============== Разговор, которого не получилось
Зинаида Антоновна Винник костерила себя последними словами. С дочерью она ругалась регулярно, но никогда такого не было, чтобы — из дома ушла. И не звонит, срань такая, и номер материн в чёрный список кинула, и домой не является. Зинаида Антоновна была уверена, что дочь скрывается у Нади, соседки по лестничной клетке. Но Надя позвонила сама, и расспрашивала о Гале, и потом звонила ещё раз.
Зинаида Антоновна с ней разговаривать не стала, послала куда следует. Музыкантша чёртова. Это она Гальку против матери настраивает, с пути сбивает, институт бросить уговаривает. Зинаида, скрепя сердце, позвонила бывшей свекрови, с которой Галя поддерживала связь (к ней и усвистела, и наплевать, что мать тут с ума сходит). Свекровь жила в Бронницах, от Москвы на электричке двадцать восемь остановок, и охота ей оттуда в академию свою ездить? Не высыпается, наверное, а свекрухе и горя нет, работницу бесплатную получила, сделай то, сделай сё.
Свекровь Зинаида ненавидела, ненависть была взаимной, и разговора не получилось.
На вопрос: «Галька моя у тебя? А позвонить нельзя было? Я изволновалась вся» свекровь зло рассмеялась.
— Опять, значит, поцапались? А ты, значит, соскучилась. Поругаться не с кем. Она уж плачет от тебя, Галька твоя, а ты как была дурой, так и осталась.
Зинаида в сердцах бросила трубку. Значит, Галька у бабушки. Ну, пусть поживёт пока. Взрослая уже, двадцать лет, сколько можно сопли ей вытирать. И в том, что они поссорились, виновата не она, виновата Галька. Брошу, говорит, институт, репетитора найму и в консерваторию поступлю. Ты сначала заработай на репетитора, потом поступай. Репетитор недёшево стоит, да и что за профессия — песни петь? С одним талантом далеко-то не уедешь, где сядешь там и слезешь, там не пробиться, в музыке этой, а Галька не понимает. Голос у ней. А кто у тебя отнимает голос твой? Голос голосом, а институт окончить надо, чтобы как у всех, по-людски, менеджером...
Ничего. От бабки на Сиреневый бульвар пока доедешь, устанешь. Спесь-то собьёт с Гальки. Зинаида Антоновна успокоилась и перестала волноваться за дочь. Перебесится и вернётся.
================ Из дневника Нади Рыбальченко
18 ноября 2018
Галя к нам больше не приходит, я ей звонила ещё раз, лучше бы не звонила. Сотовый не отвечает, а по городскому мать её как начала на меня орать, матом. Хорошо, что я по телефону позвонила, а не в дверь. Я мат, конечно, знаю, но такого никогда не слышала. Дочка в институте учится, музыку любит, поёт заслушаешься. А мама пень-колода. Может, неродная?
25 ноября 2018.
У Любы с Юлей репертуар — закачаешься. «Маруся отравилась», «Кабаре безумного Пьеро», и «Как упоительны в России вечера», только слова другие: «Как упоительны у Машки буфера, её наивность, поцелуи в переулке. Я говорил ей о любви и мял ей булки, я был готов с ней обжиматься до утра».
А ещё — «Зеро», «Мальчоночка» и «Овод» Анны Пингиной. И всё это под две гитары. Жаль, нельзя пианино в лес прикатить, я бы тоже сыграла.
Дима мне предложил, кстати. А Виталик за меня заступился и Димке стал объяснять, что рояль в поход нельзя, но можно клавиетту купить, скинуться всей группой и купить. Димка уже смеяться собрался, уже рот открыл, а тут Виталик ему — про клавиетту. И откуда знает? Она, правда, больше на аккордеон похожа, но клавиши как у рояля, а звук как у губной гармошки. Может, и правда купить?
29 ноября 2018.
Ура! Зима! Столько снега выпало! Никогда такого не было, в ноябре зима! И метели просто сказочные. Вчера был последний пеший поход, в снегу по колено, до станции еле дошли, а Гордеев падал всё время, его поднимают, а он опять падает. Мы снега полные сапоги набрали. И решили открыть лыжный сезон. А лес в завалах весь, после того урагана. На грунтовке-то чисто, распилили и увезли, а дальше через каждые десять шагов дерево лежит. Гордеев сказал, это полезно, а что ещё он мог сказать? И как мы в лыжах будем через них перелезать, не знаю. Послезавтра узнаю»
2 декабря 2018.
Как мы вчера шли — ужас ужасный. Называется оздоровительный поход. Полумёртвыми дошли. Завалы. Осенью мы через них перелезали и шли себе дальше, а с лыжами – как? Снимаем-надеваем, снимаем-надеваем, а ехать не получается, а получается школа начинающего лыжника. Про школу — это я придумала, и все смеялись, и Гордеев смеялся, а Наталью аж перекосило. Ненавидит она меня, что ли?
=================== Селянка
Наталья невзлюбила Надю по одной простой причине: Надя была пианисткой, а Наталья так ею и не стала, хотя училась в музыкальной школе. Наташина преподавательница хвасталась перед коллегами ученицей, которая, как она говорила, от бога.
Зато в обычной школе её прозвали заучкой: ни с кем не дружит, в рейтузах ходит. А девчонки в колготочках тоненьких, паутинка называется. И косы, а у девчонок причёски навороченные, учителя в обморок падают, а им всё равно, главное — чтобы красиво и чтобы — падали.
Косы не позволяла отрезать бабушка, а рейтузы заставляла носить мама, потому что в школе холодно, и из окон дует. Наташа не хотела расстраивать маму и бабушку, которых любила, и они её любили, а больше никто не любил.
Бабушка была — Наташиного отца. Вырастила его, маленького, и правнучку вырастила, и до двенадцати лет заплетала ей косы. Однажды на уроке физкультуры коса расплелась, и все девчонки наблюдали за Наташиными отчаянными попытками справиться с волосами.
— Иди сюда. Стой, не дёргайся. Я заплету — Света Веденеева заплела непослушную косу, завязала бант, расправила. Света с ней не дружила, просто так заплела. Пожалела неумеху.
Дома Наташа объявила, что будет причёсываться сама, бабушка заплакала и сказала, что — вот, вырастила, больше не нужна. «Жить не хочу, умереть хочу! Сердце, будь ты камень!» — причитала бабушка. Это её «сердце, будь ты камень» Наташа будет помнить долго, всю жизнь.
Когда от них ушёл Наташин папа, Стефания Генриховна осталась с ними, воспитывала шестилетнюю правнучку, пока её невестка работала за троих. Невестку Стефа называла безмозглой курицей, за то что отказалась от алиментов. На прабабушкиных похоронах Наташин папа заявил, что они угробили его Стефу, ехали на ней и не жалели, не щадили. Наташа так и не поняла, за что надо было жалеть бабушку, жила себе и жила, каши вкусные варила.
Вот её, Наташу, кто бы пожалел.
Без бабушки (и бабушкиной пенсии) жизнь изменилась не в лучшую сторону. Косы мама предложила остричь, на них шампуня не накупишься. Наташа воображала, как явится в класс с модной стрижкой и все ахнут. Но на модную стрижку денег у мамы не было, и Наташу остригли под мальчика.
Всё в жизни было до обидного несправедливо. Музыкальную школу пришлось бросить не доучившись. Сшитый мамой зелёный брючный костюм (мальчуковый, по выражению соседки), делал её похожей на мальчика, и в автобусе Наташа слышала: «Мальчик, передай, пожалуйста, за проезд». «Мальчик, ты выходишь?». Она молча уступала место у дверей, молча передавала мелочь на билет, а чувство неполноценности росло с каждым автобусом, с каждым прожитым днём.
На свой первый школьный вечер она пришла в длинной юбке и блузке с кружевным воротничком. Блузка сидела колом, потому что Наташа не любила примерки, переминалась с ноги на ногу, мама сердилась, булавки сыпались дождём, мама закалывала их снова… «Под юбку заправить, и будет ничего. Зато материал хороший. И потом, в тебе должны видеть человека, а не блузку» — поучала мама.
Но видели почему-то только блузку, с дурацким воротником и манжетами, тоже дурацкими. А её, Наташу, не замечали. Простояв полчаса у стенки, она хотела было пойти домой, как вдруг услышала:
— Селянка, а селянка? Ты гопака умеешь танцевать?
— Не умею, — честно призналась Наташа, с трудом соображая, что это она — селянка, и что теперь делать, что ей делать? Завтра весь класс будет называть её селянкой, потому что на вечер она явилась в юбке до пят и в деревенской цветастой кофте. Наташа только сейчас поняла, что кофта деревенская.
— А если не умеешь, чего тогда тут стоишь?
Домой она летела стрелой, юбку больше не надевала и на школьных вечерах не появлялась. С ней только гопака танцевать.
После школы бежала в музыкалку, которая была единственной отдушиной и дарила надежду на будущее. После музыкалки садилась за уроки, а после уроков садилась за макрамэ. Плела из тонких кожаных лент красивые поясные ремни и затейливые украшения-ожерелья, вязала сумки из цветного сутажа — ажурного плетения, с узорами. Мама продавала их на рынке и денег им хватало.
За два года до окончания с музыкальной школой пришлось расстаться, класс фортепиано стоил дорого, а музыка не профессия, сказала мама. Наташа сначала обрадовалась: не придётся в автобусе выслушивать: «Мальчик, на следующей выходишь?», а музыкой она будет заниматься самостоятельно, и поступит в училище, с её абсолютным слухом и беглостью пальцев. А потом поняла, что не сможет подготовиться в училище сама, без педагога, ведь некому говорить, что не так, некому учить, некому подбирать программу.
В восемнадцать лет Наташа предприняла смелую попытку вырваться из-под маминой опеки. Вспоминать о попытке не хотелось до сих пор. Мама не пустила Наташиного жениха на порог, и Наташа ушла вместе с ним, а через два года вернулась.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2019/06/08/1724