Однако, было бы большой ошибкой думать, что главными уроками А. И. Солженицына для меня прежде всего стали те схожие ситуации, связанные с уголовным делом, следствием, судом, которые Александр Исаевич описал в „Архипелаге“. Мол, все это уже было. Неважно где, - в России ли, в Австралии, - не следует обольщаться человеческой природой: она повсюду - одинакова. И если это вас утешит, то примите на веру, что предательство и подлость, - по сути, - интернациональны, а к полиции, прокурорам и судьям во всех странах приблизительно одинаковое отношение.
Нет, не эта схожесть заворожила меня. Но та, что связана с началом удивительно мощной духовной жизни человека, оказавшегося за решеткой, жизни, перед которой меркнет все, случившееся ранее.
„Дала нам решетка новую меру вещей и людей. Сняла с наших глаз ту будничную замазку, которой постоянно залеплены глаза ничем не потрясенного человека.“
Прежде всего, вы понимаете, что потеряв свободу, вы потеряли не что-то абстрактное, или, скажем, пустячно-обыденное, хотя таких пустяков бесчисленное множество, - к примеру, выпить чашечку хорошего, ароматного кофе, надеть ваш любимый галстук, либо проехаться на машине по приглянувшейся цветами или деревьями улице: я, в октябре, никогда не мог себе отказать в удовольствии заехать на одну из улиц, где цветут джакоранды, покрывая асфальт сиренево-нежным ковром осыпавшихся цветов, - но настолько важное и главное для вас, что вы вряд ли сможете жить без этого. Причем, раньше, в той прошлой, свободной жизни, когда вы думали, что все делаете правильно, что ваши приоритеты и ценности незыблемы, а достижения есть подтверждение ваших неоспоримых жизненных принципов, вам и в голову не приходило, что вы счастливы только и единственно потому, что рядом с вами есть некто, кого вам в дар послал Бог, как великую благодать. И вдруг, в один день, вы лишились всего, без чего, вам казалось, вы не смогли бы жить: любимой работы, признания, славы, поездок за границу, успеха, массы начинаний. Но оказалось, что без всего этого и еще тысячи других вещей можно прекрасно обходиться, тем более, что есть возможность много читать и слушать по радио классическую музыку.
Только ее нет рядом с вами. Любимых глаз, волос, рук, голоса, дыхания... И вы бессильны перед этой тоской. Вы все явственнее сознаете, что она – это и есть главное на этой земле, ради чего вы должны были бы жить и благодарить Бога за милость, что Он послал ее вам. Но вы прожили с этой женщиной, - вашей женой, - 30 лет, и вам было необходимо попасть в тюрьму, чтобы oсознать, что она есть для вас, ощутить, какой безысходной любовью вы ее любите, желать в пустоте камеры ежесекундно ее присутствия…
„Еще вчера“
Еще вчера - на свадьбе целовал
Стеснительно, неопытно, несмело...
Сегодня – тридцать лет уж пролетело,
Когда б я знал...
Что самые заветные мгновенья
Любви твоей есть смысл бытия,
Я б не растратил жизнь впустую, зря, Когда бы Бог послал знаменье,
Мне объяснившее никчемность суеты,
Бесмысленность известности и славы,
И сущий смысл сердец конклава, Когда бы я, не ты...
„Стаи снежинок...“
Стаи снежинок спускаются с выси,
Кроткою нежностью землю лаская.
Гребни сосулек на крышах повисли,
Дивными формами взор увлекая.
Стаи ворон – на ветвях, в недвиженьи,
Россыпь рябины: горошек на белом,
Ветра не слышно, - застыл в изумлении, -
Изредка веет дыханьем несмело.
Мы молчаливо бредем по аллее,
Так очарованы зимнею негой,
Словно звучанием музыки Леля
В сказочном сне медитации снега.
Ты улыбаешься щедрой природе,
Ликом решимости в ней раствориться
благодарностью неба нисходят Хлопья снежинок к тебе на ресницы.
не решаюсь нарушить молчанье, Вымолвить слово – попытки напрасны, Сердце стучит, повторяя отчаянно:
„Как ты прекрасна! О, как ты прекрасна!“
Мне ностальгией страданья неведомы,
Только мечтаю я в тайне, как прежде,
Тихой аллеей зимой заповедною
Вместе с тобою пройти по заснежью.
„Я слышу твое дыханье...“
Я слышу твое дыханье
Сквозь ночь и мерность прибоя,
шептаньи молитвы тайной – Желание: быть с тобою.
Касаньем ресниц губами,
Томленьем мучительным плоти,
Забытыми счастья слезами,
И нежностью – птицей на взлете.
Рассветом – лениво-блаженным,
Закатом – тревогой ранимым,
Молчанием, стихосложеньем,
И трепетом, сердцем хранимым.
Ты дремлешь и нега покоя
Окутывает мирозданье,
Сквозь ночь и мерность прибоя
Я слышу твое дыханье.
Слeдующие слова А. И. Солженицына я в полной мере отношу к себе:
„Оглядываясь, я увидел, как всю сознательную жизнь не понимал ни себя самого, ни своих стремлений. Мне долго мнилось благом то, что было для меня губительно, и я все порывался в сторону, противоположную той, которая была мне истинно – нужна“.
Еще одну мудрость открыла мне тюрьма, а Солженицын выразил ее в „Архипелаге“:
„... я убедился, что никакая кара в этой земной жизни не приходит к нам незаслуженно. По видимости, она может прийти не за то, в чем мы на самом деле виноваты. Но если перебрать жизнь и вдуматься глубоко, мы всегда отыщем то наше преступление, за которое теперь нас настиг удар“.
B моей прошлой, вольной жизни я всегда казался себе человеком добрым, т. к. помог в жизни очень многим людям. Окружающие обычно характеризовали меня, как человека правильного, хотя, из-за чрезмерной требовательности, нелегкого, а также называли „борцом за справедливость“, видимо, имея в виду мою способность не отмалчиваться.
Но я никогда прежде не задумывался, что мои „бойцовско – волевые“ качества всю мою сознательную жизнь я применял, фактически, вопреки естественному течению вещей и событий, пытаясь изменить возникающие в жизни ситуации в сторону, как мне казалось, единственно правильную.
Особенно часто это происходило в моей профессиональной работе. Я мог „вылепить“ из ученика, не обладающего по-настоящему ярким природным дарованием,
не тянущегося к знаниям, не живущего постоянным интересом к духовному, не проявляющим внутренней потребности к впитыванию произведений искусства и литературы, саморазвитию, звезду, о которой начинали говорить, писать, как о неординарном и многообещающем артисте.
Это стоило неимоверных усилий, многочасовой ежедневной и многолетней изнуряющей работы, приносило удовлетворение, - все же публика получала удовольствие, когда совсем юные пианисты с легкостью справлялись с труднейшими виртуозными сочинениями мировой классики, при этом энергетически мощно воздействуя на аудиторию, - но это было неестественно, это было против природы, а главное - против Бога! Я не имел никакого морального права вносить свои „коррективы“ в то, что создано Всевышним. Развивать детей и „тащить их за волосы“ к успеху – это не одно и то же.
Не могу сказать, что моей целью было собственное прославление. Известность ко мне пришла как результат моей работы. Но в то же время, я буду неискренным, если заявлю, что слава меня вообще не волновала.
Студенты, благодаря которым я оказался в тюрьме, особенно трое украинских студентов, обучавшихся у меня 12 – 14 лет, весь этот процесс „лепки“ испытали на своей „шкуре“.
Да, в результате, все они достигли международного профессионального уровня и продолжают развивать блестящие карьеры концертных исполнителей. Однако, они не стали интеллигентными людьми, - а значит и музыкантами в широком смысле этого слова, – от них не исходят флюиды личностей. Возможно, они этого еще не понимают, но рано или поздно сознание этой беды их настигнет. И во всем этом – моя большая вина. Потому что, моя профессионально- человеческая гордыня осмелилась посягнуть на то, что было сотворено Господом.
А. И. Солженицын высказал очень точную мысль о том, кто есть интеллигент:
„Интеллигент – это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им“.
Моя гордыня была тем самым „внешним обстоятельством“, которое вопреки обстоятельствам небесно-объективным, понуждало моих учеников, именно, понуждало становиться интеллигентами на какое-то время, что, безусловно, является полным абсурдом.Победы на самых престижных международных конкурсах и даже сотни успешных концертов ничего общего не имеют с „настойчивым и постоянным интересом и волей к духовной стороне жизни“.
Пути Господни, как известно, неисповедимы, однако, если предположить, что Бог избрал инструментом наказания моей гордыни предательство людей, которых я изо всех сил старался „тащить“, как мне казалось, вверх, и тем самым противодействовал Божественной воле, то по масштабу этого урока, - философскому, этическому, да, и просто, жизненному, - д;лжно судить о могуществе и мудрости Всевышнего.
„ Все возвращается с лихвою ... „
Все возвращается с лихвою:
Означный час пробьет – плати
Судьбою, ямой долговою,
В Аида царство на пути.
сим направленьи неизменном, Движеньем роковым влеком, Уравновесив жизнью бренной Желаний вечных бурелом,
Склоняю голову в смиреньи
Пред кредитором бытия,
Счета несчитанных мгновений
Мне предъявляет, не тая.
Гордыня, похоть,отреченья,
Жестокость, безразличье, блуд;
сквернословьем увлеченье,
ближних легковерный суд;
Забывчивость и невниманье,
Карьеры суета, успех;
Обиды матери, страданья
Любимой женщины – за всех.
Прости!“ – в отчаянии вою.
ответ: „ И ты меня прости! Все возвращается с лихвою,
Означный час пробил – плати!“
__________________________________________