олси-про марку держат.

  Я присел на корточки, погладил тёплую и удивительно мягкую поверхность. Вспомнил тётушкины разноцветные половички, слегка загрустил. Но здесь Санёк хозяин, пусть делает, что хочет.

  Мы соорудили нехитрый обед из консортных продуктов, оставив содержимое экопакетов на ужин.

  - Сань, а ты помнишь вкус СТАРОЙ колбасы? - сам не зная зачем, спросил я.
  - Такой же, - брательник подхватил на вилку поросячье-розовый кружочек.
  - Ни фига...
  - Тебе так только кажется. Мне дед тоже втирал, что раньше продукты были вкуснее. А из экопакета в рот не вломишь. Зато натуральные - белки, жирки, углеводы, как тогда. Просто мы были беззаботнее, от того и солнце казалось ярче, и небо выше, и еда вкуснее, и девчонки красивее...
  - Не, у консорта какой-то безвкусный привкус... Не знаю, как объяснить... ощущение пустоты. Эко-еда и то, хоть что-то в себе содержит. А эти недопродукты...
  - У тебя, по-моему, в душе пустота, - брат смотрел на меня исподлобья, красноречиво, - потому что ты один.
  - Не начинай, Санёк, - предостерегающе фыркнул я.
  - Мить, почему? Ты можешь хотя бы брату рассказать, почему?
  - Я сюда не исповедоваться приехал. Доедай свою недоколбасу и пошли огород чистить.

  Санька понимающе примолк. Быстро управился с остатками и сел наматывать леску для триммера. А я решил осмотреть фронт работ.

  Ха! Осмотреть. В прыжке и то ничего не видно. Серебристая, пахучая полынь выше головы, кое-где чернобыльник и ещё какие-то невспомнившиеся мне травы.

  А вокруг тишина. Оглушающая, давящая, бесконечная. До звона в ушах заполненная музыкой кузнечиков и жужжанием тысяч прозрачно-слюдяных крыльев. Выгоревшее от солнца небо с редкими здесь искорками дронов. И стеклянный воздух, без привычного привкуса СОРа.

  Но здесь пахло чем-то ещё. Неуловимым, но знакомым. Чем-то, помимо приторной горечи полыни, пересушенной земли, старой древесины и всех остальных обычных деревенских запахов.

  Не, экспотулом работать намного легче. Под его блестящими на солнце ножами аккуратными снопами ложились мне под ноги охапки полыни, гордо падали поверженные в бою раскидистые репейники, укладывались шёлковыми полотнами заросли осота.

  Ограничитель экспотула уперся в остатки забора. С сочным хрустом повалились толстые стебли лебеды, и я заглушил мотор.

  - Лебеду у забора повыдергай... - прошелестел давно забытый голос у самого уха.

  Сразу вспомнились горячие лучи солнца на моих обгоревших плечах, тянущая боль в усталых руках и невыносимое жжение в груди от одной только мысли, как же давно я не видел Иринку.

  Вот чёрт, действительно, как же давно...

  Я вернулся на исходную позицию у двора и начал новую полосу. Санька жужжал триммером где-то в палисаднике перед домом.

  До вечера мы вычистили весь огород. Я даже смог вычленить в бурьяне несколько кустиков смородины и крыжовника. С ягодами. Настоящими, не консортными. Мия будет рада. Из машины Санёк притащил дегидрат. Пока расстилали, ровняли, заливали водой из скважины - совсем стемнело. Зато на утро у нас будет прекрасный изумрудный газон с низкой шелковистой травой, ромашками, колокольчиками и чем-то там ещё. Санька заявил, что выбирала Алинка, а ему главное, чтоб без крапивы.

  Мы так устали, что экопакеты улетели на ура. Даже ненавистный Саньку целлюмин, призванный имитировать творог, он уплёл за обе щеки. И разговоров больше не заводил.

  Завалился на старый, тоскливо-скрипучий диван, укрылся изотермом и захрапел. Мне был великодушно уступлен надувной матрас.

  Несмотря на комфорт спального места, мне не спалось. В голову лезли воспоминания десятилетней давности. Или их заменители.

  Память удивительная штука. Бывает словно срабатывает предохранитель и те события, что могут разрушить психику, стираются. То есть, ты, конечно, помнишь, что случилось, но это не царапает душу, не рвет на клочки, словно это было не с тобой. Словно реалистичное, красочное кино. И параллельно накатывает мутными волнами, выборочно высвечивая отдельные эпизоды, образы, слова и лица, какая-то чужая, другая, новая история. Интересная история.

  Но мне сейчас хотелось, чтоб ощущения реальности вернулись, чтоб я вспомнил абсолютно всё, прочувствовал заново. Заполнил пресловутую пустоту внутри. Санёк был прав. Поэтому сегодня я здесь...

  Ещё одним настоящим воспоминанием стал густой и тяжёлый воздух, что огромным котом-увальнем уселся мне на грудь, не позволяя сделать вдох. Ощущений добавило ужасно тёплое одеяло. Точно такое, как у Агнюши.

  Я резко поднялся и вышел из душной комнаты.

  Ступеньки дворового крылечка тихо скрипнули. Я поднял вытянутый Саньком до одной трети никостек. Запустил разогрев. В чёрное небо полетели снежные хлопья. Сделав полукруг, они бесшумно осыпались к моим ногам. А я не торопился вдыхать. Мне хотелось настоящих сигарет. Я успел покурить их пару лет, до заполнения рынка вейпами и введения квот. Жаль, хорошее было время...

  Хлопья никостека ещё таяли у двора, а я уже шёл по зыбкой и мокрой паутине распускающегося гидратированного газона.

  В воздухе стоял густой, хоть ложкой ешь, привычный запах. Чего-то...

  И нет, точно не соломы.

  В самом конце участка за ветхим забором высился стеной тот же густой бурьян. Днем, поглощенный работой, я не рассматривал, что там за ним, следил только за работой экспотула. Но то, что я увидел сейчас, проявило в памяти ещё несколько незасвеченных кадров. Воспоминание подкатилось под ноги ледяной волной, поднялось до пояса, потом до груди, перехватывая дыхание, сдавливая плечи, накрыло с головой и тут же отхлынуло, словно само испугалось такого стремительного сближения.

  Там, в зарослях полыни лежала золотисто-серая катушка соломы. А за ней ещё одна. И ещё. В темноте легко угадывались очертания их покатых боков. Они словно плохо прятались в засаде, нехотя создавая видимость маскировки.
И чем дольше я смотрел туда, в темноту, тем отчётливей вспоминалось, что днём их за забором не было.

  Небо медленно вращалось надо мной, перемигиваясь звёздами, неторопливыми светлячками спутников и габаритными сигналами неугомонных дронов. Под бархатным куполом разливалась тишина, настоящая, беспрекословная, без посторонних примесей. Дистиллированная чернота.

  А потом из этого концентрата тишины появился звук. Долгое, глубокое и протяжное: «А-А-А-А-А» зависшее на одной ноте, низкое, на границе инфразвука, словно горловое пение тибетских монахов, словно тяжёлый выдох древнего исполина. Голодное гудение огня в тесном жерле. Звук растекался над тёмным полем, накатывал волнами, набирал силу и все больше понижал тональность, до самого предела, до ощутимых колебаний воздуха, до дрожи земли. Я закрыл уши ладонями, и волна швырнула меня на колени, я упал в пухлую перину разбухшего газона. Крепкие стебли опутали руки и ноги и потащили куда-то вниз, в чёрную глубину. А в ушах так и гудело «А-А-А-А». В нос ударил тошнотворный, сладковатый запах керосина, перед глазами разлилось ослепительное свечение пламени, всего лишь на доли секунды, а потом все заволокло непроглядным дымом.

  Протяжный стон оборвался на самой низкой ноте. И во внезапной тишине я услышал тонкий голосок:
  - Митя, я смогу отомстить...

  Очнулся от резкого толчка в плечо. Санёк стоял над моим надувным матрасом.
  - Просыпайся, сонурик!

  В пыльное окно заливалось белое солнце, из кухни плыл запах омлета, даже немного похожий на СТАРЫЙ.

  Ночной кошмарик спрятался маленьким клубочком где-то под диафрагмой, уступив место чувству голода и долга. Долга помочь Саньку с ремонтом.

  После завтрака мы, словно два гигантских муравья, ползали по крыше с экспотулом, перекатывая его друг другу, как машинку, а он старательно гудел, покрывая крышу двора блестящими листами полимера.

  Отсюда, с высоты я прекрасно видел конец огорода и то, что за ним. И конечно, никаких соломенных катушек за забором не было.

   На всём нашем участке весело звенел и жужжал летний цветущий луг. Пусть и поднявшийся за одну ночь, он нисколько не уступал настоящему. Словно эти ромашки и прочие лютики-цветочки всегда тут и росли. На низких кустиках подрагивали в солнечных лучах, рассыпая по траве рубиновые блики, грозди крупных ягод смородины и пузатые бочонки крыжовника.

  Над лугом порхали удивленные резкой переменой бабочки и жужжали трудяги-пчёлы. Видимо, прифигев от сладости нектара, по сравнению с полынным. Впрочем, возможно они уже подсели на абсент.

  Поразмышлять о вкусовых предпочтениях пчел не дал Сашка, торжественно вручив мне ведро и тряпку. Следующие два часа я задумывался о последствиях паники среди гигантских пауков-крестовиков, что капитально обжили резные наличники. Хитрый Санёк отмывал окна изнутри.

  После обеда снова крыша и второй слой полимера, тщательная уборка комнат и чулана. После приезда Алинки ночевать я буду именно там. Да я и не против. Детство вспомню...

  Нет, мне все время везёт на исполнение дурацких желаний. Вспомню-вспомню, ещё как...

  Сегодня было ещё жарче, чем вчера и чем все предыдущие дни. Санька даже заволновался за свой газон. Как бы он обратно не дегидратировался. Поэтому к вечеру нам пришлось выползти в огород, поливать посадки.

  Духота и сушь погрузили всю деревню в сонное оцепенение. Над соседней улицей висела охристая, кварцево поблескивающая пыль. А со стороны города невозможно медленно наползали полупрозрачные сиреневые облака, принося с собой едва уловимый, сладковатый запах СОРа. Но в воздухе было ещё что-то. И я так до сих пор не мог понять что...

  На нашу крышу присел крупный ворон, почистил клюв, погляделся в мутное зеркало полимера. Вытянув шею, вдруг выдал совсем не воронье: «Талу-ун!» и полетел прочь, вальяжно взмахивая крыльями.

  Мы с Саньком переглянулись.
  - Бывает, - кивнул он, после недолгой паузы, - в детстве пару раз слышал, чтоб они так кричали.

  Потянуть стеки мы решили на лавочке перед домом...

  На лавочке перед домом лежало маленькое жёлтое яблочко, надкусанное с одной стороны. Свеженадкусанное, ещё не потемневшее.

  Не раздумывая, Санёк поднял и швырнул его в заросли через дорогу.
  - Погоди, - только успел сказать я, глядя, как сомкнулись объятия сорнотравья, поглотив сей загадочный артефакт. - Откуда оно здесь взялось?
  - Ну оставил кто-то, - равнодушно хмыкнул брат.
  - Что-то я на нашей улице - не то что детей - взрослых не наблюдаю.
  - Мимо шли...
  - Откусили яблоко и положили на лавочку?
  - Не грузись. Подумаешь, яблоко...

  Ну так-то он прав, конечно. Но мне что-то покоя не было. А рот заполнился кисло-вяжущей слюной, словно я сам это яблоко только что откусил.
  - Сань, а ты помнишь Рудика?
  - Скинхеда?
Я кивнул.
  - Да, они тогда устроили... - Санькина гримаса выразила то ли презрение, то ли злость, и он добавил сквозь зубы: - У наших старших ребят, у кого сотрясение, у кого перелом. Ты мелкий совсем был, наверное, не помнишь.
  - Ну да... - я неуверенно кивнул, - а после?
  - После? - Санёк так злорадно усмехнулся, - его Дэн с Майором потом выцепили... Перестарались малёк, - брат опустил взгляд. - Он сам на эту арматурину напоролся, ребята не хотели... В больнице умер. Перитонит, сепсис... Сказали - просто сгорел.

  Видимо, моё лицо вытянулось до неправдоподобных размеров, потому что Санёк спохватился:
  - Да, тебя ведь тогда, в первый же вечер этой заварушки, домой отправили...
Ну ни фига себе, конспирация! Только какой смысл?
  - А Расима? - прищурился я и кивнул в сторону старомодного особнячка, отделанного песчаником и коваными чугунными изысками.
  - Тебя сегодня так покойники интересуют?
  - Что случилось с Расимом? - резко спросил я.
  - Я же был в армии. Ты сам лучше знать должен, - братец скептически уставился на меня, хотел видимо что-то ехидное сказать, но передумал: - На Гранде своей влетел под КАМАЗ. Возгорание. Не то что от парня, от машины ничего не осталось. Пацаны потом ходили на похороны. Гроб закрытый.

  Санька замолчал, пристально глядя на меня, а во взгляде читалось: «Тоже не помнишь?»
  - То есть, просто несчастные случаи?
  - Просто... - пожал плечами брат.
  - И никакой мистики, ничего сверхъестественного?
Брат странно нахмурился:
  - Ну как ... Агнюша говорила, что их Белая Соня забрала.

  Белая Соня! Моментально вспомнились детские страшилки, которыми местная малышня пыталась меня напугать в мой самый первый приезд сюда. Вспомнились, ага. Ещё пару секунд назад я ни о какой Белой Соне понятия не имел, а теперь - помню. Только это такая чушь, что даже и рассказывать не хочу.

  Тянули мы в тот вечер молча. Долго. До того, как небо стало самого тёмного оттенка лазурита.

  С утра мне было поручено сгонять до магазина.

  А ноги сами пронесли меня мимо. Знаете, там через прогулок стоял такой маленький, зелёный домик. В нем жила клёвая девчуля.

  Правда, через год её родители продали этот дом. И это последнее, что я знаю об Иринкиной жизни.

  Новые хозяева построили оранжерею, с какой-то причудливой планировкой, делающей её похожей на гигантский хрустальный лабиринт-головоломку. У дома грелся-подзаряжался на солнышке крутой внедорожник, но самих жильцов не было видно.

  А у соседнего дома, представьте себе, ещё стояла та самая лавочка. Потемневшая, покосившаяся, но стояла. Здесь остались самые прекрасные воспоминания. Разговоры сквозь поцелуи.
  - Я хочу тебе показать кое-что... завтра. Пойдёшь со мной?
  - Пойду. Спокойной ночи, Мить.

  Лучше бы она не соглашалась.

  Так, стоп... Когда я вернулся в тот вечер домой, Иришкин дед говорил Агнюше о ... Белой Соне. Дескать, видели её, значит - жди беды. А тётушка причитала: вот и снова началось, когда угомонится, тварь кровожадная... Как в две тысячи восьмом... Ну а дальше, в принципе, воспоминания совпадают.

  Я постоял ещё немного, сам не зная, на что надеясь, и побрел обратно к магазину.

  Ох уж эти неожиданные встречи. Пока собираешься с мыслями, подбираешь слова, события проносятся галопом оставляя тебя в дураках, так, что и говорить-то уже незачем. Ну что мне стоило чуть дольше задержаться?
Нет, я влетел в магазин с громким «Здрасть!», чем сразу обратил на себя внимание всех.

  А прямо перед собой я увидел Иринку. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, была близко-близко, так, что я видел своё отражение в её зрачках. А ещё страх, отвращение и боль...

  Как и тогда, десять лет назад. Она ничего не забыла. И ничего не изменилось.
Пока я, как остолоп топтался на месте, пытаясь сказать хотя бы «привет», девушка бросила коротко: «Здравствуй, Мить» и выскочила на улицу. Сквозь двери магазина я увидел, как она быстро юркнула в шикарный серебристый Линк, и машина сорвалась с места.

  Пока делал необходимые покупки в голове было шумно. Как-то гулко. Мысли метались, не находя себе места.

  Синих никостеков тут совсем не бывает? Она меня не забыла! Колбасы, чтоль, ещё взять? А что она здесь делает? И кто там в машине за рулём? Она поздоровалась со мной. По имени назвала. Да, давайте пару упаковок.

  По привычке я рванул с покупками к выходу, подняв запястье с браслетом для оплаты. Под растерянный возглас продавщицы «Стойте...» вспомнил, что здесь по-старинке расплачиваются на кассе, а не системой оллпэй на выходе. Вернулся, приложился, пипикнул.

  И только выйдя на улицу, ощутил цунами нахлынувших эмоций.

  Она здесь, совсем рядом. Но она не будет разговаривать с тобой. Она тебе всё объяснила тогда: ты - вечное напоминание о том кошмаре. А она не хочет жить со страхом, она хочет всё забыть. Это только в сказках герои остаются вместе после совместных приключений. А в жизни...

  Зря я показывал ей то видео...

  Нет, мне необходимо просто поговорить с ней. Постоять рядом, послушать её голос, посмотреть на её улыбку. Милая моя Иринка, прости, знаю, что ты не моя. И всё-таки...

  Я начал мысленно сочинять речь, какую бы мог произнести, если бы она задержалась рядом хоть на пять минут. Но в голову лезли только невозможно банальные вещи.

  Вернулся я злой. Закинул продукты в холодильник и завалился на диван.
Пока Санька разбирал свалку досок в углу двора, я решил протестировать моего «Призрака».

  Я приобрел его прямо перед приездом сюда и ещё не успел обучить жестам.
Стартовая загрузка всегда в красном цвете. Это мне девочка-консультант объяснила. Потом можно выбрать любой.

  Я быстро пролистал меню реста почти до конца и выбрал новое приложение. На моей раскрытой ладони тут же появился прозрачный красный прямоугольник. Голограмма стандартного экрана смартфона.
  - Введите запуск, - ласково попросила кибер.
Я решил не выпендриваться и просто щёлкнул пальцами.
  - Принято. Введите отключение.
Тут тоже - золотой стандарт: резко закрытая ладонь, словно ловишь кого-то.
  - Принято.
Мне послышалась усмешка в голосе кибер.
  - Голосовые команды будут?
  - Да. Жди, - чётко проговорил я, поднеся рест к губам.

  Пока я занялся настройкой интерфейса. Пришлось правда, надеть браслет на левую руку. И уже правым указательным едва касаться невесомо-прозрачного экрана. Управление стандарт. С непривычки то и дело сводило запястье, когда я пытался удержать в ладони воздух. Но голограмма была заякорена на браслете. Проекция, она, «как бы», не падает. Сообразил перевернуть рест, теперь экран лежал на тыльной стороне ладони и падать уже никуда не собирался.

   Ввёл несколько голосовых команд.

  Пока из Нета подгружались все необходимые приложения, я развлекался, меняя цвет обложки, тембр голоса, щелчками пальцев разворачивал экран до размеров неплохого телевизора и снова сворачивал его до дисплея реста.
Все работало просто прекрасно.

  Интернет тянул на приличной скорости, хотя пакеты весили неслабо. Наверное, над нашей избушкой уже целая стая дронов собралась. Интересно, какую конструкцию они держат сейчас?

  На пороге появился сердитый Санёк.
  - Ты мне помочь не против?
  - Сейчас.

  Я скатился с дивана, чуть не забыв сложить экран, хотя в этой функции было больше эстетики и комфорта для психики, чем практической пользы.
Когда в моём мозгу уложится, что голограммы не падают, не царапаются и не разбиваются?

  Во дворе царил настоящий хаос. Откуда только что взялось. В углу валялись молочные бидоны, стоял, прислоненный к стене, пыльный Санькин «Форвард», поперёк лежали почерневшие доски и жерди, исколотые чурбаки, ржавые вёдра, чайники, кастрюли с отбитой эмалью, наполненные ржавыми гвоздями. Даже старинная газовая плита была выворочена Саньком из какого-то тёмного угла.

  - Тебе заняться больше нечем? - с нервным смехом спросил я, - до твоей уборки тут как-то попросторней было.
  - Ты знаешь, я подумал, а не снести ли двор к чёртову дедушке и забабахать оранжерею? Маленькую - пять на пять? Яруса в три?
  - Ты здесь надолго, что ли?
  - А что? Всю жизнь на консорте? Люди, вон, выращивают себе. Чем я хуже? Раза два в неделю приехать для поливки и отопления. Зато НАСТОЯЩАЯ еда. Даже экопакеты не нужны будут. Ты, кстати, видел какую красоту поставили на участке Соколовых?
  - А ты не знаешь, кто теперь хозяева? - разговор об Иринкином доме вызвал новую болезненную волну воспоминаний. Совсем свежих. «Здравствуй, Мить». Даже голос не изменился. Все такой же нежный и звонкий.
  - Откуда? - равнодушно пожал плечами Саня.
  - Просто она сегодня здесь. Я её видел.
  - Иринку? И как она?
Я отвернулся, делая вид, что разглядываю стеллаж с инструментами.
  - Даже не поговорил? - с надеждой спросил Санёк. По моему молчанию он догадался, что дела плохи. И не стал больше приставать.

  Мы смогли выгрузить большую часть хлама. Кое-что Санька прибрал для своих нужд.

  Да, обживается братец. Ага, и я за компанию.

  Позвонила Алина. Сказала, что они с Мией соскучились и готовы к переезду. Сашка сорвался с места.

  Буквально на ходу спросил, не передумал ли я оставаться здесь.

  Я не передумал. И тому были теперь как минимум две причины. Первая - Иринка... А ещё я просто не хотел оставлять брата, Мию и Алину без присмотра. Ведь они не знают, что изредка происходит здесь тёплыми августовскими вечерами. То есть происходило... в какой-то другой реальности.

  Санёк побросал в багажник мешки с мусором, а мне было поручено обследовать чердак и - на кой-то чёрт - погреб. Старенький Санькин «Дастер» вовсю соответствовал названию, пока не скрылся за поворотом на горе, оставив в воздухе над дорогой золотые и сиреневые облака пыли.

  Под изоланом доски жалобно вздыхали, а может их слышало только моё хулиганистое воображение. Но сейчас я ощутил какое-то особенно тоскливое, бесконечно тянущееся одиночество. Чердак угрюмо не выдавал ни одной своей тайны, по элементарной причине отсутствия таковых, а полузасыпанный погреб предложил мне порыться в залежах старой обуви, каких-то тряпок, пыльных и пустых банок и бутылок. Я вежливо отказался.

  Солнце зависло в зените, даже и не думая снижать градус накаливания. Стояла сушь. Жёлто-серая, мутно-сиреневая, пыльно-охристая. Как и в то лето.

  От безделья и жары в голову начали просачиваться уж совсем дурацкие мысли.

  Мы что-то изменили своей скоропалительной выходкой. Сдвинули мир. По идее, теперь не должно быть никаких Соломенных. Солому мы сожгли, ребята остались жить, наверно... А может, их и не было никогда? А Белая Соня? Откуда она взялась? И как в одной голове могут уживаться настоящие и искусственные воспоминания. И какие из них - какие?

  И ещё, откуда теперь ждать подвоха?

  А в том, что ждать надо, я был практически уверен. Весь воздух здесь был пропитан этим чем-то, что я никак не мог уловить. Пекло, пыль, белесая муть до горизонта, а вблизи все оттенки сепии, и необъяснимое, но такое - шкурой чуешь - предвестие беды.

  Да, я знаю, я псих конченый. А на ваших глазах соломенные кучки много людей съели?

  Я вернулся в дом, снова закинулся на диван. Что-то меня на ностальгию пробило. Полез в Нет, отыскал свои древние фотки, восемнадцатого года.

  Как же всё заросло за десять лет. И домов-оранжерей понастроили. Так, а вот это уже интересно...

  На одной из фотографий сделанной в сумерках, прямо за нашим забором в конце огорода в высокой траве лежали соломенные катушки. Точно так же, как и в недавнем моём сне...

  Нет, это я причину со следствием перепутал. Мне просто именно эта фотография и приснилась. Наверно...

  А вот снимок дома Расима. Примерно дня за три до трагедии.
  А это ещё что?!

  На крыше, в ярко-белых солнечных лучах сидел крупный ворон. Его тёмный силуэт контрастно выделялся в ослепительном свечении. А на лавочке перед домом лежало маленькое жёлтое яблочко. Точно такое, какое вчера Санёк выкинул в заросли.

  Я снова скатился с дивана. Выбежал в огород. По мягкому лугу, на негнущихся ногах дошагал до забора. Катушек в бурьяне не было. Вернулся к дому. Постоял, принюхиваясь и прислушиваясь. Ни соломы, ни перепёлок.

  На всякий случай закрыл двери и отправился по горяче-пыльной дороге в конец деревни. Туда, где дорога круто поднимается вверх, к самому небу. Белесому, раскалённому, иссушенному пеклом.

  Соломы на горе не было. Вообще, сам удивляюсь, на что я надеялся. Даже если бы и была, то что? Но здесь уже лет пять ничего культурно-хозяйственного, кроме СОРоустойчивой, безотходной агрофоры не сажали.

   Я снял рест с запястья, щёлкнул пальцами.
  - Камера. Режим видео.

  Под пронзительными солнечными лучами экран был практически невидим. Только лишь слегка угадывалась хрустально поблёскивающая кромка границы голограммы.

  И никаких «наслоений» из прошлого. Только та же горчично-пыльная сепия. Смутно знакомые очертания крон далёких тополей и вётел. Залитые белым, ослепительным свечением дали, подрагивающие в мутном искривлённом стекле перегретого воздуха. Тишина, щедро приправленная треском ошалевших от жары кузнечиков, шуршанием и писком в пересушенной стерне и едва слышным гудением зависших в неразличимой высоте интернет-сателлитов.

  - Это же Пастушкин овраг... - услышал я самый любимый голос прямо над ухом. Оглянулся.

  Из-за золотистого склона выглядывали тёмные кроны деревьев.
Пастушкин овраг!

  Ноги сами понесли меня туда. Ещё издалека я заметил яблоню. Маленькое деревце, с раскинутыми словно в причудливом танце ветвями, сплошь усыпанными яблоками. Маленькими, ярко-жёлтыми яблоками.

  Но стоило мне протянуть руку к ближайшему, как словно от резкого толчка, яблоки, все до единого, упали.

  Их одномоментный удар о землю заставил меня вздрогнуть. Лицо закололо горячими иголками.

  На пару секунд, в звенящей тишине, в полном - ни один листик не дрогнул - безветрии, я ощутил приступ безотчётного страха и паники. Я не мог оторвать взгляд от лежащих в траве ярко-жёлтых яблок. На сотню зеттабайт я был уверен, что наше вчерашнее яблочко было сорвано здесь.

  На мою, всё ещё протянутую руку, вдруг сел ворон, слегка ткнул клювом в рест, внимательно посмотрел на меня. Он был так близко и так спокойно сидел на моей руке, будто чего-то ждал. Снова осторожно клюнул браслет и, взмахнув крыльями, поднялся в небо. Над головой разнеслось знакомое: «Талу-ун!». Но прозвучало это, как проклятье.

  Вырывая меня из оцепенения, пипикнул рест.
На экране сердитое: «Т гд?»

  Санёк с девчонками вернулся, понятно. Братец любит быть «прдльн кртк». Хотя сейчас так пишет подавляющее большинство. А некоторые даже говорить умудряются. «Эт мдн».

  Пока спускался с холма, решил Саньке о яблоках ничего не говорить. Этот скептик меня на смех поднимет. Лучше держать ухо востро, и при первой опасности запихнуть девчонок в машину и отвезти домой.

  - Дядя Митя!!! - ещё издалека завопила от восторга Мия. И бросилась ко мне обниматься.

  К дому мы подошли трёхэтажной пирамидой. Я, на плечах Мия, а на её плечах Невероятный Колобок. Ну этот, из нового мультика, супергерой всех девчонок в возрасте до пяти.

  Алина хозяйничала на кухне.
  - Привет, Мить, - обернулась она с приветливой улыбкой, на пару секунд оторвавшись от строгого ранжирования посуды в шкафу. Она стояла на старом, неустойчивом табурете, чуть подрагивающем от её быстрых и ловких движений, так, что мне стало даже немного страшно за неё. Но Алинка никуда падать не собиралась. Балеринки - они в воздухе парить умеют.

  Санькина Алинка красивая. Угольно-чёрные, шелковистые волосы, чуть раскосые, ярко-синие глаза и безупречный тон лица, как в рекламе - айвори.       Только - я знаю - всё дело в эквалайтах. Лучшие средства для поддержания красоты и молодости и серьёзные конкуренты всей косметической промышленности. Микрочастицы, которые подстраиваются под тип и цвет кожи и делают её безупречной. А заодно и губы, ресницы, брови, даже цвет глаз. Можно выбрать любой вариант исполнения, отслеживая результат эксперимента с внешностью через камеру смартфона. Цифровой макияж. Вроде как-то жутковато. Но Саньке нравится, что Алинка это делает, а мне пофиг.

  А моя племяшка тоже балериной мечтает стать. Это модно.
Мия потянула меня в огород.

  - Дядя Митя, ты только погляди, сколько здесь бабочек. Ой, колокольчики! А, ягоды-ягоды-ягоды! Их можно есть? Прямо так?!

  Быстренько ощипав кустик крыжовника, Мия довольно зажмурилась. Постояла с закрытыми глазами, прислушиваясь к звенящему, пронзительно-белому свечению, что щедрым потоком лилось из лазоревой глубины неба, впитывая его всей кожей, благодарно принимая в дар вместе с кружащим голову, сладко-терпким, ванильно-медовым ароматом перегретого, пьяного травостоя.

  - Здесь громко пахнет солнцем! - выдала совершенно счастливая Мия.
А я вдруг понял, что она беспрекословно права.

  - Философ ты мой, - нежно подхватил её на руки Санёк и закружил, закинув себе на плечо. Звонкий смех девчонки разлился последней недостающей нотой в этой великолепной фуге лета.

  А на ужин у нас была картошка. Алинка так умеет её готовить, что можно просто лопнуть. Не отличишь от картошки моего детства. Даже недоколбаса и соевое молоко вкусны по-старому.

  После ужина Санёк принялся подмигивать мне, пока у него глаз не начал дергаться. Непроизвольно. Я делал вид, что не понимаю, о чём он. Но потом сжалился над братишкой.

  И мы двинулись на прогулку с Мией и Колобком той же трёхэтажной пирамидой.

  Деревня отдыхала от дневного пекла, теряя чёткие очертания в зябких фиолетовых сумерках. Только ярко-розовая подсветка оранжерей разбавляла наползающую с полей темноту. Остывающий воздух приятно пощипывал обожжённую кожу. Из пересушенных придорожных зарослей слышалось шуршание и потрескивание. Низины уже заволакивало угольно-чёрным кружевом с яркими штрихами густой осоки.

  - Какой-то шершавый вечер, - глубокомысленно изрекла девчонка на моих плечах.

  И я снова удивился её способности так легко обозначать неопределённые ощущения.

  А после того, как мы перешли на соседнюю улицу, она уже не умолкала, переспрашивая по сто раз: что, зачем и почему. Хотя чаще всего звучало именно что. Уж очень много было нового в деревне для абсолютно городской девочки.

  - А это что? - Мия протянула руку к тёмному холмику, что едва виднелся в траве.

  Я хотел было пожать плечами, да на них и сидела Мия, поэтому решил присмотреться.

  В зарослях пересушенной полыни угадывались очертания кирпичной стены, наискосок уходящей в землю. Будто бы небольшой горки, с залитым гудроном скатом. Впереди, с самого высокого края виднелась маленькая, основательно поржавевшая дверца. Противоположный конец прятался в серебристом полынном бурьяне.

  - Это керосиновый погреб, - озвучил я внезапно всплывшие в памяти слова Агнюши и продолжил неосознанно: - Не ходи, не смотри. Там беда прячется...
Так я услышал от тётушки, когда мне было пять. Или это опять искусственное воспоминание? А в пятнадцать мне не до погребов всяких было... Ну вы помните.

  Какая ещё беда?
  - Погоди-ка.

  Я спустил Мию на дорогу, строго наказав ждать меня. Куда там. Уже через пару метров я услышал за спиной сопение и шуршание сухой травы.
  - Мия, я просил тебя ждать на дороге!
  - Не могу, ты сказал, тут беда прячется.
  - Это не я сказал, - рассердился я.
  - А кто?
Ох-ты-Боже-мой.

  Ничего особенного. По самое не могу выросший в землю погреб. Ну даже если керосиновый?

  Петли совсем не держали дверь. Она открылась, то есть отвалилась, с другого края, повиснув на скобе с защёлкнутым амбарным замком. И зачем я туда сунулся? Вот уж действительно - беда.

  Мы с племяшкой склонили головы над старым, в клочках пыльной паутины, спуском в абсолютную темноту.

  - Бу! - крикнула вниз Мия и звонко засмеялась.

  Я уже хотел снова посадить её на плечи и вернуться на дорогу, как она склонилась над погребом, со смехом вертя своим Колобком на вытянутой руке, прокричала:
  - Эй, беда! Выходи поиграем! Ой...

  Я увидел только, как Невероятный суперкруглый супергерой беспомощно взмахнув плюшево-жёлтыми ручонками, подпрыгнул на ступеньке и скрылся в непроглядной темноте. Нижняя губа у Мии моментально набухла и оттянулась, а на глаза выкатились две огромные слезы.

  - О-ой, - тихо прошептала племяшка.

  Следующие пару минут я слушал её заботливые напутствия, пока осторожно спускался вниз, в тепло-затхлую черноту.
  - Осторожно, не упади, не стукнись головой, не наступи на паука какого-нибудь...

  Вот это зря она, про пауков-то...

  Ступеньки закончились на счёте восемь. А Колобка все не было. Я наклонился, шаря руками в темноте, чертыхаясь про себя, что лучше бы не выпендривался, а так и ходил по-старинке, с нормальным телефоном, там хоть фонарик был. А браслет такой функции не предусматривал.

  В ворохе какой-то шелухи под ладонь мне попалось что-то прямоугольно-гладкое, с приятно пружинящими резиновыми бугорками.

  Да это ж просто артефакт какой-то! Телефон кнопочный.

  В следующий мой поклон под ладонь все-ж-таки попал Невероятный Колобок. Вместе с ватно-липкими клочками пыльной паутины.

  Я вынес находки на свет... тёмный.

  Сложно сказать, чему Мия обрадовалась больше.

  Колобок перекочевал мне почти подмышку, а Мия, снова восседая на моих плечах, самозабвенно разглядывала легендарную в своё время, а теперь абсолютно бесполезно-дохлую Нокию.

  Ноги как-то сами снова принесли меня к сверкающему розовыми огнями оранжерейному дворцу.

  Сквозь его прозрачные стены я мог видеть обитателей. Вырезные чёрные фигурки в фиолетовом сиянии. Я сразу узнал Иришку. Не уехала, значит. Она задумчиво стояла около стекла на втором этаже, смотрела вниз, на сумеречную дорогу. Прямо туда, где чудаковатой пирамидой стояли мы с Мией, Невероятным и Нокией. То есть, смотрела она на нас. Но вот видела ли?
К её тонкой фигурке танцовщицы подошёл мужчина. Протянул руки в попытке обнять. Но Иришка порывисто отстранилась, повернулась в профиль, взмахнула руками.

  Мне стало неловко наблюдать этот театр теней, вовсе для зрителей не предназначенный. Но заставить себя уйти я не мог. И была причина. Я увидел здесь кое-что важное. Но пока непостижимое. То, что невозможно медленно поднималось из мутных вод новых воспоминаний. И силился понять, что же мне теперь не даёт покоя, в этой обыкновенной на первый взгляд картине. Уютный и просторный дом, огромный, ухоженный сад, пара крутецких авто на лужайке. И даже новая кованная скамья перед крыльцом. Новая и, наверно, очень удобная.

  А мужчина уже ушёл. Иринка снова стояла, повернувшись к окну, и смотрела в темноту. И теперь я был уверен, что она видит меня.

  Но что-то меня все сильнее настораживало. Какая-то маленькая деталь, размытое пятно на периферии сознания. Вполне уместная здесь мелочь. Но меня она серьёзно тревожила.

  - А это кто? - прошептала Мия, наклонившись к моему уху.
  - Сказочная принцесса, - ответил я.

  Мия приветственно замахала руками, а я поспешил скрыться в подступающих вплотную шершавых сумерках.

  Только когда мы вернулись, до меня наконец достучалась растревоженная интуиция. Так по голове треснула, что я чуть Мию не уронил. Встал, как вкопанный и даже забыл, как делается вдох.

  Яблоко! На кованной, удобной скамейке лежало яблоко. Маленькое, жёлтое, надкусанное...

  Так, без паники. Просто завтра надо встретиться с Иринкой, уговорить её уехать. А потом как-нибудь ненавязчиво свернуть и этот сумасбродный деревенский квест.

  Я занёс Мию на плечах прямо на кухню. Согнувшись почти пополам и чуть не кувыркнувшись через голову, мы вломились через низенькую дверь.

  Алина подогревала чай. Санёк собирался смотреть вечернее балетное шоу. На столе уже стояли чашки, вазочка с печеньем и сухариками. Мия тут же нырнула отцу под руку:
  - Пап, а смотри чего дядя Митя нашёл! - и выложила перед ним на стол сотовый анахронизм.
  - Вот это да-а... - протянул Санька с какой-то счастливой, полубезумной улыбкой, - не может быть...
  - Мы его из беды достали, вместе с Колобком.
  - Чего-чего? - встревожилась Алина.
  - Я спускался на выручку вот к этому балбесу, - я кивнул на Колобка в руках Мии, - а заодно и мобилку нашёл.
  - Мою... - лихо улыбнулся Санька.
  - Не может быть! - воскликнули мы с Алинкой.
  - Твою? - удивилась Мия, - а на ней фотки динозавров сохранились? - девочка умышленно приняла самый невинный вид, украдкой поглядывая на меня.
  - Динозавров?! - включился я в игру, - ну ты даешь, Мия. Ха-ха-ха, не могу, насмешила.

  Родители тоже приняли участие.
Отсмеявшись над самодовольным видом дочери, Санька вздохнул:
  - Митяй, это правда моя мобила. Мне в первом классе её подарили. А я тем же летом её потерял. В... - он как-то тревожно взглянул на Алинку, потом на Мию.
  - Керосиновом погребе? - продолжил я.
Саша удрученно кивнул.
  - Где? - удивилась Алина.
  - Да есть тут нехорошее местечко, - усмехнулся Санёк.
  - Саша! - возмутилась Алина, - и ты до сих пор молчал? Я не знаю, где мне сюжет для очередного хоррора найти, а ты старое, нехорошее местечко припрятал?!
  - Да почему припрятал-то? Забыл просто совсем.
  - А почему нехорошее? - встрял я.
  - Говорили, что в войну там фашисты партизан сожгли. А нам строго-настрого запретили лазить туда. И именно поэтому мы полезли. И да, местечко ещё то...

  У Алинки засветились глаза. Ей очень нужны были разные, мистические истории, чтоб потом ужастики писать. И Санька, поломавшись для приличия, начал рассказ:

  - В то лето, после первого класса, я приехал в деревню с новеньким крутым телефоном. Вот этой самой Нокией. А у Лёхи, как назло, появился первый сенсорный. Как-то они с Тёмычем пристебались ко мне. Типа, у тебя телефон, как у лоха. Я говорю, зато у меня камера крутая. Ну они, давай, дальше валять: крутая-да-не-такая... Дабы этот развод прекратить, я решил дуэль организовать. Прямо здесь, на месте. Типа, у кого чётче фотки будут - тот и не лох. А стояли мы у дороги, как раз напротив керосинки. Первый фоткал Лёха. Хорошая, чёткая фотография. Я приуныл, качество было на уровне. Навел камеру своего. Смотрю у входа в погреб стоит ружьё и две лопаты. Я глазам не поверил. Смотрю мимо телефона - все как обычно. Никаких артефактов. В телефон - у дверцы винтовка с деревянным прикладом и лопаты. Фоткаю, тычу в лицо этому мажору, смотри, говорю. Они оттуда как дернут, только пыль столбом. И вопят: «Там Белая Соня! Белая Соня!». Смотрю на фото, а над погребом белесое размытое пятно, по очертаниям похожее на фигуру девочки в платье. И она так странно руку протягивает... Я конечно тоже свалил по-быстрому. Но не вытерпел, пошел к Максу, другану моему лучшему, показал ему фотку. Он ещё тот авантюрист! Ты чё, говорит, пошли скорее, снимем ещё чего-нибудь, к нам эти приедут, с хрень-тиви, прославимся.

  Ну мы и отправились. Я издалека сфоткал - артефактов нет. Макс расстроился, чуть в трепло меня не записал. Спустились к погребу. Я включил режим видео. Внизу темнотища. Хоть через камеру, хоть так. Стали спускаться...

  Санёк замолчал, задумчиво уставился на свой старенький телефон.

  - Интересно было бы посмотреть то видео. Памяти надолго не хватило. А вот впечатлений через край.  И я так и не понял, что это было. Макс после даже заикался пару недель. На экране мы увидели две фигуры. Высокие, грязные, лохматые. Один повернулся ко мне, и я увидел его нелицо. Жуткую маску: серо-коричневые перья прямо на щеках, на лбу, на подбородке, сизая пупырчатая кожа. И нос... нет, длинный, коричнево-красный, будто окровавленный, клюв, с чёрными провалами ноздрей. А над ним маслянисто поблескивающие, чёрные, злющие глаза. Второй ворочался в углу, с остервенением царапая когтистой лапой кирпичное крошево стен. Тот первый, с птичьим лицом вдруг протянул ко мне руку. Я увернулся, но выронил сотовый. С воплями мы с Максом вылетели из погреба и побежали к дому не оглядываясь.

  Макса потом в город увезли, наверное, по врачам водили. Я-то поумнее был, ничего не стал рассказывать. Но меня за потерянный телефон наказали домашним арестом на три дня. А на керосинку новый замок повесили.
Кстати, я потом по памяти, по фоткам в Нете посмотрел: у погреба стояла винтовка Мосина... И я её...

  - А что за Белая Соня? - перебила заинтересованная до мурашек Алинка.
Санёк с удовольствием переключился...

  А я теперь слушал рассказ брата со смешанным чувством интереса и скуки. Так бывает, когда смотришь знакомый, но хорошо забытый фильм. И удивляешься не сюжетным поворотам, а только тому количеству эпизодов, которые ты ещё помнишь и которые успел забыть.

  Сколько всего я оказывается, помнил о Белой Соне. Помнил, но вроде как не знал об этом до сегодняшнего вечера.

  Присутствие Мии немного смущало некоторые жёсткие подробности, и они стыдливо решили остаться неозвученными. Но я то их уже помнил...

  Белая Соня ищет жертву тщательно. Она наблюдает. Она решает, насколько ты виновен. Насколько ты похож на тех, кто ей нужен. Она всегда выбирает огонь. В его разных воплощениях. Её фантазия не знает границ. И покоя её душе не будет никогда. Встреча с ней означает твой приговор. Ты проклят отныне, можешь прятаться, бежать или бороться, но ты уже мёртв...

  Она оставляет для тебя маленькое жёлтое яблочко...

  Это уже я сам вспомнил, без Санькиных сказок.

  Яблочко, значит. Ну-ну. И в чём же я виновен?

  Началась онлайн-трансляция балета, и брат с виноватой улыбкой закончил сказочничать. Уставился в экран телефона. Алинка присоединилась. А Мия загрустила...

  Я подмигнул племяшке, и она согласно кивнула. С гордым видом мы удалились из кухни и с удобством устроились в чулане на моём диване.

  Удивительно, но Мия пока не просекла наличие такого невероятного сокровища на моем запястье. А может она очень хорошая актриса? Не удивлюсь, если это снова её игра.

  Я демонстративно листал меню реста и красноречиво молчал.

  Девочка сдалась. Она ласковой лисичкой потерлась о моё плечо.
  - Это что у тебя – «Гост»?
  - Ну да, - усмехнулся я, - а ты специалист по эйр-ти?
  - Ну, у нас в садике, - Мия закатила глаза, продолжая играть в небрежный интерес, - одному мальчику папа отдал своего старого «Призрака», и мы все теперь с ним дружим. С мальчиком... - спохватилась девчушка, - с Кибером дружить немного странно, - Мия внимательно посмотрела на меня, - хотя у некоторых получается.

  Я хмыкнул. Богатенький папаша у этого мальчика. Я на своего «Призрака» копил целый год. А тут в садик ребёнку отдать...

  - А ты включишь мне мутики? - очаровательно улыбнулась моя хитрая лисичка.
  - Тебе про кого? - я не смог устоять и уже разворачивал экран и выбирал детский режим фьютьюба.
  - Конечно, про Невероятного Колобка.
Я надел рест на маленькое запястье Мии.
  - Ну, давай, сама.
  - Мутики, - постаралась чётко выговорить она.
  - К сожалению, ничего не найдено, - бесстрастно отозвалась кибер.
  - Му-ти-ки, - сердито повторила Мия.
  - У меня все хорошо, а у Вас? - невозмутимый тон ещё сильнее разозлил девочку.
  - Я прошу у тебя МУ-ТИ-КИ!
  - Попробуйте сформулировать вопрос по-другому.
  - Колобок Невероятный, - вмешался я, дабы подавить беспощадную войну кибер- и киндер-разумов.

  Под развесёлую мелодию мультяшной заставки Мия удовлетворенно засопела носом и увлеклась процессом. На её ладошках развернулся объёмный рисованный мир. Герои стояли рядом, обманчиво осязаемые, разговаривали с тобой.

  А я уже который раз удивился предусмотрительности разработчиков приложения. Картинка обретает чёткость только при оптимальном расстоянии между глазами и голограммой. Стоит ребёнку неосознанно попытаться «уткнуться носом в экран», вместо мультика он видит лишь расплывчатые цветные пятна. Все для защиты детских глаз. Да и взрослых тоже.

  Я показал Мии несколько жестов для управления, и она сразу вообразила себя крутым повелителем «Призраков». Даже мутики уже не настолько интересовали её, сколько сам процесс блуждания по закоулкам фьютьюба.

  Я даже задремал. Мне что-то снилось про принцессу, живущую в хрустальном замке-лабиринте. И серебряную карету, в которой какой-то злобный гоблин возил эту принцессу на прогулку, а потом снова запирал её в самом сердце замка. А принцесса такая красивая, с веснушками и солнечно-соломенными волосами. И такая печальная. И Колобок Невероятный уже спешит вызволять принцессу из заточения. А злобный гоблин превращает его в яблоко. И он лежит такой, себе на скамейке, а огромный ворон нацелился острым клювом в его сочный, жёлтый бок.

  Но далекий, громкий выстрел пугает ворона, он разворачивает крылья, поднимается в небо. В чёрно-дымные облака. И с высоты я вижу дорогу и знакомую телегу с ребятами.

  - Дядя Митя, а это что? - шепчет и толкает меня в бок Мия.

  Я открываю глаза. В темноте комнаты ярко светится экран на ладошках Мии, но, вместо красочных интерактивных мультиков, я вижу кадры военной хроники.

  Остовы сгоревших избушек, чёрный дым, серая земля, пыль, пепел и ярко-белое солнце.

  Знакомая местность... невероятно, но это наше Михайловское. Точно-точно. Расположение улиц, поворот дороги и холмы вдалеке, а за ними чёрная полоса леса.

  Из-за поворота показался небольшой отряд немцев. Они вели под конвоем группу ребятишек. Тех самых, детдомовских.

  Я посмотрел на Мию. Девочка застыла с широко распахнутыми глазами и, кажется, перестала дышать.

  Ребят подгоняли штыками, пока они спускались с дороги к чернеющему невдалеке холмику.

  Я судорожно сглотнул. Ребят загоняли в керосиновый погреб. Не всех. Один из немцев крепко держал за руку светловолосую девочку.

  - Митя! Митя-а! Митя-а-а! - плакала она, пытаясь вырваться, но лишь только падала на колени. Резким рывком её поднимали снова.

  Митя шёл последним. Он виновато оглянулся, едва заметно покачал головой и тут же получил жестокий толчок в спину и резкий окрик.

  На крышу погреба уселся огромный серый ворон, вытянув шею, гортанно крикнул уже знакомое мне: «Талу-ун!» и резко сорвался с места. С его лапы свалилось что-то прямо под ноги Мите. Он успел наклониться, но снова получил в спину от подгоняющего их конвоира. Ворон сделал круг над головами разглядывающих его немцев и детей и улетел прочь.

  Девчушка только тихо скулила в железной хватке своего конвоира. Оцепенев, она смотрела, как скрылись в темноте керосинового погреба её мальчики. Как следом к проёму подошёл высоченный немец с жестяным баком за спиной, как из ствола огнемёта выхлестнулась ослепительная струя.

  Палач отступил вовремя. Уже через пару секунд из зева погреба вырвались сияющие, в мраморных разводах клубы пламени, а потом повалил дым чернее самого чёрного цвета.

  В объектив снова попала девочка. Она смотрела прямо в камеру, и в глазах её не было ничего кроме чёрного дыма.

  Медленно-медленно она опустила руку в кармашек и достала яблоко. Маленькое белое солнышко.

  - Митя, я смогу отомстить! - твердо прошептала она, - я обещаю, что все, кто виновен в твоей смерти жестоко поплатятся за это. И все фашисты отныне приговорены...

  Резкий окрик и вновь вывернутая в запястье рука заставили её замолчать. Яблоко упало и покатилось в бело-пепельной пыли. После размашистой пощечины голова девочки бессильно свесилась на бок.

  Видеоряд неожиданно оборвался, словно кто-то выключил запись.
Я посмотрел на Мию и понял, что совершенно зря допустил просмотр этого видео.

  - Митя... - подала голосок она, сдавленный и хриплый, - а что дальше с ней будет?
  - Всё будет хорошо... - как можно бодрее ответил я.
  - А мальчики? Может, они останутся жить? Они же могут спрятаться и не сгореть?
  - Конечно, моя Ми, - через силу улыбнулся я, - они спрячутся...
 
  Но слёзы из глаз девчушки не исчезли.
  - А это же тот погреб, где мы сегодня были! - неожиданно завопила Мия, - это там мальчики сгорели!!! - и у племяшки началась жуткая истерика.

  На крик прибежала Алинка, за ней Санёк. Отчаянно рыдая, Мия что-то пыталась объяснить про только что увиденную трагедию, но получалось довольно путанно.

  - Совсем не то видео на фьютьюбе налистали... - виновато пожал плечами я.
Мне и самому было тяжело.

  Алина увела всё ещё всхлипывающую Мию спать, а я решил показать Саньку причину истерики. И моего смятения.

  Только видео исчезло. Фьютьюб сбился со своих цифровых ног, услужливо предлагая мне сначала сплошные похождения Колобка из истории просмотров, затем кучу видео времён войны по специальному запросу, потом снова история просмотра...

  - Сань, я тебе клянусь, я видел. Наше Михайловское. Здесь характерный ландшафт, не перепутать. И погреб. Там сожгли ребят.
  - Партизан, - неуверенно кивнул Саша.
  - Ты понимаешь, детей! А её заставили смотреть! Её, маленькую девочку!
Сашка растерянно уставился на меня.
  - Её звали Соня? - спросил я у темноты затаившейся под потолком чулана.
  - Чего-чего...
  - Она Белая Соня. Она мстит за смерть мальчиков, и особенно своего любимого Мити. Это её я видел на повороте, в день отъезда. Это она оставила яблоко на нашей лавочке. И на скамейке Иринки, - тут у меня в голове снова сработал какой-то рычаг, и я понял ситуацию глубже, - это я виноват в том, что они сгорели в этом погребе. Мы с Иринкой.
  - Митя, ты не в себе?
  - Мы сожгли солому. Мы лишили их лёгкой и не такой страшной смерти.
  - Солому? Сожгли? Когда? - брат пытался выстроить логическую цепочку, но получалось никак, - Зачем? - первый дельный вопрос.
  - Давно, десять лет назад.  Затем, чтобы остановить зло. Но сделали только хуже.
  - Ничего не понимаю.
А я не понимал, как мне всё это объяснить.
  - Сань, вам, наверное, лучше домой прямо сейчас...
  - Нет уж, я тебя не брошу.
  - Мию с Алиной...
  - Отвезу утром, а сейчас ты мне всё подробно расскажешь.

  Спать мы не ложились долго. Алинка убаюкала Мию и тихонько присела рядом. Они с Сашкой слушали меня с открытыми ртами. А я собирал несобираемый пасьянс, попутно объясняя странные и путанные правила местных мистических фокусов. Фокусов с фокусом камеры...

  Девчонок Сашка увёз рано утром. Пообещал, что это всего на один день.

  Если бы не Мия, Алина бы осталась. Она очень боялась за Сашку и за меня. Но ещё я знал, видел по глазам, что ей жизненно необходим новый сюжет. У неё давно не получалось действительно интересных и страшных историй. Она хотела быть вместе с нами.

  Но всё-таки села в машину, сердито хлопнув дверью. Мия долго махала мне через заднее стекло.

  Где-то в конце улицы Санькин «Дастер» разминулся с серебристым «Линком» и сердце моё упало. Затрепыхалось где-то на уровне коленей. Пятнадцать невозможно долгих секунд понадобилось, чтобы машина притормозила у дома и со стороны водителя вышла Ирина. В нежно-розовом комбинезоне и белоснежной косынке на шее.

  - Зачем ты приходил вчера? - строго спросила она, вместо приветствия. От машины она не отошла, и я ежесекундно представлял себе критический момент открывания двери.
  - Гуляли с племянницей, - нейтрально оправдался я, хоть сохранять невозмутимый вид было тяжело.
  - Ты следишь за мной?!
  - Я понятия не имел, что ты здесь. Вы же продали дом.
  - Да, - Иринка отвернулась, плохо скрывая смущение, - А Антон выкупил его снова, для меня и моих родителей.
  - Антон... - с лёгкой усмешкой повторил я.
  - Да, он неплохо зарабатывает.
  - Богатый и без жутких историй в прошлом, - тут я сам себе добротный такой подзатыльник отвесил, мысленно. Ну не мог я промолчать...
  - Мить, пожалуйста, не говори так... - Иринка кусала губы, хмурилась, теребила уголок косынки.
  - Ириш, тебе лучше уехать в город прямо сейчас.
  - Да ну?

  Резко вскинутая бровь, рука на поясе и до натянутых нервов знакомая, вредная улыбка. Моя Валькирия вернулась. Не моя...

  - Мы сделали только хуже... Тогда... Мы никого не спасли. И теперь ты в опасности. Скажи, что ты помнишь о Белой Соне?
Ирина опустила взгляд:
  - Я точно помню, что всё было не так... - глухо отозвалась она, - совсем не так. Но временами я запутываюсь в воспоминаниях.
  - Что ты помнишь про маленькое жёлтое яблочко?
  - Митя! Ты веришь в эти сказки?
  - Такие сказки нынче стали былью. Вчера на вашей чугунной скамейке, а позавчера - прямо здесь... - я кивнул назад, на старенькую лавочку у дома.
  - Ты хочешь сказать, что она выбрала нас? Но почему? То есть, за что?
  - А историю про партизан, которых сожгли в керосиновом погребе, помнишь? Это наши спасённые Соломенные.
  - Не может быть, - Иринка побледнела, - но мы же не хотели так...
  - А Соня осталась жить, но вероятно совсем ненадолго. Сначала на её глазах сожгли мальчишек, потом... - я покачал головой, - извини, я снова пугаю тебя.
  - Откуда ты знаешь всё это?
  - Сложно сказать. Искусственные воспоминания, случайные видео в Нете.
  - В Интернете? - Ирина не смогла скрыть усмешку.
  - Ага, здесь получаются очень забавные эффекты. Частенько в объектив попадает прошлое.
Ира тяжело вздохнула:
  - Да я помню.
  - Ириш, я прошу тебя, уезжай как можно скорее. Она всегда использует огонь. Постарайся держаться подальше от него, и от этих мест... и от меня тоже...
Последняя фраза - словно тяжёлый камень со скалы, невыносимо и необратимо. Необходимо.

  Затянувшуюся тишину разорвал лицензионный рингтон Хрома. Иринка достала из сумочки телефон.

  - Да, Антон, сейчас приеду, - ответила она как-то сердито. На мой взгляд.

  На что надеюсь я? Идиот. Я ведь совсем не герой. А у этой девочки есть всё, о чем можно мечтать. Обожающий её Антон, своя и немаленькая оранжерея, шикарная машина и даже Хром последней модели. С три-эс звучанием и технологией экрана – «велюр». Кстати, переходным мостиком, старшим братом моего «Призрака». Только я на него целый год пахал на самых интенсивных проектах. Интересно, какие линии ведёт Антон...
- Митя, мне пора.

  Ирина медленно открыла дверь авто, села, не глядя на меня, завела двигатель. Мне показалось, её ресницы дрожали, а тонкие пальцы до бела вцепились в руль.

  Нет, все это игра моего воображения, не так уж много можно рассмотреть в полумраке салона Линка. Машина унеслась. Иринка послушалась меня. Где-то очень глубоко, в самых тёмных закоулках сознания я был разочарован.

  Надо было собраться с мыслями и придумать план действий. Мне совсем не хотелось повторять судьбу Рудика и Расима. И я знал местные фото-видеосекреты. Кое-какие мысли у меня уже были.

  Во-первых, что уронил ворон под ноги Мите? Помнится, прошлый раз межвременным трансмиттером была собака... Неважно. Важно сосредоточиться и вспомнить, мог ли это быть мой рест? Определенно, я бы даже сказал - зеттабайтно. Хорошо, где мне теперь найти эту птицу? И главное - для чего? Как передача реста Мите поможет им и мне выжить?

  Во-вторых, вспомнился Санькин рассказ. Лопаты, винтовка... Царапающие стены диггеры. Маска, судя по Санькиным описаниям, - Стерха - главного злодея из последнего сезона «Сильных». Все чудесней с каждым днем.

  Вот балбес! Я же могу посмотреть это видео. Только бы Нокию получилось оживить.

  Я выкатил из угла двора экспотул, осторожно поднял клеммы аккумулятора. Где-то тут у Саньки ещё вольтметр был...

  Электрик из меня - так себе...

  Это я понял, отдыхая у дальней стены двора. Волосы дыбом, в пальцах ледяные иголки и отчётливый запах паленого.

  «Эй, ОНА всегда использует огонь. Осторожнее», - то ли заботливо, то ли ехидно подсказало мне подсознание.

  Вторая попытка реанимации телефона имела успех. Вольтметр выдал десятые доли выше нуля и уровень заряда плавно побежал вверх. Минут через десять, когда этот поток изменяющихся цифр притормозил, я отцепил маленького прямоугольного пациента от аппарата жизни-электро-обеспечения. Почистил контакты, установил аккумулятор в телефон, включил.

  Коварный Санёк запаролил вход. Вот что за вредный ребёнок? Интересно, он сам-то вспомнит его?

  Запястье как-то странно тряхнуло, беззвучно. Вызов с неизвестного номера.
  - Ответить.
  - Дмитрий? Здравствуйте, - незнакомый мужской и раздраженный голос, - Это Антон. Ирина просила передать, что Вы были правы. Опасайтесь огня. Она сказала, Вы поймёте.
  - Что с ней?! - голос сам сорвался на крик.
  - С ней всё в порядке. Только нужно будет провести пару дней в криоцентре. Она в безопасности. А вот моя машина...
  - Что с Ириной?!
  - Мой дорогущий Линк просто превратился в электрокамин. У самого дома, Ирина даже припарковаться толком не успела, как вся электрика... Выгорело всё... Восстановление будет стоить огромных денег. Поэтому, слушайте, чем бы вы там не занимались, я требую не вмешивать Ирину.
  - Мне можно поговорить с ней?
  - Я думаю, не стоит, Дмитрий, - тон собеседника приобрел жёсткость. - То, что она хотела Вам сказать, я озвучил. В дальнейшем общении смысла не вижу.
  - Вызов завершён, - съехидничала кибер.
  - И без тебя догадался, - я с силой тряхнул запястьем. От удара током у «Госта» вероятно настройки сочувствия и такта сбились. А может, их и не было... Не о том думаю! Иринка пострадала от огня и электричества. И виноваты в этом Белая Соня и я.

  Я отправил аккумулятор на дозарядку. Сам завис на фьютьюбе, в попытках всё-таки отыскать то видео, хотя уже догадывался, что его пока никто не записал.

  Откуда? Откуда у меня это знание? Ну ладно, искусственные воспоминания, с этим смирился уже. Но вот что за странные предвидения? Хотя, десять лет назад, на дороге рядом с телегой, я точно знал, что делать, и что будет дальше.
Вскоре вернулся Саша. С боевым настроем и кое-какими сокровищами в багажнике. Сразу начал хвастаться.

  Он просто светился от восторга, поглаживая лакированный деревянный приклад старинной винтовки.
  - Митька, это трёхлинейка Мосина! Помнишь, я рассказывал тебе. Я же нашел такую же, как на той фотке и купил. Теперь вот захватил на всякий случай, вдруг пригодится.
  - Ага, с винтовкой оно, конечно, проще будет, - я мотнул головой, - Иринка пострадала...
  - Как? - опешил Санёк.
  - Звонил ее Антон, сказал, чуть в машине не сгорела. Сейчас в криоцентре.
Сашка схватился за голову.
  - Давай тоже в город! Я отвезу тебя, прямо сейчас.
  - Сань, я тебе вчера всё объяснил. Я не смогу спрятаться, я должен это исправить, хотя бы попытаться...
  - Но как?!
  - Ну есть некоторые мысли... Ты пароль от своей Нокии помнишь?

  Санькины брови уползли вверх. Да так там и остались до того момента, как я сунул ему под нос включенный телефон. Тут брови вернулись на место, сдвинулись, будто принялись совещаться, а затем расслабленно улеглись на местах. Пароль Санёк помнил. Телефон работал. Только мы так и не решались открыть галерею. Стояли друг напротив друга, готовились, как солдаты к битве.

  - Мить, я понял, что это была за маска. И она тоже в моем багажнике.
  - Стерх? - шумно выдохнул я.
  - На выезде из города в палатке прикупил...
  - Осталось придумать, зачем всё это?

  Фотография была на месте. Она оказалась единственной фотографией на этом телефоне. А вот видео не было, никакого. Ни того, которое бы хотел увидеть Сашка, про погребокопателей с винтовкой, ни того, на которое надеялся я, про фашистов и огнемет.

  - Да, я телефон тогда просто бросил, и он ничего не сохранил, - разочаровался Санёк.

  Зато на фотографии над холмиком виднелось белесое пятно, похожее на девочку в белом. Со странно протянутой рукой. По спине пробежал мороз, и пальцы крепко держащие телефон вдруг разом похолодели и ослабли.

  Захотелось потянуть. Саня предусмотрительно купил в городе синих никостеков. Пока я, на крылечке двора, приводил в порядок мысли, Санёк наматывал круги внутри. После его уборки многие вещи повылазили из пыльных закоулков и никак не хотели возвращаться на места.

  - Мить, - подал голос брат, - эта царапалка тоже... из погреба... Ей стены, тот - второй, царапал.

  Я подошёл к стеллажу с инструментами. Ржавая, криповатого вида железка, похожая на «кошки» электрика. Помнится, ей Агнюша рыхлила грядки. Лопаты тоже рядом стояли.

  По крыше двора кто-то настойчиво застучал коготками. Я выглянул, и в тот же момент вверх с конька сорвался ворон. Царственно расправив крылья, он полетел в сторону Пастушкиного оврага.

  - Ты что там снова увидел? - Санёк выглянул следом.
  - Погоди, мне нужно сходить к... Надо найти его, - я кивнул наверх, - Жди меня здесь. Вернусь - все расскажу, - не дожидаясь пока Санек сможет ещё хоть что-то спросить, я рванул со двора.

  Подъем в гору дался тяжелее обычного, ноги не шли. Они, вероятно, не хотели, чтоб мои глаза увидели то, что должны увидеть. Я ещё не помнил точно, что сейчас будет, только догадывался.

  Через камеру солнечный свет собирался в ожерелья ярко-белых кругов на бледном, выгоревшем небе. Все альфы-, беты- и гаммы-составляющие жёсткой инсоляции насквозь прошивали пейзаж, делая его невероятно контрастным.

  Яблоня у оврага всё также ломанно подставляла свои ветви горячему солнцу. В пожухлой траве лежали яблоки. Перегретый солнцем сок расползался прозрачными, янтарными пятнами под тонкой кожицей.

  Через динамик я услышал смех. И через несколько секунд из-за склона показались ребята. Чумазые и уставшие, но обрадованные внезапной удачей. Они принялись торопливо собирать упавшие яблоки в брезентовый рюкзак. Я узнал их, сомнений быть не могло. На дороге ждал старый знакомый безногий дед на старой знакомой телеге. Митя тревожно вглядывался вдаль, куда-то мне за спину. Будто ждал кого-то, высматривал.

  Я постоял немного, пока ребята не собрали урожай и вернулись на телегу. Митя протянул одно из яблок лошади. Обернулся и странно прищурился, словно подмигнул. Лошадь чуть тронула его ладонь большими мягкими губами и с благодарностью приняла угощение. Закивала, прожевывая и стараясь не выронить яблоко. Белая пенистая слюна закапала на пыльную дорогу.

  Телега тронулась. А я пошёл рядом.

  - Включи запись, - скомандовал я, и в воздухе около моей ладони пошёл отсчет призрачно-голубыми цифрами, сразу и время, и вес. А я тут же пожалел, что не успел очистить свой вирт-тер перед отъездом.

  Ребята негромко переговаривались. Через динамик я слышал, как Митя рассказывал об отрядах партизан. Что неплохо было бы примкнуть к кому-нибудь. Или самим собрать отряд. И про спрятанные в местных лесах тайники с оружием. Я видел какими глазами смотрела на него Соня.

  Солнце безжалостно прижаривало плечи и затылок, заполняло уши белым шумом, давило на глаза. Я уже с трудом поднимал взгляд, чтобы проверить дорогу в настоящем. Под ноги то и дело попадались камни, выползшие за десятилетия на поверхность. Каждый шаг давался с трудом. Ноги не двигались, я словно продирался сквозь полузастывшую смолу. А телега уезжала всё дальше, увозила ребят на встречу гибели, и я пока не помнил, как я мог бы их спасти.

  Когда они скрылись за ближайшим поворотом, солнце навалилось на меня всей своей оглушающей тяжестью. Оттуда же, из невообразимой, неподвластной взгляду высоты полился, до нестерпимой боли давящий на барабанные перепонки, уже знакомый мне протяжный стон. Глубокое, инфразвуковое «А-А-А-А». До дрожи во всем теле, до отказов всех систем. Оно заполнило собой пространство, поглотило и свернуло время в петлю, закольцевав все будущие и прошедшие события....

  Ноги отказались слушаться, я рухнул на песочно-пыльную обочину дороги. Я тщетно пытался вдохнуть, но воздух превратился в пережжённую сахарную массу. Он застывал в лёгких тягучими, обжигающими нитями. А с высоты новыми и новыми волнами накатывал тяжёлый гул, лишая сил, сминая спину, вжимая меня в землю.
 
  А горле стоял отчётливо ощущаемый, кварцево-сладкий, сулящий беду и смерть запах... солнца. Оглушительно громкий.

  Я валялся в дорожной пыли, с трудом пытался поднять голову, чтобы хоть что-то разглядеть и опознать остатками то и дело ускользающего сознания.

  Сквозь струящийся, перегретый воздух я вдруг увидел ЕЁ. В дрожащем мареве, в белом платье ко мне шла девочка. Небесный стон словно спустился ещё на одну октаву, так что заломило уши. Несколько бесконечно долгих секунд, и прямо перед собой я увидел истрёпанные коричневые сандалии. Соня присела рядом на корточки. Погладила мои волосы. От прикосновения её рук по телу словно побежал огонь. Кожа на щеке, что была повернута к солнцу вдруг натянулась, потом будто вздулась сплошным пузырем. И следом все открытые участки тела подверглись безжалостному сожжению. Я чувствовал, как набухают и лопаются огромные волдыри на моих плечах, шее, предплечьях, икрах. Как вместе с тягучей, вскипевшей лимфой сползают лоскутки кожи. Как безжалостное солнце за спиной Сони испытующе смотрит на розовую обожженную плоть и ни на секунду не отводит испепеляющего взгляда.

  Я закричал, но не услышал своего голоса. Он тонул во всепоглощающем гуле солнца.

  - Хочешь узнать, что они сделали со мной? - голос Сони прорезал бесконечный шум. Во внезапно наступившей абсолютной тишине я слышал его ясно и отчётливо, - Ты же видел, что стало с Митей и мальчиками? А знаешь, как спокойно и хорошо мне было в стогу соломы? Страха не было, потому что он лежал рядом. Он держал меня за руку. Я не боялась умирать. А ты боишься?
  - Мы хотели... чтобы... вы все... остались... жить...- едва разлепляя губы, прохрипел я.
  - А я хотела быть рядом с ним.

  Краешки ран начинали прижариваться, одеваться кружевной, сухой корочкой, с черно-угольными краями. Я чувствовал, как кожа натягивается и лопается, слой за слоем, и в зияющих, глубоких трещинах закипает с тихим шипением кровь. Такая концентрация боли парализовала тело, а то, что ещё пыталось называться разумом, уже отчаянно желало конца.

  - Видела бы... в кого превратились... под фашистскими... пулями в стогу... - кажется, и голоса у меня не осталось, только булькающие, судорожные хрипы, - Вы же... людей... сжирали... а Митя твой... на птичьих лапах...
  - Не тебе судить, кто лучше.
  - Не тебе... судить... кто виноват...

  Вдруг я услышал хлопанье крыльев. Совсем близко, почти на головой.

  - Прочь, крылатая дрянь! - крикнула Соня, - Не смей мешать мне! Он виновен!

  Ворон кружил надо мной, и тень его крыльев закрывала меня от беспощадного прицела солнца. Даже боль отступила на возможность вдоха.
  - Прочь, прочь, - кричала Соня, - прочь!!!

  Я видел из спасительной тени, как лучи солнца прошивали её насквозь, она становилась прозрачной и таяла белым туманом. Она рухнула на колени.
   - Прочь лети!!! - услышал я отчаянный крик и девочка исчезла.

  Ворон сделал последний круг и сел рядом. С остервенением начал клевать моё запястье.

  Я смог сдвинуть «лок» о какой-то острый камень торчащий в пыли, и рест свалился с руки. Ворон ступил в его полукружье. Я чуть подтолкнул пальцем свободные концы браслета, магниты сделали своё дело, и рест защёлкнулся. Птица захватила его цепкими сизыми пальцами.

  Я едва смог перекатиться на спину. Поднимая тучи горького и колкого песка, надо мной снова захлопали крылья. Ворон завис прямо перед лицом, и жёсткие маховые перья хлестали меня по щекам, сдирая лохмотья обожжённой кожи и присыпая раны пылью.

  - Нет... нет... просто оставь меня... отстань, - я пытался закрыться рукой, но ворон хлестал все сильнее.

  - Митька, приходи в себя! - крикнул ворон Санькиным голосом и исчез. На его месте появился Санька с занесённой для очередной пощечины ладонью, - Митяй, ты живой, - выдохнул брат с облегчением, - Вот держи, пей срочно.
К моим губам прикоснулась пластиковая трубка и на язык попала солоновато-кислая жидкость гидролита. Пара глотков и сознание прояснилось.

  - Солнечный удар, - прокомментировал брат, внимательно оглядывая меня.
Я поднял руку, чтоб оценить степень ожогов, но их не было. Кожа оказалась абсолютно целой. И на руках, и на ногах. Я тронул щёку и почувствовал едва пробивающуюся щетину. И боль оказалась фантомной.

  Я сел, с наслаждением глотая живительный гидрококтейль. Рядом стоял Санькин «Дастер», у открытой двери, в пыли валялась выпотрошенная аптечка. Брат сидел передо мной на коленях с таким потерянным и жалким видом, словно это его чуть заживо не сожгли.

  - В порядке? - просипел он и протянул руку за гидролитом.
  Я отдал ему баллончик и глянул на своё пустое запястье:
  - Ну, в целом, получилось.
  - Чего получилось?
  - Рест им передать.
 
  По дороге домой пришлось в вкратце пересказать происшествие, и некоторые соображения на будущее, то есть прошлое, высказать.

  - Я только не могу понять, почему время в фокусе камеры... размыкается? - вздохнул Санёк.
  - Правильный вопрос - зачем. И все остальное тоже. Возможно образуется что-то вроде временной петли между двумя линзами двух объективов. Как зеркальный коридор... И ещё. У кого была вторая камера, когда ты фотографировал погреб? И в тот момент, когда мы с Иринкой видели старика на дороге? И потом тоже...
  - Потом?
  - Когда солому сжигали, в восемнадцатом. Что-то совсем странное творилось. Сплошные расфокусировки...

  Брат замолчал, сосредоточился на дороге, которая при въезде в деревню превратилась в две глубоких колеи, угрожающих посадить даже отнюдь не низкий «Дастер» на подвеску. Проехав сложный участок, брат снова вздохнул:
  - Звонила Мия, спрашивала, как ты.
  - Мне интереснее, как она.
  - Всё не может принять, что ребята погибли.

  А мне вдруг вспомнились её слова о том, что мальчики могут спрятаться и не сгореть...

  - Точно! Она у тебя гений! - воскликнул я, - мальчишкам надо спрятаться!
Санёк посмотрел на меня как на полоумного. А я уже продумывал сумасбродный план дальнейших, бессмысленных на первый взгляд, действий.
Во-первых, собрать все необходимое: лопаты, винтовку, царапалку и маску Стерха. Во-вторых...
  - Сань, а как выглядели те погребокопатели?
  - Да примерно, как мы сейчас - грязно-пыльные и лохматые.
  - Ну все, пасьянс сошёлся.

  В следующие полчаса мы ставили у входа в керосинку лопаты и винтовку в полном соответствии с фотографией. Потом спустились в погреб. Нокию со включенной камерой я пристроил в каком-то выступе кирпичной стены, так, чтобы фокусы совпали сразу, как только два перепуганных пацана, на подгибающихся ногах зайдут внутрь. Экспертом по этой реконструкции выступал Санёк. Уж ему ли не знать. А факт, что он сам себя сейчас испугает до чёртиков, смешил его до них же. Сумасшедший. Наконец, он нацепил маску Стерха. Я отвернулся к стене, старательно сдерживая нервный смех, принялся возить царапалкой по кирпичам. Смысл наших действий мы представляли слабо, но свято верили в успех дела.

  То и дело мы поглядывали на экран телефона. И чудо не заставило себя ждать. Со скрипом открылась ржавая дверь, по лесенке полился слабый вечерний свет. И к нам спустились два семилетних пацана. По их судорожному вздоху мы догадались, что фокусы удались, в смысле - совпали, и мы друг друга видим.

  С самым устрашающим видом Санёк протянул руку. Через время и пространство, ага. И сам же завизжал, как девчонка, выронил сотовый. И в тот же момент мы взаимно исчезли. Связь времён оборвалась, оставив Нокию и Сашку без их прошлых версий. В смысле, телефон, упавший на пол, остался в своем времени. А тот же самый телефон в углублении стены всё ещё продолжал снимать.

  Продолжал снимать, как моя царапалка удачно зацепилась за какой-то выступ в крошащейся кладке и с хрустящим песочным шорохом из стены вывалился кирпич.
 
  Мы застыли, глядя друг на друга, а рука моя сама нырнула в получившуюся нишу.
  - Там полость, - выдал я, бесстрашно просовывая руку дальше.

  Мы быстро разобрали кирпичную стену, вытащили на поверхность красно-белое крошево, углубили лопатами нишу. В общем, на славу потрудились.
Ну, может среди тех ребят, и Слава был...

  Ох и странные мысли в голову приходят. Верно от нервов.

  Нет, всё отлично. Спасительная ниша подготовлена. Теперь бы её в нужное время доставить. Ровнехонько в август сорок первого.

  Это надо снова с камерами поколдовать. Только как?

  Их должно быть минимум три. Одна снаружи. Вторая у ребят. Третья внутри погреба. И кто-то должен быть там, встретить мальчишек и за несколько секунд спрятать их в нише за стеной. Рискуя поджарится вместе с ними, если что-то получится не по плану. По плану, которого ещё нет.

  А у дома меня ждал сюрприз. Такой, что из машины я натурально выпал.
На нашей лавочке сидела моя Иришка.

  - Мить, - вскочила она, едва увидев меня, - надо поговорить. Это всё стало очень серьезно. И времени осталось мало.
  - Знаю, попробовал уже, - усмехнулся я.
  - А вы такие... - Иринка с подозрением оглядывала нас, - Что-то ещё случилось?

  Я проводил её на кухню, усадил подальше от газовой плиты. Пересказал, кажется, несколько сумбурно, происшествие на дороге, про мой солнечный удар. Про Соню. И про ворона, который сбросит рест под ноги Мите.

  Иришка задумчиво молчала, смотрела на меня сочувствующе. И ещё как-то так, что начинало нестерпимо ныть за грудиной.

  - А ты же должна быть в криоцентре? - вдруг спохватился я. На руках и шее моей - чужой девочки ещё оставались белесые полосы от криопластических сеансов.
  - Я сбежала. У меня был оплачен только самый минимум процедур, Антон сказал, что восстановление машины будет стоить дорого и нужно экономить. Но не это главное! Мить, пока я была в криосне, я узнала... Я поняла многое. Но всё это слишком странно и запутанно. Я даже не знаю с чего начать... Я была там… то есть, тогда…  И я хотела тебя… - в глазах Иринки я увидел слёзы, - нет, Мить, это была ОНА. Это делала Белая Соня. Я видела её глазами, как она сжигает тебя, но не могла тебе помочь. Она хотела, чтобы я всё видела. Прошлое не менялось с далёкого восемнадцатого года, и в этом прошлом тебя и мальчишек сожгли в керосиновом погребе. А она мстила за тебя. Ещё я видела, как сгорел в машине Расим, и ещё какой-то парень умирал в больнице в горячечном бреду. Она всё это пропустила через меня. Мне кажется, она сделала это, чтобы мы начали действовать.
  - И у неё получилось, - невесело усмехнулся я, - «Призрак» на лапе ворона, дети на пути к керосинке…
  - А ещё у нас в активе есть ниша в недрах погреба, - вмешался Санёк, - в ней, как в кармане можно спрятать мальчишек. Но что делать с Соней?
Иринка задумчиво погладила лоб, повернулась ко мне: - Что там на твоём видео?
  - Запись обрывается в момент, когда Соню...
  - Что с погребом?
  - Из двери - чёрный дым. Видимость нулевая.
  - Хм...
  - А ещё у нас есть винтовка Мосина, - снова похвалился Санёк.
  - Совсем хорошо, - хмыкнула Иришка, - а откуда?

  Сашка не без гордости заявил, что увидел её на фотографии из детства. И потом весь Интернет перерыл в поисках именно такой же.

  А я решил показать это фото в памяти Нокии. Пока Санька вкратце пересказывал историю его появления, Ирина внимательно рассматривала фигурку девочки.
  - Смотри, как она держит запястье, - Иришкин тонкий пальчик с острым, прозрачным ноготком едва слышно стукнул по экрану телефона, - ой, отвыкла от жёстких, - фыркнула она, - смотри, оно вывернуто неестественно. Без привычки - неудобно.
  - Она снимает через мой рест, - охнул я.
Иринка самодовольно кивнула:
   - А ещё, я помню - но это воспоминание из криосна - что в сумерках на дороге тоже стояла она, когда мы видели смерть того старика. Точно также... Мить, тогда на соломе, когда мы…
  - Вот теперь я тоже её вспомнил. И всё остальное.

  Но вот этих воспоминаний Ирина не хотела. Я видел, как вдруг поменялось её лицо. На пару секунд она превратилась в ту влюбленную, отчаянную девчонку, рассердилась на себя, смутилась под моим пристальным взглядом, наконец, снова, к моему сожалению, взяла себя в руки.

  - Вот поэтому, в объектив попало прошлое. Мить, ты понимаешь меня?
Я завороженно смотрел на девушку. Мне-то воспоминания очень нравились:
  - А что ты ещё помнишь?
  - Видимо, больше, чем следовало, - буркнула она, - Митя, мы не о том говорим сейчас!
  - Да, извини...
  - Винтовка... - Ирина задумчиво уставилась на Сашку.
  - Тот, кто спрячет мальчишек в погребе, может передать им оружие, - радостно выдал Санек, - только кто это будет? - как-то резко он сник.
  - Я. Кто же ещё?
А Иринка посмотрела на меня такими глазами...
  - Митя, я пойду с тобой.
  - Нет, ты мне нужна со стороны. У тебя тоже должна быть камера. Необходимо держать все происходящее в фокусе, иначе я могу не вернуться.
Иринка едва-едва покачала головой.

  Я вышел во двор. Расчехлил винтовку, посмотрел в прицел. На секунду мелькнула мысль: может, стоит самому этих немцев уложить, а не доверять такое дело мальчишке? Хотя я и сам ни разу не стрелял. Ещё неизвестно, у кого больше шансов. Да и какой из меня герой? Пугало огородное. О! Соломенное.

  Меня отвлек громкий шёпот Иринки в сенях:
  - Сань, пожалуйста, это очень важно. Камера должна работать.
  - Да, я всё понял, - поспешно отвечал братель, спускаясь во двор.

  Заметив меня, они резко замолчали.
Иринка взяла меня под руку:
  - Пошли.

  Белый песок на дороге светился от яркого солнца. Пережжённая пыль скрипела на зубах. Горячий воздух при каждом вздохе обжигал горло и лёгкие. Чехол винтовки даже сквозь футболку натирал плечо. Бесконечный поток фотонов словно вытравил все краски из окружающего пространства, обесцветил дальние и ближние декорации. И кромку леса на горе у горизонта, и дома соседней улицы и высушенную, хрустящую траву под ногами на протоптанной в это лето тропинке к керосиновому погребу.

  Иринка только заглянула внутрь. Спускаться я ей не разрешил. Почему-то.
Высоко в блёкло-синем небе кружил ворон. Он ждал.

  Я знал, что на его лапе висит мой «Призрак». И знал, что его камера работает. Просто знал и всё. Иначе не могло быть. А значит, у нас всё получится.
Ирина достала свой Хром. Посмотрела через экран на дорогу.
  - Вот они! - почти крикнула она.

  Я успел взглянуть. Знакомые кадры. Начало ТОГО САМОГО видео.
  - Только не отводи, - прошептал я и скрылся в темноте погреба.

  Я встал напротив входа, вытянув вперёд руку с включенной камерой Нокии. Я знал, что Митя успеет поднять мой рест. Я знал, что фокусы совпадут сразу. Иначе... Ну вы поняли...

  В погребе внезапно стало тяжело дышать. Виной тому был тошнотворно-сладкий запах керосина, остатки которого разлились по земляному полу из опрокинутых бочек. По одной из стен на полке вдруг выстроились мутные бутыли, запечатанные сургучом. Кирпичи маслянисто поблёскивали в темноте, пропитанные парами горючего. Только спичку поднести...

  А ещё секунду назад ничего этого не было. Значит, получилось...

  Ребята уже спускались ко мне навстречу. Я видел их на экране.

  Вот чёрт, прямо сейчас здесь будет очень жарко.

  Буквально пару секунд мы с первым пацаном пялились друг на дружку. Потом я резко толкнул его в сторону, ухватил за плечи второго и отправил туда же, в спасительный карман за стеной. Следующие уже поняли всё без слов. Рванули сами.

  И вовремя. Я еле успел протиснуться к ним, как спину и бок охватило чудовищным жаром. За стеной жутко загудело, завыло. И воздух разом закончился. Несколько долгих секунд мы стояли, прикрывая лица ладонями от нестерпимого жара. Пытались вдохнуть и не могли. Мальчишки начали кашлять.

  Огонь тоже захлебнулся в бессильной ярости. Жадно облизал стены и пол, но без кислорода свернулся клубами едкого дыма и повалил наружу, прочь от заманчивых лакомств душегубки.

  Я протянул Мите раскалившуюся винтовку. Он молча принял дар, понимающе кивнул. И пока ещё не успел рассеяться дым, рванул наверх по лестнице. А я, пытаясь глотнуть хоть чуть-чуть воздуха, ради общей безопасности придержал остальных безоружных и сильно кашляющих героев.

  В ушах шумело, но я всё же услышал выстрелы трёхлинейки и...  в промежутке - автоматную очередь. Вот именно, автоматную...

  Как я мог упустить это из виду? Подвергнуть опасности мою Иришку? Почему я раньше не задумался о причине, по которой видео странно и резко обрывается?

  Как только Митя поднимется на поверхность, фокусы «Призрака» и Хрома совпадут. И Ира окажется здесь...

  Поздно. И, кажется, все гораздо хуже, чем можно себе представить.
У немцев ведь есть кое-что поэффективней огнемёта.

  После тёмного погреба солнечный свет больно ударил по обожжённым глазам. Сквозь слёзы я увидел чёрные валуны тел, лежащие на дороге. Немцы были убиты. Рядом, обессилев от шока, сидела Соня. Она низко опустила голову, плечи её вздрагивали. Митя опустился рядом, прижал девочку к себе. Грациозным прыжком около них приземлился ворон.

  А чуть вдалеке, в той же самой белой дорожной пыли лежала моя Иринка. Рядом с её вытянутой рукой валялся Хром, а на небесно-голубой футболке расцветал чёрно-алый цветок.

  Я подбежал, упал перед ней на колени. Глаза закрыты, ни пульса, ни дыхания. Выстрел в грудь. Но это же невозможно! Она из другого времени! Она из другого мира! Она не может умереть здесь...

  Нам надо просто вернуться. Там она будет жива! Нам нужен кто-то с включенной камерой в нашем времени.

  Я никак не мог осознать масштаб и непоправимость трагедии и беспомощно озирался. И все чётче осознавал, что герой из меня - никакой. Тюфяк соломенный.

  Рядом с Митей и Соней, что так и сидели в обнимку, не шевелясь, собрались остальные ребята, испуганно и с интересом поглядывали в нашу сторону. В дорожной пыли валялся мой рест. Ворон неспешными прыжками подобрался ближе, снова уцепил лапой браслет. Взмахнул крыльями, пронесся над моей головой и взмыл в небо. Полетел назад, к Пастушкиному оврагу. Вслед я поднял Нокию с включенной камерой.
  - Э-эй!!! Верни нас!!!

  Из недоступной вышины донеслось знакомое, гулкое: «Талу-ун!»

  Блёклое, выцветшее, почти белое небо. Оно плыло надо мной, покачивалось. В такт этому покачиванию едва слышался скрип. Над ухом кто-то тихонько сопел, а на плечо нежно давила тёплая тяжесть чьей-то маленькой головки.

  - Все спит и спит. Вот Соня-то! - тихий шёпот за спиной.
  - Митя-а, - хнычет кто-то, - я есть хочу.

  Я резко вскинул голову. Мы на телеге, рядом дети. Я Митя. Соня спит на моём плече. Впереди безногий дед.

  Нет, нет, нет! Этого не может быть. У меня же там Иринка... умирает!

  - Иринка, просыпайся, - толкает Соню в плечо тот самый - первый в погребе - пацан.
  - Отстань, Славик! - отмахивается она.

  Иринка? Славик? Сто-оп... Соню зовут Ира? И про Славу я ведь случайно придумал, когда карман копали. Правда ведь - случайно?

  Впереди за холмом виднелись тёмные кроны деревьев. Я знал, что это Пастушкин овраг. А около него растет яблоня.
Ну что ж ...

  - Ребят, - голос мой немного тоньше, то ли от волнения, то ли от того, что мне снова пятнадцать, - там должны быть яблоки. Пошли, проверим!

  Мы карабкались по крутому склону, а на спине Славика болтался брезентовый рюкзак. Завидев яблоню, ребята обрадовались, заулыбались. Над полем разнеслись радостные смешки и перешёптывания.

  Пока ребята собирали яблоки, которые я нечаянно стряхну через несколько десятилетий, я пытался рассмотреть себя, ворона, да хоть что-нибудь из своего времени.

  И мне было очень интересно, по какому сценарию мы играем.

  Я угостил лошадь яблоком. Подмигнул себе - тому. Всё по чесноку, без обмана. От правил не отступаем. Потом уселся на телегу и принялся сочинять или вспоминать свою-Митину патриотическую речь про партизан. Я ведь уже слышал её через динамик реста. Что-то про тайники с боеприпасами надёжно укрытые в этих лесах. Сам удивлялся, откуда у меня эти знания.

  Попутно разглядывал Соню, которая Иринка. Немного младше моей девочки, а может, так кажется из-за худобы. Но вот глаза - точно моей любимой, и волосы - светлые, соломенные. Только висят сосульками, пропитанные пылью или сажей, обрамляют чумазое, веснушчатое лицо.

  Захотелось хоть как-то развеселить её. Придумался классный фокус с персиками. Повелись все!

  Так вот откуда их «сладкие персики»! Это, значит, я придумал. Это, значит, я на птичьих лапах...

  Я представил, как тащу в гору тело Расима, высасывая из запястий кровь. Как швыряю его на растерзание своим Соломенным. Он, конечно, тот ещё ... но чтоб так...

  - А немцы злые? – пищит Егорка.

  Немного подумав, я отвечаю ему внезапно вспомнившимися словами отца.
 А дальше всё снова словно чужое кино.

  Дорога вьётся меж двух высоких холмов. Над выжженным полем кружат два ястреба. Солнце прячется в пыльных облаках, и из них выныривает самолёт.
Ребята уже бегут к соломенной куче на вершине холма. Я пытаюсь стащить деда с телеги, он отмахивается. А на той стороне дороги виднеется белесое пятно, но мне некогда его рассматривать.

  Да я, принципе, уже знаю, кто это там... Соня с моим рестом. Или все-таки Иринка?

  Я даже успеваю слегка забросать ребятишек пучками соломы. Хотя понимаю, что всё напрасно. Ныряю в тёплую нишу, ловлю Иринкину руку, прижимаю её тонкие пальчики к груди и чувствую, как она дрожит... А говорила - не страшно.

  Дикий, чудовищный стрёкот. Закрываю глаза.

  Да, это кино я уже видел...

  Просыпаемся от голода. Ночь. Спускаемся к деревне. Наша жертва бросает в нас проклятия, вперемешку на русском и немецком языке. Старик, пленный немец. Он сопротивляется недолго, он знает за что мы его... Он помнит, как выполнял приказ командира, что велел детей заживо сжечь.

  А мои дети сыты. Мы укладываемся спать на долгие года.

  Но мы просыпаемся снова. Снова голод. И сегодня у нас на ужин какая-то неряшливо одетая, дурно вопящая тетка. Иринка знает, за что... А мне всё равно. Я притаскиваю её к куче соломы. Я и мои дети сыты. И мне это начинает нравится...

  Голод и августовская жара снова будит нас через десятки лет. Рудик мог бы быть правнуком того пленного немца. У них даже что-то общее есть. Черты лица, привычка кривить губы. И неестественная покорность судьбе. Фашисты-фаталисты. Забавно. И мне всё больше нравится то, что мы делаем.

  О, да. Это была личная месть. Нам было ещё рано просыпаться. Я сам так захотел. Мы даже не были голодны. Но меня разбудил свистящий шёпот в моих ушах: «Русськие свиньи». А кто это у нас там сам вопил, как свинья? Да, мы просто развлекались. И у нас, представьте себе, оказалась камера. Я сам установил её. Ага, как профессиональная съёмочная группа. Ха! А выключал её... угадайте, кто? Самый мелкий - Егорка. Точнее, тот, кем он стал. Я объяснил ему, как...

  А потом наша солома сгорела...

  Вот это воспоминания! Снова искусственные? Я вожак Соломенных...? Бедная моя психика...

  А мы всё на той же телеге.

  Дорога снова вьётся меж двух высоких холмов. Над выжженным полем кружат два ястреба. Тянет сладковатым дымом. На склоне холма догорает куча соломы. Нашей соломы.

  О’кей, новый сценарий понятен. Я снова наблюдаю всё будто со стороны.
И ещё раз. «А немцы злые?» А вот и самолёт. Тяжёлый, низкий гул. В реальности он намного страшнее, чем через динамик телефона. Егорка пищит: «Это не наш!»

  Высоко-высоко над нами кружит ворон.

  Вокруг словно сгущаются сумерки. Из ниоткуда, будто из серого дыма, на телегу запрыгивает собака. В руках Славы оказывается мой старый телефон. Тот самый китаец. Несколько секунд я смотрю на пятнадцатилетнего себя. Смотрю, как я поднимаю руку, как Иринка стоит далеко за моей спиной, на вершине горы, и ветер треплет ее цветной шарфик. Она теперь в фокусе. Бегом спускается к нам. И вот она здесь...

  Моя красавица. Тоже, кстати, чумазая от сажи. Любуюсь, не могу насмотреться... Пофиг, что того меня сейчас чуть-чуть не расстреляют с самолёта. Но Славик отдает телефон и Иринка пропадает.

  А мы возвращаемся в сорок первый. Я незаметно спихиваю собаку с телеги. Псина сопротивляется, приходится крепко дёрнуть за шерсть на боку, и она, не разобравшись кто сделал ей так больно, кусает кого-то из ребят. Жалко всех, но у меня сценарий.

  - Отпускай, пусть проваливает, - говорю я, наблюдая, как она пропадает в том же чёрном дыму. Она ведь должна забрать телефон у Ирины и принести его мне. Туда, в тёмное безвременье.

  Ребята наперебой пересказывают друг дружке свои впечатления. Строят догадки, что это было. А я не свожу глаз с Иринки.

  - Я уже видела эту собаку, - вдруг выдает девочка, - она там дохлая под кустом валялась, - и показывает в сторону оврага с яблоней.

  Все замолкают. А Ира смотрит только на меня и словно спрашивает: «А ты помнишь?»
  И я согласно киваю.

  На повороте дороги на обгоревшем столбе сидит ворон. Пристально провожает разумным взглядом пуговичных, чёрно-прозрачных глаз.
Кто-то из мальчиков швыряет в него огрызком яблока. Я ловлю его руку, но уже поздно.
  - Талу-ун!!! - ворон взлетает и кружит над нами в бледной серости неба. Закладывает широкие круги, сдвигаясь к лесу. Словно приглашает нас.

  Впереди на обочине виднеется автомобиль. Машина стоит на месте. Пока подъезжаем, дети тревожно вглядываются вперёд. Я знаю, что скоро мы встретимся с немцами, и те поведут нас под конвоем к керосиновому погребу. Неужели это будет сейчас?

  Нет, эта машина пуста. А в сухом придорожном бурьяне заметны отчётливые следы.

  Отсюда, как минимум четверо, через поле ушли к темнеющему впереди сосняку.

  Над лесом дрожит тёмное пятнышко и ветер доносит тревожный, знакомый крик ворона. Иринка трогает меня за плечо, вопросительно кивает. И я уже не сомневаюсь, что нам нужно туда. Я словно видел всё это в каком-то кино, или в книге читал. В своей, теперь уже действительно – прошлой, жизни.
Мы с Иринкой оставили ребят на телеге с дедом. С нами только Егорка увязался. Ира не смогла его отговорить. А я снова почему-то знал, что он там будет нужен. Очень нужен.

  Мы пропустили мальчишку вперёд, чуть сбавив шаг. Ира взяла меня за руку:
  - Мить, ты помнишь, кто мы?
  - Помню, - я ошарашенно уставился на девочку.
  - Так странно. Я ведь была убита... Здесь до сих пор жжёт, - она положила ладонь на грудь.
  - Прости, это я виноват. Я втянул тебя, - облегчение от того, что я, оказывается, не один и не сошёл с ума, вдруг сменилось чувством вины и новой волной страха за неё. Любимую и далёкую мою девочку.
  - Мить, я же сама этого хотела. Пока я была в криоцентре, я поняла, что я не могу бросить тебя. Мы вместе начали это в восемнадцатом. Вместе и закончим, чем бы всё не закончилось, - она посмотрела куда-то вдаль, медленно выдохнула, - Я десять лет пыталась забыть... Но не смогла... забыть тебя.

  Это признание просто выбило почву из-под ног. И сразу словно крылья выросли. Она не смогла! Забыть! Меня!
  - Ирин, я обещаю, всё будет хорошо.
  - Да, я тоже помню, как всё будет...

  По сухой стерне мы добрались до леса. Ворон ждал нас на нижней ветке сосны. Но стоило нам подойти, сорвался и, плавно скользя меж бронзовых стволов, полетел в чащу.

  Мы миновали молодой соснячок, заболоченную низинку. А после песчаной осыпи нам открылась поляна, развороченная взрывом. Молодые сосенки словно в оторопи раскинулись в разные стороны, отклонившись от ударной волны. В центре поляны осталось месиво из песка, корней, обрывков одежды. Егорка рванул было вперед, но я удержал его за воротник рубашки.

  Ворон мягко опустился на краю поляны. Встряхнул крылья, будто небрежно плечами передернул. И принялся важно прохаживаться от сосны со сломанной верхушкой до можжевелового куста.
  - Он же зовет нас, - всхлипнул Егорка и шагнул на опасную поляну. А ворон прыжками обогнул старый вывороченный корень и направился к невысокому, плоскому холмику, только не по прямой, а чуть наискосок, аккуратно меж двух пеньков. Егорка быстро шёл за ним, но я обогнал его, спрятал за себя, а за мной и Иринка отодвинула пацанёнка себе за спину. У пенька торчали из травы три тонких усика. Едва заметных. Я показал их Иринке, велел, чтоб она внимательно смотрела под ноги. И сам теперь впился глазами в землю, лишь изредка бросая взгляд на ведущего нас ворона.
Вскоре мы услышали приглушенный писк, словно из-под земли. Жалобный плач, тонкий, пронзительный скулёж.

  Ворон уселся на невысокий холмик у подножья огромной сосны. Здесь темнел вытоптанный пятачок земли. А под корнями виднелась нора. Узкий тёмный лаз. И пахло псиной.

  Я присел, заглянул в темноту, просунул руку. Ладонь нащупала рассыпающееся в труху бревно и комочки мягкой, волглой шерсти.
  - Что там? – склонилась рядом Иринка.
  - Есть там кто живой? - Егорка подполз на коленках, почти наполовину нырнул вниз и мы услышали его восторженный крик: - Тут щенки! Совсем маленькие.

  Иринка присела рядом, а юркий мальчишка сумел протиснуться внутрь. Посопел, повздыхал.
  - Сейчас достану. Держите, ребята.

  Через пару минут у нас на руках уже было четверо щенков. Лохматых, неуклюжих словно медвежата. Пепельно-серых, такого же мышиного окраса, что та собака…

  Наверное, нам с Иринкой одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Мы растерянно переглянулись. Да, их мать теперь на дороге у куста лежит. Та самая серая собака, что когда-то спасла других нас от расстрела с фашистского самолёта. Теперь мы спасаем её щенков… Вот почему она помогала нам в сентябре восемнадцатого. Чтобы мы сейчас помогли ей... Или наоборот? Я, честно сказать, уже совсем запутался в наслоениях времени.

  Иринка села под сосной, уложив щенят на подоле платья. А они щекотали ей ладони мокрыми носами, пытались покусывать пальцы, искали молоко.
  - Мить, смотри какой красавец, - Иринка подняла одного, с огромными голубыми глазами и серьёзным выражением на морде, посмотрела на живот,  -  то есть красавица! Я бы взяла её себе… Если бы могла…
Егорка всё возился где-то в норе, сопел и чихал.
  - Митя!!! – вдруг донеслось из-под земли, - Митя, тут бомбы! Много!!!
Тут же из норы высунулась его взлохмаченная голова. Чумазое лицо светилось восторгом.
  - Теперь мы будем партизанами!!! – завопил мальчишка, - мы будем фашистов бить!

  Я вытащил пацана наружу. Сам протиснулся сколько смог. Когда глаза привыкли к темноте. я едва разглядел деревянные ящики, укрытые брезентом, кули и мешки, стоящие в ряд у противоположной стены. Здесь пахло землей, порохом и металлом. Будто свежим привкусом крови в горле.

  Оружейный склад, тайник. Запас для партизан. И ведь я помнил это.

  Егорка стоял с самой счастливой улыбкой, на которую только был способен ребенок войны. В руках мальчишка держал гранату.
  - Это противотанковая! - с гордостью заявил он.

  Да, я в фильмах видел, как такие штуки под гусеницы швыряли.

  - Я там ещё кое-что нашел, - хитро прищурился мальчик и показал жестяную банку тушёнки за пазухой.

  Где-то позади мы услышали треск, быстрые шаги и немецкую речь. Я ухватил Егорку в охапку, Иринка бросилась следом, прямо со щенками в подоле. Мы едва успели спрятаться за вывороченным корнем.

  Из-за деревьев появились солдаты. Немцы прочёсывали лес. А я вдруг вспомнил про те усики, торчащие из травы…

  Три взрыва грянули почти одновременно. На несколько секунд в воздухе будто повисли комки земли, хвоинки, травяной мусор, а потом удушливой лавиной всё это обрушилось на нас, забивая глаза и уши.

  Я прикрывал собой Егорку и Иринку, пока на спину мне не перестали сыпаться комья земли. Потом едва смог поднять голову.
  - Уходим, - прошептал я, не слыша своего голоса. Забрал у Егорки гранату и заткнул её за пояс. Ребята, вероятно, тоже не слышали ровным счётом ничего, кроме гула и шороха в ушах, но меня поняли.

  Гуськом мы перебрались меж двух пеньков на край поляны, потом до сосны с отломанной верхушкой. За жиденькой завесой сосёнок ворочались раненые, к ним осторожно подходили остальные.

  - Хальт! Партисан! - донеслось до слуха словно через подушку.
  - Бежим! Бежим! - прочитал я по губам Иринки.

  Я ухватил Егорку за руку, и мы помчались по лесу вслед за чёрной тенью крыльев, мелькающих среди стволов. Егорка прижимал за пазухой банку тушёнки, а мы с Ириной крепко держали по двух кутят в одной руке. Второй - то и дело приходилось откидывать ветки и придерживаться за стволы.
Мы выбежали на поле, рванули к телеге. Махали и кричали на бегу, чтоб они трогались. Я достал гранату, выдернул то, что, вероятно, и было чекой и бросил в сторону машины.

  Вслед нам, где-то за ржавыми стволами, неслось: «Хальт!!! Их верде шиссен!!!»

  Ага, вы сейчас не стрелять будете, а поджигать. Уж я-то знаю. Вот, оказывается, где мы друг на дружку нарвались. А я всё голову ломал, за что они нас так невзлюбили... А мы их минами да гранатами. Только что-то у машины слишком тихо.

  Я уже отчаялся и смирился с мыслью, что затея с гранатой не удалась, и тут   прогремел оглушительный взрыв. Я обернулся и увидел, как на месте, где стоял их автомобиль в небо поднимается чёрный столб дыма.
Теперь у нас, наверное, есть совсем немного времени.

  По ухабистой дороге мы скатывались с горы. Щенки наши притихли, мы закопали их в сене. Они даже скулить перестали, словно чувствовали, что беда идёт за нами по пятам. А Егорка, наклонившись над ними, шептал: «Не бойтесь, мои маленькие. Теперь я о вас позабочусь. Я вас скоро покормлю. У меня тушёнка есть».

  Внизу под горой уже виднелась брошенная сожжённая деревня.
Чёрт, очень знакомая деревня...

  Лошадь билась в упряжке из последних сил. Старик непрерывно цокал и тряс поводьями. И детям казалось, ещё чуть-чуть, и мы будем спасены, разбежимся, спрячемся по пустым, недогоревшим дворам.

  Но я-то помнил, кто мы и что сейчас будет.

 Нас догнали у околицы нашего Михайловского, только старого, но легко узнаваемого.
  И керосинка оказалась на месте.

  Они не стали тратить пули на старика. Просто прикладом по затылку. Я видел, как он повалился в траву и спокойно закрыл глаза. Будто кивнул мне: «Не волнуйся, ты все правильно делаешь».

  Я почувствовал, как резким рывком меня поставили на ноги. Но ноги меня не держали, а у горла плескалась горько-кислая желчь.
Нас повели к погребу, под конвоем, всё как в том видео. Под ногами жёстко шуршала трава, солнце не давало поднять взгляд, и оглушительно билось сердце. Я обернулся. Хотел ободрить мою девочку улыбкой, но не получилось, лицо вдруг свело странной судорогой, а в спину резко уткнулся холодный ствол автомата.

  Соню крепко держал один их НИХ. Но она уже не плакала, она вытянулась в струнку, напряжённо следила за полетом ворона над нашими головами. И она теперь и в самом деле выглядела ровесницей моей Иришки. Той Иришки, из восемнадцатого года. Как быстро дети от горя и страха взрослеют…

  Под ноги мне свалился мой рест. Я успел поднять его. На секунду вспомнил истерику Санька, по поводу пугания самого себя. Да, ещё каких-то полтора часа назад, я удивлялся Митиной сообразительности, не подозревая, что это я сам.

  Дальше страха не было. Я в прямом смысле доверился сам себе. И когда прятался в кирпичном кармане, вовремя догадавшись вдохнуть поглубже, и когда принимал из рук в руки Санькину винтовку, и когда поднимался наверх.
Рест я бросил на пол, чтоб без фокусов. Пять метких выстрелов сквозь непроглядный для немцев дым. Пять тел, лежащих в пыли.

  Подбежал к Иришке, сидящей на коленях, обнял её.
  - Ира, что мне делать дальше? - шептал я тихо-тихо ей в шею, - Я не знаю, как нам вернуться. Помоги...

  Я боялся посмотреть в сторону того меня - будущего. Я помнил, как та Иринка лежала на моих руках, и с краешка рта медленно стекала струйка крови.
А здесь она живая, маленькая, худенькая, дрожит в моих объятиях.
  - Где браслет? - едва шепчет моя принцесса.

  Я встаю, передаю винтовку Славке, пусть теперь он здесь старший, спускаюсь в погреб. На ещё не остывшей, почему-то влажной земле валяется мой рест.
Иришка спускается за мной. Подходит близко-близко. В темноте погреба я слышу ее спокойный шёпот:
  - Я пока позаимствую эту штуку, - она забирает браслет, - Теперь я должна показать нам, как все будет. И старика на дороге, и сентябрьский соломенный костер, и этот погреб. Саша должен сфотографировать меня. Я тогда ещё не научусь правильно держать браслет. Потом мне нужно оставить яблоки на наших лавочках, - она как-то грустно усмехнулась, - у меня ещё много дел. Сгореть в машине, полежать в криоцентре... И понять, что я чувствую к тебе.
  - Что? - выпалил я против воли.
  - Мить, ты всё уже сделал правильно. Но я должна заставить тебя действовать. Прости за фантомные ожоги...
  - Ира, нам надо вернуться, вместе, - шепчу я в ответ, и слышу нотки паники в собственном голосе.
  - Ты вернёшься, совсем скоро.
  - А ты?
  - Я тоже вернусь. Чуть позже…
  - А мы, которые там, - я кивнул наверх, - что будет с нами?
  - Не переживай об этом. Это наши изображения на экране телефона. Ты здесь. И я здесь.
  - Обещай, что вернешься!
  - Да, Мить. Я вернусь, обещаю. К тебе… - отвечает моя девочка и, пока я не успел сказать и слова, подносит к моим глазам камеру «Госта», - смотри внимательно.

  Через голограмму я вижу, что на противоположной стене в нише аккуратно пристроен Санькин смартфон. Я протягиваю руку, чуть касаюсь маслянистых кирпичей, но уже через секунду под пальцами оказывается гладкая поверхность экрана.

  - Пока, Мить, - слышу я голос любимой, и она пропадает. Пропадает вместе с душным запахом горелой земли и керосина. Стены на глазах покрываются трещинами, осыпаются кирпичной крошкой. Исчезает полка с мутными бутылями, запечатанными сургучом. С минуту я стою в старом керосиновом погребе, сжимая в руках привычную, тонкую пластинку Санькиного смартфона.

  Она сказала, что вернётся… ко мне? Мне не послышалось?

  На негнущихся ногах поднимаюсь к выходу.

  Вечернее солнце ярче, чем огонь. Над дорогой золотая кисея светящейся пыли. Она медленно оседает в спокойном безветренном воздухе. Передо мной стоит Санёк. Расслабленно улыбается.
  - Получилось, - говорим мы друг другу одновременно, а я протягиваю ему телефон.
  - Откуда ты знал, что его надо в погреб? - спрашиваю я, с трудом выговаривая слова.
  - Иринка сказала.
  - Иринка?
  Санёк кивнул, небрежно пожал плечами:
  - Она велела спуститься, как только вы оба пропадете. Оставить телефон с включенной камерой в нише стены... – брат прищурился, - Там, наверное, очень интересное видео.
  - Да уж, - хмыкаю я, - А Иринкин Хром?
  - В кармане, - Санек похлопал себя по груди, - Пошли домой, скоро Алинка с Мией приедут.

  Дома я первым делом проверил запись в Хроме. Всё совпало. Всё по сценарию. Выложил на фьютьюбе. Сразу просмотры посыпались.

  Зачем выложил? Ну, оно же там уже было... когда-то. Нет, не так. Затем, чтобы я его увидел... два дня назад.

  Девчонки прикатили на кси-такси. Огромном и жёлтом, словно старый американский школьный автобус.
  - Дядя Митя!!! - Мия бросилась ко мне прямо со ступенек. Из багажного отделения Санёк выгрузил две огромных сумки.

  - Дядя Митя, представляешь, нам бабушка с дедушкой, - взахлёб тараторила девочка, - бабушка с дедушкой достали семена для оранжереи! А ещё, - Мия заговорила тише, - ещё дедушка получил от завода целый килограмм настоящего мяса. Не консорта! Представляешь! Мама хочет его пожарить на костре.

  Я грустно усмехнулся. Совсем недавно я сам рисковал оказаться куском мяса на костре. Но предложение было заманчивым. Это же любимое летнее развлечение. А бедная Мия даже слов-то таких не знает. Шашлыки и барбекю - нынче запредельная роскошь.

  Санёк устроил мангал из того, что нашел во дворе. Старые стальные пластины, Бог знает как, оказавшиеся у нас, несколько целых кирпичей, остатки негорючего, нетонущего, неубиваемого полимера... Приличный такой мангал, даже с поддувом.
 
  Разжигать вызвался я. Надо же свои фобии держать под контролем.
Мясо мариновала Алинка, по старому, семейному рецепту. А жарили мы с Саньком.

  Нет, знаете, это все равно не то... Ну не те шашлыки, что раньше. Я даже предположил, что Алинкиного отца обманули, подсунув ему всё тот же консорт. Алинка в шутку обиделась, отвернулась, достала телефон. Пара лёгких касаний к экрану, и жена брата посмотрела на меня абсолютно чёрными, цыганскими глазами. Вроде даже молнии в зрачках искрились.

  Санёк фыркнул, засмеялся.  Мия запрыгала от восторга. Я пожал плечами.
  - Мить, я тебе уже объяснял, почему так, - успокоился Санька, - ты саму жизнь не чувствуешь. Потому что ты...

  Я поднял руку, дал понять, что тема даже не должна открываться.
Алинка в качестве примирения, выбрала самый поджаристый кусочек, посыпала мелкорубленной зеленью, полила соусом по фирменному рецепту и поднесла на тарелке к моему носу.

  Ничего. Абсолютно никаких чувств и эмоций.

  Но вдруг я увидел, как по тропинке к нам идёт моя Иринка. Улыбается и что-то прячет в ладони.

  Но носа достучался обалденный аромат, но мне уже было не до шашлыка.
Мир мгновенно заполнился всеми возможными звуками, красками, запахами. Я чувствовал его так, как тогда, в сентябре восемнадцатого, стоя посреди поля с простреленной рукой.

  И передо мной также, со слезами на глазах, улыбалась моя девочка. Моя?
  - Здравствуй, Мить, - Иринка решила не нарушать традиций, - я принесла тебе Призрака, - она вложила браслет в мою протянутую ладонь, ненадолго задержала руку, её пальцы ласково погладили мои, а потом повернулась к Сашке, - Спасибо, за помощь, ну и за то, что забрал мой Хром.
  - Всегда пожалуйста, - весело хмыкнул брат и, приобняв Алинку и дочку, поспешил оставить нас с Ириной наедине.

  Я только протянул руку, а моя девочка уже бросилась ко мне, крепко-крепко обняв и шепча со слезами:
  - Я вернулась, мой соломенный герой.

Продолжение http://www.proza.ru/2019/06/05/457