Одна из тысяч
Рассказ
В больницу к пожилому человеку пришла посетительница. Как оказалось, к нему только она и ходит.
- Папа, бананы назад не понесу, - настаивает женщина средних лет, присевшая на кровать к старичку. – Они, говорят, для сердца очень полезные.
- Да какие-то скользкие и липкие, - капризничает дедок, - ну совсем как мерзлая картошка. Я еще в детстве досыта наелся их, мерзлых картошек-то.
- Надо тебе обязательно есть бананы, - наставительно говорит женщина и выгружает из сумки баночки и свертки. - Тут пельмени еще горяченькие принесла, давай поешь.
Дед оживляется и с аппетитом уплетывает пельмешки, только ложка звенит.
- Тебе медку принести? - интересуется женщина.
- Ага, - соглашается дедушка, - и колбаски вареной. Копченую-то зубы не берут, ты ведь знаешь. И воды еще минеральной без пузырей. Поняла? Рубаху постирала? Ой, Валь, ну чё ты зеленую-то несешь? В клетку надо - она к телу приятней. Завтра принеси, да смотри ту самую – мягёнькую, клетошную.
- Ладно, ладно, все поняла, - улыбается женщина.
Затем, обращаясь ко всем обитателям палаты, откланивается:
- Выздоравливайте, пошла я. Может, кому чего принести? Нет? Ну, тогда до свидания.
***
Спустя некоторое время, когда шаги посетительницы затихли в коридоре, пожилой мужчина - Виктор Петрович, которого почему-то никто не навещает, позавидовал вслух деду:
- Никитич, дочь-то у тебя какая заботливая!
- Ну, - буркнул Никитич и отвернулся к стенке.
- Каждый день ходит, - не унимался сосед по палате, - и такие тебе разносолы носит - как царю персидскому. Молодец! Скажи-ка, Никитич, как таких заботливых детей воспитывают? У меня чего-то не получилось - никакого к отцу уважения.
- Да у меня тоже три балбеса, - нехотя выдавил погрустневший Никитич. - Три сына выродил - излом да вывих, перед людьми порой стыдно становится.
- Погоди, погоди, - заморгал настырный сосед, - а Валентина-то разве не дочь?
- Да кабы дочь! - горестно махнул рукой Никитич. - Сноха она мне. Не получилось у нас дочерей со старухой. Я-то, дурак, по молодости гарцевал перед мужиками, у кого девки рождались: «Бракоделы, етит твою в корень! То ли дело у меня - три богатыря!» Старуха, правда, расстраивалась: надо дочку, с кем доживать будем? Да какая, говорю, беда - уж, чай, не бросят. Три снохи будет - чем не дочери? Ну, так вот Валька-то мне сноха и есть.
- Ну, так что ж, тоже неплохо, - успокоил старика сосед. - Считай, сыну повезло - такую хорошую жену нашел. Не каждая ведь сношка нашего брата - старика жалует.
- Дурачина он, мой Серега-то! - в сердцах бросил Никитич. - В детстве дрыном пороли мало - ума совсем нет. Он ведь, козел безрогий, эту Вальку чай еще лет двадцать назад на одну брандахлыстку променял. Лахудра - не дай Бог, говорить про нее не хочется! Говорил ведь ему:«Глаза-то разуй, эта мокрохвостка Валюшкиного мизинца не стоит! Локти потом кусать будешь!» А он – «Не твое, батя, дело, сам знаю, как жить». Ну и что? После этой голоштанной у него уж с пяток мимолетных сменилось. К Валентине подкатывался: давай вместе доживать будем. А она го-о-ордая - молодая, говорит, не нужна оказалась, а теперь-то зачем? Бывшая она мне сноха, понимаешь?
- Дети-то есть у них? -включился в разговор еще один сосед по палате.
- Нету, - тихо выговорил Никитич. - Когда Серега пятками сверкнул, у нее прежде времени роды случились. Ребеночка не спасли, а Валька больше замуж не ходила.
- Смотри, какая женщина, - протянул в задумчивости начавший разговор с Никитичем Виктор Петрович. - Уж столько лет с твоим сыном не живет, а тебя в больнице навещает и еще вот папой зовет. Может, ей от тебя что надо - ну, деньги или дом, наследство какое.
- Ох, мужики, - протер лицо, будто умыл, ладонью Никитич. - Если все рассказывать, так дня не хватит. Я ж говорю: сыновей у меня трое. Про Серегу уже вам доложил - пустой мужик, хотя вроде все с шуточками-прибауточками, много не пьет, бабы его любят. А ради чего живет - ни дома, ни детей, ни работы путной. Второй сын в Подмосковье обитает - уж лет 20 дома не бывал, ничего про него не знаю, даже на материны похороны, стервец, не приехал - жена, говорит, не отпустила, далеко да дорого, мол.
Вы таких мужиков видали, чтобы ими жены в таких делах крутили?! Вычеркнул я его из памяти. Не простил. Он, по всему видать, тоже меня вычеркнул.
Младший недалеко живет, да толку от него никакого нет - оба с женой пьют. Детей тоже у них нет.
Когда моя супружница померла, я весь как-то растерялся, хоть ложись и сам помирай. Она вот нечестно со мной поступила - всю работу домашнюю сама делала, меня ничему не научила: блина не испеку, каши не сварю. Помучился немного и пошел проситься в Дом ветеранов. А там история длинная, вопросы разные обидные задают: почему, мол, имея трех сыновей, рассчитываете только на государство? А одна такая тощая, вредная еще укорила: «Воспитывать надо лучше, тогда на старости лет такого не приключится». Психанул, обматерил там всех и ушел…
Наутро Валентина объявилась. Пошли, говорит, папа, ко мне, поживешь, сколько захочешь, а там посмотрим. Мне тогда до того плохо было, что гордость в карман засунул и пошел к ней.
- И давно живешь? - поинтересовался Виктор Петрович.
- Два года. Она меня не гонит. Живи, говорит, и мне веселей. Кормит вкусно, все у нее всегда подшито-пришито, порядочек в доме. Пенсию отдаю - не берет, только на продукты да вещи какие мне же купить. Надумал дом на нее свой оформить, а она ни в какую: у тебя, говорит, наследников и без меня хватает. В больницу вот второй раз попадаю - возраст ведь у меня уже нешуточный - 74 годочка. Так Валька ходит каждый день, все свеженькое приносит. Чего не жить? А у меня заноза в сердце - это ведь мой Серега - олух царя небесного - обидел такую женщину, жизнь ей сломал. А чего я сделать могу? Когда защемит внутри, худо станет, я как бы грубинки в речь подпущу, нарочно скапризничаю - она лишь улыбнется. Вот такая история приключилась.
- Святая она у тебя, Валентина-то, - кто-то произнес задумчиво. - Я думал, таких баб не бывает.
- Святая женщина, - озарилось каким-то необыкновенным светом лицо Никитича. - Не знаю только, за что мне, грешному, послал Бог такое. Тут как-то при Вальке стал Серегу костерить: растакой-такой бестолковый,мол, душа пропащая! А она отмолчалась маленько и говорит: «Да нет, папа, он неплохой. Себя все найти не мог. А как потерянным жить? Теперь вроде все про себя знает, а волосы-то уже седые. Жалко мне его...» Смотри-ка: она его еще и жалеет! Я вот думаю, мужики, может, случится такое приключение, что возьмет она Серегу к себе. Я бы умер тогда со спокойной душой…
***
Дверь палаты приоткрылась, и вошел мужчина в белой больничной накидке. Окинул взором присутствующих, поздоровался и двинулся к Никитичу:
- Салют, батя! Я из командировки примчался. Ты чего это, каким местом заболел? Кровь плохая? Дак почистим, не переживай! Я уже завтра хотел к тебе, а Валька пристала: отнеси папе рубаху в клеточку, она мягкая, к телу приятная. Давай, надевай! О! Шик-блеск! Ну, ладно, поскакал я домой. Валька-то знает, чего тебе принести? Завтра я к ней заскочу, может, вместе и придем.
Обряженный в свою любимую «клетошную» рубаху, Никитич молча лежал, отвернувшись к стенке. И никому из присутствующих не хотелось нарушать установившуюся вдруг тишину. Каждый посвященный в дедову историю желал такого ей конца, какого заслуживали все ее герои.
И все понимали: сноха Никитича Валя - женщина на самом деле святая, каких сейчас очень редко встретишь. Она, пожалуй, и на самом деле одна из тысяч женщин.