Лица полицейских. Я их мгновенно забываю, не в силах отличить одно от другого. Смешанные ощущения. Каша. Полицейские делают свою работу. Подозревают что-то? Вопросы, вопросы, в которых надо искать смысл. Кажется, проще сдвинуть гору, чем снова ответить.
Сил нет, совсем. Есть всё высасывающая пустота в голове, и это хуже боли. Как будто смерть уже сделала свою работу, но по какому-то недоразумению сознание не ушло.
Клип о моей жизни, снятый неизвестным автором, который решил издеваться, насильно прокручивая ролик в моих глазах. Изощрённая, жестокая пытка, понятная лишь мне. Окружающие не понимают, особенно – полицейские.
Им нужны ответы. В который уже раз. И – журналисты. Нет, я не знаю. Нет, не понимаю, что произошло. Нет, мы не планировали поездку, это спонтанно получилось.
Кто-то даёт мне стакан горячего сладкого чая, я автоматически пью. Далёким, за световые годы от меня, сознанием, я медленно улавливаю, догадываюсь, что руку нестерпимо жжёт, и язык тоже, но мне всё равно, я глотаю кипяток, почти ничего не чувствуя.
И рука - не моя. Это просто рука, не знаю чья. И стакан… что в нём? Я уже не помню. Проваливаюсь в темноту. Надтреснутый хлопок разбитого стекла. Кто-то охает за спиной. Пустота.
*
Через неизвестное количество времени что-то меняется. Я слышу, как со мной пытается заговорить женщина, невысокого роста, сухонькая, аккуратная, с живыми, чёрными глазами.
Сначала мне кажется - она говорит злые слова. Чудится, что её окружает чёрнильное облако, я видел по телевизору в фильме про подводный мир, так делала каракатица. Никак не могу разглядеть эту женщину, но её слова мне каким-то чудом ясны.
Похоже, что она пытается меня разозлить. Я не хочу тратить силы на склоку, но вовлекаюсь в диалог, следуя эмоциям. Надо же. У меня появились силы на эмоции.
По-моему, женщина ставит себя высокомерно. Я ей это говорю, и жду, что она станет злиться ещё больше. У меня уже заготовлены новые слова, я пытаюсь показать ей, что у неё есть недостатки, как у всякого человека, поэтому не стоит строить из себя невесть что.
Но всё развивается не по сценарию, она не злится. Вместо этого она показывает мне меня. Спокойно, собранно, уже без эмоций. Даёт другое, альтернативное толкование происходящему. Она учит меня без нотаций, действием. Вдруг понимаю, что облако каракатицы могло быть и порождением моего восприятия. Да и не так важно это уже.
Во мне что-то переключается. Я понимаю, что меня вытащили из шокового провала. Мне повезло. Замечаю, что у женщины светло-зелёное платье, которое в центре ещё светлеет, и будто пульсирует оттенками. Мне начинает нравиться то, что она говорит. Мы какое-то время беседуем, затем она решает уйти. Я засыпаю.
*
После бессчётного количества врачей, вопросов, дней, я, наконец, встречаю того, кому, возможно, попытаюсь рассказать. Мне тяжело двигаться, поворачивать голову. Но говорить – могу. А она всегда почему-то усаживается позади изголовья кровати, и я до сих пор не увидел её. Говорит, что неброская, и вызывает желание покормить её, хотя бы пирожок какой поскорее дать. Весёлая.
Я чувствую, она меня понимает. Её зовут Элли. Считает себя флегматичной, а я ощущаю тепло контакта, человеческого внимания. И шуршание её беспроводной мышки, которую она, кажется, носит в сумочке. Интересно, что она думает о мышке по имени Элджернон. Но не решаюсь спросить. Да, пожалуй, я расскажу ей, и её мышке.
*
Нежданные гости свалились на голову. С Рэпером всегда так. Рэпер - прозвище, и тот, кто это прозвище придумал, удачно пошутил: Рэпер постоянно что-то говорил. Пожалуй, все их прозвища отражают суть, в отличие от имён: Рэпер, Паук, и Олкаш.
Мы выбрались на природу. Рэпер любил уединённые места и упросил меня показать ему озеро. Паук во всём старался угодить Рэперу, а Олкашу было всё равно, где пить за компанию. Нас связывало прошлое, и я вынужден был согласиться, из глупого гостеприимства. Не люблю в себе это качество: создаёт массу неудобств...
Рэпер - родом из чёрного леса, это в Германии. Он уехал оттуда во Францию, в горы, сделал ставку на лыжный курорт, построив два дома неподалёку – в одном жил с женой, а другой – сдавал туристам. Рэпер был отъявленным заводилой. И глупо обижался, если кому-то не нравилась его затея.
Мне вполне хватало моей собственной мотивации в чём угодно, но из вежливости я часто уступал Рэперу. Иногда, забывшись, мог ему резко ответить, или предпочесть какую-то свою идею, в то время как ему казалось, что он организовал для всех прекрасный досуг – тогда на его лице проступала настолько болезненная обида, что я диву давался, как на такое способен взрослый человек.
Вообще же Рэпер был пилотом, отличным и сумасшедшим, ничего не боялся. Часто летал, любуясь ледниками, над Альпами на своём самолёте, который он купил недавно по весьма привлекательной цене где-то в Италии. Я отвлёкся? Да, верно, поездка.
Заехали подальше, к лесному озеру. Хотелось думать, что только я знаю это место. В какой-то момент пришлось оставить машины и идти пешком.
Обычное для наших мест озеро. Вокруг росли сосны, кое-где виднелись маслиновые деревья, которые мы с детства звали попросту маслинами. Много травы. Мы утоптали площадку и установили небольшой раскладной столик, который Олкаш притащил на себе. Рэпер захватил раскладные сидения. Паук умудрился принести на себе массу всего, он всегда своим поведением хотел показать, что он – лучший. У некоторых голландцев это такой бзик.
Пока Олкаш разливал свою хвалёную болгарскую ракию, а Паук подчёркнуто молча доставал закуски, Рэпер уже без умолку болтал. Похоже, снова перебрал кофе, отчего и в пути приходилось останавливаться чаще обычного. Я спросил себя: зачем такому человеку уединённые места? Если он и там продолжает трещать как сорока.
Я давно научился игнорировать трёп Рэпера, и любовался озером. Ветра не было, водная гладь завораживала. Возникло сожаление, что не приехал сюда один. Чёртовы вежливость и гостеприимство.
Стало темнеть… Да, темнеть… Я почувствовал сопротивление. Дальнейшее вспоминание давалось с трудом. Внутри схватывалось спазмами. Элли терпеливо молчала. Ни вздоха, ни раздражённого постукивания. Я собрался с силами, и продолжил.
Итак, стемнело. Рэпер обошёл окрестности, как сторожевой пёс. Хотя я не знаю, какие сторожевые псы так себя ведут. Да что ж такое… Не получается. Трудно вспоминать. Ещё труднее говорить. Пауза. Молчаливая Элли. В груди стало чуть теплее… В голове немного прояснилось... Я продолжил.
… Рэпер постоянно зудел над ухом. Болтал, не останавливаясь. Мне, когда сталкиваюсь с его неуёмной болтовнёй, интересно, что у него внутри сломано по части границ. Умный человек, разносторонний, технически грамотный, образованный, свободно говорит на немецком, английском, французском. В отличной форме, поджарый, сильный. И вот с таким… странным дефектом, что ли.
Не даёт быть собеседником. И никакого внимания к мимике слушателя – пусть там будет усталость и раздражение – рассказ Рэпера, несомненно, того стоит.
И потому уже все знают: Рэпер может говорить часами, находя всё новые ответвления. Вот как я сейчас, избегая продвигаться в воспоминаниях, цепляюсь за любую мысль, уводящую в сторону. Растекашеся мыслию по древу…
… Да, там было древо. Толстый, узловатый корень маслины, я так думаю. Он изгибался в мокрой почве, и тянулся к воде, будто змея. В одном месте он выходил на поверхность, в другом – снова нырял в почву, близко к воде. Камыш у берега в том месте расступался, будто кто-то проложил там тропу.
Сейчас я способен поверить, что этот странный корень-ствол действительно был и змеёй. Странность его была в том, что он выходил на поверхность далеко от дерева, и оттого выглядел чем-то отдельным, самостоятельным.
После всего, что произошло, я уже не удивился, если бы мне сказали, что каждую ночь этот корень оживает, ползает, к утру возвращается в назначенное ему место, и там замирает до срока…
Я замолчал. Элли не торопила. Удивительно терпеливая. Не так, как я с Рэпером. Иначе. Она ждёт чего-то от моих слов. Я же от слов Рэпера не ждал уже ничего. Кроме, пожалуй, отсутствия слов.
Он, почти захлёбываясь, в который раз рассказывал о полётах над Альпами, о своей большой любви к снежным пейзажам… Вот какой нормальный человек будет так (!) любить снежные пейзажи и ледники? Они красивые, бесспорно, и я сам ими восхищаюсь иногда. Но разглагольствовать об особой любви ко льду и снегу? Нет, лёд не вызывает во мне любовь к нему, только благодарность за красоту, но не такую навязчивую предпочтительность ко льду, не потребность снова и снова к нему возвращаться, и ставить его выше остального. Я люблю жизнь в более понятных мне проявлениях, и во всём многообразии. Мне нравятся деревья, трава, цветы, всё живое. А лёд и холод я недолюбливаю.
Как это часто бывает, в определённый момент мы стали спорить. Этому способствовала и ракия. Хотя как раз я её и не пил, сославшись, что за рулём. Я скоро устранился из спора, молча наблюдая перепалку Рэпера с Олкашом. Испытывая ноющее желание заткнуть обоих. Вокруг было так спокойно. Но эти двое молчать не умели. Паук, хитрец, часто поддакивал, показывал, что понимает и поддерживает Рэпера. Что-то Пауку точно было нужно от него…
Спор зашёл в типичное русло, где схлестнулись мистика и материализм. Олкаш настаивал, что жизнь только материальна, Рэпер – что он сталкивался с какими-то доказательствами, которые … Дальше я не слушал.
Я тренировал свою способность слышать тишину даже в таких условиях. И это древо… Оно и послужило мне в качестве предмета фокусировки, чтобы отвлечься от разговора и атмосферы спора. Что-то такое было в этом корне. И в чёрной спокойной воде за ним, где отражался свет полной Луны. Всматриваясь, я различил тусклые отблески и на змеящемся корне. Наметил общую линию у отблесков на корне и у отражения лунного света в воде. Испытал ощущение, что я весь – там, в этих бликах, и вовсе перестал слышать глупый спор… Время будто остановилось.
Я ощутил изменения в тишине. Тут проходит граница слов. Если я скажу, что это был неслышный, но звук? Уловимый телом, а не ухом, мощная волна неслышного звука, резонирующая в груди, подступающая спазмом к горлу.
Меня охватил страх. Казалось, что нужно бежать, немедленно. Отметил, что разговоры утихли. Значит, они тоже это почувствовали. Повернули головы почему-то ко мне. А я никуда головы не повернул. Потому что поверхность воды под пятном света ожила, быстро вспухая, и я различил очертания головы, плеч, длинные чёрные волосы, и он не пытался их откинуть с лица, просто шёл.
Если это можно назвать «шёл», - он быстро перетекал… высокая фигура, уверенные движения… тускло поблёскивает, как смола. Он двигался прямиком к нам, и никто ничего не успел предпринять. Уже сейчас я осознал, что его передвижение было завораживающе красивым.
Он подошёл и просто коснулся Рэпера, положив руку тому на плечо. И Рэпер наконец заткнулся, просто замолчал. А пришелец уже не выглядел как смола. Он был как… текучая живая чернота, чернее ночи, и его… тело… было наиболее реальным среди всего вокруг. А Рэпер… весь посерел, враз, и стал узловатым корнем, грудой застывшего древа.
У меня в горле спазм стал комком, а тело застыло, одеревенело. В это время Рэпер… древо… расцвело у меня на глазах. На макушке у него распустился темно-красный колокольчик. Я не разбираюсь в цветах. Но этот цветок я точно узнаю. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что цветок один раз сложился, как бабочка складывает крылья, и раскрылся вновь.
Пришелец, тем временем, утопил обе руки в том, что было Рэпером, и чёрные отростки беззвучно метнулись от Рэпера к Олкашу и Пауку.
К этому моменту Олкаш успел широко открыть рот. Так это и застыло. Изменившись до неузнаваемости и став похожим на дупло. А Паук полез под стол. Вышло символично, он застыл, будто поддерживая Рэпера и стол. Почернело всё, к чему прикоснулись отростки.
Затем... До того я не успел осознать испуг, а тут… он на меня посмотрел всем собой… Обратил на меня своё внимание. Его глаз я так и не увидел, просто знал, что теперь он смотрит на меня. Эти мгновения описать труднее всего. Это было внезапным открытием, похожим на впечатление, когда просыпаешься, открываешь глаза, и обнаруживаешь прямо у своего лица два неподвижных глаза кошки, уставившейся на тебя. Меня пробрал ужас.
Всё во мне застыло, было невозможно ни двигаться, ни кричать, огромное напряжение. Оказывается, когда совсем не можешь ничего, но всё чувствуешь и сознаёшь, это исключительно жутко. Мне показалось, что остановилось вообще всё вокруг, кроме него – его чернота продолжала жить.
И эта жизнь черноты вступила со мной в непостижимый контакт, взаимодействие. Пространство между нами... как будто едва уловимо мерцало... и состояло из мельчайших капелек прозрачного тумана. Вроде как оно ... не было только пространством, а чем-то ещё, что могло стать чем угодно.
Ошеломительно проницающее всего меня внимание живой черноты. Чувствовалось: стоит ему вознамериться, и я стану частью этой черноты, перестав быть собой. Я ощутил головокружение, и стал падать в бездну... полную звёзд. В живой черноте жили, дышали звёзды, смотрели на меня, притягивали... Внезапно контакт прекратился.
Помимо всех ощущений, было ещё отстранённое желание продолжать слушать тишину, что и происходило на каком-то плане, невзирая ни на что. Непостижимым образом я знаю, что меня спасло именно это, и он оставил меня жить из-за тишины.
Возможно, в этом есть какой-то замысел. Если бы это было и всё, я бы так не думал. Но я слышал сквозь дрёму, уже в больнице, как кто-то говорил… будто бы на … корнях… Там нашли надписи. Они все были испещрены математическими формулами. Кое-какие имели отношение к квантовой физике, но большую часть никто ни распознать, ни понять пока не смог. Он сделал из Рэпера, Паука и Олкаша не просто пни… а и тексты с формулами. На их поверхности. Какое-то послание…
Послание… Вспомнил. Только одно слово застряло у меня в сознании, осколок неоконченного спора: материалист. Нет, он не передавал мне мысль об этом слове. Оно, осознавшись, осталось, впечаталось, как выгравированное, в память. Я всё думал, не посланием ли было это слово. Понял - нет, не посланием.
Так назвал его я сам. Возникла уверенность… знание… что он и был материалистом, в оригинальном и подлинном смысле этого слова. Возможно, единственным настоящим материалистом.