13

Виктор Макаров 3
   2003 г. У.Томсон был уволен из АИМ. Его должность сократили. Люди устали от его интриг. Я был в числе тех, кто поддержал увольнение.
Знал ли я, что У.Томсон будет мстить? Да, знал. Он это делал постоянно, по мелочам, после того, как А.Е. переехал к нам. Но я не знал о нескольких важных вещах.

   Я не предполагал, что У.Томсон пойдёт на то, чтобы полностью разрушить кафедры классической музыки АИМ и довести директора института до инсульта, опозорив его в центральной прессе. Я также понятия не имел, что У.Томсону известно абсолютно обо всём, что происходит в нашей семье. Дело в том, что его помощницей на Сиднейском кокнкурсе была молодая женщина по имени Джулия, во-первых, находившаяся в чрезвычайно близких отношениях с Е.У., и, во-вторых, дружившая с нашей дочерью (Джулия была свидетельницей Кати на свадьбе).

    К сожалению, мы слишком поздно поняли, что она вредила нашей семье, снабжая У.Томсона информацией, которую тот использовал против меня. И, наконец, последнее, о чём я не догадывался. У.Томсон напрямую влиял на родителей и студентов, настраивая их против меня. Ярким примером такого влияния является информация, изложенная в стэйтменте Джанет Санмэн, родительницы моего бывшего студента из Перта.

    У.Томсон в апреле 2003 года посоветовал ей забрать сына из моего класса, а позже звонил к ним домой, в Перт, и уговаривал присоединиться к обвинениям Л.О., А.Е., А.Г. и Е.У. (то же самое делала мать Л.О.). Эта женщина в 2008 году специально прилетела в Сидней (поддержать меня и дать показания в апелляционном суде), но её никто даже не захотел выслушать.

   Словом, по моим предположениям , „кукловодом“ мог быть только У.Томсон.
Как была организована „цепная реакция“ обвинений, я не знаю, и, наверное, никогда не узнаю. Но я точно знаю, что У.Томсон был знаком с родителями Б.С.[родители моих студентов неоднократно видели их вместе на различных местных конкурсах]. Он также знал о нашей дружбе с семьёй Л.О. и об отношении (экзальтированном) Л.О. ко мне. Вне всякого сомнения, У.Томсон владел полной информацией обо всех тонкостях моих взаимоотношений с А.Е., А.Г. и Е.У. Из стэйтмента Джанет Санмэн следует, что У.Томсон и мать Л.О. (см. прил. №16) были в контакте.

    В чём я также уверен, так это в том, что украинские студенты были „подключены“ после того, как 18.02.04 судья в магистратуре. где мне были предъявлены обвинения Б.С. и Л.О., не только заявил, что если из 165 студентов (цифра из статьи обо мне в Сидней Морнинг Хэролд 18.01.04) обвинения предъявили только 2, то это ещё не о чём не говорит, не только оставил меня
на свободе под подписку о невыезде, но и разрешил продолжать преподавать (что крайне не характерно для Австралии!). В „подключении“ „украинцев“ , в соответствии имеющимися документальными свидетельствами, самую активную роль сыграли родители Л.О. и Джулия (читай У.Томсон)., в момент подготовки визита в полицию находившиеся с ними в постоянной связи.

   На процессах с А.Е. и А.Г. + Е.У. У.Томсон был свидетелем обвинения. После процессов он написал для А.Е. и Е.У рапорт в связи с их компенсационными исками против меня в Верховный Суд Нового Южного Уэльса, в которых впервые открыто (видимо, в рассчёте на то, что об этом не станет известно) атаковал меня как профессионала (см. прил. №17).

   Если всё было действительно так, как следует из стэйтментов Б.С., Л.О. и их родителей (в чём я далеко не уверен!), то определить мотивы обвинений этих студентов несложно.

   Б.С. отчаянно не хотел заниматься фортепиано. До 05.12.03. – когда он после урока со мной заявил родителям, что я гей, т..к. якобы поцеловал его в губы, - он по меньшей мере 3 раза категорически отказывался продолжать занятия. Однажды он так оговорил свою бабушку –пианистку, которая специально была вызвана из Брисбана помогать Б.С. в домашних занятиях (я так и не добился от родителей, что Б.С. о ней сказал!), что та была немедленно отправлена обратно в Брисбан. Каждый раз, когда Б.С. хотел оставить фортепиано, я его уговаривал, как мог, и он „отступал“. Сексуальные домогательства стали неотразимой причиной, чтобы навсегда расстаться
фортепиано и мучительными многочасовыми занятиями в то время, когда все приятели играют в рэгби, крикет, компьютерные игры или смотрят ТВ.

    Б.С. допустил лишь одну „ошибку“(как было отмечено выше), сказав, что я сажал его на колени на протяжении двух недель до 05.12.03 в то самое время, когда я давал мастер-классы в Японии, в Токийском музыкальном колледже.

    После урока 05.12.03 отец Б.С. написал мне вежливое письмо, проинформировав о том, что его сын более не будет заниматься фортепиано. А через 2 месяца родители Б.С. якобы встретили родителей Л.О. (из стэйтментов следует, что встреча была случайной) и якобы рассказали о причинах, по которым расстались со мной.

    Это, согласно протоколам, произошло 27.01.04. А 29.01.04 отец Л.О., якобы имея информацию от родителей Б.С.(!), привёз Л.О. на занятия к нам домой и заплатил за 10(!) уроков вперёд. 31.01.04 родители Л.О. заплатили за семестр вперёд в институте, и позволили мне приехать к ним домой в тот вечер дать урок Л.О., т.к. я не успел сделать это в АИМ.

   01.02.04. в 9-10 часов вечера мать Л.О. якобы поведала сыну историю Б.С., и тот в ответ, якобы исповедался, заявив, что в течении полутора лет находился со мной в насильственной сексуальной связи.

   В это же самое время, 01.02.04, у нас в доме были гости. Между 9 и 10 часами вечера раздался звонок, звонила мать Л.О., и я , на глазах у 7 человек, обсудил с ней дату будущего сольного концерта Л.О. в его школе(!). Я привожу все эти факты. чтобы показать, что многое в той информации, которая следует из стэйтментов и протоколов, не сходится. Для чего родители платили „вперёд“, зная, что. возможно, им придётся со мной расстаться? И уж, конечно, полным абсурдом выглядит звонок матери Л.О.!

    Характерно, что на вопрос в суде, звонила ли она мне 01.02.04, мать не сказала „нет“, ответом было: „Не помню“. Но если всё же Л.О. действительно оговорил меня 01.02.04, то у него мог быть только один первоначально-спонтанный мотив: породившая гнев и ненависть ревность. Для Л.О., который меня, скажу без лишней скромности, боготворил, никогда не пропуская уроки (4-5-раз в неделю), хотя частенько был к ним не готов, информация от Б.С. была невыносима, смертельна, как нож в сердце. Он мне верил и не мог допустить, что я способен на „такое“.

     Но если проанализировать, что же Л.О, сказал матери, в чём он, собственно, меня обвинил, то станет ясно, что самые серьёзные обвинения, - изнасилование и оральный секс, - в процессе судебных заседаний попросту „лопнули“. Как было сказано выше, Л.О. признал, что фактически сфабриковал обвинения в оральном сексе, а в связи с изнасилованием я был оправдан: свидетельства Л.О. были слишком противоречивы и нереалистичны.

    Показания Л.О. в отношении демонстрации порнографии вошли в прямое противоречие с данными, представленными суду полицейским компьютерным экспертом, а свидетельства о месте, где якобы лежали СD с порно, оказались чистой ложью. Кроме того, письмо-открытка, написанное Л.О. к моему 50-летию 13.09.03 и его признание в том, что он не мог написать подобные вещи после начала домогательств, и тем более, изнасилования, ставят под серьёзное сомнение все обвинения. Но, повторяю, первоначально-спонтанным мотивом Л.О. могла быть только ревность.
   
   Позже, „остыв“, Л.О. „присоединился“ к мотиву родителей, для которых вся ситуация была возможностью поправить своё финансовое положение. Отец Л.О. вышел на пенсию. Работала только мать. Они выплачивали банковский заём на квартиру и рояль, разбили две машины, но главное – мечтали дать Л.О. достойное образование. Как пианист Л.О. мог получить в Австралии, именно фортепианный треннинг, занимаясь со мной. Но для того, чтобы получить комплексное академическое образование высокого качества, включающее все необходимые составляющие для последующего развития и будущей карьеры музыканта, он не мог быть удовлетворён местными стандартоми.

   В США и ведущих европейских странах обучение дорогое ( в Джульярде, к примеру, 1 год обучения стоит 20 тысяч американских долларов), родители Л.О. вряд ли финансово это потянули бы, даже получив компенсацию около 50 тысяч австралийских долларов. Но для России, где платить надо значительно меньше, а система музыкального обучения очень крепкая, и значительно более скромной суммы хватило бы. Я думаю, не случайно Л.О. сразу же после моего осуждения , получения компенсации и окончания школы уехал в Москву, в Российскую Академию музыки.

    Кому-то может показаться, что 50 тысяч не такая сумма, ради которой можно сделать то, на что пошли Л.О. и его родители. А я на это отвечу, что, во-первых, для любой австралийской семьи это вполне приличная сумма, и во-вторых, деньги были, есть и будут колоссальным „стимулом“ для забвения чести и совести. Люди шли не только на предательство, но, порой, и на убийство ради значительно меньшей суммы, чем 50 тысяч долларов.

   Я до сих пор уверен, что если бы не мой рапорт директору АИМ относительно обвинений Л.О. на следующий день после того, как семья Л.О. явилась ночью 03.02.04 в наш дом, шокировав нас с женой, и моё категорическое открытое отрицание обвинений и нежелание поддаваться на шантаж, о чём я написал выше, родители Л.О. никогда не пошли бы в полицию, потому что не собирались туда идти(!). Логический анализ всех их действий недвусмысленно указывает на то, что единственной целью, которую они преследовали, было финансовое обогащение. В их показаниях осталось слишком много „белых пятен“ и невероятное количество противоречий для того, чтобы базировать на этих показаниях какие-либо достоверно-определённые выводы.

    Я далеко не уверен в том, что контакты семьи Л.О. с семьёй Б.С. были именно такими, какими они отражены в протоколах (к примеру, для меня совершенно ясно, что семья Б.С. вообще не планировала идти в полицию), что так называемая „исповедь“Л.О. имела место, что от суда и жюри не был скрыт рапорт психиатра доктора Ньюмэн о психологическом состоянии Л.О., а также во многом другом. Но это не значит, что на основе имеющихся материалов дела невозможно определить мотивацию обвинений, тем более, что мотивы, - ревность и деньги, - стары как мир.


   Украинские студенты имели два общих очень сильных мотива, а каждый из них – не менее значительный индивидуальный мотив. А.Г., Е.У. и А.Е. самым убедительным образом доказали, что ради денег они способны на самую невероятную ложь, дав под присягой в своих исках 2006 года для Верховного суда Нового Южного Уэльса совершенно невероятную информацию, ника не соответствующую ни их показаниям 2005 года в суде, ни реальным фактам их биографий. Я об этом уже писал. Добавлю только, что все так называемые психологические „травмы“, обозначенные в исках, не имеют какого-либо медицинского обоснования: не только потому, что произвольно вписаны в иски, даже без консультации с психиатром, но и потому, что на протяжении своей профессиональной карьеры, в течении 12-14 лет, никто из этих студентов никогда не нуждался в психиатрической врачебной помощи.

   Вторым, общим для „украинцев“ мотивом, была банальная зависть. Людям, не знающим все тонкости процессов, происходящих в нашей „австралийской“ семье этот мотив может показаться не реалистичным. Но тем не менее, эта страшная разрушительница человеческих отношений в последние ( а может быть, и не только) перед обвинениями годы постоянно „грызла“ не только студентов, но, несомненно, их родителей, которые были абсолютно уверены в том, что мое личное благосостояние и благополучие нашей семьи было результатом использования таланта их детей. Семьи А.Г., Е.У. и А.Е. мечтали эмигрировать в Австралию. Я понимал это их желание и делал все для того, чтобы приблизить его исполнение: сначала все студенты получили статус Австралийских резидентов, а затем и гражданство. Они также получили высшее образование ( за исключением А.Г., по причине возраста) и имели хорошую работу по специальности.

    Со временем, желание родителей осуществилось бы. Но на фоне роста материального благосостояния нашей семьи эти их ожидания, - им и их детям, - казались очень далекими и вряд ли осуществимыми, именно из-за моей концентрации на нас ( мне и моей жене) и дочери, вышедшей замуж за А. Колтакова ( как я писал, этот брак был недолгим: после того, как меня посадили в тюрьму Катя с Алешей разошлись.)

   Что же А.Г., Е.У. и А.Е. могло „грызть“? С того момента, когда в 2002 году они отделились от нас, сначала снимая общую на всех квартиру, а затем разъехавшись по отдельным жилищам, материально они поддерживали себя сами. Я не думаю, что им было легко. Но я также не думаю, что у них не было возможности азарабатывать так, чтобы жить достойно и в конце концов даже приобрести свою жилую собственность.

   Все зависело только от них. Я никогда не брал с них деньги за тысячи уроков, постоянно снабжал их частными и институтскими учениками. Откровенно говоря, за них я был готов кому угодно „глотку перегрызть“, хотя сейчас я понимаю, что для А.Г., Е.У. и А.Е. это было не важно. А важно было вот что.

   Мы купили дом и квартиру для дочери с зятем. То есть были в состоянии взять кредит в банке, и помогли сделать то же самое молодым. И дом, и квартира были полностью обставлены. У каждого из нас (включая дочь) была своя машина. Мы купили (взяли заем в банке) рояль „Стэйнвэй“, новый, западногерманский. У дочери также был рояль. Я постоянно 5-6 раз в году летал в Японию и Корею, где работал приглашенным профессором.

    Возможно, меня можно упрекнуть в том, что для Катиной семьи я, - с момента их женитьбы, - делал в материальном отношении значительно больше, чем для студентов, но только в материальном. Все, что касалось профессии, зависело от интенсивности и качества занятий А.Г., Е.У. и А.Е. В педагогической помощи я был безотказным, и, к примеру, вывел А.Г. на большую международную сцену, именно потому, что ощущал его колоссальную отдачу.

   Я думаю, что и свадьба Кати с Алешей вызвала зависть. Они венчались в русской православной церкви, а затем была свадьба в ресторане гольф-клуба. Всё было очень красиво и достойно. Наш друг, Роман Полура, сделал потрясающий видеофильм. Мы отослали его родителям студентов, что вероятно, не должны были делать, т.к. все эти „красиво и достойно“ они „примеряли“ на себя и своих детей.

    Ярким примером того, что зависть была, и как ее „прорвало“ в матери А.Г., является конфликт, неожиданно возникший между нею и моей женой. Как я уже писал, за 2 дня до свадьбы Кати А.Г. попал в страшную автокатастрофу и едва не погиб. Мы срочно организовали приезд его матери, т.к. до того, как он был прооперирован, вопрос о состоянии его здоровья и будущей жизни не был очевидным. Мать по приезде, естественно поселилась у нас. Пока А.Г. лежал в госпитале, я возил её к нему каждый день.А когда его выписали, мы c женой старались делать всё, от нас зависящее, для того, чтобы А.Г. поправлялся как можно скорее, а его мать, живя у нас в течении полутора месяцев, ни в чем не нуждалась.

    Все наши друзья „ублажали“ её, как могли, проявляя австралийское гостеприимство, и понимая, какое горе ей пришлось пережить. И вот однажды эта женщина заявила жене, что у нас в доме очень холодная атмосфера, в смысле не совсем человеческая. Она старалась не только оправдать совершенно глупый поступок её сына, - он без разрешения, пытаясь обмануть меня, положив в свою постель „куклу“, поехал с другом глубокой ночью, после дождя, когда дорога была небезопасна, снимать на видео ночной Сидней, - но обвинила нас в том, что именно „холодная атмосфера“ нашего дома подтолкнула А.Г. к автокатастрофе. Мы с женой были потрясены этими „психологизмами“. Но более всего меня поразила неблагодарность этой женщины. Неблагодарность, которую могла породить только зависть.

    Она увидела, какой невероятный скачок в плане социально-материального благополучия совершила наша семья за 4 года. В то же время она была убеждена, что все наши успехи – это результат использования её „гениального“ сына. Она забыла обо всём, что предшествовало победам А.Г. О том, что он мог и не стать пианистом, если бы не мои усилия, мог не победить в Хамаматцу, не „высиди“ я всю его программу и не поддержи профессионально и личностно-морально во время этого, ставшим трамплинным для А.Г. конкурса.

    Не думаю, что позиция родителей Е.У. и А.Е. была иной, хотя они её нам не высказывали. Убеждён, что эта позиция со всей полнотой проявилась у их детей, когда те, решив в одночасье покончить не только с нашим благополучием и процветанием, но и с нашим будущим, предали меня.

   Индивидуальный мотив Е.У. был связан с его серьёзнейшей проблемой: гэмблинг. Е.У., начиная с 2001 года, стал „игроком“. К моменту. когда он пошёл в полицию, чтобы оговорить меня, он (как я уже писал) проиграл более 25 тысяч долларов и был весь в долгах. В общей сложности Е.У. потерял более 70 тысяч . Это только то, о чём мне известно достоверно. В 2003 году я готовил Е.У. к конкурсу в Хамаматцу (Япония). Шансы у него, на мой взгляд, должны были быть хорошими. Его допустили к конкурсу без прослушивания, т.к. я был педагогом А.Г., который стал победителем предыдущего конкурса. Моему педагогическому качеству, так сказать, верили. Е.У. до этого в 2000 г. стал лауреатом Сиднейского международного конкурса, показав очень хороший потенциал.

    Подготовка в моём классе обычно проходила так: студент должен был „довести“ репертуар до самого высокого возможного уровня самостоятельно, а затем начиналась „доводка“ на моих мастер-классах, где я шлифовал пьесы на „публике“ и , естественно, обыкновенных уроках. За несколько месяцев до конкурса и до начала мастер-классов Е.У. пришёл ко мне в класс, и, рыдая, сообщил, что он играть не готов, что он очень „плохой человек“ (это его слова!), т.к. не занимался, а постоянно „играл“. Я был в шоке. Проблема была очень серьёзной: Е.У., к примеру, брал деньги у сожителей по квартире заплатить по счетам, либо получал гонорары за концерты, и тут же шёл всё это проигрывать. Он брал у родителей студентов деньги за многие уроки вперёд и влез в страшные долги.

    Я в тот же день организовал для Е.У. консультации с врачом, специалистом по этой проблеме. На суде, когда мой адвокат спросил Е.У. об „игре“, тот тут же ответил, что это стало результатом сексуальных домогательств [ характерно, что Е.У., как отмечалось выше, не только не упомянул о своей проблеме в полиции, прокуратуре и суде (до вопроса моего адвоката), но и в его иске ко мне в 2006 году]. Адвокат тут же нашёлся и спросил Е.У., если это так, как же я мог направить его к врачу: ведь всё бы открылось? На что Е.У, ответил, что был у врача только один раз. Позже я узнал, что Е.У. дошёл до того, что стал воровать товары из магазинов. И тогда вспомнил, как на Украине, в Харькове, однажды спас Е.У. от гнева администрации школы, где тот учился, а я работал (Е.У. могли попросту из школы исключить!), когда открылось, что Е.У. отбирал деньги у младших школьников.
               
   Индивидуальные мотивы А.Г. и А. Е. во многом схожи, либо связаны друг с другом.Схожи, потому что незадолго до их заявления в полицию у меня возникли очень серьёзные конфликты с их подругами, сербскими девушками – моими студентками (семьи которых, кстати, очень хорошо знали семью Л.О. по сербской диаспоре), которые, во-первых, считали, что я уделяю им недостаточно профессионального внимания, и, во-вторых, неправильно веду себя по отношению к А.Г. и А.Е.

   Девушка А.Г. жаловалась одному из моих коллег (тот изложил это в стэйтменте! (см. прил. №18)), что я не даю А.Г. нормально жить, заставляю много заниматься, а она, в результате, не может проводить с А.Г. достаточно времени [в полицейском протоколе отражено, что эта девушка говорила буквально следущее: „ Когда мы избавимся от профессора? Когда он даст нам нормально жить?“]. Подруга А.Е. считала, что я мало занимаюсь не только с ней, но и с А.Е. Её мать „забросала“ меня электронными посланиями, в которых советовала мне больше времени и внимания уделять А.Е.
   
    Профессиональный уровень обеих девушек соответствовал уровню советского культпросветучилища. Они были не в состоянии самостоятельно работать, и в связи со слабыми способностями, и по причине лени. В то же время довольно часто они вели себя вызывающе: в частности, неоднократно покидали класс, „ хлопая“ дверью. Мне это в конце концов надоело: эти особы понятия не имели о своём профессиональном положении и не ценили то, что я для них делал. Я предложил им перейти к другому педагогу. В ответ последовала „телега“ на меня в администрацию. Я был непреклонен. В результате девушка А.Г. покинула институт, а девушка А.Е. продолжала „бороться“. Поразительно, что она настаивала на обучении у меня и после того, как А.Е. меня обвинил!

   31.01.04, за две с половиной недели до визита А.Г. в полицию, у меня с ним состоялся очень тяжёлый разговор. Я сказал А.Г., что категорически против его общения с семьёй его девушки, т.к. ни она, ни семья не понимают его предназначения: её интересуют только развлечения и „тряпки“. А родителей – выгодная партия. Это была моя роковая ошибка! Мне не следовало вмешиваться в личную жизнь А.Г., хотя делал я это потому, что фактически относился к А.Г., как к сыну. Результатом того разговора стали непреодолимые вражда и ненависть ко мне не только А.Г. и его девушки,но и всей её семьи.

    После моего заточения в тюрьму А.Г. женился на своей избраннице, и, судя по его многочисленным интервью, вполне счастлив.

    И, последнее, об индивидуальном мотиве А.Е. Как я уже писал, после нескольких неудач на конкурсах, А.Е. стала „грызть“ профессиональная зависть. Он искренне считал, что его профессиональные неудачи связаны не с его ленью, а с моим нежеланием с ним заниматься. А.Е. так и сказал на суде: „ Он (я) перестал со мной заниматься!“

   Обозначая мотивацию обвинений украинских студентов, необходимо также учитывать так называемый ментальный фон, на котором подростки развивались в Австралии. Они приехали в новую, совершенно чужую страну с несформировавшимися характерами и менталитетом. Страну, где на такие вещи, как дисциплина, трудолюбие, добросовестность, подростковая зрелость, уважение к старшим, ответственность за
выполнение поставленной задачи и многое-многое другое существовали (и существуют!) совершенно другие по сравнению со славянским менталитетом, и, в частности, русско-украинским менталитетом, взгляды. Страну, со множеством соблазнов и искушений, которые деформировали молодую и неопытную поросль. Если ты, читатель, спросишь меня, повторил бы я нашу Австралийскую эпопею, будь возможность всё вернуть назад, я с уверенностью отвечу: „Нет! Никогда!“ Подростки
должны воспитываться в семье, с родителями. Во всяком случае не так от родителей далеко, не на краю Земли.

   На мой взгляд, предательству 3-х украинских студентов кроме всего прочего, также способствовало существующее, именно в Австралии, своеобразное отношение к юному таланту, учителю и педагогике.

   K сожалению, и это признано правительством, общий педагогический уровень в этой стране оставляет желать много лучшего.
Для большинства людей здесь юный талант – это нечто неординарное, вырастающее само собой. 8-9 – летние дети, играющие двумя руками, использующие педаль, исполняющие музыкальные пьесы наизусть, воспринимаются как гении. Ну а если 10-12 – летний ребенок выступает с большой программой и знакомит слушателя с очень трудными „взрослыми“ сочинениями, его называют самородком.

   Таким образом, австралийское общество, фактически , не ценит педагога. Слово „учитель“ в Австралии, по сравнению с Европой и, особенно, Азией, практически, - пустой звук, да и финансовое положение большинства учителей весьма скромное. Видимо, поэтому в местных школах на уроках часто отсутствует дисциплина, а отношение студентов к учителю – вполне панибратское. Кроме того, борьба за комфортабельность (читай, распущенность) учащихся привела на сегодняшний день к ситуации, когда огромное множество австралийцев страдает полуграмотностью: не могут правильно писать и считать. Что касается музыкальной педагогики, могу с уверенностью сказать, что австралийская публика даже не представляет себе, что уже давно в мире существуют технологии, позволяющие научить профессионально, - на достаточно высоком уровне, - владеть музыкальным инструментом любого здорового ребёнка. И не только владеть, но и воздействовать на аудиторию. Это вовсе не значит, что все одинаково музыкально одарены. Нет, конечно. Но для того, чтобы настоящий, природный талант засверкал, его необходимо рacкрыть. И вот здесь без опытного учителя никто ничего не сделает. И это произойдёт по очень многим причинам. И прежде всего потому, что талант рacкрывается тогда, когда маленький музыкант начинает высказываться с помощью фортепиано. И тогда, когда ему есть что сказать. Эти два момента на первый взгляд кажутся очень простыми. Но на практике, - в данном случае на австралийской практике, - между талантом чувствовать музыку, наличием духовного багажа и способностью говорить, играя на инструменте и воздействуя на публику, существует непреодолимая пропасть. Именно по этой причине долгое время австралийская педагогическая школа была не только не уважаема за рубежом, но даже неизвестна. Студенты, приезжающие из азиатского региона учиться в Австралию, либо не могли поступить в высшие учебные заведения в своих странах из-за несоответствия необходимому уровню, либо хотели остаться в Австралии жить. Я не знаю ни одного иностранца, обучавшегося на зелёном континенте в 60-90-е г.г. и получившего после этого признание за рубежом. Впрочем, не только иностранца, но и австралийца, т.к. все австралийские пианисты, сделавшие международную карьеру, так или иначе получили высшее образование либо в Европе, либо в США.

   Пишу я об этих не вполне приятных вещах потому, что во время судебных процессов с моими бывшими студентами у меня сложилось впечатление, что и прокурор, и судья, и жюри были абсолютно уверены, что все „потерпевшие“ – самородки. Что им и педагог, вероятно, был не нужен. Что педагогу просто повезло на таких талантливах учеников. И этот взгляд, как мне кажется, стал основанием для слепой веры обвинителям со стороны жюри и судей, которым и в голову не приходило, что не попади в свое время все „потерпевшие“ ко мне в класс, они никогда не только не играли бы на фортепиано, но не были бы раскрыты личностно. И никто бы в жизни не догадался, что у них есть способности высказываться с помощью этого клавишного инструмента.
   Я знаю, что талант не только раскрывается, но ещё и выращивается. Представляю себе редкий цветок, который ботаник бережно растит долгие- долгие годы. Он не знает, что когда тот расцветёт, его пыльца наполнится смертоносным ядом. Однажды ботаник приходит в оранжерею и видит, как удивительно красив его цветок, чувствует, какой тонкий аромат он издаёт. Ботаник так этим горд. Ему кажется, что он не зря прожил свою „ботаническую“ жизнь. Счастливый, он подходит к цветку, вдыхает пыльцу и... умирает. Вам хотелось бы знать, что после этого происходит с цветком? Но мне это уже не интересно. Мораль сей притчи такова: „Никогда ничего редкого не выращивайте. Если хотите быть ботаником, выращивайте то, чего и так вокруг много, что точно не отравит. И дешевле, и жизнь сохраните“...