И. С. Тургенев 200 лет послесмертия

 















P.S.
«P.S.» - это сочетание латинских букв и точек, пришло к нам - из старинных текстов.
Постскри;птум (лат. post scriptum — «після написаного») — приписка до закінченого і підписаного листа, зазвичай позначається латинським скороченням «P.;S.». Також використовують скорочення «P.;P.;S.» (лат. post post scriptum) або «P.;S.;S.» (лат. post sub scriptum) для приписки, зробленою після - постскриптуму.

П.С.

А, если... вот так, то это - после\смертие.
И, конкретно в этой рукописи, – послесмертие - Ивана Сергеевича Тургенева.
Что такое — послесмертие?
Попробую, простыми словами.
«...3 января.
Вчера черт меня дернул к Белицким.
Там […] был Борис Каплун […].
Он бренчал на пьянино, скучал и жаждал развлечений. «Не поехать ли в крематорий?» — сказал он, как прежде говорили: «…не поехать ли к «Кюба» или в «Виллу Родэ»?
— А покойники есть? — спросил кто-то.
— Сейчас узнаю.
— Созвонились с крематорием и оказалось, что, на наше счастье, есть девять покойников.
«Едем!» — крикнул Каплун. […]
Через 20 минут мы были в бывших банях, преобразованных по мановению Каплуна в крематорий. […].
Каплун ехал туда, как в театр, и с аппетитом стал водить нас по этим исковерканным залам.
К досаде пикникующего комиссара, печь оказалась не в порядке: соскочила какая-то гайка. […].
Мы стоим у печи и […] смеемся, никакого пиетета.
Торжественности ни малейшей.
Все голо и откровенно.
Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения.
Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала - своих.
Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. […].
Какое кому дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сунут сейчас в печь.
Сгорела бы поскорее — вот и все.
Но падаль, как назло, не горела.
Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — все в разладе, кое-как, еле-еле.
Печь была холодная, комиссар торопился уехать. […].
Но для развлечения гроб приволокли раньше времени.
В гробу лежал коричневый, как индус, хорошенький юноша-красноармеец, с обнаженными зубами, как будто смеющийся, с распоротым животом, по фамилии Грачев. […].
Наконец, молодой строитель печи крикнул — накладывай!
Похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихлящийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки.
Смеющийся Грачев очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб — медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя.
Пустили газу — и дело пошло еще веселее.
Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх — «рука! рука! смотрите, рука!».
Потом сжигаемый весь почернел, из индуса сделался негром, и из его глаз поднялись хорошенькие голубые огоньки.
«Горит мозг!» — сказал архитектор.
Рабочие толпились вокруг.
Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: «раскололся череп», «загорелись легкие», — вежливо уступая дамам первое место.
Гуляя по окрестным комнатам, я […] незадолго до того нашел в углу… свалку человеческих костей.
Такими костями набито несколько запасных гробов, но гробов недостаточно, и кости валяются вокруг… […] кругом говорили о том, что урн еще нету, а есть ящики, сделанные из листового железа («из старых вывесок»), — и что жаль закапывать эти урны.
«Все равно весь прах не помещается». «Летом мы устроим удобрение! » — потирал инженер руки.»
***

Это, если кому — интересно... это - К. И. Чуковский.

   
«Дневник 1901 -1929», стр. 131 — 132.

Так развлекался, в молодости, известный детский писатель - Корней Чуковский , автор книг - «Таракан» «Доктор Айболит» и многих очень хороших стихов для детей, на которых воспитывались дети в СССР. И, воспитывают - сейчас.

       

 
Узнаете крокодила Гену? Вот–вот! Историю литературы - надо знать. Тем более, что сейчас в Википедии можно прочесть очень много из того, что в Советском Союзе считали - «ненужным», «лишним»…, типа, не отвлекайте население о построения социализма…. А еще – есть\был журнал «Крокодил». Вот он след Николая (Корнея) Чуковского в литературе и жизни и страны.

Сразу, в реальность этого текста даже и не поверил.
Почти на 100% - похоже на философию немецко-фашистских захватчиков и статьи о - Нюрнбергском процессе…, если бы не существование…- «Кремлевской стены», где замурованы урны с пеплом великих вершителей судеб - героев-революционеров-ленинцев…
Тем не менее, воспринять текст, как правду - сложно.
Хотя, после него…, более-менее понятно, откуда у Корнея - в главных героях: жуки, тараканы и прочая… - бррр.
О - времена и нравы!
О - Москва.
О - Революция.
О - молодость.
Какая - ты!?
И, каковы твои - развлечения…

 
Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков, проводы на фронт. Случайная фотография Карла Буллы. 1914 год

J.J.

***

Но, мы… так, живем… все.
В молодости, мы — одни...
А когда постареем, уже — другие.
И в этом, наверное, все мы - «все!», все… кто задает себе вопрос: — «А, что потом, там - за...?»
Хотя…
Хотя, все уже расписано, причем по полочкам…, и за... нас.
Есть ментальность нации... И в ней, в этой - ментальности… четко оговорено, что и как делать с покойником или, если… повежливее, с - «упокоившимся».
...!
Для всех, кто уверовал в Бога, общепринятым считается — причащение к святым Тайнами и беседа со священником (попом) с целью исповедаться. Это - пока ты еще - жив, но жить осталось… - чуть-чуть… Ну, а потом, неторопливый конвейер прощания с умершим: - могила, погост, тризна, поминальный стол на 9 дней… и закрытие двери в тот, иной… мир, на - 40.

 

Как-то, так.
Обычно, когда наступает это пренеприятнейшее событие — в доме появляются всезнающие старушки, которые и подскажут, и утешат... и сделаю все как - надо...
По крайней мере, так - было, когда умерла – моя мама.
Когда умирал Иван Сергеевич Тургенев — человек верующий, так же все и… - было. Там же, как будто он умер в своем родовом имении Спасское–Лутовиново.
Франция, Париж, Бужеваль — это та же Россия.
И, вообще.
Тогда, в конце XIX века - уже не было понятия, Россия. Было понятие — Европа! B в ней — русские люди: дворяне, челядь, дипломаты, невозвращенцы, неблагонадежные, опальные писатели, философы, социалисты, революционеры...
Во Франции, вполне свободно уживались друг с другом - самые различные религиозные концессии и абсолютно не было проблем с соблюдением любой прихоти умирающего, от тяжелой болезни, отмучившегося в этой жизни – человека, когда уже всем понятно, что человек доживает… последние дни.
Но, тем нее менее, это – Франция.
И, во Франции, свои правила - СВОИ ПРАВИЛА ОБРАШЕНИЯ… С… УМЕРШИМИ…
И, одним из них было то, что всех умерших во Франции, обязательно - вскрывали.
«...Господь сказал ясно и определенно: «Идущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6, 54).
Болезни и смерть — следствия грехопадения наших прародителей. Отпав от Бога, они, а в их лице и всё человечество, потеряли дар бессмертия. В таинстве Святого Причащения мы вновь соединяемся с Богом и обретаем свободу от власти смерти. Вкушая Тело и Кровь Христа, мы получаем как бы новую закваску для наших тела и души. И хотя по законам земной жизни вам предстоит вкусить смерть, она становится для нас неким формальным актом, уже не имеющим прежнего ужасающего значения.
Недаром первые христиане день смерти называли рождением в вечную блаженную жизнь.
Христовы Тайны являются Божественной пищей, которая таинственным и неприметным образом изменяет наше естество, подготавливая его для вечного бытия в Царстве Небесном...»

***

Впрочем, все по - порядку.

 

Начнем с дневниковых записей И. С. Тургенева, так сказать, от первого лица.

Иван Сергеевич Тургенев.
Из дневника:
Суббота, 9 декабря/27 ноября  1882.
Итак – несмотря на предчувствие, я начинаю новую книжку. Вот при какой обстановке: Недели две тому назад я переехал из Буживаля и поселился в rue de Douai. Здоровье мое в том же statu quo, даже похужело в теченье нескольких дней; теперь опять то же – ни стоять, ни ходить и т.д.– <…>

17/5 декабря 1882, воскресенье.
В течение последней недели еще вырисовалась новая прелесть. Тот невром, который образовался у меня на брюхе над <…> вследствие операции чирея (в 1856 году) и который целых 25 лет хотя болел, но не увеличивался, вдруг стал непомерно пухнуть – и если так продолжится, то придется взрезать мне брюхо и вырвать эту гадость… (от подобной проделки умер Ю. Самарин). Это на днях должно решиться… веселенький пейзажик! Нечего и говорить, что старый недуг процветает по-прежнему. <…>

Пятница, 12 янв. 1883/31 дек. 1882.
Послезавтра, в воскресение, в 11 ч<асов> мне вырезывают мой невром. Операция будет мучительная – так как, по решению Бруарделя, меня хлороформировать нельзя. После мне придется пролежать недвижно дней десять. Если сделается рожа – я, вероятно, умру. Но, «le vin est tire – il faut le boire» . Недуг грудной – все в том же положении. <…>

Воскресенье, 14/2 янв. 1883. 10? ч. утра.
Сижу в ожидании докторов, которые будут меня резать (они сию минуту приехали), – пока не трушу. Что будет дальше – не знаю. В начале следующей страницы напишу результат.

Суббота, 27/15 янв. 1883.
В прошлое воскресенье, 2/14 янв<аря> так-таки и вырезали у меня невром. (Действовал Поль Сегон, присутствовали Бруардель и Нелатон и Гиртц.).
Было очень больно; но я, воспользовавшись советом Канта, старался давать себе отчет в моих ощущениях – и, к собственному изумлению, даже не пикнул и не шевельнулся. А длилась вся операция минут с 12.
Невром был с грецкий орех – большой. Потом меня уложили – и так я пролежал 14 дней.
Лихорадки не было и никаких усложнений.
Рана в 15 сентим <етров> скоро и правильно зажила.
Зато старая моя болезнь – боль в груди и пр. – меня лихо помучила, так как лежание на спине причиняло мне особенные страдания.
Пришлось прибегнуть к морфину. Болезнь эта продолжает потешаться надо мною – но ведь от этого я избавиться не могу, что ни говори Бертенсон  с своей глиной.

Альфонс Доде.

 

Два месяца тому назад (в 1983 году А. Доде было - 43 года) я видел Тургенева в последний раз.
Дом был по-прежнему полон цветов, звонкие голоса по-прежнему звучали в нижнем этаже, мой друг по-прежнему лежал у себя на диване, но как он ослабел, как он изменился!
Грудная жаба не давала ему покоя, а кроме того, он страдал от страшной раны (2/14 янв<аря> было произведена операция), оставшейся после операции кисты.
Тургенева не усыпляли, и он рассказал мне об операции, ясно сохранившейся в его памяти.
Сначала он испытал такое ощущение, словно с него, как с яблока, снимали кожуру, затем пришла резкая боль – нож хирурга резал по живому мясу.
– Я анализировал свои страдания, мне хотелось рассказать о них за одним из наших обедов. Я подумал, что это может вас заинтересовать, – прибавил он.

          

         

Николай Андреевич Белоголовый.

    

В половине мая (1883 г. – Сост.) я был опять в Париже и в день приезда повидался со многими из знакомых, но не мог добиться от них ясных сведений, и это было вполне понятно: И. С. уже был перевезен в Буживаль, а так как в это время он страдал жестоко и почти без перерыва, то не принимал решительно никого из посторонних, и узнать что-нибудь точно о его состоянии было очень трудно.
Не теряя времени, я тотчас же написал И. С. записку, извещая его о своем приезде и спрашивая, могу ли, не обеспокоивши его, приехать в Буживаль и когда? В тот же день я получил почтовую карту, на которой И.С. собственноручно писал, что он очень рад меня видеть и ждет с нетерпением; почерк был четкий, хотя несколько дрожащий.
Я немедленно отправился в Бужеваль с тяжелым сердцем. <…>
Обо мне доложили и тотчас же попросили в спальню.
И. С. лежал на широкой кровати, одетый в домашнюю визитку, и, видимо, перед тем читал: кругом него валялись на кровати в беспорядке несколько номеров газет, развернутая книжка «Вестника Европы». Лицо его немного похудело, а обычный желтоватый колорит кожи стал гораздо гуще и переходил в синевато-темный, что особенно резко кидалось в глаза при снежной белизне волос и бороды больного. Глаза заметно ввалились, около них легли темные круги, придававшие лицу страдальческое выражение. Лежал он на спине и, не повернув головы при моем входе, протянул руку и тотчас же заговорил таким расслабленным голосом:
- Плохо мне, совсем плохо. Нет, так дальше жить невозможно. Дайте мне что-нибудь, чтобы поскорее умереть и больше не страдать так. Сегодня мне еще лучше, и я отдыхаю, но в момент болей я готов все с собой сделать. Верите ли, я так тогда кричу, что слышно в большом доме» (дом, в Буживале, в котором жила семья Виардо.)

 
«Большой дом» или «дом Виардо в Буживале». Фото – 1986 г.
Здесь и в доме «Ясени» сейчас мемориальный музей памяти И. С. Тургенева и П. Виардо. Тургенев, назовет усадьбу –– «Les Frenes» («Ясени»). И. С. Тургенев прожил там с 1875 года и до 1883 г. Оба дома: тургеневское шале и вилла, включены в дополнение к списку исторических памятников Франции и находятся под опекой государства, как - национальное достояние.
Затем он начал рассказывать подробно и с необыкновенной ясностью и последовательностью все, что произошло с ним с того времени, как мы расстались: как он чувствовал себя хорошо в начале зимы, как он решил вырезать среди зимы свою давнюю небольшую неврому на нижней стенке живота.
К этому его побудило то, что опухоль, бывшая прежде совсем безболезненною, вдруг после ушиба стала побаливать и заметно увеличилась в объеме. Операцию сделал Сегон очень удачно, но после нее И. С. должен был до заживления раны лежать в кровати, и тут понемногу снова стали возвращаться прежние невралгические боли, но только на этот раз не в ключице, а в средине спинного хребта и вокруг всего пояса.
Боли стали быстро учащаться и усиливаться, уступая только на время морфийным спринцеваниям, и постепенно дошло до того, что «я тут даже ничего не помню, – говорил И. С., – и мне кажется, что недель шесть голова моя была в каком-то тяжелом тумане, до тех пор, пока меня не перевели сюда.
Здесь мне немного полегче, но и теперь в пароксизмы боли я страдаю невыносимо, меня схватывает и держит в каких-то гигантских тисках, от которых я только облегчаюсь спринцовкою».
После рассказа я осмотрел И. С., но бегло, чтобы его не очень мучать, и был поражен сильным похуданием тела.
От прежнего мощного атлета оставались кожа да кости. В состоянии сердца и сосудов я не нашел никакой существенной перемены, только пульс был сравнительно чаще (76 раз в минуту) и не столь полон. Живот более вздутый, язык очень обложен. Больной жаловался на сильное отвращение от пищи, частую тяжесть под ложкою и трудное пищеварение. Ел он крайне мало.
 <…> И. С. уже не был в состоянии вставать с постели и одеваться без посторонней помощи, поворачивался с боку на бок с большим трудом, а сидеть, не прислоняясь, вовсе не мог. <…>
Я уже хотел проститься, видя, что И. С. порядком-таки утомился моим визитом, но он меня остановил словами: «Постойте, я вам не рассказал главного, а вам, как врачу, это непременно нужно знать. Вы не знаете настоящей причины моей болезни, а я теперь убежден в ней, ведь я отравлен». И после этого стал рассказывать длинную, весьма фантастическую и нелепую до крайности историю отравления, передавать которую здесь я считаю бесполезным.
Резкий переход от вполне логической и разумной беседы к этому сумбурному повествованию был крайне поразителен, и я пытался тут же доказать всю неестественность его рассказа, но он стоял на своем и постоянно на мои возражения твердил: «Поверьте, это так, я уж знаю».
Но тут вскоре начался обычный приступ боли, И. С. стал сильно метаться, стонать и просил сделать ему поскорее спринцевание морфия, и я вышел, попрощавшись.

 
***

Справка.
В первой половине XIX века продажа опиума никем не воспрещалась. Дурманящее зелье можно было приобрести где угодно. В 1804 году немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер сумел выделить алкалоид из опиума, который оказался сильнее самого наркотика в 10 раз.
Полученное вещество назвали в честь бога из древнегреческой мифологии Морфея – морфием.

Невероятную популярность морфий приобрел после изобретения инъекционной иглы (1853 год).
      






После колонизации Индии и вторжения Наполеона в Египет в Европе вновь оживает интерес к продуктам конопли.
В конце XVIII века лейб-медик императора Жан Николя Корвизар де Мар привозит в Париж целую коллекцию различных сортов гашиша, и благодаря светскому протеже французов, каннабис впервые оказывается в поле зрения официальной культуры.
Начиная с XIX века, люди стали значительно шире использовать возможности доступных лекарственных веществ, чтобы повысить настроение или снизить эмоциональность.

      
Лейб-медик (личный врач) императора Франции                Английский врач Уильям О'Шонесси,
Наполеона I Жан Николя Корвизар де Маар                член Королевской Академии Наук

В 1839 году английский врач Уильямом О'Шонесси, член Королевской Академии Наук, опубликовал работу об успешном применении каннабиса в качестве анальгетика при лечении ревматизма, судорог и конвульсий.
Например, ввел в европейскую фармакопею спиртовую настойку конопли - психотропное и антибактериальное средство для наружного и внутренного применения.
Успешно употреблялась с середины XIX века по 1940-е гг. в качестве противосудорожного, антибактериального и болеутоляющего средства.
Медицинские показания и дозировка препарата исследованы британским терапевтом Джоном Расселом Рейнольдсом, опубликовавшим свои наблюдения в конце XIX века.
Тогда же в Европе и Америке распространяется официальное медицинское использование конопли: настой из листьев и соцветий служил как антиспазматическое и снотворное средство, а легкое конопляное масло применялось для снятия воспалений.

Чай с опиумом. 

В восточных странах, где было запрещено употребление алкоголя, люди скрашивали свою серую жизнь именно опиумом.
А, а тем временем умные европейцы получали кайф… от - чая.
Особенно, на него «подсели» - англичане.
Колониальная позиция Англии была просто раем для любителей этого напитка…

   

В других странах, чай был - очень редким и крайне дорогим. 
В Европе, США и России его пили - только в зажиточных семьях и то, что они пили, трудно назвать чаем…
Волею обстоятельств судьба чая, как  продукта оказалась накрепко привязана к судьбе - опиума. 
Опийный мак фигурирует в шумерских клинописных текстах под названием «растение радости».
Про древних же египтян точно известно, что они использовали опиум для анестезии.
Родина опийного мака, равно как и технологии получения наркотика из каучукообразного сока, выступающего из надрезов на его коробочках, — Средний Восток, регион знаменитого «Плодородного Полумесяца».

    

Отсюда получали опиум греки и римляне, а потом и европейцы.
Везли его купцы не только на Запад, но и в Иран, Индию и Центральную Азию.
Опиум принимали с различными целями: как обезболивающее, как снотворное и, естественно, как «рекреационный наркотик».
В странах Средиземноморья и Западной Европы, где имелись давние винодельческие традиции, в этом последнем качестве его использовали относительно едко — здесь соответствующая ниша была прочно занята вином и прочими алкогольными напитками.
На Востоке же культура виноделия и винопития либо вообще не развилась, либо была подорвана с приходом ислама, запрещающего употребление вина. Во многом поэтому опиум там стали все больше использовать не в медицинских, а в «развлекательных» целях.

От лекарства к наркотику

 

Это резко расширило круг потребителей наркотика и создало огромный, устойчивый спрос на него.
В Индии, например, правители из династии Великих Моголов быстро оценили экономические выгоды, которые сулил новый рынок, и установили государственную монополию на торговлю опиумом. Впоследствии Ост-Индской компании не пришлось ничего выдумывать и создавать с нуля — она просто переняла прекрасно налаженный, приносящий весомые прибыли, бизнес. И, расширила его.
Везде, и в Европе, и на Востоке, опиум либо пили (растворяя его в воде или спиртных напитках — в Европе такой раствор назывался laudanum), либо глотали сухим небольшими порциями.
Непосредственный эффект от такого употребления сравним с тем, что даёт умеренная доза лёгкого наркотика вроде марихуаны, то есть он был скорее расслабляющим и тонизирующим, чем опьяняющим средством.
Английские военные врачи неоднократно наблюдали, как сипаи-индийцы в армии Ост-Индской компании после тяжёлого марш-броска глотали на привале опиум, чтобы быстро восстановить силы. 
Ну, а в Европе.... врачи применяли опиум для лечения едва ли не всех болезней — диареи, дизентерии, астмы, ревматизма, диабета, малярии, холеры, лихорадки, бронхита, бессонницы — и просто для снятия болей любого происхождения. Часто за болезнь принимали наркотическую ломку, но врачи,  прописывая больному новую дозу опиума, этого не понимали и радовались, что лекарство так хорошо помогает.
Всевозможные успокоительные капли на основе опиума продавались в обычных аптеках. В одну Англию в первой половине XIX века ежегодно ввозилось до 20 т опиума, причем абсолютно легально.
Общество волновала проблема пьянства, и по сравнению с дешёвым джином опиум казался совершенно безобидным, даже полезным продуктом. Так, в 1830 году агроном-любитель из Эдинбурга получил престижную сельскохозяйственную премию за успехи в выращивании опийного мака в Шотландии.
Иными словами, обвинять производителей опиума, в частности британскую Ост-Индскую компанию , в преступной эксплуатации человеческой слабости не приходится. Опиумный бизнес тогда мало чем отличался от любого другого, правда, для компании он был очень важен, поскольку к началу XIX века она подошла в состоянии если не явного, то определенно назревающего кризиса.
При этом свой опиум (или если по приличному - «продукцию») компания в Европу практически не поставляла. Слишком долог и дорог был морской путь вокруг мыса Доброй Надежды. Европейский спрос с лихвой удовлетворяла Турция. Индийский же опиум первоначально находил своего потребителя главным образом внутри самой Индии. А, со временем, всё больше в Юго-Восточной Азии.
Наркотик там долго употребляли и как пищу и как чай (то есть в виде в виде раствора). Однако, начиная с XVII века распространение табака, который приобрёл огромную популярность в этом регионе, изменило и способ употребления опиума: его стали смешивать с табачными листьями и эту смесь, которая получила название «мадак», курить. Она всё ещё оставалась «лёгким» наркотиком, поскольку опиум в ней имел низкую степень обработки: содержание морфинов в смеси не превышало 0,2%. Однако идея, что опиум можно курить, родившись, не могла не быть доведена до логического завершения: курить его можно и в чистом виде.
Пришли к этому отнюдь не сразу, поскольку курить чистый опиум, как курят табак, было физически невозможно. Пришлось изобрести специальную опиумную трубку, которую не набивают и не раскуривают, — вместо этого над специальной лампой разогревают шарик опиума до температуры, близкой к температуре кипения, после чего курильщик быстро втягивает через мундштук образовавшиеся пары. Но плохо очищенный опиум, который употребляли внутрь или добавляли в табак, для этого не годился. При разогреве он просто сгорал, теряя большую часть дурманящих веществ.
В результате, была разработана технология очистки опиума. Содержание морфинов в нём было доведено до 9–10%, что в 50 (!) раз больше, чем в мадаке. Тут уже ни о каком «поднятии тонуса» речь не шла — выкурив трубку, человек на какое-то время просто выпадал из жизни.
Опиекурильни были очень спокойными заведениями — спокойными, как могила.
Аналогия тем более уместна, что разрушение личности и здоровья курильщика шло стремительно и, как правило, бесповоротно.
Для мира, который, напомним, ещё ничего не знал о таком явлении, как наркозависимость, курение опиума неизбежно должно было стать страшным бичом.
А, то что благодаря Ост-Индийской кампании, все в Европе - стали воспринимать загадочный Китай... и как родину чая и как... родину опиекурения (вернее, юго-восточное побережье Китая) как-то, забылось. 
Теперь Китай воспринимался как место пересечения торговых путей (а значит, и культур) всей Восточной Азии (опиумной ойкумены.)
В любом случае новый способ употребления опиума стал ассоциироваться именно с Китаем и китайцами (в том числе с китайцами диаспоры). Власти Поднебесной опиумная проблема долгое время особо не волновала. Наркотик периодически запрещали (не слишком заботясь о соблюдении запретов), но не из-за пагубного его воздействия на здоровье подданных, а потому, что он был товаром привозным, всё же иноземное в Китае приравнивалось к варварскому, то есть - недостойному.
Однако в конце XVIII столетия беспокойство Пекина стало нарастать. Грозный (в отличие от многих предыдущих) антиопиумный указ император выпустил в 1780 году, и далее они посыпались как из рога изобилия. Это был уже не колокольчик, с помощью которого строгий, но милостивый учитель призывает к порядку расшалившихся школяров, а набатный колокол.
Что же заставило китайские власти изменить своё отношение к опиуму?
В Китае, давно были известны медицинские достоинства мака, но - как наркотик, он широко не использовался.
Англия наводнением китайского рынка опиумом
И с распространением привычки курения (это примерно с XVI века…тогда как Ост-Индская кампания была образована в 1600 г. ), опиум стал примешиваться к табаку. Вслед за торговцами на юге Китая опиум стала курить и аристократия, он постепенно проник во Внутренний Китай. Осознавая опасность наркотических свойств опиума, вызывавших привыкание, а также то, что торговля им приводит к развращению местных чиновников, созданию коррупционных схем, в XVIII веке император запретил опиокурение и торговлю этим веществом. Однако, несмотря на декреты 1729 и 1799 годов, опиум продолжал поступать в Китай, чиновники — участвовать в контрабанде, а серебро и золото — уходить из империи.
Большую роль в этом сыграла Ост-Индская компания , которая в начале 70-х годов XVIII века получила монополию на торговлю опиумом из Бенгалии и контрабандно сбывала его в Китае.
Для сравнения: в середине 1770-х годов продажа опиума составляла около 1,5 тонны в год, а к середине 1830-х, когда Ост-Индская компания лишилась монополии на торговлю с Цинской империей, — около 2000 тонн, при этом на этот товар приходилось до 75 % всего китайского импорта.
Последствия распространения опиума были разрушительными для общества и экономики Китая, но благодаря опиуму и «воспитания привычки в нему среди китайцев»  уже в начале 1830-х годов Великобритания достигла положительного торгового баланса с Китаем. Опиумная торговля стала тем ключом, который смог «открыть» Китай.
Китай представлял собой богатейшую страну Восточной Азии и Азии в целом.
Он обладал уникальным набором товаров, которые экспортировались во многие страны мира, в том числе в - европейские.
В первую очередь можно назвать мануфактурные изделия: шелк, фарфоровые изделия, а также предметы искусства, знаменитый китайский чай, некоторые другие экзотические товары. Те же самые вазы, которые можно видеть сегодня в музеях мира, — красивейшие, дорогие изделия — были очень востребованы на Западе.
При этом Китай вел торговлю в обмен на серебро и золото, используя монеты именно из этих драгоценных металлов.
 И, что самое главное, и при этом – он практиковал серьезные ограничения для иностранных торговцев.
Это стало началом опиумных войн.
Не вдаваясь в подробности хода военных действий, многократно описанных в литературе, следует сказать, что силы участников были неравны.
Несмотря на малочисленность английских войск по сравнению с цинскими (чуть более 4 тысяч человек со стороны Англии, в цинской армии насчитывалось почти 900 тысяч человек, распределенных по всей империи; непосредственно в конфликте участвовало не более 100 тысяч человек), непревзойденный уровень технического оснащения, выучки войск и командования этим ограниченным контингентом предопределил исход столкновений в пользу Англии.
Вооруженные силы Цинской империи были разрознены, оснащение — устаревшим, а главное, моральная обстановка в рядах армии оставляла желать лучшего, опять же во многом в силу пагубного пристрастия к опиуму как офицеров, так и солдат. Английская же сторона основные потери несла не в бою, а из-за болезней, развивавшихся в непривычном климате и неблагоприятных санитарных условиях.
Цинская династия обязалась выплатить существенную контрибуцию — 8 миллионов лянов серебра.
Для торговли был открыт - Тяньцзинь (сегодня — город центрального подчинения, одной из достопримечательностей которого как раз является европейский колониальный квартал).
Франция и Великобритания получили право вывозить китайцев в качестве рабочей силы в другие колонии.
И, конечно же, договор проложил путь к еще более активному росту опиумной торговли.
Кроме того, мак стал выращиваться на территории самого Китая, притом, уже самими китайцами.
К «опиумным войнам» в Китае и по сей день относятся как к национальной травме.
Недаром в историографии и общественном дискурсе существует понятие «столетие унижений»…, а печальные события середины — второй половины XIX века (1856 -1860 г.) хранятся в исторической памяти народа и очень подробно отражены в музейных экспозициях.
***
Но, официально, как ни удивительно, всюду и везде проталкивается идейка, что главную роль здесь сыграл - чай, потребление которого в Европе, как раз в этот период, стало стремительно расти.

 

200 с небольшим лет назад - опиум был самым обычным грузом в британских портах.
Например, газета Times в феврале 1785 года, перечисляя товары, которые разгружают в лондонском порту, писала об опиуме из Смирны (Измира) в одном ряду с маслом из Ливорно и горохом из Гданьска.
"Есть притоны для курильщиков опиума, где можно купить забвение. Есть ужасные вертепы, где память о старых грехах можно утопить в безумии новых" 
В начале XIX века путешественников в Норфолке предупреждали с осторожностью использовать кружки в пабах, так как местные добавляли в пиво опиум, полагая, что это убережет от опасности заразиться малярией на болотах Фенланда.
Опиум, получаемый из высушенного на солнце млечного сока опийного мака, обычно использовали как анестетик.
Приближенные британской королевы Виктории заказывали опиум у придворного аптекаря. Про саму королеву говорили, что она употребляла кокаин с молодым Уинстоном Черчиллем.
Другой британский премьер-министр Уильям Гладстоун якобы добавлял опиум в чай или кофе перед тем, как выступать с важными речами.
В 1857 американский писатель Ф. Ладлоу описывает личный опыт после приема настойки из индийской конопли, подтверждая сакральную силу этого растения.
Психоактивными свойствами каннабиса восхищались Г. Торо, Г. Мелвилл, и другие известные американские писатели и философы.
Как известно, во второй половине 19 века в Париже на берегу Сены располагался "Клуб Хасгашишей" - небольшое общество литераторов и артистов, увлекавшихся экзотическим снадобьем. "Члены этого клуба регулярно встречались и употребляли гашиш в количествах, которые сегодня можно оценить как очень большие".


 
Гашишный притон.

Это были именитые литераторы: Ш. Бодлер, Т. Готье, П. Верлен, А. Рембо, О. Бальзак, А. Дюма и другие.
Благодаря им, гашиш, стал широко известен в европейской культурной традиции.
Следует отметить, что эти люди, будучи почитателями психоактивных свойств культивированной конопли, не считали ее перспективной традицией.
Тогда общество не могло правильно объяснить эффект воздействия психоделических растений на человека.
Лишь в XX веке, широкий и часто непредсказуемый спектр проявлений человеческого бессознательного получил обоснование в трудах 3. Фрейда, К. Г. Юнга, А. Адлера, В. Райха, О. Ранка, А. Маслоу, С. Грофа и других известных ученых.
Ницше, по описанию его биографа Д. Галсви, будучи человеком слабым и болезненным, пользовался аптекарской настойкой из конопли, которая в периоды кризисов была для него единственным лекарством.
Между 1840 и 1900 годами в западной медицинской литературе было опубликовано более ста работ о целебных свойствах каннабиса.
До 1937 конопля предписывалась как основной препарат для лечения более чем 100 различных заболеваний в американской фармакопее: как средство от астмы, мигрени, герпеса, артрита, ревматических болей, дизентерии, бессонницы и различных неврологических расстройств.

    

***

Истории всех наркотических веществ похожи.
В Древнем Китае, Греции и Риме алкоголь и индийскую коноплю использовали как обезболивающие средства.
Наркотические вещества потребляли (жевали, курили) без специальной обработки, а потому их разрушительное влияние на организм было сравнительно слабым.
Человек научился переработкой превращать эти вещества в яды, несущие смерть
В XIX веке европейские химики научились изготавливать из природного сырья более чистые и сильнодействующие препараты.
В 1805 немецкий химик Ф. Зертюрнер выделил из опия алкалоид, названный морфином (в честь греческого бога сновидений Морфея).
А в 1832 г. французский химик П. Ж. Робике – кодеин
Весовое содержание морфина и кодеина в опии составляет 10 и 0,5% соответственно.
С 1870-х из морфина химическим путем стали получать героин (диацетилморфин) и другие сильнодействующие наркотики.
Определенной вехой в культуре употребления наркотиков стало изобретение шприца.
Считается, что его в 1864 изобрел швейцарский ветеринарный врач Чарльз Правец, а в 1865 году англичанин Александр Вуд совместил шприц с изобретенной им полой иглой для инъекций.
Как и другие лекарственные препараты, наркотики, прежде всего морфин, также стали вводиться инъекционным способом.
Это позволяло добиваться необходимого эффекта при значительно меньшей дозе препарата, а при внутривенных инъекциях значительно усиливались эйфорические ощущения.

   

    

      

    
    

С распространением инъекционной формы введения наркотика усилились медицинские проблемы наркозависимых, в виде: абсцессов, флебитов, передозировок, инфекций.

 
***
Василий Васильевич Верещагин.

   

Возвратясь из Москвы, встретился с Онегиным, который сказал мне, что не только месяцы, но и дни И. С. сочтены.
Я поехал в Буживаль, где он тогда был; дорогою образ его еще рисовался мне таким, как и прежде, но когда, думая начать разговор по-старому, шуткою, я вошел – язык прилип к гортани: на кушетке, свернувшись калачиком, лежал Тургенев, как будто не тот, которого я знал, – величественный, с красивою головою, – а какой-то небольшой, тощий, желтый, как воск, с глазами ввалившимися, взглядом мутным, безжизненным.
Казалось, он заметил произведенное им впечатление и сейчас же стал говорить о том, что умирает, надежды нет и проч.
«Мы с вами были разных характеров, – прибавил он, – я всегда был - слаб, вы - энергичны, решительны
Слезы подступили у меня к глазам, я попробовал возражать, но И. С. нервно перебил:
Ах, Боже мой, да не утешайте меня, Василий Васильевич, ведь я не ребенок, хорошо понимаю мое положение, болезнь моя неизлечима; страдаю так, что по сто раз на день призываю смерть.
Я не боюсь расстаться с жизнью, мне ничего не жалко, один - два приятеля, которых не то что любишь, а к которым просто привык…

 

Я позволил себе предостеречь его от частых приемов морфия, и если уже наркотические средства необходимы, то чередовать его с хлоралом. 
И рад бы, да что делать, коли боли мучают, – отвечал И. С.

 – Готов что бы ни было принять, только бы успокоиться…»
***
«...Попасть в категорию друзей Верещагина было не так уж просто. В свою мастерскую он пускал не каждого, а титулованных особ даже в ранге великих князей просил «не беспокоиться посещением его жилища». Среди тех, кто пользовался его гостеприимством и неизменным уважением, был и Иван Сергеевич Тургенев.
И.С. Тургенев, который подолгу проживал в Париже (совместно с семьей знаменитой артистки Полины Виардо), очень хотел побывать в мастерской В.В. Верещагина под Парижем. А тут началась русско-турецкая война, и Верещагин помчался на Балканы. И лишь после войны художник Боголюбов  сказал ему как-то:
– Есть один человек, очень, очень желающий с вами познакомиться...
– И кто такой?
– Иван Сергеевич Тургенев...
«Я был душевно рад тому и просил приехать в какое угодно время», – писал позже по этому поводу сам В.В. Верещагин (см. в его кн. «Очерки, наброски, воспоминания». Спб, 1883).
Итак, Иван Сергеевич поехал в пригород Парижа, где жил художник.
Дом Верещагина был удобен для творческой работы. В нем были две огромные мастерские. Здесь создавались и индийские картины, и картины из балканской войны, являющиеся вершиной творчества B.В. Верещагина.
В мастерской художника Тургенев застал приятеля Верещагина – знаменитого генерала М.Д. Скобелева, героя Плевны. Верещагину хотелось крепко обнять и расцеловать писателя, произведения которого «Записки охотника» и «Отцы и дети» были любимы им с юности и повлияли на формирование его взглядов. Ведь Тургенев принадлежал к «отцам» поколения Верещагина – между ними была разница в двадцать пять лет. Но в присутствии Скобелева выражать свои чувства художнику не хотелось, и он только крепко пожал руку писателю.
Ивана Сергеевича покорили картины Верещагина.
Туркестанскую серию Тургенев просмотрел, проезжая через Москву к себе в усадьбу Спасское-Лутовиново в 1876 году, когда купленные П.М. Третьяковым верещагинские полотна были выставлены в трех залах Московского общества любителей живописи.
На гуманиста Тургенева они произвели глубокое впечатление.
Здесь, в прекрасно обставленной мастерской он видел три начатые работы из турецкой войны.
Как свидетельствует сам художник, Тургеневу особенно понравилась «Перевозка раненых»: «Каждого из написанных он называл по имени: «Вот это – Никифор из Тамбова, а это – Сидор из-под Нижнего».
Друг другу они понравились, завязались приятельские отношения, стали они особенно близкими, когда Верещагин в 1879 году устраивал свою выставку в Париже.
В статье известного исследователя биографии и творчества Тургенева И.С. Зильберштейна «Выставка художника В. В. Верещагина»  приводится ряд примечательных фактов, неиспользованных в монографиях о Верещагине. Среди них письмо Тургенева от 15.12.1879 в редакции крупных парижских газет о Верещагине.
«Особенностью этого таланта, – писал Иван Сергеевич, – является упорное искание правды, физиономии, типического в природе и в человеке, которые он передает с большой верностью и силой, порой несколько суровой, но всегда искренней и величественной. Это стремление к правде, к - характерному, положившее со времен нашего великого писателя Гоголя свой отпечаток на все произведения русской литературы, проявляется также под кистью Верещагина и в русском искусстве».
Рецензия-письмо Тургенева, авторитетнейшего к тому же человека в Париже, имела, конечно, в глазах журналистов немалое значение
На парижской же выставке пресса высказывалась восторженно о работах художника с редким единодушием, и в том есть доля заслуги добрейшего Ивана Сергеевича Тургенева, постоянно расхваливающего и в обществе, и в беседах с писателями и журналистами своего русского друга.

 

В день закрытия выставки – 4 января 1880 г. – Василий Васильевич в письме к В. Стасову сообщал: «...Такая масса народа, что ни входа, ни выхода».
В русских газетах тоже появился ряд благожелательных отзывов о парижской выставке.
Помощь, оказанная Тургеневым в выставке, была дружески и благодарственно встречена Верещагиным.

    

В. В. Верещагин навещал больного Ивана Сергеевича, старался его развлечь.
Он рассказывал о своих приключениях и о войне, о картинах.
Пытался рассеять мрачные мысли.

 

С редкой непосредственностью пишет художник об одном из последних свиданий с Тургеневым:
«Еще с лестницы, помню, кричу ему
- Это что такое? Как это можно, на что похоже – так долго хворать!
Вхожу и вижу ту же ласковую улыбку, слышу тот же тонкий голос:
- Что же прикажете делать, держит болезнь, не выпускает».

   

      

 
«Скобелев под Шипкой» (1878).

    

 

Василий Васильевич Верещагин всегда с уважением вспоминал Тургенева, которого он считал в числе своих духовных отцов и о котором писал Стасову: «Повторяю, такое полное высокое творчество, как мне кажется, встретишь не у многих: кроме Пушкина и Льва Толстого, разве еще у Лермонтова в его прозе.»
Цит. по В. С. Железняк-Белецкий
«Тургенев и Верещагин».
***
Николай Андреевич Белоголовый.

 











«…Еще два или три раза успел я до моего отъезда из Парижа съездить в Буживаль, входя всякий раз с стесненным сердцем в спальню И. С.
Беспощадный недуг делал свое дело и с убийственной медленностью точил силы больного, давая редкие послабления в болях, с виду как оставаясь statu quo, но это было только с виду, на деле же развязка приближалась, и когда я приехал проститься, то заметил, что поданная мне больным рука была лихорадочно горяча, пульс ускореннее обыкновенного, а на мой вопрос И. С. ответил, что последние ночи он стал заметно потеть.
Наши часовые беседы (от одного поезда железной дороги до другого) исключительно касались состояния его здоровья.
Не раз он еще обращался к фантастическому рассказу о своем отравлении, за исключением же этой темы его речь всегда была последовательна и разумна.
Однажды я свернул разговор на текущие события и тотчас же убедился, что он не перестает следить за ними как по французским, так и по русским газетам…»
    

    


Справка.

Есть очерк Николая Андреевича Белоголового о болезни Ивана Сергеевича Тургенева и о самом Иване Сергеевиче Тургеневе в это тяжелый для него период жизни.
В нем - о том, что скорую и преждевременную кончину Ивана Сергеевича, не предвещало - ничто.
Скорее наоборот, газеты, прежде всего парижские, чуть ли не ежедневно писали успокоительное: здоровье европейской знаменитости улучшается. Лишь некоторые из них сеяли сомнения: «то писалось о вскрывшемся нарыве, то об аневризме, то о каком-то странном кардиальном бреде; затем проходили чуть не целые месяцы, в течение которых всякие известия прекращались, и тяжелое недоумение публики сменялось воскресавшею надеждою».
Зиму 1881—1882 года доктор Н. А. Белоголовый - проводил в Париже.
«…Следя обеспокоенно , как и все из русской диаспоры, за разноречивыми публикациями о состоянии здоровья писателя, Николай Андреевич однажды не выдержал и отправился к нему на улицу Дуэ. Его визиты участились после того, когда больного перевезли в Бужеваль, туда, где в доме французской певицы и композитора Полины Виардо в окружении любящих и заботливых людей Тургенев действительно уже расставался с жизнью, уходил тяжело и мучительно.
Разноречивые диагнозы («артрические отложения», «воспаление нервов», «аневризма дуги аорты»), называвшиеся французскими знаменитостями Булльо, Шарко, Жакку, Бруарделем, Потеном, смущали и сбивали с толку врача Маньена, лечившего с давних пор все семейство Виардо.
Хирург Поль Сегон, приглашенный Маньеном, обнаружил у больного неврому и, признав эту опухоль доброкачественной, удалил ее.
Однако осмотр, неоднократно произведенный Белоголовым, привел его к предположению о том, что у Тургенева вовсе не доброкачественные, а раковые или саркоматозные узлы в спинном хребте.
И этот диагноз нашел подтверждение, но уже посмертное, при патологоанатомическом вскрытии.
Свой полумедицинский рассказ о тяжело умиравшем Тургеневе Белоголовый заключил абзацем чисто публицистическим, в котором выразил то, что испытывал и он сам, и едва ли не все-все из тех, кому выпала доля оканчивать свою жизнь на чужбине:
«Смерть всегда и везде печальная необходимость, но она является неизмеримо безотраднее, когда такой первостепенный деятель и талант, как Тургенев, умирает вдали от своей родины.
Мы вполне верим, что семья Виардо была самой близкой и дорогой семьей для Тургенева, что с ней связывали его сердечные и родственные узы и что с этой стороны уход за ним был самый теплый и безукоризненный; но при медленном угасании личности, пользующейся огромною популярностью и симпатиями общества, есть еще одно важное обстоятельство, которое, кроме ближайшего ухода и попечений дорогой семьи, смягчает борьбу жизни со смертью, а в моменты перерыва от страданий удесятеряет нравственные силы страдальца и побуждает его с чувством самоудовлетворения и вполне законной гордости оборачиваться на пройденный им житейский путь.
Хворай так Тургенев в России — и каждый день врывалась бы, несмотря на всякие затворы, в его спальню и доносилась бы к его кровати постоянная волна теплого общественного участия и той страстной до необузданности симпатии, к которой склонна особенно молодежь; на примере Некрасова я видел лично, как эти теплые лучи общественной любви могут благотворно оживлять на закате дней изнуренного болезнью общественного деятеля.
Ничего подобного не испытал Тургенев — и, несмотря на отличный уход и прекрасную обстановку, меня при всяком посещении всегда тяжело поражала изолированность Тургенева от всего русского и родного!»

 

***
Михаил Матвеевич Стасюлевич.

 
В 1868 году Тургенев - постоянный сотрудник либерального журнала «Вестник Европы».
А в конце мая — начале июня 1875 г. - Стасюлевич, с согласия Тургенева, подписывает контракт с издателем его сочинений Ф. И. Салаевым  - на выпуск шестого тома «Русской библиотеки», целиком посвященного - Тургеневу.
В это время, И. С. Тургенев, уже постоянно живет заграницей.

«…В первый мой приезд в Париж я был у Тургенева два дня сряду. 1-го (13-го) июля (1883) я нашел его в постели; это было довольно рано утром, часу в одиннадцатом.
Мы не виделись с ним с сентября прошедшего года: разница, за эти десять месяцев, в его положении была громадная, но в то же время я был очень доволен найти его и в таком состоянии, в каком застал, после всего того, что он перенес зимою и весною нынешнего года.
В этот день, как говорили мне и его домашние, он был особенно хорош и в отличном настроении духа.
Более часа я просидел у его постели, и он почти не давал мне говорить, - так ему хотелось описать мне во всех подробностях все, что он испытал во время припадков болезни; рассказывал свои галлюцинации, и все это он отлично помнил; многие из его живописных, фантастических рассказов могли бы идти в параллель с его знаменитой "Старухой" из "Стихотворений в прозе".

 







Я ему заметил это, и мы невольно перешли на разговор о нашем последнем свидании в прошедшем году, тесно связанном с историею его "Стихотворений". Это было 5-го сентября, почти накануне моего отъезда в Петербург, когда окончательно решилась судьба "Стихотворений".
История же их, совершенно случайная, началась несколько - раньше, когда я заехал к Т., в начале августа (1882)(при первом моем проезде чрез Париж.
Как теперь помню, входя к нему, в кабинет (ровно за год пред его смертью), я, по обычаю, постучал; незадолго пред тем он жестоко страдал, и я думал встретить его расслабленным, на костылях, а потому я был приятно удивлен, услышав громко произнесенное им: entrez!
Он сидел за своим кабинетным столом, в обычной его вязаной куртке, и что-то писал; увидев меня, он очень быстро встал и пошел ко мне навстречу
- Э! да вы притворялись больным, - заметил я ему шутя, - да разве такие бывают больные!
- А вот вы увидите, - ответил он мне, - таким молодцом я могу быть не более пяти минут; а затем раздается боль в лопатках, и я должен буду поспешить сесть; мне теперь придумали машинку, которая нажимает мне с одной стороны грудь, а с другой - лопатку, и я могу даже спускаться вниз по лестнице - в дом.
Вообще я думал тогда, что Т., как это бывает, находится более под сильным впечатлением пройденной им болезни и под страхом ее возвращения, но в настоящую минуту его здоровье весьма удовлетворительно.
Среди разговора я спросил Т., не читал ли он в английских газетах приятное известие, будто он дописывает большой роман.
Он энергически отрицал этот слух:
- А дописываю я, как - вы знаете, "После смерти"  и когда вы поедете назад, рукопись будет готова... впрочем, прибавил он, подумав, - хотите, я докажу вам на деле, что я не только не пишу романа, но и никогда не буду писать!"
Затем он наклонился и достал из бокового ящика письменного стола портфель, откуда вынул большую пачку написанных листков различного формата и цвета.

 

На выражение моего удивления: что это такое может быть? - он объяснил, что это нечто вроде того, что художники называют эскизами, этюдами с натуры, которыми они потом пользуются, когда пишут большую картину.
Точно так же и Тургенев, при всяком выдающемся случае, под живым впечатлением факта или блеснувшей мысли, писал на первом попавшемся клочке бумаги и складывал все в портфель.

   

- Это мои материалы, - заключил он, - они пошли бы в дело, если бы я взялся за большую работу; так вот, чтобы доказать вам, что я ничего не пишу и ничего не напишу, я запечатаю все это и отдам вам на хранение - до моей смерти.
Я признался ему, что я все-таки не хорошо понимаю, что это такое за "материалы", и просил его, не прочтет ли он мне хоть что-нибудь из этих листков.
Он и прочел, сначала - "Деревню", а потом - "Машу".

    

Мастерское его чтение последней подействовало на меня так, что мне не нужно было ничего к этому присоединять; он прочел еще две-три пьесы. "Нет, И. С., - сказал я ему, - я не согласен на ваше предложение; если публика должна ждать вашей смерти для того, чтобы познакомиться с этою прелестью, то ведь придется пожелать, чтобы вы скорей умерли; на это я не согласен; а мы просто напечатаем все это теперь же".
Тут он мне объявил, что между этими фрагментами есть такие, которые никогда или очень долго еще не должны увидать света: они слишком личного и интимного характера. Прения наши кончились тем, что он согласился переписать только те, которые он считает возможными для печати; и действительно, недели через две прислал мне листков 50, тщательно и собственноручно переписанных им, как это всегда бывало с его рукописями. При обратном моем проезде, когда я был у него 5-го сентября в последний раз, Т. выразил сомнение относительно только одной пьесы, особенно замечательной, и потом кончил тем, что в корректуре вынул ее и заменил другою.
***
Вспоминая теперь об этом последнем нашем свидании, Т. печально заметил, что, как ни плохо было год тому назад, все же он тогда стоял на ногах. "Но зато вы не страдаете так, как страдали зимой и весной, - утешал я его, - значит, болезнь отступает". Мы условились повидаться на следующий же день, 2-го июля.
Оказалось, что вчерашнее оживление Т. было одною счастливою случайностью: я нашел его не в спальне и не в постели; его перенесли, по его желанию, в кабинет в кресле; он полулежал у самого камина; день был холодный и сырой; камин топился.
Я не узнал И. С.: так изменилось его лицо за эти 24 часа; ночью возобновились страдания, и он, измученный физическою болью, сидел с опущенной головой на груди.
Не было никакой возможности говорить с ним; я оставался некоторое время немым свидетелем тех самых нежных забот, какими был окружен наш больной; мучения и боли делали его, естественно, нетерпеливым и в высшей степени раздражительным, и надобно было иметь неистощимый запас терпения и спокойствия, а вместе и привязанности к страдальцу, чтобы охотно и без утомления следить за каждым его движением, уступать его желаниям и вместе настаивать на исполнении предписаний доктора, редко приятных больному.
Его унесли скоро обратно в спальню и положили в постель; припадок прошел, больной несколько успокоился, и меня впустили проститься с ним.
Он, видимо, больше не страдал, но зато пришел в полнейшее расслабление. Едва слышным голосом сказал он, завидев меня:
- Ну вот, вы сами видели - каково мне!
И тут же с добродушною улыбкой прибавил:
- Однако я помучил их порядочно!
Он, очевидно, вспомнил капризную сцену, которой я был только что свидетелем в кабинете, когда он ни за что не хотел принять лекарство в молоке.
Я поспешил оставить его и взял его за руку. "Простимся хорошенько!" - сказал он мне; мы поцеловались, и, без сомнения, он в эту минуту думал одно со мною, а именно - что мы прощаемся навсегда.

 

 
 

 

***
Ровно через месяц, однако, мы увиделись снова, и даже при несравненно лучших условиях сравнительно с тем, чего можно было ожидать по тому, что я видел сам месяц тому назад и что мне писали после о нем. Я приехал в Париж вечером 31 июля и нашел в своем отеле, между прочим, записку А. П. Боголюбова, от утра того же дня; он извещал меня о новом, страшном припадке с Тургеневым и сомневался, чтобы я мог застать его живым на следующий день. Но я застал его не только живым, по и благополучно вышедшим из тяжелого кризиса, постигшего его накануне, - по крайней мере, так мне казалось. Он, правда, был крайне слаб, но тем не менее потом оживился в разговоре до того, что голос у него сделался довольно звучным и надобно было умерять его порывы; он даже делал попытку слегка приподниматься на локтях.
На этот раз, оказалось, его интересовал главным образом один вопрос: о продаже права литературной собственности, и он почти ни о чем другом не говорил; разговор был потому чисто деловой.
Покойный был мне хорошо известен как своим полнейшим равнодушием к своим же собственным делам, так и крайнею наивностью, по поводу которой ходят бесчисленные анекдоты; мне самому известен курьезный случай, где он, ясно видя обман, сам оказывал ему с своей стороны посильное содействие, из опасения, что противная сторона может причинить ему какую-нибудь неприятность или введет его в хлопоты. Но на этот раз он меня удивил серьезностью своих суждений и даже признаками твердой воли; быть может,
пред ним носилось воспоминание о печальной судьбе проданного Пушкина .
Среди всех этих разговоров один раз только он прервал сам себя громкими выражениями острой боли, но тотчас же оправился, заметив мое беспокойство. "Это вздор, вовсе не болезнь; это от пролежня... Вот и ничего!" - заключил он, придя опять в нормальное положение.
К концу нашей беседы я ему заметил, что нынешний раз я с ним вовсе не прощаюсь, так как буду целый месяц почти его соседом; стоит ему к вечеру послать мне телеграмму - и в 7 часов утра на следующий день я подле него; через месяц я, во всяком случае, буду опять в Буживале.

«О, теперь, – отвечал он мне – я сам уверен, что проживу еще месяца три; только все же я вам теперь скажу то, что говорил многим, – и вот на днях еще передал и князю Орлову (русскому посланнику в Париже): я желаю, чтоб меня похоронили на Волковом кладбище, подле моего друга Белинского; конечно, мне - прежде всего, хотелось бы лечь у ног моего „учителя“ Пушкина; но я не заслуживаю такой чести».
Я старался отклонить его от подобной печальной темы, и отвечал ему сначала шуткой, что я, как гласный Думы, долгом считаю его предупредить, что это кладбище давно осуждено на закрытие, и ему придется путешествовать и в загробной жизни.
- Ну, когда-то еще это будет, – отвечал он, также шутя – до того времени успею належаться.
Тогда я ему напомнил, что могила Белинского давно обставлена со всех сторон.
- Ну, да я не буквально,– возразил он мне.
– Все равно будем вместе, на одном кладбище.

 







Вскоре затем мы простились, но вовсе не так, как месяц тому назад, а как будто мы увидимся опять завтра, пожав ему руку, я сказал:
- Помните же, И. С., что у вас на постели лежит один конец нитки, а другой ее конец привязан мне к ноге; стоит вам вечером дернуть нитку - от Динара до Парижа 10 - 12 часов - и утром в 7 часов я у вас.
Выйдя, однако, из спальни, я просил его домашних, в случае чего-нибудь неожиданного, дать мне знать своевременно, что они и исполнили гораздо скорее, нежели я ожидал.
***
Почти ровно за неделю до смерти я писал Тургеневу из Динара, что имею известие о том, что четвертое его стереотипное издание "Записок охотника" все распродано, а новое уже отпечатано;  что деньги, по обычаю, внесены в его петербургскую кассу и он может их тот час же получить в Париже.
При этом я, в виде шутки, напомнил ему тот забавный анекдот, которому было обязано своим существованием его стереотипное издание и в котором он сам был героем.
Ответ на это мое последнее письмо я получил от его домашних 20 августа, в субботу (за два дня до смерти): они меня извещали, что мое письмо немало позабавило больного, но здоровье его опять плохо; о делах с ним говорить нет никакой возможности; все сделанное мною он вполне одобряет; на вопрос же их, не желает ли меня видеть, он отвечал, что ему вовсе не так худо и что он не хочет даром тревожить меня преждевременной поездкой в Париж.
Это было - в субботу.
Поздно вечером, часу в 12-м, в воскресенье, 21 августа, мне была послана депеша с извещением, что "доктора находят положение больного весьма серьезным".
Так как в маленьком городке Динаре уже в 9 часов вечера запирается телеграфное бюро до 9 часов утра, то эта депеша пришла только утром в понедельник и не застала меня дома; я прочел ее только в 12-м часу дня, когда утренний поезд в Париж уже ушел.
Ничего не оставалось, как ехать с вечерним поездом, в 5 часов, а в ожидании того я послал депешу в Буживаль с вопросом.
Моя депеша пришла в самый час смерти Тургенева, и потому я уехал из Динара, не зная, что найду завтра утром.
Рано, в 5 часов, я был в Париже; прямо переехал со станции Montparnasse на St.-Lazare и с первым утренним поездом отправился в Буживаль.
При перемене вагона на станции Rueil нас оказалось всего два пассажира; другой, вовсе незнакомый мне господни обратил на себя мое внимание глубоким трауром на шляпе.
Он первый обратился ко мне с вопросом: "Кажется, вы - русский; в таком случае - я имел бы к вам, просьбу". Я отвечал ему вопросом со своей стороны, и он объяснил мне, что он - русский консул.
- Вы едете так рано, вероятно, но обязанностям службы?
 - Да, - отвечал он мне, - мне нужно иметь свидетелей на акте, по случаю смерти Тургенева , и я очень кстати встречаю соотечественника.
Я сказал ему мою фамилию, и он сам понял, что я не откажусь сопровождать его до конца.
Консулу была послана депеша тотчас же после смерти Тургенева, но его не было в Париже до вечера, и вот почему он счел своею обязанностью выехать в Буживаль с самым ранним поездом, в седьмом часу утра.
В половине восьмого мы были в Ch&##226;let?Тургенева, где встретили все семейство Виардо и князя А. А. Мещерского, приехавшего в Буживаль из Версаля еще накануне, в воскресенье утром, и остававшегося там до самой смерти Тургенева.
Тотчас, после смерти, были посланы депеши ко всем близким людям покойного: к П. В. Анненкову, в Баден, но он оказался уехавшим в Киев; к А. П. Боголюбову в Шато д'Э, но он переехал, как после узнали, в Трепор; депеша к г. Харламову была пущена наудачу в Швейцарию, и хотя нашла его, но с потерею времени; депеша ко мне также опоздала, но я ее и не ждал, а потому из дальних и приехал один; кроме меня, явился несколько позже старый приятель покойного, И. П. Арапетов, из Парижа.
К вечеру, часа в четыре, прибыл из Парижа князь И. А. Орлов с сыном, молодым человеком, и его воспитателями, а вслед за ним и о. Васильев ; к панихиде, в 5 ч. вечера, приехали соседи покойного, семейство Тургеневых (однофамильцы), дети давно уже умершего Николая Ивановича.
Таким образом, на этой первой и вместе последней панихиде - так как на следующий же день, 24 августа, рано утром сделано было вскрытие тела и оно было уложено в свинцовый гроб - нас, русских, собралось около 10 человек.
Весь этот день, с утра до вечера, мы все проводили время почти безвыходно в комнате усопшего.
Он никогда при жизни не был так красив, - можно даже сказать, так величествен; следы страдания, бывшие еще заметными вчера, на второй день исчезли совсем, распустились, и лицо приняло вид глубоко задумчивый, с отпечатком необыкновенной энергии, какой никогда не было заметно и тени при жизни на вечно добродушном, постоянно готовом к улыбке лице покойного. Один мертвенно-бледный цвет кожи и мраморная неподвижность черт лица говорили о смерти.
Воспоминания свидетелей его последних дней составляли исключительный предмет нашего разговора.
***
P.S.За неделю до смерти припадки болезни начали возобновляться с прежнею силою. В четверг обнаружился бред; в этот день к нему приехал И. П. Арапетов - навестить его; больной встретил его громким криком и выражением неудовольствия; после объяснилось, как он сам рассказал, что он рад был бы видеться с А., но с ним вошло еще несколько человек, которых он вовсе не желал бы видеть и которые его только тревожат.
Это был бред, далекое начало агонии.
В субботу он пожелал проститься со всеми домашними, но при этом снова впал в бессознательное состояние, которое и продолжалось уже почти беспрерывно все воскресенье и понедельник.
Во все это время умирающий ничего не сознавал; только процесс дыхания, по временам делавшийся прерывистым и шумным, говорил о том, что жизнь в нем еще не совсем погасла.
В понедельник утром он стал дышать как будто ровнее, так что около часу все домашние, не отходившие все это время ни на минуту от его постели, удалились завтракать, не подозревая крайней близости фатальной развязки; при нем остались на это время два лица , бывшие при нем безотлучно, независимо от постоянного дежурства и днем и ночью кого-нибудь из членов семейства Виардо.
Незадолго до двух часов, Т., оставаясь по-прежнему неподвижным и спокойным, начал дышать с необычайною силою и хрипом; все бросились в спальню; он, видимо, отходил.
Один из членов семейства осторожно взял его руки в свои; руки были теплы, и он продолжал лежать по-прежнему спокойно; так прошло несколько минут, как вдруг его руки вытянулись с последним глубоким вздохом.
Это было ровно в 2 часа дня.

    

Так кончились великие, длившиеся бесконечно страдания всеобщего любимца, и с той же минуты началось такое же бесконечное горе для тех, которые пережили эту драгоценную, исполненную добра и славы жизнь.

 

Жить и помнить Тургенева - для нас всех сделалось теперь одно и то же...»
Воспоминания М. М. Стасюлевич впервые опубликованы: «Вестник Европы», 1883, № 10 и 11
 

***

Справка.
(Информация, о которой не прочесть в школьном учебнике.).
В. Г. Белинский.
Болезнь, смерть…
и - послесмертие.

 

Осенью 1845 года он выдержал сильную болезнь, грозившую опасностью его жизни; срочная работа становилась ему невыносима; отношения с редакцией «Отечественных Записок» стали расстраиваться, и в начале 1846 года Белинский совсем оставил журнал. 
Лето и осень этого года он провёл вместе с артистом Щепкиным на юге России, а по возвращении в Петербург сделался постоянным сотрудником нового журнала «Современник», издание которого взяли на себя Н. А. Некрасов и И. И. Панаев, собравшие вокруг себя лучшие литературные силы того времени.
Но дни Белинского, были уже сочтены.
…Лечение за границей не принесло ожидаемого облегчения.
Виссарион Григорьевич Белинский медленно угасал  и скончался 26 мая (7 июня) 1848 года в Санкт-Петербурге.
Похоронен на Волковском кладбище Санкт-Петербурга (фото могилы, ранее - стр 36), о чём есть запись в архиве при церкви на кладбище:
(фото могилы), о чём есть запись в архиве при церкви на кладбище:
«Виссарион Григорьев Белинский.
За копку могилы 1 руб.
За катафалк 2 руб.
За место по 5 разряду  5 руб.».
После того, как рядом с Белинским в 1861 году был похоронен Николай Добролюбов, эта часть Волковского кладбища стала популярным местом упокоения русских писателей и литературных критиков, получив название «Литераторские мостки».

 
Волковское кладбище известно «Литераторскими мостками» — участком, на котором захоронено много русских и советских писателей, музыкантов, актёров, архитекторов, учёных и общественных деятелей, а также мать В. И. Ленина и его сёстры. Постепенно вблизи этих могил стали хоронить других литераторов, а этот участок получил название «Литераторские мостки». Здесь также похоронены писатели: Гончаров,Тургенев, Салтыков-Щедрин, Лесков, Куприн, ученые: Менделеев, Павлов и Крылов а также многие другие деятели искусства и науки. 
А тогда, это были похороны - на самом дешевом… и самом не престижном из кладбище Санкт-Петербурга.
Кладбище было основано по указу Сената 11 мая 1756 года в связи с закрытием по приказу императрицы Елизаветы Петровны кладбища при церкви во имя Иоанна Предтечи.
Своё название кладбище получило из-за находившейся рядом деревни «Волковой» , которая, в свою очередь, получила своё название из-за большого числа волков, населявших окружающую местность.
Согласно документам того времени, волки нередко нападали стаями на одиноко идущих людей в этой местности даже в XVIII веке.









 
План православного кладбища
 и Литераторских мостков, 1914 год.

На содержание кладбища выделялось немного средств, оно предназначалось для малоимущих людей, поэтому благоустройством кладбища никто не занимался. Кроме того, не велось надзора за тем, кто и где устраивает захоронение. По этой причине на кладбище отсутствовали дорожки, во многих местах их невозможно было провести, не задев могил.
В 1759 году на территории кладбища была построена деревянная церковь, которую 3 декабря освятили во имя Спаса Нерукотворного Образа.
К 1795 году она обветшала и была разобрана.
В октябре 1777 года построена деревянная церковь «в память обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме».
Эта церковь сгорела 1 января 1782 года, и в том же году на её месте под руководством архитектора Ивана Старова началось строительство каменной Воскресенской церкви, которое завершилось в 1785 году.
В 1808 году указом императора Александра I территория кладбища была существенно увеличена.
В 1812 году кладбище было обустроено: были выкопаны канавы, посажены деревья.
В 1832—1834 годах по проекту Павла Воцкого сооружена колокольня и ворота.
С 1837 по 1842 год велось строительство главой каменной церкви Спаса
Нерукотворного под руководством архитекторов Франца Руски и Викентия Беретти.
Кладбищенские дорожки от сырости и грязи накрывали деревянными настилами, или иначе, «мостками».
Людей, принадлежащих к определённым сословиям или национальностям, старались хоронить рядом, а эти участки получили название «Цыганские мостки», «Немецкие мостки» и т.д.
В 1848 году на кладбище был похоронен Белинский.
В 1861 году рядом похоронили критика Добролюбова.
А, затем, публициста - Дмитрия Писарева (1868).











 


      
Аллея нищих писателей, умерших от туберкулеза: В. Г. Белинский (1848г.), Н. А. Добролюбов (1861 г.)




И, вдруг! - Тургенев.
- Хочу – быть!!! на… этом… - полу-известном кладбище (для люмпенов.!?)
Такова моя - предсмертная воля.
!!!
И, возникает - вопрос!
Он то - барин?
Род Тургеневых – известен.
Что - за прихоть?
В чем, тайный - смысл?
Почему, не в - Париже!?
Почему, не в своем имении - на Орловщине?
В Спасском ! (Лутовиновом?)
Он то, что здесь – делает среди нищих и умерших от туберкулеза журналистов – неудачников?
Ах, вот, что!
!
Он… – один  из них.
Он, именно так себя и позиционировал
при жизни?
Он – журналист …
и литератор!?
И захотел, хотел… чтобы - и также, его позиционировали… и после  его - смерти.
Ну, тогда  - понятно...
Литератор!
Журналист!
Опять же, безродный…
Из …- Парижу…
Привезли как - нечто, «груз №1»  по накладной…
Такого, уж, само собой, только на - Волковском…
Литераторам, - туда.






 

 
***

История журналистики XIX века.
Российская Империя Романовых.

 

К началу XIX века русская журналистика вошла в общественный обиход и определила место публицистики в развитии общественной мысли. Установилась тесная связь литературы и журналистики. Закрепился приоритет журнала перед другими видами периодики - газетами и альманахами. 
При Павле I (1754 -1801 гг.)  правительство всячески стремилось подчинить прессу своим интересам. В борьбе с проявлениями свободомыслия дело доходило до абсурда. Из публицистики тех лет были изъяты слова, напоминавшие о народном возмущении, о французской революции. В крупных городах действовала впервые установленная официальная правительственная цензура, которую осуществляли управы благочиния.
С приходом к власти Александра I (1801 - 1825)  положение прессы несколько смягчилось.
Указом 1802 г. была формально уничтожена предварительная цензура. Однако вскоре начался отход от либерального курса. В 1804 г. был принят Цензурный устав - первый в России свод правил по цензуре, которая передавалась в ведение министерства народного просвещения.
Выход оппозиционные настроения, которые были и имели место в Имперской России - находили в организации литературных обществ и издании ими либерально-просветительских журналов  и альманахов.
Таковым, в частности, было созданное в 1801 г. в Петербурге "Вольное общество любителей словесности, наук и художеств", куда входило более 20 молодых переводчиков, литераторов, ученых.
Их издания: - "Свиток муз", "Периодическое издание", "Журнал российской словесности" - сыграли значительную роль в развитии передовой русской общественной мысли и журналистики. А возможность обсуждать в печати общественно-политические вопросы - способствовала формированию таких видов журнальной публицистики, как - политическое обозрение и публицистический очерк.

   






               

Журналы и альманахи начала XIX в. издавались частными лицами малым тиражом и были недолговечны. Объяснялось это - строгостью цензуры, небольшим числом подписчиков, отсутствием издательского опыта.
А еще, труд журналистов - не оплачивался.
И, это мешало превращению любительских занятий журналистикой в - профессию.
Редким долгожителем на этом фоне оказался либерально-консервативный журнал Н. М. Карамзина "Вестник Европы", выходивший с 1802 по 1830 г.
А сам Карамзин - стал первым в истории русской журналистики оплачиваемым редактором.
Журнал состоял из двух отделов: "Литература и смесь" и "Политика".
В первом помещались оригинальные и переводные произведения в стихах и прозе.
Во втором отделе, который редактор сделал ведущим, - статьи и заметки политического характера, касавшиеся Европы и России.
Журнал имел необычайный для своего времени успех. Его номера - "зачитывали до лоскутков".
Важным фактом совершенствования структуры российской печати в начале XIX в. стало появление отраслевой периодики.
Тогда обособились специализированные издания: музыкальные, театральные, детские, женские и другие.
Официальная газетная периодика была представлена выходившими с конца XVIII в. - "Санкт-Петербургскими ведомостями" и "Московскими ведомостями".
В 1809 г. к ним прибавилась ведомственная "Северная почта" - орган почтового департамента МВД, на титуле которого впервые появилось слово "газета".
В 1811 г. при Казанском университете стала выходить первая русская провинциальная газета "Казанские новости".
Газетная печать носила официозный характер.
При определенной широте информации (политика, культура), отмечал известный отечественный исследователь П. Н. Берков, правительство через издателей, состоявших у него на службе, публикацией "именно данных сведений и именно в данном освещении как бы предписывало обществу заниматься обсуждением... только данных событий и только в том направлении, которое указано... 
Такой ограниченный в интересах дворянства характер имела русская журналистика довольно долго".
Поэтому в газетах первой четверти XIX в. критика власти отсутствовала.

      



 

Ну, а само издание частных газет было делом - убыточным.
И лишь немногим приносило доходы.
Например, "Северная пчела" Ф. В. Булгарина, чья задача сводилась к "успокоению умов", была доходной, но, как показала история, ее издатели тесно сотрудничали с Третьим отделением и получали от него деньги за "верную службу".

      

Отечественная война 1812 г. содействовала росту национального самосознания.
Резкое сокращение общего количества периодических изданий компенсировалось появлением журнала-долгожителя "Сын Отечества" (1812-1852) Н. И. Греча.

   
 

В журнале впервые появились репортажи с театра военных действий.
Журналистская деятельность декабристов охватывает почти 10 лет.
Свою литературную и политическую программу им удалось в наиболее яркой форме осуществить в альманахе под названием "Полярная звезда" (1823-1825).
Главным преимуществом альманахов было то, что на их создание не требовалось цензурного разрешения.
Издателями "Полярной звезды" стали А. А. Бестужев и К. Ф. Рылеев.
Политические идеи проводились авторами исключительно через литературные материалы.

      

Большой успех альманаха у читателей положил начало так называемому "альманачному периоду", как назвал 1820-1830е гг. - Г. Белинский.

 

После подавления восстания декабристов Николай I (1796 - 1855)  и его министры усилили наблюдение за журналистикой.
Новый, прозванный современниками "чугунным", цензурный устав 1826 г. и сменивший его устав 1828 г. ограничили права журналистов.
Циркуляром 1836 г. устанавливался запрет на создание новых периодических изданий.
Эта мера вынудила многих русских журналистов в дальнейшем перекупать или брать в аренду хиреющие газеты и журналы.
Усилились позиции правительственной печати.
С 1838 г. в 42 губерниях России начали издаваться официальные ведомости по утвержденной правительством программе.
Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч и О. И. Сенковский в 1830е гг. составили консервативный триумвират в журналистике.
Их издания - газета "Северная пчела", журналы "Сын Отечества" (после 1825 г.) и "Библиотека для чтения" - жестко конкурировали с изданиями А.С. Пушкина, Н. А. Полевого, Н. И. Надеждина и В. Г. Белинского.
"Северная пчела", единственная из частных газет, удостоилась привилегии публиковать политическую информацию и обеспечила себе широкий круг читателей.
Значительный доход приносили газете коммерческие объявления, печатать которые также было разрешено только ей.
Эту газету обвиняли в бульварности, реакционности, нападках на прогрессивных писателей и поэтов.
Тем не менее "Северная пчела" была европейским типом издания, газетой новостей (редчайшее тогда для России явление), а не газетой мнений (обычный тип изданий).
В конце 1820х гг. центр русской журналистики переместился в Москву.
Там, в канун восстания декабристов начал выходить "Московский телеграф" Н.А. Полевого.
Этот журнал, по выражению Белинского, вбиравший в себя "все умственное движение страны", представлял собой новое и очень значительное явление русской журналистики. С него, считал Н. Г. Чернышевский, началось "ощутительное" влияние литературы на общество.
В истории русской печати этот журнал остался как антидворянский орган, выразитель буржуазно-демократического направления русской общественной мысли.
Будучи сам родом из купеческой семьи, Полевой считал, что купечество должно овладеть знаниями и занять в государстве место рядом с дворянами.
Почувствовав, что время чисто литературного журнала проходит, он сделал свое издание энциклопедическим.
Полевой шел впереди массового читателя, воспитывал его вкус.
Скованный цензурой, он не мог ввести в журнал отдел политики.
Зато, отмечал А. И. Герцен, с изумительной ловкостью пользовался любой возможностью, чтобы придать научным и литературным материалам политическую остроту.

       

Успех "Московского телеграфа" был таков, что первые номера журнала пришлось переиздавать "вторым тиснением" - факт исключительный в истории русской журналистики.
Однако усиливавшаяся критика дворянства вызывала недовольство властей.
В 1834 г., придравшись к критической рецензии на верноподданническую пьесу Н. В. Кукольника "Рука Всевышнего Отечество спасла", власти закрыли журнал.
В числе изданий, подвергшихся гонениям, была "Литературная газета" А. А. Дельвига, где в качестве критика, рецензента и редактора принял участие А. С. Пушкин.
Он был первым и единственным в то время журналистом, показавшим в подцензурной печати политическое лицо Ф. В. Булгарина, как агента Третьего отделения. Пушкин считал, что журналистика управляет общественным мнением, и не признавал монопольного права "указателей общественного мнения" за официозными газетами и журналами.
Свои сатирические выступления против Булгарина поэт продолжил в журнале Н. И. Надеждина "Телескоп".
Это энциклопедическое издание возникло в Москве в 1831 г.
Надеждин пригласил к сотрудничеству в журнале - В. Г.  Белинского, ставшего центральной фигурой русской журналистики 1830-1840х гг.
Работая в "Телескопе", критик приступил к выработке принципов журналистики в России.
В статье "Ничто о ничем"  Белинский разграничил понятия - "газета" и "журнал", и выдвинул в качестве главного условия успеха для каждого журнала его направление.
Он провозгласил критику ведущим отделом периодического издания, поскольку литература доступна широким читательским кругам и через критику.

 






Успешное издание "Телескопа" оборвалось в 1836 г.
Журнал был закрыт правительством за появление на его страницах "Философского письма" П. Я. Чаадаева.
В том же 1836 г. Пушкин добился права издавать собственный журнал "Современник", который продолжил традиции "Полярной звезды".
Стремясь привлечь к журналу лучшие литературные и научные силы и всемерно способствуя профессионализации писательского труда, Пушкин выплачивал сотрудникам высокий по тому времени авторский гонорар.
"Современник" пользовался успехом, но сделать его массовым изданием Пушкину не удалось.
Широкому распространению журнала мешали его форма альманаха, редкая периодичность и отсутствие политического отдела.
Ну, а трагическая смерть поэта в 1837 г. помешала осуществлению его журнальных планов.
В 1840е гг. роль и значение печати в общественной и культурной жизни России значительно возросли.
Этот период стал эпохой борьбы западников и славянофилов.
Каждое течение стремилось к изданию своих печатных органов.
Периодика сторонников теории "официальной народности" занимала охранительную позицию.
Это были газета "Северная пчела" и журнал "Русский вестник".
Славянофилы, объединенные идеей особого пути развития России на основе православия и общинности, не были журналистами по призванию (кроме И. С. Аксакова и И. В. Киреевского), что не позволило им организовать собственный влиятельный журнал. Они заявили о себе в журнале сторонников официальной народности "Московский наблюдатель".
"Западники", считавшие Россию и Европу единым культурно-историческим целым, выступали за утверждение демократических свобод.
Лишенные возможности основать новый печатный орган, они использовали уже существующие журналы.
Арендованные А. А. Краевским "Отечественные записки", в которых Белинский возглавил отдел критики и библиографии, стали рупором борьбы против крепостничества.
С этого времени петербургская журналистика вновь приобрела лидерство в периодической печати России.
В 1846 г. из-за разногласий с Краевским - Белинский, Н. А. Некрасов и А. И. Герцен покинули журнал Отечественные записки".
Тогда же, Н. А. Некрасов и И. И. Панаев - приобрели пушкинский "Современник".
Идейным руководителем журнала стал - Белинский, смерть которого в 1848 г. стала невосполнимой утратой для издания.
Никто не мог заменить в журнале и эмигрировавшего в Англию - Герцена.

































В период "мрачного семилетия" (1848-1855) русская журналистика развивалась в условиях жесткого цензурного контроля.
Постоянный комитет по делам печати, задача которого состояла в контроле над работой цензуры, возглавил генерал-майор Д. П. Бутурлин, находивший даже в акафистах богородице "опасные выражения".
"Надо было взвешивать каждое слово, говоря даже о травосеянии или коннозаводстве, - писал известный русский литератор М. И. Лонгинов, - потому что во всем предполагалась... тайная цель".
Убедившись, что на родине нет настоящей свободы печатного слова, и стремясь открыто поставить вопрос об отмене крепостного права, А.И. Герцен решил в 1847 г. уехать из России. Сторонник русского утопического социализма, главной задачей своей журналистской и издательской деятельности он считал революционную пропаганду.
Основав в Лондоне Вольную русскую типографию, Герцен в 1855 г. начал выпускать альманах "Полярная звезда", который должен был содействовать "распространению в России свободного образа мыслей".
В 1857 г. к альманаху добавилась первая революционная газета "Колокол", которую Герцен стал издавать вместе с Н. П. Огаревым. Газета отвечала на пробудившуюся в широких слоях русского общества потребность в свободном бесцензурном органе антикрепостнического и демократического направления.
Вольная печать и "Колокол"  оказали исключительное влияние на русское общество и на развитие русской журналистики, в особенности бесцензурной печати.

         
А. И. Герцен и Н. П. Огарев.

Новый период в истории русской журналистики начался после поражения России в Крымской войне и смерти императора Николая I.
Согласно "Временным правилам о печати" 1865 г. от предварительной цензуры освобождались почти все столичные ежедневные газеты.
Им была предоставлена возможность обсуждения вопросов внешней и внутренней политики, легче стало получить право на учреждение новых газет и журналов.
С приходом в журнал "Современник" Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова это издание из литературного превратилось в - общественно-политическое. Журнал стал центром пропаганды идей демократической революции и сыграл огромную роль в истории русской журналистики.
Крестьянская реформа 1861 г. способствовала развитию рыночных отношений, росту городов и промышленности.
Периодическая печать из атрибута состоятельных слоев общества превращалась в прессу грамотных. Появился новый массовый читатель - купцы, ремесленники, чиновники.
Возросла роль газеты как более оперативного и доступного широкому кругу читателей органа печати. Появился новый тип газеты - массовый ("Народный листок" и другие).
В 1862 г. было разрешено печатать объявления всем газетам, что позволило многим из них существенно улучшить свое материальное положение.
Появились Русское (1866), Международное (1872) и Северное (1882) телеграфные агентства, которые снабжали информацией провинциальные и столичные газеты.
Все агентства были частными и принадлежали А. А. Краевскому, А. С. Суворину, О. К. Нотовичу и К. В. Трубникову.
Великие русские писатели выступали в качестве редакторов и активных сотрудников этих изданий.
Они обосновывали просветительскую роль журналистики, считая ее действенным средством культурного и нравственного совершенствования общества.
Ф. М. Достоевский писал, что "слово - та же деятельность", Чернышевский признавал первостепенное значение публицистики в воздействии на общественное сознание.
В 1880е гг. журналистика пополнилась новыми силами в лице таких выдающихся писателей, как А. П. Чехов, В. Г. Короленко и другие.
В 1890е гг. началась журналистская деятельность А. М. Горького.
Конец XIX столетия ознаменовался появлением в России первых рабочих газет.
В 1870е гг. их пробовали издавать народники, пытаясь найти среди рабочих помощников для подготовки крестьянской революции.
Но вскоре рабочие создали собственную печать, независимую от народнических организаций.
Тираж первого номера "Рабочей зари", отпечатанный зимой 1880 г., был почти полностью конфискован, однако начало было положено.
Вскоре появилась еще одна газета партии русских социал-демократов "Рабочий".
Но отсутствие в стране массового революционного рабочего движения делало эти издания недолговременными.

Распространение информации становилось выгодным коммерческим предприятием.
В газеты и журналы потянулись люди, не имеющие ничего общего с литературой: купцы, банкиры…

И здесь, обязательно несколько слов о Варваре Алексеевне Морозовой и Василии Михайловиче Соболевском, сотруднике Московской газеты «Русские ведомости.

 

К началу XX в. в России сложилась разветвленная структура официальной и проправительственной прессы, ядром которой была региональная, губернская печать и многочисленная группа ведомственных, специализированных изданий.
Наряду с этим активно развивалась контролируемая финансовым и промышленным капиталом частная журналистика, которая вскоре стала доминировать в количественном отношении
По оперативности и объему информации газеты далеко обогнали толстые журналы.
Большинство изданий свою главную задачу видели в том, чтобы быть проводниками определенной политики, а порой и организаторами общественного мнения в пользу национальной самостоятельности и независимости.
Ведущими газетами были "Новое время", "Русский курьер", "Русское слово", "Россия".
Дешевая массовая пресса обслуживала интересы низов ("Петербургская газета", "Московский листок").
Неграмотная часть населения снабжалась листками с лубочными картинками и назидательными текстами, которые продавались на базарах и ярмарках.
Частные объявления и реклама стали обычным делом в газетах и приносили им значительный доход.
Сформировались методы завоевания и расширения читательской аудитории, совершенствовались способы подачи информации, полиграфическое оформление, система распространения, жанровая палитра.
Росли тиражи газет, доходившие до сотен тысяч экземпляров. Крупные издания выходили не только утром, но и вечером.
Легальная и нелегальная печать России представляла собой широкий спектр политических взглядов и отражала сложную и противоречивую картину общественной жизни на рубеже столетий.

 

***

Я это, к - чему!?
Да, к тому…
…что нам - в школе, говорили - фамилии…
И, к ним - значимые великие прилагательные…
После которых…. мы все эти - фамилии считали великими писателями земли русской (хотя правильнее –
«Российской Империи Романовых»).
А, это - не так.
И, конечно же, не так нас - учили в школе, учили - наших детей, учат - наших внуков.
Да, это все – писатели, но...
Но, они же и –
журналисты!
И журналисты - были в Империи!
Были!!!
Были и… с большущим трудом пробивали брешь во власти…, доказывая…, что есть еще и… четвертая власть – «Власть слова!»
И Я, даже не желаю - спорить!
Я – прав!
Да, возможно, список... можно и нужно начинать с... - А. С. Пушкина…
Да, он, один из самых известных журналистов и издателей – если говорить об этом - правильно.
Да, он и - писатель...
Он и — поэт...
Он и - сказочник...
Но он, и – журналист!
Он, и
 - издатель!!!.

И, Иван Сергеевич Тургенев, считал за великую честь для себя, быть присоединенным к этой великой когорте смельчаков, которые словом… пытались разбудить Россию! Тем более, что…, живя… во Франции и общаясь с литераторами (они же и журналисты) Франции, он прекрасно понимал что говорить нужно… о - своем.
Иначе… ты… не - интересен.
Не интересен, ни как… - литератор…
Не интересен, и как… - человек…
А это… «лежание в постели» и « жизнь устрицы»… невольно заставило - вернуться памятью в 1845 - 1850 годы…, когда он молодой, полный сил и литературных задумок – писал с натуры очерки о – «мире крестьян», который его окружал, когда он, натянув высокие сапоги и взяв в руки ружье – покидал мир балов и светских раутов… и погружался, причем с большущим удовольствием, в мир - природы, где… - конечно же…, были - крестьяне.

      

 
 







Образцы видения иллюстраторами - обложки «Записок охотника».




«…Долго не находил я никакой дичи; наконец из широкого дубового куста, насквозь проросшего полынью, полетел коростель.
Я ударил; он перевернулся на воздухе и упал.
Услышав выстрел, Касьян быстро закрыл глаза рукой и не шевельнулся, пока я не зарядил ружья и не поднял коростеля.
Когда же я отправился далее, он подошел к месту, где упала убитая птица, нагнулся к траве, на которую брызнуло несколько капель крови, покачал головой, пугливо взглянул на меня
Я слышал после, как он шептал: «Грех!.. Ах, вот это грех!»
Жара заставила нас, наконец, войти в рощу.
Я бросился под высокий куст орешника, над которым молодой, стройный клен красиво раскинул свои легкие ветки.
Касьян присел на толстый конец срубленной березы.
Я глядел на него.
Листья слабо колебались в вышине, и их жидко-зеленоватые тени тихо скользили взад и вперед по его тщедушному телу, кое-как закутанному в темный армяк, по его маленькому лицу. Он не поднимал головы.
Наскучив его безмолвием, я лег на спину и начал любоваться мирной игрой перепутанных листьев на далеком светлом небе.
Удивительно приятное занятие лежать на спине в лесу и глядеть вверх! Вам кажется, что вы смотрите в бездонное море, что оно широко расстилается под вами, что деревья не поднимаются от земли, но, словно корни огромных растений, спускаются, отвесно падают в те стеклянно ясные волны; листья на деревьях то сквозят изумрудами, то сгущаются в золотистую, почти черную зелень. Где-нибудь далеко-далеко, оканчивая собою тонкую ветку, неподвижно стоит отдельный листок на голубом клочке прозрачного неба, и рядом с ним качается другой, напоминая своим движением игру рыбьего плёса, как будто движение то самовольное и не производится ветром. Волшебными подводными островами тихо наплывают и тихо проходят белые круглые облака, и вот вдруг всё это море, этот лучезарный воздух, эти ветки и листья, облитые солнцем, — всё заструится, задрожит беглым блеском, и поднимется свежее, трепещущее лепетанье, похожее на бесконечный мелкий плеск внезапно набежавшей зыби. Вы не двигаетесь — вы глядите: и нельзя выразить словами, как радостно, и тихо, и сладко становится на сердце. Вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе с ними медлительной вереницей проходят по душе счастливые воспоминания, и всё вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше и тянет вас самих за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины..
.— Барин, а барин! — промолвил вдруг Касьян своим звучным голосом.
Я с удивлением приподнялся; до сих пор он едва отвечал на мои вопросы, а то вдруг сам заговорил.— Что тебе? — спросил я.— Ну, для чего ты пташку убил? — начал он, глядя мне прямо в лицо.
— Как для чего?... Коростель — это дичь: его есть можно.
— Не для того ты убил его, барин: станешь ты его есть! Ты его для потехи своей убил.
— Да ведь ты сам небось гусей или куриц, например, ешь?
— Та птица богом определенная для человека, а коростель — птица вольная, лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой — и грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела... А человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питье: хлеб — божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов.
Я с удивлением поглядел на Касьяна.
Слова его лились свободно; он не искал их, он говорил с тихим одушевлением и кроткою важностию, изредка закрывая глаза.
— Так и рыбу, по-твоему, грешно убивать? — спросил я.
— У рыбы кровь холодная, — возразил он с уверенностию, — рыба тварь немая. Она не боится, не веселится: рыба тварь бессловесная. Рыба не чувствует, в ней и кровь не живая... Кровь, — продолжал он, помолчав, — святое дело кровь! Кровь солнышка божия не видит, кровь от свету прячется... великий грех показать свету кровь, великий грех и страх... Ох, великий!
Он вздохнул и потупился.
Я, признаюсь, с совершенным изумлением посмотрел на странного старика.
Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят.
Этот язык, обдуманно-торжественный и странный...
Я не слыхал ничего подобного…»

***

Я, специально обращаю внимание!!! - этот рассказ…
…не - об охоте.
Это рассказ о «мире крестьян», мире – «людей Божих»!
О мире людей, живущих по божеским заповедям...
Ну, а этот рассказ - о человеке, который... ну ничем не отличается от - барина...
И даже – рассказ (очерк), вообще...
…о - удивительном народе России, на плечах которого стояла  и стоит государство - Империя Романовых!
Рассказ о человеке (людях) – живущем в гармонии с природой...
Рассказ человеке (людях) – говорящим с природой..., понимающим - ее... ладящим с - нею, принимающим ее – беды, боль и проблемы... как – свои...
Это - если читаешь один из очерков И.С. Тургенева о «охоте!!!»!
А если - читать, вот так – выборочно или все подряд, (нет в составлении «Записок...» особой системы)... то приходит понимание, обязательно должно прийти!, что это - мозаика или - витраж..., а лучше – букет из полевых цветов... или - венок.
..о людях, имеющих - свое суждение...
...свое видение - действительности...
…О людях – удивительных!

      

    

О людях, чтущих\чтящих  – Бога…
О людях, для которых Бог – все, что их - окружает…
Они – часть этой жизни…
Неотъемлемая часть…

    

   
Толпы на улицах Москвы празднуют отмену крепостного права, 1861 год.

 

 
***

Василий Васильевич Верещагин.

 

«…Через месяц, приблизительно, снова прихожу. Иван Сергеевич в постели, еще более пожелтел и осунулся, как говорится, краше в гроб кладут; сомнения нет, умирает. <…>
«Я ведь знаю, – стал он говорить, когда мы остались одни, – что мне не пережить нового года…»
– «Почему же Вы это знаете?»
– «Так, по всему вижу, и сам чувствую, да и из слов докторов это заключаю: дают понять, что не мешало бы устроить дела…»
Мне показалось странным, что доктора, которые, сколько я знал, как и все окружающие, не переставали подавать ему надежду, могли сказать это, и, как я после узнал, он сказал это только для того, чтобы выпытать мое мнение. Признаюсь, я почти готов был ответить ему: «Что же делать, все мы там будем», но, видя, что его потухший взгляд пытливо уперся в меня, я удержался. «Что же, – говорю, – доктора, и доктора ошибаются». <…>
В начале нашего разговора он просил прислуживавшую ему г-жу Арнольд впрыснуть морфия, что она сделала и спросила его, не хочет ли он завтракать. «А что есть?» – «Лососина» (!). Казалось, он что-то соображал, поднявши руку к голове, долго обдумывал. «Ну, дайте хоть лососины и еще - яйцо всмятку». Видно было, что у него был еще небольшой аппетит.
- Как Ваш желудок?
– «Ничего не варит, вот я поем, и сейчас же меня вырвет.
Я заговорил о морфии, опять просил не впрыскивать себе много.
- Все равно, – отвечал он, – моя болезнь неизлечима, я это знаю».
Он сказал, как доктора называют его болезнь: «Возьмите медицинский словарь, посмотрите, там прямо сказано: неизлечимая, incurable».

***

Полина Виардо.
Из письма М. М. Стасюлевичу.

 

«…Дней за пятнадцать до своей кончины он велел позвать меня к постели.
Он сказал мне, со слезами на глазах, что хочет просить у меня большой услуги, которой никто другой в мире, кроме меня, не может оказать ему: «Я хотел бы написать рассказ, который у меня в голове, но это слишком утомило бы меня, я не смог бы».
– Так диктуйте его мне, – говорю я, – я пишу по-русски не быстро, но полагаю, что при известном терпении с вашей стороны это мне удастся.
– Нет, нет, – воскликнул он, – если я стану диктовать по-русски, я захочу придать своему рассказу литературную форму, буду останавливаться на каждой фразе, на каждом слове, чтобы искать и выбирать выражения, а я чувствую себя неспособным к такой напряженной, к такой утомительной работе. Нет, нет, я хотел бы диктовать вам на разных известных нам обоим языках, по мере того как буду находить подходящие слова и обороты фраз, которые лучше и скорее всего выразят мою мысль, а вы изложите все это по-французски».
Так и было дело.
Мы тотчас взялись за работу, и после нескольких коротких сеансов я прочитала ему свою редакцию рассказа «Конец» …
И он был совершенно удовлетворен им…»

***

Алексей Петрович Боголюбов.

Лежал он на кушетке на балконе, покрытый пледом.
Чудное чело его с раскинутыми волосами покоилось на высокой подушке.
Глаза были полузакрыты, как и рот.
С полминуты я стоял и глядел на него, но тут он меня признал и тихо сказал:
«Спасибо, что пришли, Боголюбов, а завтра, пожалуй, и не застали бы».
Я что-то хотел сказать, но он проговорил тихо:
«Песнь моя спета, с землей все кончено у меня. Остается прощаться с друзьями».
– А Стасюлевич не был еще у вас?
– Нет, жду его каждый день, и ежели завтра не приедет, то не застанет.
После этого было опять минуты две молчания.
Сжалось мое сердце, глядя на этого гиганта ума, сердца, и слезы стали навертываться у меня на глазах.
Тут Иван Сергеевич опять ко мне обратился:
«Прощайте, Боголюбов» – и протянул мне руку, которую я поцеловал.
- Зачем вы это делаете? – сказал он тихо – Вы любите людей, и я их старался любить сколько мог, так любите их всегда, прощайте.
Я зарыдал и вышел вон...»

Луиза Полина Мария Виардо
(в замуж. Эритт; 1841–1918), старшая дочь Л. И П. Виардо,
 крестная дочь И.С. Тургенева.

«...постоянное употребление морфия отразилось на его мозговых отправлениях за последние месяцы его болезни.
Раз ночью он так сильно дернул за шнур колокольчика, что многие из нас бросились к нему.
Заметив мою мать, он воскликнул: «А вот леди Макбет!» – и, оторвав тяжелый медный шар колокольчика, бросил его…
К счастью, моя мать не была задета.
Однажды, когда я входила в его комнату, он меня узнал, что не всегда с ним было,– и сказал мне:
«Посмотри, Луиза, посмотри!
Как это странно! Моя нога висит в углу.
Комната полна гробов. Однако (он здесь употребил ругательное выражение) они дали...»

Александр Александрович Мещерский.
(1844–?), действительный член Русского географического общества,
 друг семьи Герцена.

Утром, в воскресенье, 2 сентября я поехал в Буживаль и, войдя часов в десять в комнату больного, нашел его видимо ослабевшим сравнительно с тем, как я его видел десять дней тому назад.
Он лежал в постели с полузакрытыми глазами и закатившимися зрачками, лицо сохраняло спокойное выражение, но очень пожелтело, дыхание было тяжело, сознание как бы омрачено.
Постель больного окружали все члены семейства Виардо: мать, сын, две замужние дочери и оба зятя, гг. Дювернуа и Шамро; кроме того, в комнате находилось двое gardes-malades , мужчина и женщина, состоявшие при Иване Сергеевиче с самого начала его болезни, которых он очень любил и которые к нему привязались всей душой, как все, впрочем, кто ближе знал или часто видал этого чудного человека.
Вся прислуга дома обожала его, гувернантка семейства, м-ль Арнольд, души в нем не чаяла, и если бы ей позволили, день и ночь, казалось, не отходила бы от постели…
– Reconnaissez-vous l’ami Mechtchersky? [ – спросил у Ивана Сергеевича Дювернуа.
Иван Сергеевич вскинул слегка глазами, ласково улыбнулся и потянулся рукой, чтобы поздороваться, но рука бессильно упала на подушку. Несколько минут спустя больным стало овладевать некоторое возбуждение, постепенно увеличивавшееся.
Он стал говорить все время по-русски и, обращаясь к Шамро (который нашего языка не понимает), спрашивал его:
«Веришь ли ты мне, веришь?.. Я всегда искренне любил, всегда, всегда, всегда был правдив и честен, ты должен мне верить… Поцелуй меня в знак доверия…»
Шамро, которому я быстро переводил слова больного, исполнил его желание.
Больной продолжал: «Я тебе верю, у тебя такое славное, русское, да, русское лицо…»
Потом речи его стали бессвязны, он по многу раз - повторял одно и то же слово с возрастающим усилием, как бы ожидая, что ему помогут досказать мысль, и впадая в некоторое раздражение, когда эти усилия оказывались бесплодными, но мы, к сожалению, совсем не могли ему помочь; слова, которые он произносил, не имели никакого отношения - ни ко всему окружающему…
Ни, к – России.
 Но, иногда -  прорывались и фразы, по которым можно было догадаться, что в полузатемненном сознании умирающего сложно и причудливо переплетены… те две стороны его жизни, которые составляли… ее двойственное содержание: домашние и семейные привязанности… к Виардо и Парижу…
с любовью и преданностью к – Родине…
к – русскому…
к - национальному…
«Ближе, ближе ко мне, – говорил он, вскидывая веками во все стороны и делая усилия обнять дорогих ему людей, – пусть я всех вас чувствую тут около себя…
Настала минута прощаться… прощаться… как русские цари…
Царь Алексей… Царь Алексей… Алексей… второй… второй».
На одну минуту больной узнал Виардо, которая пододвинулась к нему ближе, он встрепенулся и сказал:
«Вот царица цариц, сколько она добра сделала!».
Потом обратился к ее замужней дочери, стоявшей на коленях у изголовья, и стал ей внушать, все же говоря по-русски, как она должна воспитывать сына: «Пусть он и непоседливый, непоседливый, непоседливый мальчишка, лишь бы был честным, хорошим, хорошим…»
Тут у Ивана Сергеевича стали прорываться простонародные выражения: ему точно представилось, что он умирающий русский простолюдин, дающий жизненные напутствования своим семьянам…
Но все это были полусветлые, короткие промежутки в его бреде, после которых он начал опять повторять одни и те же слова, все менее и менее ясно, утрачивая постепенно даже и членораздельную способность, хотя возбуждение не только не ослабевало, но усиливалось; больной старался сорвать с себя одеяло и делал усилия приподняться с постели.
Пришел доктор и посоветовал для успокоения его сделать вспрыскивание морфием.
Всем присутствующим, кроме сиделки, велели удалиться и последней сесть так, чтобы Иван Сергеевич ее не видел.
После приема морфия, который, сказать кстати, всегда давался в самых умеренных дозах, от четырех до шести сантиграммов в продолжение суток,  больной впал в полусонное состояние, продолжая очень тяжело дышать…
Через несколько времени возбуждение возобновилось, больной все тянулся руками вперед, быстро, хотя и бессвязно, говорил то по-русски, то по-немецки, то по-английски.
По настоянию доктора вспрыскивание было повторено и дан прием хлорала, что Ивана Сергеевича усыпило глубже.
В течение дня он выпил несколько глотков молока, а к вечеру доктор приказал впускать ему от времени до времени в горло по ложечке холодного пунша, который утолял жажду Ивана Сергеевича, но глотать ему было все труднее и труднее…
К ночи женщины удалились, а мы вчетвером, то есть - я, Поль Виардо, Дювернуа и Шамро, остались при больном, кто в его спальне, кто в смежном с нею кабинете.
Утром опять появились признаки возбуждения, выражавшиеся уже, впрочем, не в речах, а в движениях и в жестах больного: рот его часто косило влево, дыхание не приподнимало более груди, а отражалось в одной лишь диафрагме, пульс стал до того неровен, что никак нельзя было высчитать среднего биения, и по временам совсем упадал, что, по объяснению доктора, указывало на быстро возрастающую неправильность в деятельных органах и сердце и предвещало недалекий конец, задержанный так долго колоссальной силой организма.
Часу в двенадцатом в комнату взошел неожиданно Василий Васильевич Верещагин и зарыдал, пораженный состоянием умирающего. Плакал он, впрочем, не один, – всех нас, мужчин и женщин, душили слезы.
***

Василий Васильевич Верещагин.

Я заболел сильною простудою груди и переехал в больницу,  так что не ранее, как через 8–10 дней, удалось съездить в Буживаль.
«Г. Тургенев очень плох, – говорит мне при входе дворник.– Доктор сейчас вышел и сказал, что он не переживет сегодняшнего дня».
«Может ли быть!» Я бросился к домику. Кругом никого, поднялся наверх, и там никого. В кабинете семья Виардо, сидит в кружке также русский, кн. Мещерский, посещавший иногда Тургенева и теперь уже три дня бывший при нем вместе со всеми Виардо. Они окружили меня, стали рассказывать, что больной совсем плох, кончается. «Подите к нему».
– Нет, не буду его беспокоить.
– Да вы не можете его беспокоить, он в агонии.
Я вошел.
Иван Сергеевич лежал на спине, руки вытянуты вдоль туловища, глаза чуть-чуть смотрят, рот страшно открыт, и голова, сильно закинутая назад, немного в левую сторону, с каждым вдыханием вскидывается кверху; видно, что больного душит, что ему не хватает воздуха – признаюсь, я не вытерпел, заплакал.
Агония началась уже несколько часов тому назад, и конец был видимо близок.
Окружавшие умирающего пошли завтракать, я остался у постели с г-жою Арнольд, постоянно смачивавшею засыхавший язык больного.
В комнате было тоскливо: слуга убирал ее, подметал пыль, причем немилосердно стучал и громко разговаривал с входившею прислугою; видно было, что церемониться уже нечего…
Г-жа Арнольд сообщила мне вполголоса, что Тургенев вчера еще простился со всеми и почти вслед за тем начал бредить.
Со слов Мещерского, я уже знал, что бред, видимо, начался, когда И. С. стал говорить по-русски, чего никто из окружавших, разумеется, не понимал. Все спрашивали: qu’est ce qu’il dit, qu’est ce qu’il dit? «Прощайте, мои милые, – говорил он, – мои белесоватые…» – «Этого последнего выражения, – говорил М., – я все не могу понять: вообще же, мне казалось, что он представляет себя в бреду русским семьянином, прощающимся с чадами и домочадцами»…
Два жалобных стона раздались из уст Тургенева, голова повернулась немного и легла прямо, но руки за целый час так и не пошевелились ни разу. Дыханье становилось медленнее и слабее. Я хотел остаться до последней минуты, но пришел Мещерский и стал просить от имени семьи Виардо пойти повидать доктора Бруарделя, рассказать, что я видел, а в случае его отсутствия оставить письмо с объяснением того, что есть и чего неизбежно надобно ожидать.
Я взял письмо, дотронулся в последний раз до руки Ивана Сергеевича, которая уже начала холодеть, и вышел.
***

Александр Александрович Мещерский.

Я взял за руку Ивана Сергеевича и вместе с тем поддерживал подушку, на которой голова его скользила все больше, все беспомощнее в левую сторону. Оконечности стали холодеть и покрываться красными пятнами
Около двух часов умирающий сделал усилие приподняться, лицо его передернулось, брови насупились, из горла и рта, точно после приема чего-то очень горького, вырвалось полусдавленное восклицание: «А-а!», и голова откинулась уже безжизненной на подушку.
Черты лица приняли тотчас спокойный, но необыкновенно ласковый и мягкий отпечаток.
Женщины, рыдая, бросились к постели, точно не веря еще, что дорогого им человека, которого они так беззаветно любили, уже не стало, но мы их удержали и вывели из комнаты…
Обмыв и одев в чистое белье тело, мы послали немедленно за модельером и фотографом, написали и отправили телеграммы разным лицам, в том числе из русских: Верещагину, который уехал в первом часу в Париж, Н. А. Герцен, послу Орлову, Анненкову, Стасюлевичу, Топорову, Аристову и через Онегина – Боголюбову.
В пятом часу приехал фотограф Морель и снял портреты, которые удались прекрасно, особенно профиль головы.
Кроме того, г-жа Виардо вместе с одной из своих дочерей сделала несколько эскизов головы – обе они ведь прекрасно рисуют, а г-жа Шамро показывала мне, Стасюлевичу и Верещагину такой удачный и такой прочувствованный рисунок (карандашом), изображающий Ивана Сергеевича больным на постели в его буживальской комнате, что мы тут же настоятельно упрашивали ее, чтобы она его издала и послала в Россию, так как это была бы лучшая дань родине покойного от самых дорогих ему и близких людей.

 

Комнату, в которой лежал скончавшийся, начали было убирать цветами, но посланный от доктора Бруарделя (представителя судебной медицины) просил не делать этого, чтобы не ускорять разложения тела, отопсию которого Бруардель не мог сделать - раньше среды.
В девятом часу явился итальянец-модельер (лучший в Париже) и сейчас же приступил к снятию маски. Маска удалась хуже фотографии, лицо вышло чересчур страдальческим и исхудалым, борода слишком обвисла.
Модельер снял и левую руку, которая лучше правой, лежала на постели…

 

***

Михаил Матвеевич Стасюлевич:

«…Весь этот день, с утра до вечера, мы все проводили время почти безвыходно в комнате усопшего.
Он никогда при жизни не был так красив – можно даже сказать, так величествен; следы страдания, бывшие еще заметными вчера, на второй день исчезли совсем, распустились, и лицо приняло вид глубоко-задумчивый, с отпечатком необыкновенной энергии, какой никогда не было заметно и тени при жизни на вечно добродушном, постоянно готовом к улыбке лице покойного.
Один мертвенно-бледный цвет кожи и мраморная неподвижность черт лица - говорили о смерти.»
Цит. по Фокину Павлу Евгеньевичу.
Книга «Тургенев без глянца».

 


Невольно, хочется поговорить о - эвтаназии.
Все эти наблюдения за мучениями безнадежно больного человека, опиум, жалость… – отблески язычества.

«Пытавшийся подняться над противоречиями общественных мнений, суждений и пристрастий Тургенев - остался в одиночестве.
У него, вернее, у его гроба во Франции (в Буживале), оказалось... только 10 человек из Российской Империи Романовых.
Скорбное зрелище.
К вечеру, часа в четыре, прибыл из Парижа князь И. А. Орлов с сыном, молодым человеком, и его воспитателями.
А, вслед за ним, и о. Васильев.
К панихиде, в 5 ч. вечера, приехали соседи покойного, семейство Тургеневых (однофамильцы), дети давно уже умершего Николая Ивановича.
Таким образом, на этой первой и вместе последней панихиде  - так как на следующий же день, 24 августа, рано утром сделано было вскрытие тела  и оно было уложено в свинцовый гроб - нас, русских, собралось около 10 человек.

 

***

Хронология послесмертия Ивана Сергеевича Тургенева.

К моменту, когда Тургенев стал публиковать романы, он был уже немолод и обрёл популярность как автор очерков.
Всего за свою творческую жизнь Иван Тургенев написал 6 романов. Актуальный во все времена «Отцы и дети» стал - четвёртым по счёту.
***
В марте 1882 года Тургенев - почувствовал первые признаки нешуточной, роковой болезни.
Но, как часто бывает, теперь он не верил, что ему угрожает реальная  опасность, он считал, что недуг будет тянуться, подобно подагре, много лет.
Тургенев обратился к знаменитому парижскому врачу Ж. М. Шарко.
Светило медицины поставил пациенту диагноз «грудная жаба» и успокоительно порекомендовал: «Надо лежать, такая болезнь может длиться недели, месяцы и даже годы». Диагноз вполне устроил Тургенева: «Что ж? Остается примириться с безысходностью положения: живут же устрицы, прилепившись к скале...».
Однако недуг стремительно прогрессировал.
Кроме грудной жабы – так тогда именовали стенокардию, вскоре стало очевидным, что писатель еще и практически непрекращающимися болями в спине.
В июле 1882 года он уже не мог сидя – писать. Уже «после пятой строки»  возникала – острая боль в плече.
Вскоре, только укол морфия избавляет его - от страданий.
Наркотики облегчали физическую боль, но приносили жуткие галлюцинации.
Тургенев рассказывал, как оказался на дне моря и видел чудовищные сцепления безобразнейших существ, которые никто не описывал, потому, что еще  никто не воскресал после таких видений.
Когда боль становилась совершенно невыносимой, Иван Сергеевич умолял Полину Виардо выбросить его в окно. Певица неизменно отвечала: «Вы слишком большой и тяжелый, и потом, это может вам повредить». В ответ она слышала только неизменную просьбу: «Вы будете мне большим другом, если дадите пистолет!»
Лето 1882 года семья Виардо жила с ним в Буживале, откуда Тургенев в письме, пишет поэту Я. П. Полонскому и признается, что его болезнь неизлечима, но там же «уходом и вниманием - не обделен».
Заканчивается письмо печальной фразой: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я, уже вероятно, никогда не увижу».
В январе 1883 года Тургеневу делают хирургическую операцию - хирург Поль Сегон удаляет ему опухоль в лобковой области.
Тургенев записывает свои ощущения во время операции: «Было очень больно; но я, воспользовавшись советом Канта, старался давать себе отчет в моих ощущениях и, к собственному изумлению, даже не пикнул и не шевельнулся».
***
Писатель Альфонс Доде, навещавший Тургенева во время болезни, видел одну и ту же картину.
..В крохотном полутемном кабинете - лежал, сжавшись в комок, исхудавший, больной старик. Под звуки музыки и пения, раздававшиеся с  нижних этажей, он рассказывал Доде о перенесенной операции, о страшных болях, мучавших его по ночам…
За несколько месяцев до кончины Тургенева (это была весна 1883 г.), умер - Луи Виардо. 
И это известие, и также легло тяжелым камнем, на восприятие Иваном Сергневчем - окружающего его мира.
«Как бы я хотел соединиться уже со своим другом», — сказал писатель, узнав о его смерти.
К физическим мучениям присоединилось еще и психическое расстройство
Часто посещавший его в Буживале (российский лечащий врач Тургенева во Франции) лечащий и наблюдающий за ним по просьбе С. П. Боткина - Н. А. Белоголовый, в письме к своему другу и «лейбмедику императора всея Руси Александра II» знаменитому русскому терапевту С. П. Боткину, писал о появившемся у пациента – «страхе преследования», враждебном отношение к окружающим и друзьям:
«Время от времени у больного появляются помыслы о самоубийстве и даже - человекоубийстве».
Периодически, были клинические симптомы угасания мозговой деятельности и даже, изменение психики (возможно, это сочетанное нескольких неблагоприятных факторов: предчувствие неизбежного конца болезни и спринцевания (это если «по-русски» и по тамошним правилам произношения)  и частые вливания морфия).
И, Тургенев почти уверовал, что его пытаются - отравить.
В записках врача и писателя Н. А. Белоголового, часто навещавшего его в Буживале, можно прочесть, что он жаловался ему, называя причиной своей болезни - отравление:
«…поверьте, это - так, я уж - знаю!».
***
В четверг, 18-го августа, начался бред.
В субботу, умирающий простился со всеми, но затем впал в бессознательное состояние, продолжавшееся уже до самой смерти.
***
В субботу,20 августа 1883 года (это 1 сентября по Российскому Имперскому летоисчислению) П. Виардо шлет телеграмму в Петербург М. М. Стасюлевичу с сообщением, что Тургенев - очень плох.
«…20 августа по российскому имперскому летоисчислению летоисчислению, писатель впал в бред, вскоре началась агония.
Перед смертью он пришел в себя и сумел произнести:
- «Ближе, ближе ко мне, я хочу всех вас чувствовать около себя… Настала минута - прощаться… Простите!»
***
«В понедельник утром (22 августа), опять появились признаки возбуждения, выражавшиеся уже не в речах, а в движениях и жестах больного: рот его часто косило влево, дыхание не приподнимало более груди, а отражалось в одной лишь диафрагме, пульс стал до того неровен, что никак нельзя было высчитать среднего биения, а по временам совсем упадал» 
Около двух часов он начал дышать с необыкновенной силой и хрипом, делая усилия приподняться, лицо его передернулось, брови насупились, из горла и рта вырвались полусдавленные восклицания: «А-а!» Так прошло несколько минут. Ровно в 2 часа дня руки его вытянулись с последним глубоким вздохом, голова безжизненно откинулась на подушку.
***
В понедельник 22 августа по российскому имперскому летоисчислению или 3 сентября по европейскому летоисчислению 1883 года в 2 часа дня… Ивана Сергеевича Тургенева - не стало…»

 

 

***
И так, еще раз…
И, по - датам.

 

И, первое, что нужно сделать – это очень удобно и максимально просто разъяснить кто имело место - два календаря.
Да, в самом деле,  только – «…спустя 24 дня, в воскресенье, 19 сентября, по юлианскому «православному» календарю, если исчислять время по принятому в Российской Империи Романовых летоисчислению или 1 октября по григорианскому календарю (или по европейскому «католическому» исчислению времени) 1883 года - все опять... начинается.
Поэтому, следует запомнить - простое правило.
























Поэтому, первое.
Все повествование – ведется, в большинстве случаев, от поданных Российской Империи Романовых и поэтому даты указаны в цитатах по юлианскому «православному» календарю и время исчисляется по принятому в Российской Империи Романовых летоисчислению.
И, так…
«…по исчислению времени, принятому в Российской Империи Романовых, 22 августа 1883 года в 2 часа пополудни, в комнате второго этажа своего небольшого шале в «Les Frenes», в Буживале, вдали от родины и русских друзей, изолированный от теплого общественного внимания, скончался после продолжительной, мучительной болезни - И.С. Тургенев….»
«…К вечеру, часа в четыре, прибыл из Парижа князь И. А. Орлов с сыном, молодым человеком, и его воспитателями, а вслед за ним и о. Васильев; к панихиде, которая была назначена на 5 ч. вечера, приехали соседи И. С. Тургенева - семейство Тургеневых (однофамильцы), дети давно уже умершего Николая Ивановича Тургенева…»

 

***
Во вторник, 23 августа (по юлианскому «православному» календарю, если исчислять время по принятому в Российской Империи Романовых (или 4 сентября (по европейскому исчислению времени) 1883 года в Буживале в поместье «Les Frenes» («Ясени») в 5 ч. вечера — панихида.
«…Провёл - о. Васильев (отец Васильев)  - священник Русской православной церкви в Париже
Это первое появление священника в записках самого И. С. Тургенева и тех его многочисленных друзей и знакомых, бывавших – и в доме Виардо в Париже, и в - Большом доме Виардо в Буживале, и в - «Les Frenes» («Ясенях») в доме у Ивана Сергеевича Тургенева…»

 

***

В среду, 24 августа (по юлианскому «православному» календарю, если исчислять время по принятому в Российской Империи Романовых или 5 сентября (по европейскому исчислению времени) 1883 года в Буживале в поместье «Les Frenes» («Ясени») 1883 года – «!Отопсия».

Из медицинского заключения от 23 августа (4 сентября) 1883 г.

«…На следующий день, 23 августа (4 сентября) 1883 г., было произведено секционное исследование тела И. С. Тургенева.
Вскрытие производил П. Бруардель (в то время многие врачи самостоятельно вскрывали своих бывших пациентов, производя затем патологоанатомическое исследование).
В секционном зале присутствовали П. Сегон, Д. Декку, Ж. Латте и Ж. Маньен.
Обнаружилось, что…»
***
«…Французские доктора после вскрытия дали медицинское заключение о причинах смерти русского писателя: «И. С. Тургенев умер от раковой опухоли. Первоначально саркома появилась в лобковой области и оперирована доктором Сегоном… Перенос этого страдания в 3-й, 4-й и 5-й спинные позвонки произвел полное разрушение тел позвонков и образование нарыва спереди оболочек спинного мозга. Этот нарыв сообщался фистулезным ходом с одним из бронхов верхней доли правого легкого. Этот метастаз был причиной смерти».
***
«…И. С. Тургенев умер от ракоидной болезни (миксосаркома).
Первоначально миксосаркома появилась в лобковой области и оперирована доктором Сегон в марте 1883 года. Перенос этого страдания в 3-й, 4-й и 5-й спинные позвонки произвел полное разрушение тел позвонков и образование нарыва спереди оболочек спинного мозга. Этот нарыв сообщался фистулезным ходом с одним из бронхов верхней доли правого легкого.
Этот метастаз был причиной смерти.
Микроскопическое исследование препаратов произвел Ж. Латте.»
***
«…22 августа 1883 года Тургенев умер.
Вскрытие производил П. Бруардель. Присутствовали П. Сегон, Д. Декку, Ш. Латте и Ж. Маньен. Был найден гнойный очаг в верхней доле правого легкого, а тела 3–5 грудных позвонков и позвоночные диски совершенно распались (полость 5 см). Бронхиальные лимфоузлы были «твердыми и объемистыми». В заключении фигурирует миксосаркома, метастазы в 3-5 грудных позвонках. Был найден порок аортального клапана и шесть камней в желчном пузыре.
Примечательно, что Н. А. Белоголовый посетовал на недостаточно тщательное вскрытие (тело собирались везти в Россию)….»

 

«…24 августа, рано утром сделано было вскрытие тела; и оно было уложено в свинцовый гроб. Нас, русских, собралось около - 10 человек.
Затем, тело было перевезено в - Париж.
В «Русскую церковь».
Своего дома, у - Тургенева, в Париже, не - было…»

 

***

В четверг, 25 августа по юлианскому «православному» календарю, если исчислять время по принятому в Российской Империи Романовых (или 6 сентября по европейскому исчислению времени) 1883 года, гроб с телом Ивана Сергеевича Тургенева был перевезен в Париж в русскую церковь в Париже на улице Дарю.
И тогда же, в тот же день, там же состоялась панихида по Тургеневу в традициях русской православной церкви.
«…Церемония продолжалась три часа.
В ней приняли участие Э. Ренан, Э. Ожье, Ж. Кларти, Э. Де Гонкур, Г. Парис, семейство Виардо.
Из Лондона приехал Рольстон.
Был Ж. Массне.
Из русских поклониться Тургеневу пришли художники: - А. П. Боголюбов, В. В. Верещагин, к.н. Н. А. Орлов, А. А. Мещерский (единственный русский, присутствовавший при последних часах жизни Тургенева); студенты, художники, посетители тургеневской библиотеки .
Обряд отпевания совершил протоиерей Иосиф Васильев с дьяконом Тессельским…»

 

***
А вот с пятницы 26 августа (по исчислению времени, принятому в Российской Империи Романовых) или с 7 сентября (по европейскомуе исчисление времени) 1883 года – пустота!

 








И так, все - 24 дня\дней\суток!
А что происходило - в этот период?
Это - 6 + 18 — 24 дня!!!

 

Чтобы представить себе, этот срок, срок исчезновения из истории человек - 24 дней….,
…я привожу ниже…,
календарь.
Буживаль. 1883 г.
20 августа – начало агонии.
22 августа – смерть.
23 августа – Панихида в Буживале.
24 августа – Отопсия (вскрытие и бальзамирование тела).
Вечером, гроб и телом -  перевезен в Париж.
Париж. 1883 г.
25 августа – Отпевание (панихида) в русской церкви, на ул. Дарю.

1883 год. Август.
Понедельник.
Вторник.
Среда
Четверг.
Пятница.
Суббота.
Воскресенье.

15

16
17

18

19
20
21

22

23
24
25

26
27
28

29

30
31






 



И вот тут, на мой взгляд, очень уместна небольшая историческая справка, о том…, что же это такое - «Реформа календаря, придуманная и проведенная папой Григорием XIII.» 
«Григорианский календарь», был введен во всей католической и протестанской Европе  в - 1582 г.
Сейчас «Григорианский календарь» официально принят во всех странах мира (кроме Таиланда и Эфиопии).
Календарь был разработан по решению папы Григория XIII...
Папа Григорий XIII собрал комиссию, которой было поручено произвести все необходимые исследования и создать новую календарную систему. Полученные результаты были отображены в булле «Среди важнейших».

 

Именно она стала документом, с которой началось принятие новой календарной системы.
И, в 1582 году, вдруг!!!... следующим днем - после «четвертого октября»... стало не «пятое октября»…, а - «пятнадцатое октября».
Правило - «+ 11 дней!!!».
Основной причиной для введения новой системы летоисчисления стало перемещение дня «Весеннего равноденствия» в сторону дня «Зимнего солнцестояния». Вследствие чего, весенний праздник Пасха — становился... все более и более — зимним.
Это - долгая история и сложные расчеты, но именно от дня «Весеннего равноденствия» + день «Полнолуние» + день недели «Воскрешение» (нам, более привычно… название - «Воскресенье») - велся расчет даты празднования христианской Пасхи. И еще, это были дискредитация знания самой церкви, дискредитация церкви - вообще и дискредитации — христианской веры.
Особенно, на фоне того, что определить астрономический день «Весеннего равноденствия» - абсолютно не сложно.
Это - три дня весной, когда длительность дня - равна длительности ночи.

 

В создавшейся ситуации, из—за особенностей солнечно-лунного «Юлианского календаря» и его «большести», чем – «тропический год» на 11 мин. 00 сек. («тропический год» - равен 365 суткам, 5 часам и 48 минутам…, каждый следующий год начинался на 11 минут позже.
И с момента отсчета времени по Юлианскому календарю - к году проведения реформы календаря (а это 1582 год) - день «Весеннего равноденствия» у церкви - был на 10 дней раньше, чем астрономический…
В результате этого, день весеннего равноденствия (по мнению церкви) приходился уже не на - 21, а на - 11 марта.
И от этого была – путаница с Паской.
Так как от него – все начиналось.
И посевная – тоже.
Справка.
«Праздник Паски» - это праздник, не «привязанный» в календаре к некой конкретной дате.
Он рассчитывается с соблюдением обязательных условий:
1 после дня «Весеннего равноденствия», а это - 20 -21 марта;
2 - после дня - «полнолуние»;
3 - и в день недели - «Воскресенье».
И четвертое, что - самое пренеприятнейшее!!! - и, упаси боже, чтобы в один день с иудеями!!!
Так вот, при смещении календарной даты «Весенного равноденствия» на 10 дней к - зиме, а именно на 11 марта,  участились случаи совпадения двух праздников христианской православной «Паски» и еврейской иудейской «Пасех», что было поводом для переноса «Паски» на следующий календарный месяц.
А вот этот - «перенос», и был причиной того, что весенний праздник Пасхи… церковью - праздновался в конце мая и что ну уж очень бросалось в глаза простолюдинам, в начале — лета.
Все это - вызывало недовольство у всех слоев населения к тому, как церковь правит и вмешивается в обыденную жизнь верующих.

 
Барельеф на могиле папы Григория XIII в Соборе Святого Петра в Риме
 
Даже сейчас, учитывая что Паска может быть в конце марта, и в любой из дней апреля и в начале мая – ее рассчитывают. Но, тем не менее, даже после проведенной реформы календаря папой Григорием XIII, самая ранняя «Паска» может праздноваться - 22 марта, а самая поздняя - 8 мая.

1883 год. Сентябрь.

1
2
3
4

5
6
7
8
9
10
11

12

13
14
15
16
17
18

19

20
21
22
23
24
25

26
27

28
29
30









…в понедельник, 19 сентября, если исчислять время, по принятому в Российской Империи Романовых, летоисчислению или 1 октября! (по европейскому исчислению времени) 1883 года - опять... все - начинается.

 
19 сентября 1883 года. Северный вокзал. Париж Траурное собрание в Париже перед отправлением гроба с телом И. С. Тургенева в Россию. С рисунка К. О. Брожа 1883.

И, там же, в тот же день, но позже, церковная панихида.

 

 
Северный вокзал. (Гар-дю-Нор, фр. Gare du Nord) — один из семи вокзалов Парижа.

«… В воскресенье, 19 сентября (1 октября) 1883 г. гроб с телом Тургенева был перевезён на станцию Северной железной дороги в Париже,  где, где была сооружена «торжественная храмина»
В нее, пускали - по билетам.
Париж - прощался с Тургеневым.
Выступавшие Э. Ренан, Э. Абу, Г. Н. Вырубов, А. П. Боголюбов  и др. говорили о Тургеневе – художнике, как о носителе примирения и согласия.
Заупокойная служба , в этот день, как бы уходила на задний план…»
«Последнее прости Парижа» - Тургеневу было, можно сказать, еще торжественнее, еще задушевнее, чем отпевание его в русской церкви три недели тому назад».
М. И. Венюков, известный путешественник и географ.

 

«…Смерть Тургенева была больно почувствована русским обществом. Скорбь по утрате, глубокая и искренняя, сознание ее тяжести, незаменимости широко разлились по всей стране…»






 

***

Париж.
Северный вокзал.
Траурный вагон с телом Ивана Сергеевича Тургенева – покидает Францию.
Следующая остановка – Берлин.


 

И, 8 дней (суток) езды - от Парижа… до - Волковского кладбища.
По плану, следующей остановкой, должен был стать - Берлин.
Но, это «по плану».
А, на самом деле...

 

«…это был - товарный вагон.
От станции «Берлин» - до станции «Вержболово».
И, далее, через - Вильно…
И, далее… в Санкт-Петербург.
И запись в сопроводительной записке:
 - «покойник – 1».
Поезд с вагоном, в котором был гроб в дорожном ящике, а рядом стояли ящики с венками, еще с парижской траурной церемонии пересек границу Франции...
...и оказался на территории - Германии.
Вагон… следовал в - Берлин.

 

В Германии, прибытие вагона с телом Тургенева - ожидалось на Потсдамском вокзале, куда его неоднократно и приходили встречать с венками русские и немецкие почитатели усопшего.
Однако, на их вопросы о времени прибытия вагона, станционное начальство отзывалось незнанием о времени прибытия.
А некоторые станционного руководства, даже высказывали предположение, что «…этот, дорогой для многих, прах, уже проследовал в Россию».
Между тем, вагон из Парижа, который так пафосно провожал французский литературный бомонд и русская парижская эмиграция... и в котором был гроб с телом Ивана Сергеевича Тургеневе в дорожном ящике,...  рядом с котором стояли ящики с венками еще от парижской траурной церемонии — 22 сентября 1883 года? (дата указана в европейском варианте отсчета времени по григорианскому стилю)  прибыл на второстепенный Лертский вокзал в Берлине.
И это, было сделано — специально.

 
Второе здание Потсдамского вокзала, 1900

Официальный Берлин, абсолютно не желал какой либо литературной шумихи вокруг гроба с телом И. С. Тургенева.
И потому, что он... — прибыл из… - Франции.
И потому, что в этом не были заинтересованы первые лица и руководство Полицейского департамента Российской империи, для которого даже вот такое прибытие И. С. Тургенева в Россию — было нежелательно.
А всего–то, свинцовый гроб в деревянном ящике и ящики с траурными венками
И, вот там, в Берлине, столице Пруссии и Германской империи, на Лерпском вокзале — все содержимое вагона: свинцовый гроб в деревянном ящике и ящики с траурными венками, и всем-всем что было в Париже на торжественной церемонии прощания в Париже, было буднично сдано в «Экспедицию товаров большой скорости».
А, 24 сентября утром, (дата указана в европейском варианте отсчета времени по григорианскому стилю), также, достаточно буднично, на возу, было перевезено на вокзал Силезской железной дороги.
И, уже оттуда, было отправлено… в - Россию.
И это, уже был — просто обычный товарный вагон.
И ехал он от станции «Берлин» - до российской станции «Вержболово».
И запись в сопроводительной записке, была более чем прозаическая:- «покойник – 1».
Конечная станция в Германии  - «Эйдкунен».
А, через версту - таможня в «Вержболово».
А в «Вержболово», уже гроб… встречали.

 
до 1917 года русское название — Вержболо;во, польск.Wierzbo;;w, нем. Wirballen.
Сейчас – Вирбалис (лит. Virbalis) .

 
Дата приезда вагона с телом И. С. Тургенева в Российскую Империю Романовых - 23 сентября (или 5 октября) 1883.

Учитывая, что все даты были приведены по порядку, принятому в Российской Империи Романовых, хотя повествование о события и переносится из Европы в Империю...

переставлять цифры в датах.
- не нужно.

Понедельник.
Вторник.
Среда.
Четверг.
Пятница.
Суббота.
Воскресенье






20\1
21\2

22\3
23\4
24\5
25\6
26\7
27\8
28\9

29\10
30\11
31\12
1\13
2\14
3\15
4\16

5\17
6\18
7\19
8\20
9\21
10\22
11\23

12\24

13\25

14\26

15\27

16\28
17\29

18\30

19

20
21
22
23

24
25

26
27
28

29
30













Но, тем не менее, учитывая, что сейчас - мы живем в период летоисчисления по григорианскому календарю, введенного на территории «Страны Советов» в 1918 г. стараниями В. И. Ленина (Ульянова).

   

И хотя, это тогда – это был малюсенький кусочек бывшей Империи… знать это - надо...
Знать, и сам по себе
 — про этот факт...
Знать, и даты этих событий в пересчете на григорианский календарь. 

Во вторник 2 октября по григорианскому «католическому календарю (или 20-го сентября по юлианскому «православному» календарю) 1883 г., М. М. Стасюлевич, находясь в Петербурге, получает депешу , в которой было сообщение  от П. Виардо в которой она сообщает М. М. Стасюлевичу, что тело прибудет на русскую границу - 23-го, по юлианскому «православному» календарю, принятому в Российской Империи Романовых, в пятницу.

«…На следующий день после отправления гроба из Парижа, во вторник, 20-го сентября, я получил в Петербурге депешу, в ответ на мой вопрос, а именно, мне отвечали, что тело прибудет на русскую границу 23-го, в пятницу, рано утром; значит, оно могло бы прибыть в Петербург не ранее утра субботы, 24-го сентября, когда могли бы совершиться и похороны.
О проезде тела из Парижа чрез Германию до нашей границы, в Вержболове, я слышал от провожавших гроб Тургенева…»

В четверг вечером 4 октября по григорианскому «католическому календарю (или 22 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в Российской Империи Романовых ) М. М. Стасюлевич приезжает на станцию Вержболово.
Один.

«…Свидетелем же прибытия тела, его трехдневного пребывания в Вержболове и 24-часового с небольшим переезда от границы до Петербурга мне довелось быть одному.
В Вержболово я приехал в четверг, в восьмом часу вечера.
Оказалось, что траурный вагон, уступленный обязательно Главным Обществом, уже прибыл из Вильни - на границу , согласно данному мне обещанию; но тут же мне сообщили, что о времени моего обратного пути с телом я буду извещен в свое время; кстати, мне подали тут же депешу из Берлина от провожатых, что их задержала там таможня, и они, вместо утра, явятся на границу в пятницу же, но вечером <...>…»

В пятницу 5 октября по григорианскому «католическому календарю (или 23 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в Российской Империи Романовых) утром, на станцию Вержболово прибывает поезд из Берлина, к которому был прицеплен вагон с гробом И. С. Тургенева и венками от траурного митинга на Северном вокзале в Париже.

«…На следующий день рано утром, в 6 часов, к самому окошку моего номера на станции, где я провел ночь, подошел тог самый прусский пассажирский поезд, с которым должно было прибыть тело Тургенева, а через несколько минут ко мне вбежал служитель с известием, что тело Тургенева прибыло, одно, без провожатых и без документов, по багажной накладной, где написано: "1 - покойник" - ни имени, ни фамилии!
Мы только догадывались, что это - Тургенев, но, собственно, не могли знать того наверное.
Тело прибыло в простом багажном вагоне, и гроб лежал на полу, заделанный в обыкновенном дорожном ящике для клади; около него по стенкам вагона стояло еще несколько ящиков, очевидно, с венками, оставшимися от парижской церемонии.
Предоставляя времени выяснить после, как все это могло случиться, мы занялись тотчас вопросом, что делать в эту минуту, так как нельзя было долго задерживать прусского поезда с прусской прислугой, торопившейся уехать обратно в Эйдткуйен…»

Там же, в Вержболово, немецкий вагон - освобождают от его содержимого, так как вагон, должен  был вернуться обратно в Германию.

Там же, в Вержболово, скандал с сопроводительными документами.

Там же, в Вержболово, ожидание лиц, должных  принять участие в траурной церемонии прощания с телом Ивана Сергеевича Тургенева, которые ехали в другом поезде и которые были задержаны под надуманными предлогами и т.д. на Германской таможне.

«…Вследствие различных причин, а также и потому, что и утром в пятницу по-прежнему оставалось неизвестным, поедет ли тело далее сегодня же вечером, когда нагонят его иностранные провожатые, или оно простоит здесь несколько дней, явились различные мнения, как поступить с телом; мое мнение было - поставить тело в церковь, которая находится в нескольких шагах от станции.
Подоспевший во время нашей беседы настоятель церкви согласился с моим мнением, особенно ввиду того, что, может быть, телу придется простоять в багажном сарае до понедельника утра, то есть в течение трех суток, - и поезд, направившийся было задним ходом к пакгаузам, был возвращен к дверям таможенного пассажирского зала.
Пока мы выносили из вагона ящик с гробом, разбирали этот ящик и освободили оттуда ясеневый гроб, в котором вложен был свинцовый и шелковый (из непроницаемой ткани), пока вынимались венки для выполнения таможенной обрядности, настоятель приготовил в церкви катафалк и паникадила.
Мы, конечно, мало сомневались в том, что в ящике сокрыто тело именно Тургенева; уже прибитая на гробе металлическая доска над большим металлическим крестом, с надписью, удостоверили нас до конца относительно личности покойного; надписи на лентах у венков подтверждали то же самое.
Едва мы успели кончить нашу печальную работу, как на колокольне церкви раздался протяжный похоронный звон - vivos voco! mortuos plango!
(Созываю живых! Звоню по умершим! (лат.))
Это был первый призыв и привет покойнику на родине - и неимоверно тяжело потрясли заунывные звуки колокола слух каждого из нас, кто понимал, что мы в эту минуту делали.
Погребальная процессия сложилась невольно, сама собою: таможенные артельщики (я после узнал, что это была так называемая московская артель) понесли впереди, один за другим, большие и богатые парижские венки; за ними, тихо качаясь на полотенцах, подвигался медленно тяжелый гроб (около 40 пудов тяжести), а за гробом пошли попарно все, кому случилось быть при вскрытии ящика…
Гроб поместился на высоком катафалке; около него к катафалку были прислонены большие венки; к ним присоединили венок от Кибартского училища, изготовленный к предполагаемой встрече, и от русского общества в г. Владиславово.
Вскоре пришли дети из мужского и женского училища и усыпали ступеньки катафалка полевыми цветами и букетиками.
Мало-помалу церковь наполнилась собравшимися из посада и приезжими из Эйдткуиена, где, как известно, поселилось много русских торговцев.
И, в 8 часов утра  началась панихида с хором певчих...»

В пятницу ,5 октября по григорианскому «католическому календарю (или 23 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в российской Империи Романовых) лица, приехавшие в Вержболово из Франции  для участия в погребении праха (тела) Ивана Сергеевича на его родине России — прибыли в Вержболово.
«..Как оказалось, и из их рассказов, именно и только они - были задержаны на Берлинской таможне. А гроб с телом И. С. Тургенева, без всяких препятствий - проследовал к границе Империи.
Пока в берлинской таможне они улаживали формальности со своим багажом и пока там накладывали пломбу на ящики, принадлежавшие гробу (дорогие венки и формы для отлития маски лица и руки), поезд -  ушел вместе с телом с Лертской станции (первая городская станция в Берлине со стороны Парижа).
Напрасно они бросились в экипаже на Силезскую станцию (последняя, откуда поезд выходит на Кенигсберг): поезд ушел и оттуда, увозя с собою и тело по направлению к нашей границе.
Вот вследствие чего оно и прибыло в Вержболово одно, без провожатых и без документов, которые остались при них.
После всего этого не удивительно то, что если в Берлине желавшие почтить память Тургенева торжественною встречею не нашли уже гроба на станции; собравшись сначала по ошибочной депеше на Потсдамской станции, они не могли никак захватить его на так называемой Ringbahn, опоясывающей город; это не удалось даже самим провожатым, которые должны были, таким образом, ждать вечернего курьерского поезда, чтобы нагнать тело в Вержболове...»

Тогда же, определяется дата отправки гроба с телом И. С. Тургенева в Санкт-Петербург и дата похорон.
***
В пятницу ,5 октября по григорианскому «католическому календарю (или 23 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в российской Империи Романовых) лица, приехавшие в Вержболово из Франции:  провожатые, а также дочь г-жи Виардо, m-me Chamerot с мужем - отбыли в Санкт-Петербург.

«...Не желая иностранных гостей заставлять ждать нашего отъезда, тем более что в то время я и сам еще не знал срока выезда, я склонил их продолжать немедленно свою поездку - и через час после того они уже выехали из Вержболова с вечерним почтовым поездом в Петербург.
Собственно говоря, их могли бы и в Вержболове задержать по той же причине, по какой задержала их берлинская таможня: досмотр ящиков с венками и формами маски лица и руки покойного потребовал бы слишком много времени; но я принял все эти ящики на себя, так как я и без того оставался на месте; по отходе же поезда в Петербург таможня будет иметь все время для исполнения своих обязанностей...»
«...Почтовый поезд, как известно, стоит в Вержболове более часа, а потому иностранные провожатые выразили желание поклониться гробу.
Все, даже и те, которые утром не разделяли моего мнения, были очень теперь довольны, что нам пришлось отвести иностранных провожатых не в товарный склад, а в церковь.
Было около 6 часов вечера; смеркалось; под проливным дождем мы перешли небольшую аллею, отделявшую станцию от церкви. Так как, в видах санитарных, церковные двери оставались с утра открытыми настежь, то церковь никогда не оставалась без посетителей: многие приезжали из окрестностей Вержболова и Эйдткуиена, услышав, что тело Тургенева останется на границе несколько дней.
Мы также нашли в церкви посторонних; в углу помещался, по-видимому, художник, и снимал внутренний вид храма с гробом на катафалке, покрытом золотою парчой, окруженном теплящимися свечами и со всех сторон обставленном венками.
Иностранные гости, очевидно, не ожидали встретить в нашей сельской церкви такую обстановку и были видимо тронуты представившимся им зрелищем Тургенева, мирно почивающего вечным сном в скромном деревенском храме, среди любимых им безбрежных полей, окружающих Вержболово со всех сторон... <...>...»

С 5 по 7 октября по григорианскому «католическому календарю (или с 23 по 25 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в российской Империи Романовых) гроб с телом Ивана Сергеевича Тургенева был (хранился) в церкви ст. Вержолово.

«... После всенощной, в субботу же, была отслужена вторая панихида и решено на следующий день, в воскресенье, до обедни, отслужить последнюю панихиду и вынести гроб в траурный вагон, чтобы иметь время в течение дня прочно установить гроб на катафалке и убрать его венками.
Другие думали, что лучше было бы просто перенести гроб в 7 часов утра, но первое мнение было одобрено и самим настоятелем церкви, а потому, в воскресенье, в 81/2 часов утра, отслужена была панихида, как то предполагалось, и о. Николай Петрович Кладницкий произнес при этом краткое, тронувшее всех присутствовавших слово.
Оно было первым русским голосом, приветствовавшим дорогой прах на дальнем западном рубеже родной ему земли, и потому заслуживает быть занесенным в хронику, по тому тексту, как оно было после воспроизведено в газетах:
"О славных мужах древности,
- так начал почтенный настоятель,
 - сказал Премудрый: "Телеса их в мире погребены быша, а имена их живут в роде: премудрость их поведят людие и похвалу их исповесть Церковь".
Пред нами бренные останки великого нашего соотечественника, прославившего и себя, и свою родину своими дивными творениями; они стяжали ему венец неувядаемой славы и поставили его, а вместе с ним и наше родное слово, наряду с величайшими современными писаниями и писателями, не только у нас в России, но и далеко за ее пределами.
Кто из вас, читая его дивные творения, не восхищался свежестью, легкостью, изяществом и, так сказать, благоуханием его слова, а вместе и его светлою, незлобивою душою, его добрым, кротким сердцем и, вообще, его высокою, симпатичною личностью, которая вся отражалась в его творениях? Кому из вас неизвестно также, с каким лестным для пашей национальности сочувствием отнеслись к покойному все лучшие и просвещеннейшие люди Запада, поставившие Тургенева наряду с величайшими современными поэтами!
Итак, слава Тургенева есть слава нашей родины, и потому она не может быть чужда никому из нас.
Такие люди не умирают в памяти потомства" <...>...»

В понедельник, 8 октября по григорианскому «католическому календарю ( или 26 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в российской Империи Романовых) - все: гроб, ящики с венками из Парижа и прочее - было погружено в вагон, который должен был отвести тело в Санкт-Петербург.
***
А, во вторник, 9 ноября по григорианскому «католическому календарю, принятому в Европе или 27 сентября (по отсчету времени, принятом в Российской Империи Романовых) – вагон с телом умершего И. С. Тургенева прибыл на Варшавский вокзал Санкт-Петербурга.

...или, что также верно, с хронологической точки зрения...

А, во вторник, 27 сентября по юлианскому «православному» календарю, принятому в Российской Империи Романовых (или 9 ноября по отсчету времени, принятом в католической Европе) – вагон с телом умершего И. С. Тургенева прибыл на Варшавский вокзал Санкт-Петербурга.

      



А это, серия гравюр, посвященных этому событию.
Фото я в Интернете – не нашел. Что странно!

 
Похороны И. С. Тургенева. 27 сентября 1883, если по отсчету времени, принятому в Империи или 9 ноября. По отсчету времени, принятому в Европе. «Прибытие вагона с гробом И. С. Тургенева в Санкт-Петербург 27 сентября 1883 года». С рисунка С. Шамоты.


 
Варшавский вокзал, куда прибыл поезд, с гробом И. С. Тургенева - из Вержболово.


 
Торжественная встреча вагона в столице произошла 27 сентября (9 октября) 1883 года на перроне Варшавского вокзала. Гроб с телом покойного прибыл на поезде из Вержболово - на Варшавский вокзал Санкт-Петербурга...

 
Торжественный вынос гроба с телом И. С. Тургенева со здания Варшавского вокзала 27сентября (9 ноября) 1883 г.
Из серии гравюр «Похороны И. С. Тургенева», размещенных в журнале «Всемирная иллюстрация».

Это вторник, 9 октября, если исчислять события и время по Григорианскому календарю (это вторник - 27 сентября, если по отсчету времени, принятому в Империи).
Именно в этот день состоялось погребение Тургенева на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге.
Литургию и панихиду служил преосвященный Сергий, епископ Ладожский, в сослужении архимандритов и причта Волковской церкви.
Попасть в церковь можно было только по билетам, так много было желающих.
На клиросах пели певчие Казанского собора и оперный хор.
Об этом траурном событии писали почти все русские газеты и журналы.

            

 
Адрес И. С.Тургеневу от редакции «Современника»
Акварель Д. В. Григоровича, 1857.

На похоронах присутствовали и друзья Тургенева: П. В. Анненков, А. В. Топоров, семья Полонских, был и Глеб Успенский, откликнувшийся на смерть и похороны Тургенева в цикле очерков «Волей-неволей»:
«Вспоминаются самые тихие, приятные образы, густолиственные аллеи, красота…молодость…любовь (…).
Хороним - Тургенева, создателя целой толпы чудных и нежных образов (…)»

 
Этот цикл «Гравюры «Похороны И. С. Тургенева» - был помещен в журнале «Всемирная иллюстрация». И многими печатными изданиями Имперской России Романовых, затем - был перепечатан. Найти фото!!!

 
... хотя похороны вылились в грандиозное мероприятие, только после смерти и похорон писателя - российское общество осознало, до какой степени Тургенев был важен для России...

 







 

Франция.
Послесмертие.

 

Гроб с телом И. С. Тургенева, вечером, 5 сентября (25 августа)  был перевезен в Париж.
Там же, в Париже, происходило отпевания   покойника по христианскому обычаю.
6 сентября (26 августа) состоялась панихида по Тургеневу в Париже в русской церкви св. Александра Невского на улице Дарю
Обряд отпевания  совершил протоиерей Иосиф Васильев
Отпевание Ивана Сергеевича Тургенева происходило 6 сентября (26 августа) августа в русской церкви св. Александра Невского на улице Дарю в Париже.

 

1983 года здание охраняется французским государством как исторический памятник.

 

Однако, и здесь, случился - казус.
Доброта и доверчивость Ивана Сергеевича к людям, желание помочь им – и тут, уже после его смерти - стала причиной недоразумений.

 








На следующий день после отпевания тела Тургенева в соборе Александра Невского на улице Дарю в Париже 19 сентября известный народник-эмигрант П. Л. Лавров в парижской газете «Justice», редактируемой будущим премьер-министром социалистом Жоржем Клемансо, опубликовал письмо, в котором сообщал, что И. С. Тургенев по своей инициативе перечислял Лаврову ежегодно в течение трёх лет по 500 франков для содействия изданию революционной эмигрантской газеты «Вперёд».
Российские либералы были возмущены этой новостью, посчитав её провокацией.
А консервативная печать, в лице М. Н. Каткова, наоборот, воспользовалась сообщением Лаврова для посмертной травли Тургенева в «Русском вестнике» и «Московских ведомостях» с целью воспрепятствовать чествованию в России умершего писателя, чьё тело «без всякой огласки, с особой осмотрительностью» должно было прибыть в столицу из Парижа для погребения.

Возможно, не все знают, поэтому,
позволю себе напомнить.
Основания для беспокойства у правительства Российской Империи Романовых – были.
В 1877 А.С. Тургенев написал и издал свой роман - «Новь», посвященный народником и хождению интеллигенции в народ. Итогом этого  «хождения» и «братания с крестьянами» в романе – фиаско главного героя, который осознает, что это «путь в никуда….» и кончает жизнь самоубийством.
Но, это - в романе, который написан в далекой Франции.
А в жизни…
Неудачи пропагандистской кампании народников в 1870-х гг. вновь заставили революционеров обратиться к радикальным средствам борьбы – создать централизованную организацию и разработать программу действий. Такая организация, получившая название «Земля и воля», была создана в 1876 году.
Ее учредителями были Г. В. Плеханов, Марк и Ольга Натансоны, О. Аптекман. Вскоре в нее вступили Вера Фигнер, Софья Перовская, Лев Тихомиров, Сергей Кравчинский (известный как писатель Степняк-Кравчинский). Новая организация заявила о себе политической демонстрацией 6 декабря 1876 года в Петербурге, на площади у Казанского собора, где Плеханов произнес страстную речь о необходимости борьбы с деспотизмом.
В отличие от прежних народнических кружков, это была четко организованная и хорошо законспирированная организация, руководил которой «Центр», составлявший ее ядро. Все остальные члены были разбиты на группы из пяти человек по характеру деятельности, причем каждый состоявший в пятерке знал только ее членов.
Так, наиболее многочисленными были группы «деревенщиков», которые вели работу в деревне.
Организация издавала и нелегальные газеты - «Земля и воля» и «Листок «Земли и воли».
Однако вскоре в руководстве организации взяла верх группа, признающая только террор, как средства политической борьбы. Знаковым для них стало покушение на петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, совершенное 24 января 1878 года Верой Засулич.
И террористические акты - стали следовать один за другим.
4 августа 1878 года средь бела дня на Михайловской площади в Петербурге С. Кравчинским был заколот кинжалом шеф жандармов генерал-адъютант Н. Мезенцов.
«Землеволец» А. Соловьев 2 апреля 1879 года - стрелял в царя-императjра Александра II на Дворцовой площади, однако ни один из его пяти выстрелов не достиг цели.
Террорист был схвачен и вскоре повешен.
Ответом на террор после этого покушения, стало распоряжению царя по разделу Империи на шесть генерал-губернаторств с предоставлением генерал-губернаторам чрезвычайных прав вплоть до утверждения смертных приговоров.
Раскол внутри «Земли и воли», расхождения в подходах к тактическим средствам борьбы вызвали необходимость созыва съезда, который состоялся 18–24 июня 1879 года в г. Воронеже. Спорящие стороны поняли несовместимость своих взглядов и договорились о разделе организации на «Черный передел» во главе с Г. Плехановым, стоявший на прежних позициях пропаганды, и «Народную волю» во главе с исполнительным комитетом, поставившую своей целью захват власти террористическим путем. В эту организацию вошло большинство членов «Земли и воли», а среди ее руководителей выделились А. Михайлов, А. Желябов, В. Фигнер, М. Фроленко, Н. Морозов, С. Перовская, С.Н. Халтурин.
Главным делом руководства партии стало убийство Александра II, которому был вынесен смертный приговор.
На царя началась настоящая охота. 19 ноября 1879 года прогремел взрыв царского поезда под Москвой при возвращении императора из Крыма.
5 февраля 1880 года произошло новое дерзкое покушение - взрыв в Зимнем дворце, осуществленный С. Халтуриным. Ему удалось устроиться на работу во дворец столяром и поселиться в одном из подвальных помещений, расположенном под царской столовой.
Халтурин сумел в несколько приемов пронести динамит в свою комнату, рассчитывая осуществить взрыв в тот момент, когда Александр II будет находиться в столовой.
Но царь в этот день опоздал к обеду. При взрыве были убиты и ранены несколько десятков солдат охраны
Взрыв в Зимнем дворце заставил власти принять неординарные меры.
Для борьбы с революционерами была образована Верховная распорядительная комиссия во главе с популярным и авторитетным в то время генералом М.Т. Лорис-Меликовым, фактически получившим диктаторские полномочия.
Он принял суровые меры для борьбы с революционно-террористическим движением, в то же время проводя политику сближения правительства с «благонамеренными» кругами русского общества. Так, при нем в 1880 году было упразднено Третье Отделение Собственной его императорского величества канцелярии.
Полицейские функции были теперь сосредоточены в департаменте полиции, образованном в составе Министерства внутренних дел. Лорис-Меликов стал приобретать популярность в либеральных кругах, став в конце 1880 года министром внутренних дел.
В начале 1881 года он подготовил проект привлечения представителей земств к участию в обсуждении необходимых для России преобразований (этот проект иногда называют «конституцией» Лорис-Меликова), одобренный Александром II.
Тем не менее, 1 марта 1881 года царь- император Александр II был убит.
Он ехал по набережной.
Взрывом первой бомбы, брошенной Н. Рысаковым, была повреждена царская карета, ранено несколько охранников и прохожих, но Александр II уцелел.
Тогда другой метальщик, И. Гриневицкий, подойдя вплотную к царю, бросил ему бомбу под ноги, от взрыва которой оба получили смертельные ранения.
И Александр II скончался через несколько часов.
К власти пришел Александр III.
В стране был объявлено военное положение.
А потом, умер Фёдор Михайлович Достоевский 28 января (по новому стилю 9 февраля) 1881 года, в 8 часов 38 минут вечера, в возрасте пятидесяти девяти лет.
Похороны Достоевского превратились в многотысячное народное шествие.
И к десяти часам утра 1 февраля 1881 года - весь Кузнечный переулок, Владимирская площадь и прилегающие к ним улицы были запружены народом, собравшимся проводить тело писателя к месту погребения.

   
Похороны Ф. М. Достоевского 1881 г.

Церемониальное шествие за гробом было назначено в следующем порядке: учащиеся почти всех петербургских учебных заведений, и среди них одетые в парадную форму воспитанники Главного Инженерного училища, которое окончил Достоевский; затем художники, актёры, депутации из Москвы – всего было представлено более семидесяти учреждений и обществ. Ещё до выноса, когда все участники процессии заняли свои места, начало кортежа было на углу Невского проспекта и Владимирской улицы (то есть простиралось на расстояние около полутора километров – «СГ»).
В конце двенадцатого часа по знаку распорядителя, Д.В. Григоровича, траурная церемония началась. Гроб подняли на руках родные Фёдора Михайловича и некоторые литераторы, среди которых были петрашевцы А.Н. Плещеев и А.И. Пальм. До самой лавры гроб, установленный на носилках, несли друзья, поклонники писателя…
За гробом шли родственники, литераторы и далее многотысячная толпа, молча и благоговейно прощавшаяся с писателем. Провожающих было пятьдесят – шестьдесят тысяч.
Похоронная колесница, покрытая малиновым бархатом и украшенная страусовыми перьями, ехала пустая. Известный современный достоевсковед Игорь Волгин приводит более скромную цифру в тридцать тысяч провожавших, однако он же напоминает слова известного критика Николая Страхова: «Можно смело сказать, что до того времени никогда ещё не бывало на Руси таких похорон» - «СГ».
Огромная гирлянда из живых цветов окружала группу близких покойному людей и литераторов. Перед гробом несли множество венков, в том числе очень большие из живых роз и камелий – от города Петербурга.
Венок студентов университета был перевит белыми лентами, на которых напечатаны названия главнейших произведений покойного писателя: «Записки из Мёртвого дома», «Униженные и оскорблённые», «Братья Карамазовы» и др. Перед университетским венком шёл ректор Петербургского университета – друг молодости Ф.М. Достоевского профессор А.Н. Бекетов (дед будущего поэта А.А. Блока – «СГ»).
На венке от города Москвы была надпись: «Из сердца России – великому учителю». Венок от актёров несли Н.Ф. Сазонов и М.Г. Савина.
Присутствовавшая на похоронах писательница Е.П. Леткова-Султанова вспоминала: «Одну минуту на Владимирской площади произошёл какой-то переполох. Прискакали жандармы, кого-то окружили, что-то отобрали. Молодёжь сейчас же потушила этот шум и безмолвно отдала арестантские кандалы, которые хотела нести за Достоевским и тем отдать ему долг как пострадавшему за политические убеждения».
***
И вот теперь, в сентябре 1883 – планируются похороны И. С. Тургенева, умершего в Париже и пожелавшего быть похороненным на Родине в Санкт-Петербурге.
Следование праха Тургенева очень беспокоило министра внутренних дел Д. А. Толстого, опасавшегося стихийных митингов.
Была необходимость согласовать множество всяких тонкостей и прочего.
Опять же, резонанс…
Писатель с мировым именем.
Глас молодежи.
Кумир.
Предвестник отмены крепостного права!
Автор романов «Отцы и дети», «Накануне». «Дворянское гнездо»…
Академик!
По словам редактора «Вестника Европы» М. М. Стасюлевича, сопровождавшего тело Тургенева, меры предосторожности, предпринятые чиновниками, были столь неуместны, как если бы он сопровождал Соловья-разбойника, а не тело великого писателя.
И только, 1 ноября по григорианскому календарю (или 19 сентября по православному юлианскому календарю, принятым в Российской империи Романовых) - состоялась гражданская панихида по Тургеневу в Париже.

Между этими событиями
24 дня...
- неизвестности!

 







Станции Северной железной дороги. Париж. 1957 г.

«…предшествующее гражданское прощание с покойным (гражданская панихида или траурный митинг) имевший место в Париже 19 сентября 1883 года, отличался особой и искренней торжественностью.
На станции Северной железной дороги была устроена траурная часовня (chapelle ardente), производившая, по отзывам очевидцев, величественное впечатление.
Среди четырехсот собравшихся проститься с телом, было - не менее ста французов, и между ними носители славных и выдающихся имен во французской литературе и искусстве.
Тут были между прочими: Ренан, Эдмонд Абу, Жюль Симон, Эмиль Ожье, Золя, Додэ, Жюльетта Адан, любимец Петербурга артист Дьедонэ и композитор Масснэ..».

«….Первым, с кафедры, обитой черным сукном, говорил Эрнест Ренан.
В его красноречивой (несмотря на престарелость оратора) речи было несколько глубоких и прекрасных мест.
Он характеризовал Тургенева как представителя массы народа, которая в целом безгласна и может только чувствовать, не умея ясно выразить свои мысли.
 










«…Ей нужен истолкователь, нужен пророк, который говорил бы за нее, умел бы изобразить ее страдания, отвергаемые теми, кому выгодно их не замечать,- ее назревшие потребности, идущие вразрез с самодовольством меньшинства.
Таким человеком по отношению к своему народу был в своих произведениях Тургенев, соединяя в себе впечатлительность женщины с нечувствительностью анатома и разочарованность мыслителя с нежностью ребенка.
По своим чувствам, по характеру своего творчества Тургенев был сыном своего народа, того народа, появлению которого на авансцене мира Ренан придавал особое значение.
Но над народами стоит человечество.
По своему широкому миросозерцанию, кроткому, жизнерадостному, сострадательному, Тургенев принадлежал всему человечеству, и в нем жило слово мира, правды, любви и свободы….»
"Прости, великий и дорогой друг,- закончил свою речь Ренан; - лишь прах твой покидает нас, но твой духовный образ остается с нами".

 

***
Таков официальный тест, посвященный проводам тела И. С. Тургенева из Франции в - Имперскую Россию Романовых.
И нет в нем (вы вообще не найдете ничего о том), что с пятницы 26 августа (по Имперскому исчисление времени, принятому в Российской Империи Романовых) или с 7 сентября (по исчислению времени в католической Европе) 1883 года и по - 19 сентября по православному юлианскому календарю (принятому в Российской Империи Романовых) или по 1 ноября по григорианскому календарю, когда состоялась гражданская панихида по Тургеневу в Париже...
 - пустота …

 


   

События, не  -  п р о и с х о д я т.
И так, все - 24 дня \дней/ суток!
А, что происходило - в этот период?

   




Будем считать, что гроб с телом И. С. Тургенева хранился в доме Виардо на ул. Дарю, в Париже… Там, где и прожил весь свой парижский период, писатель и человек - Иван Сергеевич Тургенев.

 

Историческая справка.
Иван Сергеевич Тургенев
и его - «Парижский период… жизни».

 

Для всех русских, живших в Париже, Тургенев был для них «послом русской интеллигенции».
Но, если говорить о парижских адресах И. С. Тургенева и Франции Луи и Полины Виардо, которую показали ему сами французы, то следует назвать, как минимум 4 знаковых адреса.
Это - Куртавнель, имение Луи Виардо.

 












«…Начать с того, что вот этот - Куртавнель, в котором мы с вами в настоящую минуту беседуем, есть, говоря цветистым слогом, колыбель моей литературной известности.
Здесь, не имея средств жить в Париже, я, с разрешения любезных хозяев, провел зиму в одиночестве, питаясь супом из полукурицы и яичницей, приготовляемых мне старухой ключницей.
Здесь, желая добыть денег, я написал большую часть своих «Записок охотника»; и сюда же, как вы видели, попала моя дочь из Спасского…»

 

 «…Пепельно-серый дом или, вернее, замок с большими окнами, старой, местами мхом поросшей кровлей, глядел на меня из-за каштанов и тополей с тем сурово-насмешливым выражением старика, свойственным всем зданиям, на которых не сгладилась средневековая физиономия, – с выражением, явно говорящим:
- «Эх, вы, молодежь! Вам бы все покрасивее да полегче; а по-нашему попрочнее да потеплее. У вас стенки в два кирпичика, а у нас в два аршина.
Посмотрите, какими широкими канавами мы себя окапываем; коли ты из наших, опустим подъемный мост, и милости просим, а то походи около каменного рва да с тем и ступай.
Ведь теперь у вас, говорят, просвещение да земская полиция не дают воли лихому человеку.
А кто вас знает, оно все-таки лучше, как в канаве-то вода не переводится».
Кроме цветов, пестревших по клумбам вдоль фасада, под окнами выставлены из оранжерей цветы и деревья стран более благосклонных. <…>
В высокой и просторной, во всю глубину дома проходящей угольной гостиной в два света, стол посредине, против камина – круглый стол, обставленный диванчиками, кушетками и креслами. В окна, противоположные главному фасаду, смотрели клены, каштаны и тополи парка. В простенке тех же окон стоял рояль, а у стены, противоположной камину, на диване, перед которым была разложена медвежья шкура, сидели молодые девушки, вероятно, дети хозяев. <…>
В окно виднелся тот же парк, который я мельком заметил из гостиной.
Внизу, у самой стены, светился глубокий каменный ров, огибающий весь замок.
Легкие, очевидно в позднейшее время через него переброшенные, мостики вели под своды дерев парка. Тишина, не возмущаемая ничем.
Я закурил сигару и отворил окно, – все та же мертвая тишина.

 








Лягушки тихо двигались в канаве по пригретой солнцем зеленой поверхности стоячей воды.
С полей, прилегающих к замку, осень давно разогнала всех рабочих.
Ни звука. <…>
– Теперь обычное время наших прогулок.
Не хотите ли пойти с нами?
День был - прекрасный.
Острые вершины тополей дремали в пригревающих лучах сентябрьского солнца, падалица пестрела вокруг толстых стволов яблонь, образующих старую аллею проселка, которою замок соединен с шоссе. Из-под скошенного жнивья начинал, зеленея, выступать пушистый клевер; невдалеке, в лощине около канавы, усаженной вербами, паслись мериносы; на пригорке два плуга, запряженные парами дюжих и сытых лошадей, медленно двигались друг за другом, оставляя за собою свежие, темно-бурые полосы.
Когда мы обошли по полям и небольшим лескам вокруг замка, солнце уже совершенно опустилось к вершинам леса, разордевшись тем ярким осенним румянцем, которым горит лицо умирающего в чахотке. <…>
Во взаимных отношениях совершенно седого Виардо и сильно поседевшего Тургенева, несмотря на их дружбу, ясно выражалась приветливость полноправного хозяина, с одной стороны, и благовоспитанная угодливость гостя, с другой.
Спальня Тургенева помещалась за биллиардной; и, как я узнал впоследствии, запертая дверь из нее выходила в гостиную.

 









.




 

***

Это - вилла Луи и Полины Виардо в Баден–Бадене.

 


Баден-Баден давно привлёк внимание российских аристократов.
Особенно их присутствие усилилось после женитьбы будущего императора Александра I на Луизе-Марии-Августе Баденской и войны 1812 года.

 
Александр I и Елизавета Алексеевна .
Худ. П. Кросси. 1807 год.

А к середине XIX века курорт принимал уже до 5000 русских за сезон.
Потянулись в Баден и русские писатели.
Здесь отдыхали - Гончаров, Чехов и Соллогуб.
В 1852 г. в Баден-Бадене умер (и был временно похоронен) Жуковский, в 1878 - Вяземский.
Именно в Баден-Бадене Гоголь зачитывал знакомым первые главы нового романа «Мёртвые души» и заодно встретил свою «музу» Александру Смирнову-Россет.
Достоевский не вылезал из казино, мечтая выиграть 30 тысяч франков на обратную дорогу в Россию.
И Толстой, тоже особо не злоупотреблял «целебными водами», а играл и проиграл в рулетку всё, что имел
(«Всё потерял! Окружён негодяями!
А самый большой негодяй — это я!»)

 
Вилла И.С.Тургенева в Баден-Бадене, в которой, после продажи ее Луи Виардо, он жил уже, как – гость.

Тургенев казино - терпеть не мог, осуждал расточительных собратьев по перу (правда, постоянно одалживал им деньги безо всякой надежды получить их обратно), а Баден любил за красоты природы и ещё из-за того, что в баденском районе Тиргартенталь с мужем и детьми жила его возлюбленная Полина Виардо.
В 1863 году Тургенев снял нижний этаж в доме вдовы Анштедт неподалеку от усадьбы Виардо, а в 1864-65 году рядышком построил виллу («сказочный замок среди леса и полян»), которую из-за долгов тут же вынужден был продать мужу Виардо Луи.















 

***

И - дача в предместье Париж,- «Ясени».
«Les Frenes».

 
















Летом 1875 года Тургенев и Виардо купили виллу, которая называлась «Les Frenes» («Ясени»), недалеко от Сен-Жермен, на берегу Сены с Виардо жили в главном доме, Тургенев себе построил дом (шале) в швейцарском духе.
На первом этаже – столовая и гостиная, на втором – большой кабинет, где много книг, картин, мебель обита темно-красным сафьяном.
Из углового окна видна Сена и зеленые луга, коровы. Еще выше - спальня и комната для гостей.
Тургенев и Виардо приезжали сюда каждую весну и жили до ноябрьских первых холодов.
Тургенев, как всегда, работал. В Буживале были написаны - «Сон», «Рассказ отца Алексея», «Клара Милич», позднейшие «Стихотворения в прозе».
Здесь переписывал Тургенев в 1876 году - «Новь», писал многочисленные письма.
Сюда приезжали соотечественники, близкие знакомые и, конечно, друзья И.С. Тургенева.

 

***

И, Париж.


 

«Всю зиму с 1847 г. по 1848 год я прожил в Париже. Квартира моя находилась недалеко от Пале-Рояля, и я почти каждый день ходил туда пить кофе и читать газеты» (И. С. Тургенев, «Литературные воспоминания»).



Зиму с 1847 г. по 1848 год И.С. Тургенев прожил в Париже.
Снимал комнату в квартире на ул. Де ля Пэ.
Потом, на Итальянском бульваре близ парка Тюильри и набережной Сены, на улице Тронше №1.
Он усердно занимался изучением испанского языка с сеньором Кастеляром; с г-жой Гарсиа, матерью Полины, и ее братом Санчесом разговаривал на благородном кастильском языке, посещал семью Тучковых, Герценов, ходил в театры с Анненковым.
В феврале 1848 года Тургенев наблюдал в Париже революционные события,  что навсегда отвратило его от всякого рода революций.




 

               



Живя во Франции, знакомясь с творческими людьми, И. С. Тургенев дышал воздухом - великой культуры.
И сам, много - трудился.
За три года в Париже и Куртавнеле Тургенев - написал пятую часть всего своего творчества!
 «Я не более десяти дней, как переехал в Париж, долго не мог найти порядочной квартиры – и был, как говорится, en l’air; теперь, наконец, нанял себе комнату в Rue de Rivoli № 206 и собираюсь приняться за работу…»
30 октября 1856 г. (Письмо И. С. Тургенева А. Дружинину.

Как писатель, он глубоко поэтично и любовно - изобразил жизнь России, лучше ощутил и понял родину - издалека.
24 июня 1850 года Тургенев отправился в Россию, которую тогда называл «огромным и мрачным облаком, неподвижным и туманным, как - Сфинкс».



 

 





Его ожидали неотложные домашние дела…
Но, на родине, в Спасском он был - недолго.
И, уже в 1840 году, вновь уехал за границу, посетив Германию, Италию и Австрию.
В 1841 году Тургенев вернулся в Лутовиново.


 







 

В 1850 году Тургенев вернулся в Россию, однако с матерью, умершей в том же году, он так и не увиделся.
***

О Варваре Петровне Лутовиновой-Тургеневой.
Ей принадлежали имения в Курской, Калужской, Тамбовской, Тульской и Орловской губерниях (в том числе Сасово).
«…30 октября 1834 года Варвара Петровна овдовела. Она находилась тогда за границей. На похороны мужа не приезжала. Возвратилась только через полгода — тогда скончался её третий сын Сергей.
Надгробие мужу на Смоленском кладбище в Петербурге Варвара Петровна так и не удосужилась поставить. «Отцу в могиле ничего не надо, — уверила она Ивана.
— Даже памятник не делаю для того, чтобы заодно хлопоты и убытки».
В итоге, могила оказалась утерянной…».

 

 

«…Со временем, характер у богатой своевольной вдовы стал сильно портиться.
Тургенева - много путешествовала. В том числе, и за рубежом. Жила в Москве, а также проживала в своем имении, где активно занималась цветоводством.
Эту страсть она называла - «флёроманией».
«Я вся в цветах.
Розы… резеда… желтофиоли — полная гостиная», писала она к сыну, часто прося прислать ей из-за границы семян редких растений, «ботанических» книг...»

 

В Спасском - разбивались цветники, высаживались декоративные кустарники, в кадках — померанцевые деревья, подъезд к парадному крыльцу украшался кустами махровых зимующих роз.
При доме имелись цветочные оранжереи, зимний сад, где водились птицы: чижики, щеглы, синицы…»

    






«…Поведение сыновей глубоко огорчало Варвару Петровну…
Старший — Николай, ушёл в отставку, увлекся простушкой, жил - как попало.
Младший — Иван, бросил службу, проводил время за сочинением, путешествовал за границей, волочился за певичкой…»

 

Оба - ускользнули от её власти.
В то время, как она хотела бы держать в своих руках не только - их самих, но и их жен, их детей.
Одержимая властолюбием,  Варвара Петровна приказала повесить у входа в усадьбу табличку с надписью: - „Они - вернутся“…».

Летом, 1839 года - усадьба почти полностью сгорела.
Уцелел - лишь флигель.
И после этого пожара Варвара Петровна, почти на десять лет, обосновалась в Москве.

 








 
Музей И.С. Тургенева в Москве. ул. Остоженка, дом 37.

Это случилось 16 сентября 1840 года.

«У меня прекрасный, маленький московский дом… в котором всегда воздух ровен, тепло, светло, сухо, покойно…
Il n’y manque que vous mon bien aim;!» 
— писала Варвара Петровна сыну в Берлин.

Первый раз И. С. Тургенев посетил дом на Остоженке - в мае 1841-го.
Затем, часто бывал у матери проездами из Петербурга в Спасское-Лутовиново??? и обратно, прожил в доме две весны — 1844-го и 1845 годов.

Умерла Варвара Петровна 16 ноября 1850 года в Москве, в этом же доме на Остоженке.
Умерла в возрасте 63 лет.
Похоронена в некрополе Донского монастыря.
***
Наследство.
Процесс оформления наследства двумя сыновьями, несколько затянулся.
И, лишь спустя пять лет, в марте 1855 года в Орловской палате окружного суда надворный советник Николай Сергеевич и коллежский секретарь Иван Сергеевич Тургеневы произвели раздел принадлежавших их матери владений и крестьян.
По раздельному акту - И. С. Тургенев получил 1925 душ, а его брат — 1360.
Вместе с братом Николаем он разделил крупное состояние матери.
Ивану Сергеевичу Тургеневу, который уступил брату Николаю все самые доходные поместья и дом в Москве - досталось родовое гнездо «Спасское», где он провёл своё детство  и куда он регулярно приезжал на каникулы и на отдых из Франции.

И, по возможности, постарался облегчить тяготы доставшихся ему крестьян.
Уделить внимание что за «облегчить тяготы» ????

Возможно, все это - излишние подробности.
Но, человек, не - птица. Ему, деньги - нужны.
И, как следует из этого небольшого отступления, по настоящему богатым русским барином Российской Империи Романовых – Иван Сергеевич Тургенев стал только в - 1855 году.
А до этого… он жил только на доходы от своей  - литературно-переводчиково-писательской деятельности. И только!!!

И до 1856 г., когда «Рудиным» - начинается наиболее прославивший его период больших романов, он просто писатель из России  и зарабатывает себе на хлеб только и исключительно - литературным трудом.
Он завершает свой цикл очерков о природе и людях России, более известных как «Записки охотника»  оконченных в 1851 г.
В этот же период, с 1845 по 1856 гг., он  публикует целый ряд произведений и более или менее замечательных повестей: «Дневник лишнего человека» (1850), «Три встречи» (1852), «Два приятеля» (1854), «Муму» (1854), «Затишье» (1854), «Яков Пасынков» (1855), «Переписка» (1856).
Кроме «Трех встреч», которые представляют собой довольно незначительный анекдот, прекрасно рассказанный и заключающий в себе удивительно поэтическое описание итальянской ночи и летнего русского вечера, все остальные повести нетрудно объединить в одно творческое настроение глубокой тоски и какого-то беспросветного пессимизма.
Встречи.
      

 

Охота.
Царь - до отмены крепостного права - осталось 11 лет. Его отменит император Алесандр II.  в 1861 г.
Прочее.

 

***

И дом Луи Виардо в Париже, на улице Дуэ.( rue de Douai).
Третий этаж дома на улице Дуэ ( rue de Douai) в Париже, семейство Виардо - отдали Туру

 

Это дом – Виардо.

В апреле 1863 года Полина Виардо  простилась с парижской сценой, в последний раз явившись публике в опере Orph;e, и летом того же года Виардо переехали в Баден-Баден, где они могли чувствовать себя свободными от режима Наполеона III.
Парижский дом на Rue de Douai семья сохранила за собой, однако, по всей видимости, Полина Виардо наезжала туда из Баден-Бадена крайне редко и всегда ненадолго.
Лишь с началом франко-прусской войны она покинула Баден-Баден и сначала отправилась в Лондон.
В 1872 году она окончательно вернулась из Лондона в Париж.

Переезжая в Баден-Баден, Полина Виардо – видимо, по многим причинам – следовала своему желанию оставить Париж, больше заниматься преподаванием музыки и, прежде всего, опять посвящать больше времени работе над своими композициями: с 1864 года первоиздания ее произведений опять появлялись регулярно и выходили в свет без существенных перерывов почти вплоть до ее смерти (если не считать самых последних лет).

В парижском доме на Rue de Douai семья Виардо любезно уступила третий этаж - Ивану Сергеевичу Тургеневу.
В 1845 он познакомился с семьей Виардо и оставил Россию, чтобы следовать за Полиной - повсюду.
С Луи Виардо - его связывала страсть к охоте…
С Полиной Виардо – и литература и увлечение, дружба и новое возможности для начинающего литератора во Франции, пишущего о незнакомой французам загадочной России…
Время…. общие интересы и творчество, терпимость французов ко многому, что было бы неприемлемо в России, особенности характера Ивана Сергеевича… и многое много многое другое…, а также - общность и родственность душ…
…и, в конце концов, стал почти членом семьи Виардо.

 
В 1852 году по поводу напечатания его статьи о кончине Гоголя, 28 апреля 1852 года - Иван Тургенев был арестован за статью-некролог памяти Николая Гоголя, «Гоголь умер!».

В 70-е годы во Франции жило множество русских – художников, музыкантов, писателей, революционеров-семидесятников, с которыми общался Тургенев, в это время большей частью живший зимой в Париже на улице Дуэ.
И этот адрес, стал адресом - России, для всех, кто был вдалеке… от неё...
В любое время, порой без предупреждения, приходили знакомые или незнакомые.
Одни просто хотели посмотреть на то, как устроился и живет за границей - автор «Записок охотника, которые стали -
«одной из капель в чаше, склонившей весы в пользу отмены крепостничества императором Александром II...»
Другие - приносили рукописи...
Третьи - просили денег на издание журнала или газеты.
Усталый Тургенев -  любезно принимал их, выслушивал, соглашался помогать и! внутренне протестовал против их бесцеремонности.
Однако, испытывая раздражение от потока незваных гостей, он в глубине души чувствовал необходимость видеть, слышать - их…
Благодаря им, он, казалось, прикасался к - России, дышал ее благословенным воздухом.
Это была, еще одна возможность… оставаться русским… во - Франции.

 





Иногда во время разговора с соотечественниками-эмигрантами в кабинет прилетали звуки пианино.
На нижнем этаже пела Полина. Тургенев прислушивался, улыбаясь.
Потом, возвращался к разговору, виноватый, рассеянный.
И, было, отчего.
Он был и… в - гостях.
И - дома. 
А еще, И. С. Тургенев - всегда в гуще событий, происходивших в русской колонии.
Он стал - одним из учредителей и наиболее деятельный член «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников» (1877 г.)
Он — также, и - секретарь этого «Общества...» И, он, до конца жизни, добросовестно исполнял - эти почетные возложенные на него обязанности...
Он — участник всех мероприятий: выставок, вечеров, музыкально-литературных концертов, на которых часто читал свои произведения.

«…Он поселился на rue de Douai в верхнем этаже особняка, стоявшего entre la cour, et le jardin (между двором и садом – фр.).
Низ - принадлежал Виардо.
Большой салон, гостиная.
Картинная галерея – устроено все было удобно и даже с роскошью.
Здесь Полина давала уроки, устраивала музыкальные вечера, принимала.
Наверх вела лестница темного дерева, в четырех комнатах жил Тургенев – более скромно, но все же с удобствами: тщательно убранный стол, порядок в предметах, небольшой рояль, много книг, портреты любимых людей, картины.
Он, любил - аккуратность.
Ненавидел - бумажки,
зря валявшиеся
где ни попадя… )

Он - всячески содействовал русским деятелям культуры, знакомя французскую публику с русской культурой.
И одновременно, он помогал французским писателям.
Их произведения стали переводить и публиковать в «Вестнике Европы».
Деятельность Тургенева в Париже и Франции в эти и последующие годы - была чрезвычайно разнообразна.
В начале 1875 года в Париже была устроена «Читальня для русской колонии»  по инициативе Г. А. Лопатина и при непосредственной деятельности Тургенева.
« 27 февраля (1875 г.) в доме г-жи Виардо дается литературно-музыкальное утро… Вырученные деньги будут употреблены на  основание  русской читальни для неимущих студентов»
Из письма И. С. Тургенева - Г. Выробову.

Это - было началом первой русской библиотеки в Париже и во Франции.

   




Благодаря этим многочисленным заботам, он заставлял себя забывать мучительное чувство ностальгии.
Он - добросовестно читал их неумелые рукописи, составлял рекомендательные письма, принимал личное участие, устраивая своего соотечественника в больницу, давал взаймы деньги, не рассчитывая получить их обратно, организовывал в пользу нуждавшихся музыкальные вечера.
Любовь к этой крепкой пятидесятичетырехлетней седеющей темноглазой женщине  с твердым характером - не мешала ему искренне интересоваться русскими людьми, жившими в Париже.
Чувство долга, в основе которого лежал патриотизм, великодушие и мягкость характера, не позволяло ему забывать обещаний, которые он давал изгнанным соотечественникам, искавшим рядом с ним хоть какой-то покой.
Однако чем более он считал себя европейцем, тем более испытывал притяжение к родной стране.
Под внешностью космополита... жил - глубоко русский человек.
Богатство, щедрость этой прадедовской земли питали его мечты.
Здесь все было на поверхности: легкие удовольствия, милая цивилизация; жестокая же действительность, та, где великие произведения черпали свою жизненную силу, находилась там, за границами.
Но, здесь же, он – обнаружил в себе, что неспособен написать роман, повесть, главными действующими лицами, в которых… не были бы русские люди.
Для этого нужно было поменять душу, если не тело.

«Мне для работы  – скажет он Эдмону де Гонкуру, – нужна зима, стужа, какая бывает у нас в России, мороз, захватывающий дыхание, когда деревья покрыты кристаллами инея…
 
      

Однако еще лучше мне работается осенью в дни полного безветрия, когда земля упруга, а в воздухе как бы разлит запах вина…»



 








Эдмон де Гонкур, заключал:
«Не закончив фразы, Тургенев только прижимал к груди руки, и жест этот красноречиво выражал то духовное опьянение и наслаждение работой, какие он испытывал в затерянном уголке старой России».
С годами, он все чаще возвращался к воспоминаниям о детстве, прошедшем в России.
Закрыв глаза, он гулял - по дорожкам Спасского…
Проживал дни, проведенные в Москве…
Вспоминал - Санкт-Петербург…
Это была его - жизнь, его – чувства…
Знакомые - запахи…
Голоса - далекой жизни...
Однако, ехать в - Россию, он не считал –
необходимым.

 

***
Его имя - уже имело значительный вес не только во Франции, но и в Европе.
Когда, в рамках Всемирной выставки 1878 года (фр. Exposition Universelle de 1878) которая проводилась в Париже с 1 мая по 10 ноября 1878 года,  также был проведен и Международный Литературный конгрессе 1878 года в Париже  - Тургенева выбрали на него, сопредседателем.
А председателем - В.Гюго.

 






         




И, заслуженно.
Он, уже - 7 лет, как - академик «Отделения русского языка и словесности» Российской Академии Наук.
Избрание имело место в 1860 г. 
И фигурирует там, он! никак не иначе, как - Iohannem Turgenef!!!
Он - известнейший в России, во Франции, в Берлине и в Англии  – писатель.
***
Историческая справка.
Тургенев и Англия.
(вернее, Империя «Великобритания»!!!).

 

Радикальный философ Александр Герцен — особенно значимая фигура, по словам Янг, потому что он не только жил в столице в течении десяти лет, с 1853 по 1864, но и потому, что многие из его соотечественников — Тургенев, Чернышевский, Толстой, Достоевский, Некрасов, Павел Анненков, Василий Боткин, Василий Слепцов — приезжали в Лондон специально для того, чтобы повидаться с ним.
Читая этот список, представляются очень необычные вечера, которые могли бы проходить на вилле Герцена, особняке в итальянском стиле за вокзалом Паддингтон.
Забавно (но не всегда реалистично) представлять себе, как эти известные люди дружески общались со своими британскими современниками: Диккенсом или Дарвином, Троллопом или Теннисоном.
Записи о некоторых таких встречах действительно остались в архивах: у Льва Толстого было рекомендательное письмо от Мэттью Арнольда (Matthew Arnold), он также был на литературном чтении Диккенса; Иван Тургенев общался с самыми разными людьми, включая Томаса Карлайла (Thomas Carlyle), чей особняк в Челси сейчас стал музеем, и Джорджа Элиота (George Eliot), но большая часть подробностей об этих встречах навсегда утеряна, и нам остается лишь догадываться об их содержании
***
А у самого Ивана Сергеевича Тургенева, кроме встреч с Герциным и вообще русскими людьми в Англии в Англии было много особенных встреч.
Автор «Отцов и детей» посещал Лондон несколько раз за 30 лет, и встречался со многими известными людьми.
Он регулярно посещал дом Теккерея в южном Кенсингтоне, дом Карлайла на Чейни-роу, позже дом Джорджа Элиота около Риджент-парка.
В 1871 он встречался с художником-прерафаэлитом Уилльямом Моррисом (William Morris) в его доме и с Фордом Мэдоксом Брауном (Ford Madox Brown), а в 1879 ужинал с Генри Джеймсом (Henry James) в клубе Reform.
В течении несколько лет он, судя по всему, принял участие во многих культурных мероприятиях - от детского хора, исполнявшего песню ‘Zadok the Priest’ в соборе Св. Павла до лекции о русском фольклоре в Королевском институте на улице Альбермейл.
***
Во второй половине XIX века именно И. С. Тургенев представлял «лицо» русской литературы во Франции и в Англии.
Ни один русский писатель не вызывал столь пристального внимания критики, газет и журналов, не был переводим с такой регулярностью, как Тургенев.
Можно утверждать, что серьезное освоение русской литературы во Франции и Англии началось именно - с Тургенева.
***
Крупнейшие парижские и лондонские газеты и журналы («Рёвю де дё монд», «Фрэзерс мэгэзин», диккенсовский «Хаусхолд вёдз» и другие) в 1850–60-х годах регулярно печатают новые переводы произведений Тургенева.
В 1858 году выходит новый, авторизованный перевод на французский язык «Записок охотника», выполненный литературным критиком Анри-Ипполитом Делаво.
Переводчиками Тургенева выступали П. Мериме, (перевел в 1863 году «Отцов и детей»; перевод был отредактирован Тургеневым), Л.Виардо, Дюран-Гревиль, Э. де Пори и другие
Некоторые переводы на французский были сделаны самим Тургеневым.
***
Переводчиками Тургенева в Англии в XIX веке были У. Ролстон, Ч.Тернер, Э. Дилк и другие. Ролстон и Тернер сделали первые переводы с русского языка: Ролстон в 1869 году опубликовал свой перевод «Дворянского гнезда», вышедший под названием «Лиза»; Тернер в 1877 году напечатал перевод романа «Накануне».
Однако полностью художественные сочинения Тургенева на английский язык в XIX веке так и не были переведены.
Эта заслуга принадлежит известной английской переводчице Констанс Гарнетт, внесшей особый вклад в ознакомление английской читающей публики с Тургеневым и ставшей на рубеже XIX–XX веков автором классических и лучших переводов Тургенева на английский язык.
К. Гарнетт перевела все романы писателя, его повести и рассказы, а также несколько пьес и стихотворения в прозе.

      

***

Первое заседание конгресса, на котором присутствовало около 150 человек, состоялось 30 мая (11 июня) 1878 г. в Париже. На нем были избраны три комиссии для разработки вопросов, связанных главным образом с ограждением прав литературной собственности и изучением экономического положения писателей в различных странах.
На четвертом заседании конгресса с речами выступили - Э. Абу, В. Гюго, Тургенев и другие писатели.
В. Гюго в своей речи охарактеризовал литературу как двигатель прогресса и отметил ее громадное гуманистическое значение.
Тургенев, выступив после Гюго, поставил перед собой задачу показать определяющее влияние французской литературы на русскую.

 

Они - по очереди говорили на открытии Конгресса.
Речь Тургенева о русской литературе - имела большой успех.
За исходную точку своего обзора он взял 1878 год – год литературного конгресса – и выделил в истории русской литературы три момента.
«Милостивые государи,
Выступая здесь от лица моих соотечественников, русских делегатов, спешу вас успокоить обещанием, что речь моя будет короткою.
Я ограничусь несколькими сопоставлениями, доказывающими постоянно существовавшую связь между нашими двумя народами и то большое влияние, которое французский гений оказывал во все времена на Россию.
Я беру три эпохи, отстоящие одна от другой на сто лет.
Два столетия тому назад, в 1678 г., у нас не было еще своей литературы. Наши книги писались на старославянском языке, и Россия с полным основанием считалась страной «полуварварской», относящейся столько же к Европе, сколько и к Азии. Несколько ранее этого года царь Алексей, уже тронутый дуновением цивилизации, построил в московском Кремле театр, на котором давались духовные драмы вроде мистерий, а также «Орфей» – опера итальянского происхождения. Этот театр, правда, был закрыт после смерти царя Алексея; но одною из первых пьес, поставленных при его возобновлении, был «Лекарь поневоле» вашего Мольера, переводчицей которого считается царевна Софья, дочь царя Алексея, бывшая правительницей русского государства во время малолетства своего меньшого брата, ставшего впоследствии Петром Великим. Без сомнения, тогдашние зрители считали автора «Мизантропа» только забавником; но мы счастливы, встречая это великое имя уже на заре нашей нарождающейся цивилизации.
Сто лет спустя, когда наша литература становится уже жизнеспособной, в 1778 г., автор наших первых действительно самостоятельных комедий, Фонвизин, присутствовал при торжестве Вольтера в театре Французской комедии и описал его в опубликованном и весьма распространенном письме, где проглядывало самое восторженное восхищение перед фернейским патриархом, учителем и образцом нашей тогдашней литературы, как, впрочем, и всех европейских литератур.
Миновало еще столетие. За Мольером последовал у вас Вольтер, за Вольтером – Виктор Гюго.
Русская литература, наконец, существует; она приобрела права гражданства в Европе. Мы можем не без гордости назвать здесь не безызвестные вам имена наших поэтов Пушкина, Лермонтова, Крылова, имена прозаиков Карамзина и Гоголя.
И вы сами призвали нескольких русских писателей к участию и сотрудничеству в международном литературном конгрессе.
Двести лет тому назад, еще не очень понимая вас, мы уже тянулись к вам; сто лет назад мы были вашими учениками; теперь вы нас принимаете как своих товарищей и происходит факт необыкновенный и новый в летописях России, – скромный простой писатель, не дипломат и не военный, не имеющий никакого чина по нашей табели о рангах, этой своего рода общественной иерархии, имеет честь говорить перед вами от лица своей страны и приветствовать Париж и Францию, этих зачинателей великих идей и благородных стремлений!
***
Русские критики (особенно славянофильского толка), восприняли - даже эту краткую речь, крайне - негативно.
Они ставили в вину Тургеневу преувеличение влияния французской литературы на русскую и недооценку самобытности и оригинальности русской литературы.
С резкой статьей, выступил - Б. В. Стасов.
Оспаривая основные положения речи, он горячо доказывал, что в России еще до Петра I существовали самобытная литература и живой русский язык.
По словам Стасова, «обязанность хорошего, знающего русского литератора на всемирном конгрессе должна была бы состоять именно в том, чтоб показать роль, силу, красоту и значение русского национального творчества», а не утверждать без всяких оснований, что «всякий раз тот или другой француз задавал тон русской литературе: в 1678 году – Мольер, в 1778 году – Вольтер, в 1878 году. – Виктор Гюго».
В защиту Тургенева против В. Стасова и некоторых других критиков выступил анонимный сотрудник «Голоса».
 «Не понимаю, почему непатриотично сказать несколько любезностей стране, созвавшей конгресс, и тем вызвать ответный порыв любезностей? – писал он. – Отчего пострадает честь России, если будет признан факт неоспоримого влияния, оказанного на нашу литературу старейшими и более развитыми литературами?».
Тем не менее, сам факт того, что в России его спич – был воспринят отрицательно, очень огорчил Тургенева.
В связи с чем, в одном из писем, по поводу конгресса, он напишет:

«Признаюсь, если б я мог предвидеть тот ливень грязи, которую выпустили на меня мои соотечественники по поводу невиннейшей речи, произнесенной мною, я бы, конечно, не участвовал в этом деле…».







 

Но, это... в - далекой России.
А, во Франции..., во Франции - было отмечено (хотя эта «периодизация» и повлекла за собою ряд ошибок и явных натяжек, вызвавших негодование критиков), что никогда ранее русская литература еще не занимала такого места в Европе, куда ее вознес - И. С. Тургенев!
 

         

 

***

Все французские друзья Тургенева отмечали, какое загадочное впечатление производил этот пятидесятисемилетний «великий старик» с шелковистой седой бородой, густой серебряной шевелюрой, крупным носом и добрыми глазами.
Они приписывали это загадочное обаяние его славянскому происхождению.
Широко известный в литературных кругах Парижа, Тургенев - много лет знал и любил Жорж Санд.
Не так давно он подружился с Гюставом Флобером.
На «обедах у Маньи» или в других ресторанах он встретился также с Сент-Бевом, Эдмоном де Гонкуром, Теофилем Готье, Тэном, Ренаном…
Во время одного из ужинов в ресторане Вефур Эдмон де Гонкур внимательно рассматривал своих соседей по столу.
«Мадам Санд еще больше высохла, но по-прежнему была детски обаятельна и весела, как старушки минувшего столетия. Тургенев говорил, и никто не перебивал этого великана с ласковым голосом, в рассказах которого всегда звучат нотки волнения и нежности». (Дневник братьев де Гонкур, 8 мая 1876 года.)
К группе «старых», совсем недавно присоединились молодые писатели – Доде, Золя, Мопассан.
Однако среди всех чудесных собратьев Тургенев отдавал предпочтение, бесспорно, Флоберу.
«Этих гениальных людей связывала добродушная простота,
 – напишет Альфонс Доде в книге «30 лет в Париже»
 – Виновницей же их союза была Жорж Санд.
Флобер – бахвал, фрондер и Дон Кихот, со своим громоподобным голосом, беспощадной наблюдательностью, повадками воина-нормандца – был мужской половиной этого духовного союза.
Но кто бы заподозрил, что второй колосс, с мохнатыми бровями и огромным лбом, сродни тонкой, чуткой женщине, много раз описанной им в романах, русской женщине – нервной, страстной, томной и медлительной, как восточная рабыня, трагичной, как готовая взбунтоваться сила?
Среди великой людской неразберихи души попадают иной раз не в ту оболочку; мужская душа оказывается в женском теле, а женская в грубом обличье циклопа».
Тургенев ценил прямоту, жесткость, честность великого отшельника из Круассе, его ненависть к глупости, его пренебрежение к моде, презрение к светским условностям.
Флобер - не боялся ни критики, ни болезни, ни смерти.
Он - избежал власти женщин.
Его - питало и мучило творчество.

    

Рядом с ним Тургенев чувствовал себя чрезвычайно хрупким, нерешительным, раздражительным, уязвимым человеком.
Флобер - «хотел» жизнь такой, какой она была, между тем как жизнь Тургенева зависела от «желания» кого-то другого.
Флобер - был хозяином самого себя.
Тургенев - принадлежал себе только… наполовину.
Флобер - противостоял бурям…
…Тургенев - легко поддавался влиянию ветерка.
…Флобер, когда писал - ожесточенно чеканил фразу и, чтобы удостовериться в своем мастерстве, пропускал ее через свой «гортанный» голос.
…Тургенев искал, прежде всего - простоты, динамичности, гармонии.
Но их обоих объединяла обожествленная любовь к литературе.
Тургенев бывал у Флобера то в его уединении в Круассе, то в парижской квартирке на улице Мурильо, украшенной на алжирский манер, окна которой выходили на парк Монсо.

 
Гюста;в Флобе;р.

По воскресеньям там проходили блистательные встречи, на которых собирались Тургенев, прозванный «добрым Московитом», Доде, Золя, Эдмон де Гонкур, Мопассан.
Флобер встречал гостей, надев халат без рукавов и феску.
Царила полная свобода в манерах, мнениях, разговорах.
Братское чувство Флобера к Тургеневу укрепится за годы переписки.
Каждое письмо – только похвалы Московиту:
«Этот скиф – великий добряк».
(25 мая 1873 года.)
«Я все больше и больше - люблю его!»
(30 декабря 1873 года.)
Les seuls amis litt;raires sont Mme Sand et Tourgueniev. Ces deux valent la foule. 
(январь 1873 года.)

«Это человек чудесный. Ты не представляешь, сколько он знает…
Он знает, я думаю, очень глубоко все литературы!
И, при этом, такой - скромный!
Такой добряк, такая корова!
С тех пор как я написал ему, что он был „вялой грушей“, все зовут его у Виардо не иначе как  - „вялая груша“».
(5 ноября 1873 года.)

 

Своим друзьям, которые восхищались им и уважали его, Тургенев, не уставая, рассказывал о России.
Благодаря - ему, они – узнали:
Пушкина,
Гоголя,
Толстого…
Он, посвящал их - в особенности русской жизни, рассказывал - о русской природе, русской истории. Он был, в их глазах, идеальным связным между Францией и его огромной страной, неведомой, исполненной тайн и надежд.
Его преклонение перед русскими писателями было таково, что без малейшей зависти он трудился, содействуя переводу их произведений на французский язык. Их успехи во Франции радовали его как личная победа.
Одновременно он рекомендовал французские произведения русским издателям с целью перевода. Он сам перевел, помимо всего прочего, на русский язык «Искушение святого Антония», «Иродиаду», «Легенду о Святом Юлиане Милостивом» Флобера.
Эта роль пропагандиста, служившего одновременно двум культурам, оправдывала в его глазах - его присутствие на чужой земле.
Он оправдывал этим - это свое добровольное изгнание, говоря себе, что жил во Франции не только ради собственного удовольствия, но, живя там, он был полезен и своей родной стране, и в то же время стране, которая приняла его.
Впрочем, не только русскую литературу прославлял Тургенев перед своими друзьями.
Он был более европейцем, чем каждый из них, и говорил помимо французского - на немецком, английском, итальянском, испанском языках.
Однажды в воскресенье после обеда, во время одной из встреч у Флобера он перевел с листа восхищенной аудитории «Прометея» и «Сатиры» Гете.

      
Парк Монсо ((фр. Parc Monceau) — парк в VIII округе Парижа, площадью 8,2 га, ограниченный бульваром Курсель, бульваром Мальзерб, улицей Монсо и улицей Мюрийо.

 

«Парк Монсо радовал нас веселыми детскими голосами, ярким солнечным светом, свежестью только что политых цветов, – напишет Альфонс Доде, – и мы четверо – Гонкур, Золя, Флобер и я – взволнованные этой величественной импровизацией, внимали гению, переводившему гения».
(Альфонс Доде. «30 лет в Париже».)

 

Флобер уважал Московита не только как писателя, он относился к нему как к лучшему своему литературному советнику.
«Вчера я провел прекрасный день с Тургеневым и прочитал ему написанные 150 страниц „Святого Антония“, – писал он Жорж Санд. – Затем я прочитал ему почти половину „Последних песен“. Какой слушатель и критик! Он покорил меня глубиной и верностью суждений. Ах! Если бы все, кто пытается судить о книгах, могли слышать его! Какой урок! Ничто не ускользает от него. В конце пьесы из ста стихотворений он вспомнил о слабом эпитете. А для „Святого Антония" подсказал мне несколько прекрасных деталей». (Письмо от 28 января 1872 года.)
Мопассан описывал Флобера, который «с благоговением слушал Тургенева, устремив на него взгляд голубых глаз, согласно кивая ему головой и отвечая его слабому, нежному голосу своим „гортанным“, исходившим из-под усов, подстриженных под старого гальского воина, и похожим на звук трубы голосом».
Что касается Эдмона де Гонкура, то в своем дневнике 2 марта 1872 года он написал следующий портрет «доброго Московита»:
«Тургенев – кроткий великан, любезный варвар, с седой шевелюрой, ниспадающей на глаза, глубокой морщиной, прорезавшей лоб от одного виска до другого, подобно борозде плуга, своим детским говором он с самого начала чарует и, как выражаются русские, обольщает нас сочетанием наивности и остроумия – тем обаянием славянской расы, которое у него особенно неотразимо благодаря самобытности блестящего ума и обширности космополитических познаний».

В тот же вечер, у Флобера, Тургенев признался друзьям:

«Будь я человеком тщеславным, я попросил бы, чтобы на моей могиле написали лишь одно: что моя книга («Записки охотника» – А.Т.) содействовала освобождению крестьян. Да, я не стал бы просить ни о чем другом. Император Александр велел передать мне, что чтение моей книги было одной из главных причин, побудивших принять его решение».
(Дневник братьев де Гонкур, 2 марта 1872 года.)

Вскоре друзья маленькой компании решили устраивать ежемесячно интеллектуальные встречи за добрым столом.
Они получили название «обедов у Флобера», или «обедов пяти освистанных авторов», так как каждый из участников считал, что хотя бы раз потерпел неудачу в театре.
С Тургеневым этого, правда, не случалось, но, чтобы не разочаровать друзей, он поклялся, что тоже был освистан.
Встречались то у Адольфа и Пеле, за Оперой, то в известной своей чесночной похлебкой таверне рядом с Комической оперой, то у Вуазена.
Каждый считал себя гурманом, однако вкусы были разными.
Флобер обожал руанских уток, приготовленных на пару, Эдмон де Гонкур находил изысканным заказывать варенье из имбиря. Золя страстно любил морских ежей и устриц, Тургенев ел с удовольствием икру.
«Что может быть восхитительнее дружеских обедов, когда сотрапезники непринужденно и живо беседуют, облокотившись на белую скатерть… – писал Альфонс Доде. – Садились за стол часов в семь вечера, а в два часа ночи трапеза еще не заканчивалась. Флобер и Золя ужинали, сняв пиджаки, Тургенев растягивался на диване; выставляли за дверь гарсонов – предосторожность излишняя, так как „гортанный голос“ Флобера разносился по всему зданию, – и беседовали о литературе… Всякий раз у нас была одна из наших только что вышедших книг… Разговаривали с открытой душой, без лести, без взаимных восторгов». (Альфонс Доде. «30 лет в Париже».)
Когда с обсуждением книг бывало покончено, обращались к темам - более общего характера.
Часто эти хорошо поевшие и изрядно выпившие мужчины разговаривали о любви.
Для Золя, для Мопассана, для Флобера, для Эдмона де Гонкура любовь была прежде всего физиологическим явлением.
Они говорили о ней с наслаждением, как о только что съеденных блюдах.
Их похотливые изъяснения сопровождались громким смехом.
Тургенев, напротив, видел в соединении мужчины и женщины явление сверхъестественное.
«Я – говорил он своим друзьям,– касаюсь женщины с чувством благоговения, волнения, удивления, испытывая счастье». 
А Эдмон де Гонкур добавлял к этому:
«Он (Тургенев) говорит, что любовь вызывает у человека чувство, несравнимое с каким-либо другим чувством, что оно человека, который по-настоящему влюблен, заставляет забывать самого себя. Он говорит об ощущении нечеловеческой тяжести в сердце, он говорит о глазах первой женщины, которую он любил, как о чем-то совершенно нематериальном, неземном…
Все это хорошо, но вот горе: ни Флоберу, несмотря на его пышные выражения при описании этого чувства, ни Золя, ни мне самому никогда не случалось влюбляться очень сильно, и поэтому мы не были способны живописать любовь. Это мог сделать - только Тургенев».
Рядом с этими законченными «реалистами», обладавшими прекрасным аппетитом, он оставлял впечатление оторванного от жизни, бесплотного человека – идеалиста.
Может быть, это было уже проявление возраста?
Нет, как бы глубоко Тургенев ни погружался в свои воспоминания, он оставался все тем же неисправимым романтиком в своем веке.
Всю свою жизнь он был увлечен загадкой женщины. Каждая из них была для него целым миром, который нужно открыть.
Он переходил, таким образом, от изучения к изучению, от восторга к восторгу.
Однако, не будучи человеком пылкого темперамента, он искал в избраннице духовное, а не физическое наслаждение.
Однажды вечером, когда встали из-за стола, Теофиль Готье опустился на диван и сказал, вздохнув: «Что касается меня, то меня ничто больше не интересует, мне кажется, что я больше не ваш современник… Мне кажется, что я уже умер!».
«А у меня,– подхватил Тургенев,– другие чувства.
- Знаете, временами в доме появляется едва уловимый запах мускуса, от которого нельзя избавиться, который нельзя изгнать… Так вот, вокруг меня будто всегда витает запах смерти, небытия, распада».
(Дневник братьев де Гонкур, 5 марта 1872 г.)
Тем не менее, он утверждал, что не боится смерти.
«О смерти? Я о ней не думаю, – убеждал он Доде. – У нас, никто ясно ее не представляет, это - нечто далекое, неясное… славянский туман».
(А. Доде ) 
И к этому, в своем дневнике, А. Доде добавит:
«Славянский туман покрывает все его творчество, окутывает его, вносит в него трепет жизни, и сам разговор писателя как бы погружен в него». 


 





Этот «славянский туман» сгущался год от года в жизни и произведениях Тургенева.
По мере того как он приближался к старости, он более обостренно воспринимал потусторонний мир.
Много раз уже его приводили в растерянность - галлюцинации.
Спускаясь по лестнице к столу, он заметил поднимавшегося в свою туалетную комнату, одетого в охотничий костюм Луи Виардо, а минуту спустя, войдя в столовую, увидел того же Луи Виардо, который мирно сидел на своем обычном месте.
Или же в Лондоне он разговаривал с пастором и вдруг рядом со своим собеседником увидел его скелет с выступающими зубами и пустыми глазницами.
Или еще: однажды солнечным утром призрак незнакомой женщины в пеньюаре навестил его и обратился на-французском.








 







Будучи агностиком, он признавал влияние этих видений на свою жизнь и работу.
Да, и была в нем, эта странная раздвоенность….
В его - жизни…
В, его - характере…
В его – творчестве…
Рядом с человеком «дневным» - ясным, рассудительным, твердо стоящим на земле…, вдруг!!! вырисовывался – человек «ночной»…, человек - одолеваемый предчувствиями…, человек - ослепленный видениями…
И, тогда, за «дневными» романами… прекрасно построенными, основательными, ясными…  следовали «ночные» повести, носившие отпечаток… - таинственности….
Потустороннее - набегало волнами.
«Полночь.
Сижу я опять за своим столом. И у меня на душе темнее темной ночи… Могила, словно торопится проглотить меня: как миг какой пролетает день, пустой, бесцельный, бесцветный… Ни права жить, ни охоты нет; делать больше нечего, нечего ожидать, нечего даже желать…»
5 (17) марта 1877 г. Тургенев. Дневник.

Он выплескивал свой страх на страницы таких повестей, как «Призраки», «Собака», «Тук-тук-тук», «Часы».
Последнюю повесть сам автор находил «странной».
Следующая повесть, «Сон», была настоящим кошмаром, описанным с точностью и отчаянной смелостью.
Насилие, навязчивое состояние виновного отца, мания, колдовство – Тургенев позволил себе дойти до галлюцинаций, которые пугали, пленяли его.
В другой повести, «Рассказы отца Алексея», он анализирует, как бес медленно овладевает душой.
Даже «Живые мощи», этот типично русский шедевр, тоже имели - потусторонние звуки.
После этих приступов болезненной меланхолии, он чувствовал облегчение.
Жизнь, вступала в свои права.
Он - снова с удовольствием посещал своих друзей, покупал картины в салоне Друо и поддерживал Лаврова в его революционных начинаниях, жил тем, что имело отчетливое название - «современность».
И. С. Тургенев был хорошо знаком с - Жюлем Верном.
Так же как и с - Марко Вовчок, с С народниками  Малороссии, тов. «Просвіта».
Он часто встречался с ним в Париже у Этцеля, с которым поддерживал приятельские отношения.
Тургенев следил с интересом за новыми произведениями Жюля Верна, отзываясь с похвалой о логической последовательности в развитии действия и естественности поведения его героев в сложившейся обстановке.
Простоту и бесхитростность Жюля Верна - Тургенев привел однажды в качестве положительного примера, в противовес, неприемлемому для него, творческому методу Достоевского.
«Знаете, что такое обратное общее место? — обратился он к Л. Н. Толстому.
— Когда человек влюблен, у него бьется сердце, когда он сердится, он краснеет и т. д. Это всё общие места. А у Достоевского всё делается наоборот. Например, человек встретил льва. Что он | сделает? Он, естественно, побледнеет и постарается убежать или скрыться. Во всяком простом рассказе у Жюля Верна, например, так и будет сказано.
А Достоевский скажет наоборот: человек покраснел и остался на месте. Это будет обратное общее место»
***
И, даже вдали от России — был в гуще все- всех ее дел и проблем.
Тургенев, с самого начала, заявил о себе как писатель - о современном! и о современности. Он откликался на важнейшие события своей эпохи, умел предвидеть и выразить пока еще грядущие тенденции общественного и духовного развития.
Его отличало поистине «фотографическое» зрение, что стало заметным уже в «Записках охотника» (1847).
А его предвидение ситуации в России, находясь вдали от нее — просто впечатляет.
Он, из Парижа, увидел проблему - «народников»!

 

Народничество — идеология, появившаяся в Российской империи в 1860—1910-х годах, позиционирующая себя на «сближении» интеллигенции с простым народом в поисках своих корней, своего места в государстве, стране и мире.
Движение народничества было связано с ощущением интеллигенцией потери своей связи с «народной мудростью», «народной правдой». Господствовавшее в 1860—1880 годах в России течение социально-политической мысли. Выделяют следующие направления народничества: революционное, либеральное, анархистское. В советской историографии народничество представляло второй («разночинский») этап революционного движения в России, пришедшим на смену «дворянскому» (декабристам) и предшествовавшим «пролетарскому» (марксистскому) этапу.
«Народник» Бакунин - советовал интеллектуалам - идти в народ, поднимать его на немедленное всеобщее восстание,

    
Михаи;л Алекса;ндрович Баку;нин, русский мыслитель и революционер из рода Бакуниных, один из теоретиков анархизма, народничества и панславизма.

«Народник» Лавров – был более умеренным, побуждал их разделить жизнь трудовых масс, воспитывать их, просвещать их и готовить, таким образом, завтрашний социализм.
Призывы двух «учителей» подхватила русская молодежь в 1873-м.
Вдруг!, юноши и девушки, не принимая как разумное — терроризм и теракты  в изменении существующего положения вещей, испытывая страстную необходимость разделить страдания простых людей, научить жить лучше, жить так как в Европе, где они учились и где видели - другой мир, другие отношений между людьми — пошли в народ.
Пошли, считая, что вот это близость к народу сделает его - лучше, грамотнее, сильнее.
А все, следствие императорского указа, который предписывал русским студентам, жившим в Швейцарии, вернуться на родину.
И они вернулись.
Вернулись, чтобы - тысячами молодых, революционно настроенных пропагандистов пойти в деревни.
Движение получило название «народничество».
Сменив студенческие сюртуки на крестьянскую одежду, миссионеры становились земледельцами, рабочими.
После работы, они говорили с мужиками о необходимости экспроприации у помещиков их владений и установлении коллективной собственности на землю.
Недоверчивые, консервативные крестьяне смотрели недоброжелательно на словоохотливых чудаков, которые не знали работы и хотели быть равными им.
Почитавшие испокон веков царя, жившие веками в рабстве, бывшие крепостные боялись перемен. Не обманывают ли их, думали они. Зачем это молодым барам?
И вот это – «Зачем!?» стало основой нового романа И. С. Тургенева.
Романа — спорного.
Романа — не понятого.
Романа, не принятого в России...
Романа, не принятого русскими эмигрантами в Европе
Но, само написание романа, это не порыв, это не вдруг!!!.
Тургенев, с пристрастием следил за развитием этого социального феномена, спорил о нем с Лавровым.

 

Он, будучи в Россию, внимательно присматривался к новой молодежи России. И результатом этого изучения событий и в Париже и в Империи - стал роман «Новь». Роман - о хождении молодых революционеров-интеллектуалов в народ, Роман - о поражении пустых мечтателей, русских Дон-Кихотов.

 


 



Едва вышедшая из печати - книга настроила против себя и автора, равно… как и… - революционеров, так и - консерваторов.
Революционеры - были возмущены ясным и жестким анализом поражения одного из своих собратьев.
Консерваторы - упрекали автора в том, что выказал излишнюю симпатию к такому герою, как Соломин, взгляды которого носили подрывной характер.
Что касается нейтральных критиков, то они сожалели об обличительном стиле романа и отсутствии правды в образе Соломина, который, был «воплощенной в образе идеей», «деревянной марионеткой» - послушной воле автора.
Песковский в «Русском обозрении» утверждал, что «…Новь» - являет собой «…нагромождение ложных идей, искусственных лиц», что поведение героев похоже на поведение «детей, играющих в революцию».
Марков в «С. -Петербургских ведомостях» писал, что автор «обманул общие ожидания, как художник», ибо в романе нет «ни богатства поэтических красок, ни былой выразительности и рельефности характеров, ни даже увлекательного и живого рассказа».
Маркович в «Голосе» обвинял Тургенева в жестокости «к матушке-Руси православной».
А критик «Пчелы», бросал ему в лицо, что «…вся „новь“, появляющаяся в романе, очевидно, не была наблюдаема, или круг наблюдений был до крайности сужен: до такой степени фигуры этих молодых людей бледны, не типичны, фальшивы; язык, которым они говорят, не их язык <<…>>; характеры непонятны, искажены».
Тургенев - ожидал подобного потока протестов.
Уже до публикации «Нови» он писал Салтыкову: «Не о „лаврах“ я мечтаю – а о том, чтобы не слишком сильно треснуться физиономией в грязь». (Письмо от 17 (29) сентября 1876 года.)
Тем не менее, сила некоторых выпадов глубоко ранила его.
Ведь, русская земля, которую он так - любил, уходила из-под его ног.
Он балансировал между двумя – даже тремя отечествами, между двумя – даже тремя языками.
Он не принадлежал - никому.
Он был – гражданином «из - ниоткуда».
Тем не менее, этот продолжительный парижский период в жизни Ивана Сергеевича - был согрет и освещен многочисленными приятными встречами с писателями «кружка пятерых», путешествиями в Круассе к Флоберу, и поездками в Ноан к Жорж Санд, прияными события в семье Виардо, где он был свой:.рождением дочери, а затем сына у Полины Брюэр – Жанны и Жоржа-Альбера, свадьбой Клоди Виардо с Жоржем Шамеро, дружбой и беседами с революционером-эмигрантом Лавровым, газете которого «Вперед» он согласился оказывать денежную помощь, помощью Верещагину в устройстве выставок в Париже, заботой о библиотеке для русских в Париже, помощью русским студентам и вообще многим, тем, что он умел делать лучше всего – помогать!
Но, утешение – он находил рядом с французскими друзьями, которые боготворили его.

    

 

   

Однако они отвлекали его ненадолго, они не могли рассеять то глубокое чувство горечи, которое было в его характере.
Кроме тревог, которые вызывала французская политика и частые приступы подагры, мешавшие ему работать и строить планы на будущее, постоянно, назойливо напоминало о себе неприятное понимание того, что он - не был любим своей собственной страной.
Он несколько раз ездил в Россию и возвращался оттуда всякий раз разочарованный
В Санкт-Петербурге, в Москве, даже в Спасском – он, уже не был у себя дома.
Он испытывал физическое удовольствие, вдыхая воздух родины, и с грустью замечал молчаливые упреки своих соотечественников.
Куда бы он - ни оборачивался, он всюду был - гостем, временным человеком.
Хулимый на родине, он страдал от своего ложного положения во Франции…
от своего ложного положения в отношениях с русской молодежью…
…и от своего ложного положения в семье Полины Виардо…
И особенно остро он это ощутил после выхода в свет романа «Новь»
В письме к Полонскому, он  признавался:
«Какая бы ни была ее окончательная судьба – это мой последний самостоятельный литературный труд; это решение мое бесповоротно: мое имя уже не появится более. Чтобы не отстать от привычки к перу – я, вероятно, займусь - переводами».
(Письмо от 18 февраля (2) марта 1877 г.)

 

Его политические взгляды становились все более либеральными.
Он обвинял Францию в том, что она стала фальшивой республикой, которая отреклась от своих принципов.
После того, как он поприсутствовал в Версале на заседании Национальной Ассамблеи, во время которого было решено дать семь лет пророгации власти Мак-Магона, он написал 19 ноября 1873 г. Флоберу:
«Итак, дорогой друг, со вчерашнего дня у вас военная диктатура. Вы, как мне сказали, макмагонец. Мне всегда казалось, что лучше быть просто французом, но я могу и заблуждаться. <<…>> Третьего дня я побывал в Версале и вернулся оттуда, испытывая отвращение и грусть».
Подобный страх перед эксцессами власти разделяли Виардо, которые проявляли во всех обстоятельствах благородство, независимость и оставались антиклерикалами.
Их дом стал в короткое время центром притяжения для космополитов.
Они принимали всех великих представителей литературного и артистического мира.
Одетая обычно в элегантное с черным кружевом платье, Полина Виардо садилась за пианино, чтобы разобрать какую-то партитуру, которую ей только что принесли.
Стоявший рядом Тургенев, надев монокль, читал одновременно с ней ноты.
Иногда к матери присоединялись Клоди и Марианна и пели в три голоса, восхищая присутствующих.
Воскресными вечерами ставили комедии, танцевали, разыгрывали шарады и живые картины.
Тургенев - страстно любил эти развлечения.

 

***

И, бога, в нем не - было.
Атеист!
Но, не принимая, отрицая - учение официальной церкви, он… все больше и больше убеждался в существовании другого мира.

И это «не было» – стало проблемой, когда в его жизнь, вместе, со старостью… пришла - болезнь.

И какая!







 


Развить.

 










 

Я, не случайно, выбрал - последние года жизни (болезни и умирания) Ивана Сергеевича Тургенева. Так как, если по мне (это моя точка зрения, как автора рукописи «Неизвестная онкология или путешествие в Страну-БОЛЕЗНЬ» 2018. Записки…», именно это болезнь - должна быть точкой отсчета моей профессии «онкология»… и ее - началом.
Для высшего света Европы - болезнь и смерть Ивана Сергеевича Тургенева была показательна в высшей степени.
В ней, есть - все…
И, самая лучшая медицина - в Европе…
И, достаточно высокий социальный статус Ивана Сергеевича Тургенева на социальной лестнице европейского сообщества…
И, преданная любовь к нему Полины Виардо, которая не оставила его одного в дни тяжелой и продолжительной болезни…
И, переживание за его здоровье всей русской интеллигенции, воспитанной на его книгах…
И, достаточное количество денег, как у самого Ивана Сергеевича, так и у его влиятельных друзей и литераторов Франции…
И участие в его судьбе русских врачей, художников, писателей… которые приезжали в Буживаль, чтобы навестить и поддержать мужество Ивана Сергеевича, борющегося со своим страшным недугом…
И, присутствие в его жизни – веры в потустороннее веры в БОГа…
И, что самое главное, когда после вскрытия  Ивана Сергеевича Тургенева, было выяснено, что болел он – «раком легкого с отдаленными метастазами в позвоночник и полным разрушением 3 , 4 и 5 грудного позвонка», всем стало очень - не по себе.
Так как европейское общество… увидело, узнало для себя - новую болезнь, лечить которую, медицина - не может… и которая на ранних своих этапах маскируется под – «легкие и пустяковые болезни», а на своем последнем этапе – проявляет себя во всей своей грозной мощи, превращая заболевшего человека - в устрицу на кровати…
….которому, помогает, только - морфий…

 

***

«…И началась эта история достаточно давно, в конце XIX века…. и длилась эта история долгих 540 дней или, таких же, долгих 17 с половиной месяцев….
Причем, это была даже не история, которую можно рассказывать, чтобы скоротать время или вызвать к себе внимание собеседника, а история ухода из жизни - одного Человека…»
Именно он, тот ЧЕЛОВЕК, который был болен – РАКом…
ЧЕЛОВЕК,- которого лечили от – РАКа…
ЧЕЛОВЕК, который умер - от РАКа…
Причем, это был не просто, очень известный в Европе и России, ЧЕЛОВЕК.
Его болезнь, его судьба — был многим современникам интересна…, а его смерть, смерть… была воспринята, как - трагедия.
Тогда, в соответствии, с привычками и традициями, имевшими место конце XIX века в Европе, было принято вести личные дневники. И, такие дневники, в XIX веке, вел каждый образованный Человек.
И, в этих дневниках, он - достаточно скрупулезно, именно для себя, описывал события и факты, встречи с интересными людьми и прочее, что стало причинное его внимания. Причем, описывались события, имевшие место быть - изо дня в день.
Говоря об онкологии и о «точке отсчета» для моей профессии, я в праве использовать дневниковые записи: - и самого Ивана Сергеевича Тургенева… - и его современников… которые были свидетелями его болезни.

 


Сейчас бы, такие дневниковые записи и подобные им дневниковые истории можно было бы сравнить с историями болезни, в привычном нам, их сегодняшнем, виде.
Но, это было бы - неверно.
Неверно, методологически.
Сегодня и сейчас, пациент, находясь в отделении, не пишет сам себе - «историю болезни».
Это, делает – врач.
И, говоря о дневниковых записях Тургенева, в которых он описывает… - и свою - жизнь, и свою - болезнь… и многое другое, связанное с нею и с ним… - само собой подразумевается, что писал эти записки Человек… - сам. Своей – рукой. Прекрасно понимая, что в его жизни наступают перемены, указывающие на то, что уже есть… некие косвенные признаки того, что жизнь, возможно, скоро… окончится.
Врач, выслушивая и осматривая пациента, отсеивает, по его мнению, все - неважное и не относящееся к проблеме диагноза, лечения и прогноза - пишет в «истории болезни» стандартные фразы, прекрасно понимая, что за написанное он несет юридическую ответственность.
Это главное, что отличает дневники и дневниковые записи - от множеств «историй болезни», лежащих в пыльных архивах больниц или регистратурах онкологических диспансеров.
Для дневниковых записей, особых правил - нет.
Для «историй болезни» правила написания - есть.
И они, эти правила – стандартны.
Стандартны, для любого заболевшего человека.
И они, эти правила - таковы, что «история болезни», это, по сути, обезличенный сухой канцелярский документ.
Там, фигурирует: диагноз, его правильное название при жизни больного человека, после операции... и даже - после вскрытия.
Там, нет - ЧЕЛОВЕКА.
Подробности, это не - сюда.
Для врача, ведущего историю болезни, они - не нужны.
Работает - «конвейер здоровья»…
И… тут - не до эмоций конкретного человека, пусть даже это и - врач.
В дневниках и дневниковых записях - много больше личной информации и личного восприятия событий.
Они - уникальны.
Как уникальна - каждая книга.
Они, тем и ценны, что в первую очередь, отражают чувственную сторону события и лишь затем - хронологию, цепочки фактов.






 



 

***

И… так, дневниковые записи из жизни, вернее – последних дней жизни, отдельно взятого заболевшего Человека… как - точка, «точка отсчета» для моей профессии, «онкология».
В чем их, особенность?
Почему, я вдруг решил, что именно с них, этих дневниковых записей - должна начинаться онкология, как медицинская дисциплина?
Почему, это должно быть некой общей универсальной для всех - «точкой отсчета» при восприятии моей профессии «онкология» - обществом.
И, почему — Тургенев?
***
Итак, дневниковые записи из жизни, вернее – последних дней жизни, отдельно взятого заболевшего Человека… как точка, «точка отсчета» для профессии - «онкология» и ее начало.
Почему, я - вдруг решил, что именно с них, этих дневниковых записей - должна начинаться онкология, как медицинская дисциплина?
Почему, это должно быть некой общей универсальной для всех - «точкой отсчета» при восприятии моей профессии «онкология» - обществом.
И, почему, это - болезнь и смерть, и даже! «послесмертие» Ивана Сергеевича Тургенева!?
И, вот тут, я поставлю большую жирную точку. Так как начинаю пересказывать свою рукопись «Неизвестная онкология или путешествие в Страну-БОЛЕЗНЬ» 2018 Записки…»

 
***

Что же касается Ивана Сергеевича Тургенева и его болезни, то на его месте - мог бы быть, и кто-то - другой.
Можно только посочувствовать Ивану Сергеевичу.
« Милый дорогой Лев Николаевич.
Долго Вам не писал, ибо был и есмъ, говоря прямо, на смертном одре. Выздороветь не могу, - и думать об этом нечего.
Пишу же Вам, собственно. Чтобы сказать Вам, как я рад быть Вашим современником, - и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности. Ведь это дар Вам оттуда же, откуда все другие. Ах, как я был бы счастлив, если б мог думать, что просьба моя так на Вас подействует.
Я же человек конченный - доктора даже не знают, как назвать мой недуг.

 

Nevregie stomacale gouttese.
Ни ходить, ни есть, не спать - да что!
Скучно даже повторять все это.
Друг мой, великий писатель земли русской - внемлите моей просьбе, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших близких, не могу больше, устал».
***
Впрочем, о этом, как и о многом другом, что касается, именно, медицинского аспекта проблемы болезни Ивана Сергеевича Тургенева – уже написано. Осталось только не полениться и найти рукопись в Интернете.
Сейчас и здесь меня волнует вопрос -  «послесмертия человека», и проблема о том, как и каким его помнят…
И, я – сейчас, пишу о Париже.
Париж - прощается с И. С, Тургеневым.

***
Да, Иван Сергеевич Тургенев – был близок к Парижу…
И, одновременно, он был близок к - России.
Той России, которая была… в его - сердце…

   

 

 

Эдмонд Абу, выступая от имени французских литераторов, тоже говорил об - этом.
А еще, он говорил - о общечеловечности произведений И. С. Тургенева.

 

В 1861 году французский писатель Эдмон Абу опубликовал рассказ «Человек со сломанным ухом», в котором речь идёт о профессоре биологии, высушившим живого человека и оживившем его через несколько лет, когда медицина нашла способ лечить имеющуюся у того болезнь. 

В своей речи, он особо подчеркнул - особое значение "Записок охотника", как начало сложного процесса отмены в Российской Империи -  крепостного права…

 

Ну, а в заключение свой речи, им было высказано убеждение, что: -
«…что для славы умершего - не нужен будет величавый памятник!
Несравненно дороже, будет - простой обрывок
разорванной цепи
на белой мраморной плите…»

 

В Париже, на проводах гроба с телом писателя в Россию французский писатель и публицист Эдмон Абу сказал:
- «Франция - с гордостью усыновила бы Вас, если ба Вы того пожелали!
Но, Вы… всегда - оставались…
верным - России…»

 

 


В 1883 году, очерк «Иван Тургенев» опубликовал - Ги де Мопассан.
Это живой, эмоциональный отклик на кончину писателя, с которым Мопассан был хорошо знаком и учеником которого себя называл (при создании рассказа «Мадмуазель Кокотка» Мопассан заимствовал ряд ситуаций и мотивов из «Муму» Тургенева.).
Еще при жизни Тургенева Мопассан посвятил ему свой сборник новелл «Заведение Телье», который он предварил дарственной надписью «Ивану Тургеневу — дань глубокой привязанности и великого восхищения».

 

«Ивана Тургенева - я увидел впервые у Гюстава Флобера.
Дверь-  отворилась.
Вошел - великан.
Великан, с серебряной головой, как сказали бы в волшебной сказке.
У него были длинные седые волосы, густые седые брови и большая седая борода, отливавшая серебром, и в этой сверкающей снежной белизне — доброе спокойное лицо с немного крупными чертами. Это была голова Потока, струящего свои воды, или, что еще вернее, голова Предвечного отца…
Иногда, желая дать для выражения своей мысли точное французское слово, он запинался, но всегда находил его удивительно верно… Он чудесно рассказывал, сообщая самому незначительному факту художественную ценность и своеобразную занимательность, но его любили не столько за возвышенный ум, сколько за какую-то трогательную наивность и способность всему удивляться. И он, в самом деле, был невероятно наивен, этот гениальный романист, изъездивший весь свет, знавший всех великих людей своего века, прочитавший все, что только в силах прочитать человек, и говоривший на всех языках Европы, так же свободно, как на своем родном…

 

Возможно, что его крайнее прямодушие и огромная врожденная доброта оскорблялись при столкновении с грубостью, порочностью и лицемерием человеческой природы, в то время как его ум в минуты одиноких размышлений за письменным столом, напротив того помогал ему постигать жизнь и проникать в нее до самых ее позорных тайников, подобно тому как наблюдают из окна уличные происшествия, не принимая в них участия.
Это был человек простой, добрый и прямой до крайности; он был обаятелен, как никто, предан, как теперь уже не умеют быть, и верен своим друзьям — умершим и живым.
Его литературные мнения имели тем большую ценность и значительность, что он не просто выражал суждение с той ограниченной и специальной точки зрения, которой мы все придерживаемся, но проводил нечто вроде сравнения между всеми литературами всех народов мира, которые он основательно знал, расширяя таким образом, поле своих наблюдений и сопоставляя две книги, появившиеся на двух концах земного шара и написанные на разных языках.
Несмотря на свой возраст и почти уже законченную карьеру писателя, он придерживался в отношении литературы самых современных и самых передовых взглядов, отвергая все старые формы романа, построенного на интриге, драматическими и искусными комбинациями, требуя, чтобы давали «жизнь», только жизнь — «куски жизни», без интриги и грубых приключений…
Здесь не место анализировать творчество этого выдающегося человека, который останется одним из величайших гениев русской литературы.
Наряду с поэтом Пушкиным, которым он - страстно восхищался, наряду с поэтом Лермонтовым и романистом Гоголем - он всегда будет одним из тех, кому Россия должна быть обязана глубокой и вечной признательностью: ибо он оставил ее народу нечто бессмертное и неоцененное. Свое искусство, незабываемые произведения, ту драгоценную и непреходящую славу, которая выше всякой другой славы!
Люди, подобные ему, делают для своего отечества больше, чем люди вроде - князя Бисмарка.
Они - стяжают любовь всех благородных умов мира…»

 

***
На смерть Тургенева - откликнулись видные представители французской культуры: Э. Ренан, М. де Вогюэ, П. Бурже.
Однако, вскоре после кончины великого писателя его место во французском культурном сознании как представителя «загадочной русской души» заняли Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский.

   

Показательна в этом отношении запись в «Дневнике» Э. де Гонкура от 10 октября 1887 году, где он рассказывает о своем споре с Флобером по поводу произведений Тургенева.
Гонкур считал, что в изображении русских Тургеневу недостает варварских, ярких красок, что ему не удалось показать «первобытную грубость его страны».
Флобер настаивал на верном изображении русского национального характера у Тургенева: - «С той поры, романы Толстого, Достоевского и других, мне думается, доказали, что я был - прав <…>».
Однако это изменение отношения к Тургеневу во Франции не помешало М. де Вогюэ в своей знаменитой книге «Русский роман» (1886) посвятить ему отдельную главу.
В Тургеневе Вогюэ увидел крупнейшего русского писателя, «который сумел быть русским, не порывая с Западом, реалистом, не оставлявшим заботы о форме и стремившимся к идеалу».
Вслед за писателями и литературными критиками c 1890-х годов возник устойчивый интерес к Тургеневу и во французской академической среде.
Известный славист Луи Леже включил раздел о Тургеневе в свою антологию «Русская литература» (1892).
Литературовед Эмиль Оман, автор критико-биографического очерка «Иван Тургенев» (1906), считал, что Тургенев способствовал повороту в культурных отношениях между Россией и Европой, что
…благодаря Тургеневу, «Россия завоевала для себя неотъемлемое место в интеллектуальной жизни Европы».

 

***
Великобритания
и англоязычные страны.
Послесмертие.

Более долгим и сложным, чем во Франции, был путь Тургенева к - английскому читателю.

 











Тенденция к культурному изоляционизму наложила отпечаток на восприятие Тургенева в Англии почти на всем протяжении XIX столетия. Снисходительное отношение английской критики и большей части литературной элиты к новым явлениям и тенденциям в европейской (в том числе русской) литературе обусловило поверхностное восприятие творчества Тургенева в Англии почти до конца XIX века.
Первое значительное по объему эссе «Произведения Ивана Сергеевича Тургенева» в Англии было опубликовано в «Бритиш куотерли ревью» за 1869 год (том 50, с. 423–447).
Его автор — литературный критик и переводчик Чарльз Тернер много лет провел в России, был преподавателем английского языка в Петербургском университете, прекрасно владел русским языком.

      

В 1890 году он опубликовал свою вторую книгу о русской литературе (первая «Очерки русской литературы» вышла в 1882 году и охватывала период от Ломоносова до Некрасова) «Современные русские романисты», в которую, наряду с главами о Гончарове, Достоевском, Толстом, Короленко и Гаршине, вошла глава о Тургеневе.
Глава представляет собой аналитический обзор творчества русского писателя.
Тернер акцентирует внимание на романах Тургенева, оставляя в тени «Записки охотника» и «Стихотворения в прозе».
Значительная часть обзора — это характеристика шести романов русского писателя («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь»), которые в своей совокупности, по мнению Тернера, «дают общую картину наиболее критического момента истории современной России».
Тернер констатирует, что И. С. Тургенев — единственный русский писатель, приобретший общеевропейскую известность. Вместе с тем успех писателя в России Тернер объясняет тем, что он среди писателей своего поколения стал самым ярким и последовательным продолжателем пушкинской традиции в русской литературе.
Однако интенсивность последующей переводческой деятельности английских переводчиков Тургенева была не меньшей, чем у их французских коллег (особенно благодаря подвижнической работе Констанс Гарнетт). Во всяком случае, Англия уже к 1922 году имела полное собрание художественной прозы Тургенева, в то время как во Франции его не было даже к 1935 году.
Различным был алгоритм восприятия творчества Тургенева в двух странах.
Во Франции пик известности Тургенева пришелся на 1870-е годы, а после смерти писателя (1883) его место крупнейшего представителя русской литературы в сознании французов быстро заняли другие (прежде всего - Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский).

 

В Англии же, напротив, именно на 1880–90-е годы пришелся пик интереса к творчеству Тургенева, пессимистическая интонация которого, близость в некоторых отношениях к переживавшему в эти годы расцвет импрессионизму делали русского писателя созвучным новым идейно-художественным устремлениям поздневикторианской Англии.

 







***
Тургенев - был тем писателем, с которого началось серьезное знакомство и американцев с русской литературой.

 

Он стал известен в США в 1860-е гг., когда за океаном - были уже исключительно популярны и Диккенс, и Теккерей, и другие викторианцы.
А также - великие французы.
Прежде всего - Бальзак и Флобер.
Тургенев, своим творчеством, подготовил заокеанскую читающую аудиторию к встрече с - Толстым и Достоевским, которая произошла несколько позднее, в 1880-е гг.
Все они - стали важным фактором, способствовавшим укреплению реалистических тенденций и общему подъему литературы США на исходе XIX в.

 

Первый перевод Тургенева в США появился - в 1851 году.
А, десять лет спустя, (в 1863 г.) увидел свет - перевод «Отцов и детей».
Перевод «Отцов и детей» был осуществлен Юджином Скайлером (1846—1890), выпускником престижного Йельского университета, занимавшегося лингвистикой, философией.
Символично, что это случилось с том самом 1863 г., в разгар Гражданской войны, когда появление русских эскадр в Нью-Йорке и Сан-Франциско было с энтузиазмом воспринято северянами как проявление симпатии к ним со стороны России.
Это предотвратило угрозу выступления Англии и Франции на стороне южан и рабовладельческой Конфедерации.
В России, только что отменили крепостное право (1861), а в США — рабовладение (1863).
Симпатии прогрессивно настроенных россиян были на стороне аболиционистов.
В этой атмосфере дружественных чувств американцев и россиян в США с пониманием воспринимался Тургенев.
За первым изданием, последовало - второе (1868).
В темпах знакомства с Тургеневым американцы, даже - опередили англичан.
Они прочли «Дворянское гнездо», «Дым», повесть «Вешние воды» - первые... и раньше, чем - англичане. А, 8-томное собрание сочинений Тургенева в США - стало выходить уже с 1867 г.

    

Скайлер, лично познакомился с переводимым им автором.
Он состоял с ним в переписке, находился в курсе его творческих планов.
А, во время пребывания в России  сумел достаточно серьезно приобщиться к русской словесности и, шире — культуре.
В предисловии к очередному изданию «Отцов и детей», он дал краткий очерк истории русской литературы, начиная с Пушкина, который «освободил поэзию от классицистических оков», а также Гоголя, сочинения которого «позволили русским осознать себя как нацию».
Скайлер, также предложил соотечественникам необходимую информацию о таких художниках, как Толстой, Григорович, Писемский, Достоевский: он относил их к «представителям нового направления русского романа», «отказавшегося от подражания западноевропейским образцам».

    

Восприятие Тургенева в США проходило в благоприятном контексте.
«Записки охотника» Тургенева с их антикрепостническим пафосом были созвучны «Хижине дяди Тома» (1852) Бичер-Стоу.
Обе эти книги имели успех, соответственно, в США и России.

      














Но, как отмечала критика, в отличие от прямолинейной дидактики Бичер- Стоу, склонной к сгущению красок и мелодраматизму, Тургенев - «избегает навязывать свое мнение, а ограничивается точным изображением того, что он видел и слышал».
Знание русской действительности позволило Скайлеру объяснить американским читателям, почему «Записки» Тургенева вызвали бурю полемики, в то время как «никакая другая книга не имела подобного успеха».

 

 

***
Новый этап освоения наследия Тургенева в США - начинается в 1870-1880-х гг. и связан он, прежде всего, с именем У. Д. Хоуэллса (1837— 1920), одной из ключевых фигур американской литературной истории второй половины XIX в.
Плодовитый прозаик, критик, эссеист, редактор — авторитетный в художественных кругах, он по праву назывался «деканом американской литературы».
Его роль как пропагандиста и интерпретатора русской классики в США, прежде всего Тургенева и Толстого — особенно  значима и неоспорима.
Будучи в отличие от Скайлера профессиональным беллетристом, журналистом и критиком, Хоуэлле значительно глубже и полнее истолковывал природу тургеневской художественной философии. «Дым», первый роман, им прочитанный, он оценил как «произведение высочайшего ума», «в моральном и эстетическом отношении проза высшего качества».
Уже следующий роман «Дворянское гнездо» - позволил Хоуэллсу еще полнее представить мастерство Тургенева, точность наблюдений и искусство в создании драматического напряжения.
Перед американским писателем открылся «новый мир — неповторимый мир реальности».
А это дало основание утверждать, что Тургенев - «установил образец романа - будущего».

   

В это время Хоуэлле познакомился с критиком Ялмаром Бойесеном, натурализировавшимся в США норвежцем, который встречался в Европе с Тургеневым и передал ему по просьбе Хоуэллса его романы - «Жизнь в Венеции» и «Случайное знакомство». Тургенев же, прочел переданные ему романы и оценил их самым лестным отзывом, отметив при этом их - «очаровательную свежесть», «естественность» и «изящный юмор».
Ялмар Бойесен приводит слова русского романиста Ивана Сергеевича Тургенева  при их личной встрече:
« - Я - всегда радуюсь, когда слышу, что мои книги - нашли симпатизирующих читателей; но я - вдвойне рад, что они встретили такой прием - в Америке».

 

***
Но, особенно, значим вклад, который был сделан Генри Джеймсом (1843-1916).
Причем, не только в пропаганду и рекламирование романов и повестей Тургенева, но и для - изучения произведений Тургенева в США.
Безоглядно преданный искусству слова, американец, большую часть жизни проживший в Европе, в Англии – Генри Джеймс, не был широко читаем при жизни, но и считался «писателем для писателей», он помог утверждению в американской литературе реализма психологического направления, одного из течений «новой прозы», получившей позднее воплощение у Конрада, Хемингуэя, Фолкнера, Фицджеральда.
Первая статья Джеймса «Иван Тургенев» - была построена, как анализ его повестей «Вешние воды», «Степной Король Лир».
Он прочел их в немецком переводе.
В этой статье, Генри Джеймс, отметил, что
...Тургенев, один из самых взыскательных - по отношению к своему творчеству, художник».
Причем, тут же разъяснил свою точку зрения
...он - велик… не обилием написанного,
 а – мастерством.
Его стихия – «пристальное наблюдение».
Тургенев из тех, кто годами накапливает опыт и наблюдения, чтобы затем - запечатлеть их в слове. И эту наблюдательность, не может заменить - пылкая фантазия, отличающая романы Вальтера Скотта, Диккенса или Жорж Санд...»

    

Известно, что Тургенев прочел эту рецензию, оценил ее - проницательность и ответил Джеймсу благодарственным письмом.
Между ними - завязалась переписка.
Затем, во время вояжей Джеймса в Европу (1875—1876) они встретились в Париже и между ними сложились дружеские, доверительные отношения.




 

Есть письмо Генри Джеймса - к брату Уильяму, знаменитому психологу и философу, яркому представителю богатой на таланты семьи Джеймсов, где тот описывает ему то, как Тургенев делился с ним своей писательской технологией! И в этом письме, значительное место уделено восхищению талантом Тургенева, который в своем творчестве
«...не выдумывает - ни лиц, ни обстоятельств. И, только увиденное и осмысленное — служит для него… отправной точкой для создания образов и сюжетов...»

 

Второй работой Джеймса - была рецензия на роман «Новь».
В ней, как и в других своих работах, он поставил вопрос о национальном своеобразии тургеневской прозы, его тематики, типологии героев.

    

         

 

    

 

      

Об этом, писал - и Я. Бойесен, вспоминая свои встречи с И. С. Тургеневым.
В беседе — они сопоставляли литературы двух стран.
И окончилась она, вот - так:
- в настоящее время Россия - опередила Америку.
Ибо, у нас, нет такого писателя и философа, как  - вы, Тургенев!                (Я. Бойесен)
- Мне часто приходилось слышать о сходстве между русскими и американцами. И те и другие -представляют нации будущего.
Перед каждой из них, лежат - великие
возможности.
(И. С. Тургенев).


 







 

***
Германия.
Послесмертие.

 


 
Вокзал Гёрлицер Банхоф (Train station Berlin Goerlitzer Bahnhof), 1928.

В Берлине,- быть может, оттого, что прусские власти находились в натянутых отношениях с Россией, выразившихся в разных мерах Бисмарка, имевших характер маленьких репрессалий,- произошло странное недоразумение, про которое французы сказали бы, что «c'est un incident soigneusement pr;par;» 
Быть может, однако, и русские люди, хотевшие почтить Тургенева, оказались неосведомленными точно, по обычной нашей непредусмотрительности.
Прибытие вагона с телом Тургенева ожидалось на Потсдамском вокзале, куда его неоднократно и приходили встречать с венками русские и немецкие почитатели усопшего, причем на их вопросы станционное начальство отзывалось незнанием о времени прибытия, а некоторые даже высказывали предположение, что этот дорогой для многих прах уже проследовал в Россию.
Между тем тело прибыло на второстепенный Лертский вокзал и сдано было в экспедицию товаров большой скорости.
А, 24 сентября (12 сентября) утром перевезено на возу на вокзал Силезской железной дороги и оттуда отправлено в Россию.



 










И. С. Тургенев и Германия.

Великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева связывали и связывают крепкие узы с Германией и немецкой культурой.
"Я, столь многим обязан - Германии, что люблю и почитаю ее, как свою вторую родину…"
- писал он в 1869г. в предисловии к переводу на немецкий язык его романа "Отцы и дети".




 

А русский литератор П. Д. Боборыкин - так писал о Тургеневе в своих воспоминаниях:
«…Он был необыкновенно хорошо знаком со всем, что составляет духовное достояние Германии, прекрасно говорил по-немецки.
Из всех известных мне русских писателей он, только овладел всесторонне, знакомством с немецкой
образованностью»".

      

Через Германию, которая стала для Тургенева - «духовной родиной», пролегал его путь в Европу.
Приобщение Тургенева к миру немецкой культуры - началось в московском пансионе Иоганна Фридриха Вайденхаммера в 1827-1829 гг.
Здесь он овладел разговорным немецким языком и прочел первые книги на немецком языке.
Немецкая литература навсегда вошла в круг чтения писателя.
Его самым любимым произведением был «Фауст» Гёте, первую часть которого он знал наизусть.
Огромное значение имела для Тургенева учеба в Берлинском университете в 1838-1841 годах, где он изучал античную культуру и немецкую философию, прежде всего, философию Гегеля.


 
Берлинский университет. 1850 г.
Гравюра Альберта Пейна.

«Гомер и «Фауст» - настольные книги Тургенева в студенческие годы.
Он восторгался также «Философией и христианством» Л. Фейербаха и лирикой А. Шамиссо. Тургенев не только читал, но и пробовал писать по-немецки.
В творческом наследии Тургенева есть несколько поэтических переводов с немецкого языка.
Это песня Клерхен из трагедии Гёте «Эгмонт», последняя сцена первой части «Фауста», 12-я Римская элегия и стихотворение «Перед судом» Гёте, стихотворения Гейне, Рихарда Поля и Эдуарда Мёрике.
Известны также поэтические переводы Тургенева с русского на немецкий язык.  Среди них стихотворения Пушкина и Фета.
Людвиг Пич отмечал, что никто из иностранных писателей не владел немецким языком так хорошо, как Тургенев.
В студенческие годы, проведенные заграницей, Тургенев посещает лекции по классической филологии и философии, занимается грамматикой древнегреческого и латинского языков,  знакомился с Александром Гумбольдтом, писателями: Беттиной фон Арним и К.А.Фарнгагеном фон Энзе.
Кроме учебы, Иван Сергеевич - много путешествовал по Европе: объездил почти всю Германию, посетил Голландию, Францию, Италию.
А еще, в этот период он познакомился и подружился с - Т. Н. Грановским, Н. В. Станкевичем и М. А. Бакуниным, которые оказали существенное влияние на его мировоззрение и восприятие мира, такими, каким он был и есть на самом деле.
***
В Берлин, Тургенев вновь приехал, в 1847г.
Литераторы Г. Мюллер-Штрюбинг и К. А. Л. Пич  помогли ему войти в круг берлинской интеллигенции, где он был радушно принят благодаря блестящему владению немецким языком и таланту рассказчика.

 









Тесные дружеские и деловые связи завязались между Тургеневым и Людвигом. Причем, после их встречи в Париже в 1863г.
В период 1863-1870гг.. Пич - каждое лето гостил у Тургенева в Баден-Бадене.
Они интенсивно переписывались на протяжении 20 лет.
Людвиг Пич - немало способствовал расширению контактов Тургенева с немецким литературным и художественным миром.
Он помогал Тургеневу редактировать переводы его произведений на немецкий язык.
Он был автором рецензий на произведения Тургенева и статей о его творчестве, которые немало способствовали повышению интереса к русскому писателю у немецкой читающей публики.



А, поэт писатель и переводчик Фридрих Боденштедт, переведший на немецкий язык Пушкина, Лермонтова - переводчиком двухтомного издания сочинений Тургенева, которое вышло в Мюнхене в 1863-1864 годах.
Именно это мюнхенское издание Боденштедта - открыло Германии Тургенева, который стал в ней - самым популярным русским писателем.

       

В 1863-1871 годах Тургенев жил в Баден-Бадене,  куда он переехал - вслед за семьей Луи и Полины Виардо.

 
В XIX веке Баден-Баден называли «летней столицей Европы». Сюда «на воды» - съезжались цари, императоры, главы государств и европейская знать. Не обошли своим вниманием этот город и русские. Здесь побывали Достоевский, Гоголь, Тургенев, Жуковский, канцлер русского двора Горчаков. Многие названия до сих пор напоминают об этом. В Бадене есть дворец Гагарина, дом Меньшикова, дворец Бирона.

В эти годы он написал роман «Дым» и восемь повестей и рассказов.
До 1868 года Тургенев в Баден-Бедене  - снимал первый этаж дома печного фабриканта Анштетта  на улице Шиллера.
В 1868 году Тургенев поселился в доме на Тиргартенштрассе, который вошел в историю как Villa Тurgenjew.
Этот дом он начал строить в 1864 году и даже — построил.
Но...
Но, четыре года спустя, из-за финансовых затруднений, этот дом  был продан семье Луи Виардо.
Причем, официально.
И, на полном серьёзе.
Тем не менее, в этом доме, который ему уже не принадлежал, он долго - жил.
И, даже, принимал в нем - именитых гостей. 
Но, это уже был не «дом Тургенева»… а «Дом Виардо в Тиргартентале»!

      

Перед франко-прусской войной, это маленький городок, этот рай - среди долин и лесов, на берегу Ооса, в период его процветания, был городом любителей всевозможных развлечений. Разнообразные туалеты и наряды можно было лицезреть в этой, составленной из представителей всех наций мира, маскарадной толпы, собиравшейся на летний сезон в Баден-Бадене и появлявшейся всюду, как в конверсационсгаузе, так и в величественных руинах замка Пфорцгейма.
Многих привлекал этот шум и блеск этого своеобразного мирка…
Но было в нем им место в тишине Лейвальдских долин, выходящих прямо на Лихтентальскую аллею, и лесистых высот, опьяняющих своим благоуханием, где жили люди, чуждавшиеся шумных удовольствий, представлявшие собою избранный круг баденского общества.
«Дом Виардо вТиргартентале» составлял центр этого кружка.
Уже в первый год пребывания там, семейство Виардо - построило в своем обширном саду, нечто вроде – «храма искусства», в большом зале которого поставлен был орган Полины Виардо и были помещены лучшие из картин, собранных Луи Виардо.
Там с 1864 года составлялись по воскресеньям столь прославившиеся музыкальные утренники.
Самые высокопоставленные лица из посетителей Баден-Бадена считали за честь и счастье быть приглашенными на эти утренники.
***
Вилла сделалась центром интеллигенции и артистического мира; воскресные музыкальные собрания считались величайшею приманкою сезона; многие высокопоставленные лица не останавливались перед унижениями, зачастую бесполезными, чтобы получить приглашения на эти утра.
«.. Я, хорошо помню красивый музыкальный дом, устроенный в саду, зал со стенами, украшенными прекрасною коллекциею старинных картин, составлявших радость и гордость моего отца. В глубине возвышался прелестный орган.
По воскресеньям этот зал наполнялся толпою приглашенных, из которых каждый представлял видную величину.
Королева Августа являлась всегда очень пунктуально, иногда раньше всех, в сопровождении своей дочери, герцогини и фрейлины. Король, хотя и не особенный любитель музыки, тоже заходил по временам, но предпочитал держаться ближе к выходу, одним жестом останавливая всякие попытки особого к нему внимания.
Наши царственные гости - часто приводили с собою какое-нибудь новое лицо, не испрашивая на то разрешения, – невозможно было отказать в приеме старому королю Бельгии, Леопольду I; королю Голландии, большому любителю музыки <…>.
Несколько раз приезжал - Вагнер…».
Поль Виардо. Письма и воспоминания. 

«…Дом госпожи Виардо в Бадене считался в те годы, как бы высшей школой пения, куда являлись юные таланты из всех стран, чтобы поучиться у знаменитой артистки, у которой уменье преподавать равнялось ее творческому гению.
Особенно старалась она доставить молодым женщинам разных национальностей случаи попробовать себя в маленьких легких драматических партиях. Для этого, однако, нужно было найти оперетки, в которых все роли, за исключением одного или двух лиц, могли быть исполнены певицами.
С этой целью Тургенев написал три веселых фантастических оперетки, драматизированные сказки, исполненные грациозного юмора и тонкой прелести: - «Le dernier des sorciers», «L’ogre» и «Trop de femmes».
Госпожа Виардо написала к ним музыку и, иногда, принимала на себя исполнение роли влюбленного принца, писанную для альта; когда случалось, что в числе друзей Виардо недоставало баритона, Тургенев не считал для себя унизительным играть роль старого колдуна, паши или людоеда, которого дразнили и мучили – или «прелестные эльфы», или слишком многочисленные «жены его гарема» и, несмотря на его гигантский рост и силу, побеждали.

 

Большая зала его замка, первый этаж которого он занимал сам, а второй - я, легко превращалась в сцену.
Если, г-жа Виардо не участвовала - сама, она исполняла роль оркестра и капельмейстера, сидя - за роялем…»
Людвиг Пич. Из письма.

«…Эти представления - долгое время давались в вилле Тургенева, более удобной, чем - наша.
Наши дома отделялись только садами.
Впоследствии, мой отец построил настоящий театр, отлично устроенный, но стоивший очень дорого, но он служил мало, так как война 1870 года сразу положила конец нашему пребыванию в Германии…»
Поль Виардо.  Из «Воспоминания артиста».

В качестве гостей, на вилле побывали - прусский король Вильгельм I, другие царствующие особы Европы, представители высшей немецкой аристократии и творческой интеллигенции.
А в 1865 году, когда Баден-Баден посетил выдающийся немецкий поэт Теодор Шторм.

 















Именно в этом доме, состоялась встреча его и - Тургенева.
Духовный мир и творчество обоих писателей были настолько схожи, что это определило их глубокую взаимную симпатию.
Это его знакомство с Тургеневым, положило начало их 11-летней переписке.
***
В 1871 году Тургенев и семье Виардо - пришлось покинуть Баден-Баден из-за начавшейся франко-прусской войны. 
Вначале, вместе с семьей Виардо он переехал - в Париж.
А, затем, в - Лондон.

 


После австро-прусско-итальянской войны 1866 года, Пруссия стремилась объединить под своим началом - все германские земли и ослабить Францию.
Франция, не желала появления сильного политического противника у своих границ, поэтому война между ними была неизбежной.
Тем не менее, Пруссия, заручившись союзом с Россией, приступила к объединению германских земель, не опасаясь большой войны. Это позволило ей значительно усилиться как - европейской державе. И, в середине XIX веке она стала одной из ведущих германских стран на континенте.
И, жаждала - войны!
Формальным поводом к войне стали претензии на испанский престол, которые выдвинул Леопольд Гогенцоллерн - родственник прусского короля. 
В 1868 году претендентом на испанский престол был родственник прусского короля. Франция, не желая видеть а троне Испании Леопольд Гогенцоллерн, выдвинула требование Вильгельму о снятии кандидатуры Леопольда. Король Вильгельм, не желая войны, пошел на компромисс и удовлетворил их требования. И тогда, Франция - выдвинула более жесткие условия, требуя от Леопольда - навечно отказаться от возможной короны, провоцируя войну.
Ответ на это требование дал - не Вильгельм, а канцлер О. фон Бисмарк, причем, достаточно резкий, желая - войны!
И, своего - добился!
Его ответ - вызвал в Париже бурную реакцию. И сверхвозбужденые французские депутаты - моментально проголосовали за войну с Пруссией, датой которой стало 19 июня 1870 года. Но, это было - ошибкой. Фрация - не была готова к войне! А Пруссия — ее ждала!
В битве под Седаном 2 сентября 1870 года произошла главная катастрофа французской армии: 80 тысяч солдат и сам Наполеон III - попал в плен.

 

Попытка генерала Мак-Магона пробиться в Мец к Базену - была отражена немецкими войсками и последний остался в полном окружении неприятеля.
О поражении под Седаном стало известно в Париже, а 4 сентября произошла - революция.
По столице ходили толпы народа, требуя отречения французского императора, парижские депутаты объявили о провозглашении Третьей республики.
Сформированное правительство было готово пойти на мир с Пруссией, но Бисмарк требовал от Франции – провинции «Эльзас» и «Лотарингию». На что получил - решительный отказ от заведовавшего внешней политикой в новом правительстве Жюля Фавра.
Через два месяца после начала войны немцами была начата осада Парижа. Это началось 19 сентября 1870 года. В конце сентября 1870 года пал - Страсбург, а начавшийся в Меце голод - вынудил Базена сдаться в плен германской армии. 
Началась осада Парижа.
И хотя в Париже находилось около 60-70 тысяч солдат, малое количество припасов породило жуткий голод.
Парижская коммуна, (фр. Commune de Paris) — революционное правительство Парижа во время событий 1871 года, когда вскоре после заключения перемирия с Пруссией во время Франко-прусской войны в Париже начались волнения, вылившиеся в революцию и установлении правления народа...

 

Ситуация была настолько плачевная для Франции и французов, что ставка германского командования располагалась - в Версале, резиденции французских королей!
В январе 1871 года немцы подтянули к городу осадную артиллерию и начали обстрел. Попытки сбросить осаду не увенчались успехом, среди двухмиллионного населения Парижа росло недовольство командованием.
Победа была настолько впечатлительная и бесповоротная, что 18 января 1871 года в одном из версальских залов король Пруссии в присутствии государей других княжеств был провозглашен императором Германии.
 
 

23 января 1871 года, Жюль Фавр поехал в Версаль - просить мира. 28 января был подписан акт о капитуляции Парижа и перемирии на три недели.
Предварительный мирный договор был заключен 26 февраля.
А, окончательный был подписан 20 мая во Франкфурте-на-Майне.
По его итогам Франция теряла «Эльзас», «Лотарингию» и выплачивала 5 миллиардов франков контрибуции.
Итогом франко-прусской войны стало объединение Германии.
А победа в этой войне -  сделала Германию сильнейшей страной в Европе.

 

Во франко-прусской войне Тургенев первоначально принял сторону Пруссии, поскольку считал поражение Франции залогом падения реакционного режима Наполеона III.
Однако писатель, изменил свою точку зрения после победоносного наступления прусской армии.
"Теперь, немцы являются - завоевателями, а к завоевателям у меня… сердце - не лежит"
 - писал Тургенев.


***



Тем не менее, почти ежегодно, Тургенев посещал Германию - по пути в Россию.
Он, дважды останавливался для лечения в Карлсбаде - в 1873 и в 1874 годах.

 
Карлсбад (сейчас - Карловы Вары)
***
Германия - неотъемлемая часть судьбы Тургенева.
С ней переплетен его жизненный путь, ее культура с ранних лет вошла в его духовный мир и во многом определила его творчество.
Именно поэтому, довольно часто на страницах произведений Тургенева можно встретить немцев.
Немецкая культура и впечатления от Германии настолько слились с внутренним миром Тургенева, что стали неотъемлемой частью его творчества.
Герои его произведений зачитываются немецкой литературой, сюжеты многих произведений разворачиваются под музыку Шуберта, Бетховена и Вебера, местом действия повестей «Ася» и «Вешние воды», а также романа «Дым»  - является Германия.
Помимо Гёте, любимым автором Тургенева был - Шиллер, имя которого возникает в целом ряде произведений писателя.
Далеко не всегда он изображал их с симпатией, что иногда давало повод критикам обвинить писателя в германофобстве.
Вот как отвечал на эти обвинения Тургенев:
«О Германии, я писал - не хуже, чем о своей родине, которую я, право же, люблю».
Трогательно-идеальный образ немецкого музыканта Лемма в романе «Дворянское гнездо» или описание рейнского пейзажа в повести «Ася» - гораздо больше говорят об отношении Тургенева к Германии, чем его отдельные отрицательные герои.
***
В Германии, во второй половине XIX века, Тургенев - был самым любимым зарубежным писателем.

   
Страницы из книги «Иван Тургенев - Людвигу Пичу. Корреспонденция от 1864–1883».
С иллюстрациями Людвига Пича.

Вот как писал об этом в 1883 году, литературный критик Б. Штойбен в статье, посвященной памяти писателя:

«Ни в одной другой стране, его произведения так часто - не переводились и с такой жадностью и восторгом - не читались, как в нашей…
…Мы, немцы, всё более и более привыкаем к – Тургеневу… И уже считаем его… почти – своим…»

 

Иван Сергеевич - глубоко любил свою родину, свой народ, его культуру, его язык. Несмотря на длительное пребывание за границей и отличное знание нескольких иностранных языков, он за всю свою долгую жизнь не написал ни одного произведения на каком-либо другом языке, кроме своего - родного.
Вот почему, писатель имел законное право произнести пламенные слова, преисполненные великой национальной гордости:
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!
...нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу.
***
К сожалению, история и случай - распорядились таким образом, что почитатели таланта писателя в Германии и в Берлине, не смогли с ним - проститься.
Хотя, и очень - этого желали.
Желали сказать... последнее - «Прости»...
И, последнее… «Спасибо»!

 

***

Российская Империя Романовых.
Послесмертие.


 

 
За то время, пока он болел и умирал в Буживале… в Империи многое - изменилось.
И, главным изменением – было убийство государя императора Александра II в Санкт-Петербурге 1 (13) марта 1881 года.



 
Убийство царя императора Александра II в Санкт-Петербурге на набережной Екатерининского канала в 1881 г. с помощью самодельных метательных снарядов людьми, описанными И. С. Тургеневым в его последнем романе «Новь» (1877 г.)



А затем, и восхождение на трон второго сына императора Александра II - Александра III.
После этого, новый император, стал - «закручивать гайки».
И всё «либеральное», что было при его отце, императоре Александре II, стало - опасным и очень неактуальным.
«Распоряжение о мерах к сохранению государственного порядка и общественного спокойствия и проведение определённых местностей в состояние усиленной охраны» (14 (26) августа 1881 года) предоставляло право политической полиции в 10 губерниях Российской империи действовать согласно ситуации, не подчиняясь администрации и судам.
Власти при введении этого законодательного акта в какой-либо местности могли без суда высылать нежелательных лиц, закрывать учебные заведения, органы печати и торгово-промышленные предприятия.
Фактически, в России - устанавливалось чрезвычайное положение, просуществовавшее, несмотря на временный характер этого закона, до 1917 года.
Уже в 1882—1884 годах были изданы новые, крайне стеснительные правила о печати, библиотеках и кабинетах для чтения, названные «временными», но действовавшие до 1905 года.
Были закрыты - многие издания, упразднена автономия университетов; начальные школы передавались церковному ведомству — Святейшему Синоду.
Затем, последовал ряд мер, расширяющих преимущества поместного дворянства: «Закон о дворянских выморочных имуществах» (1883), организация долгосрочного кредита для дворян-землевладельцев, в виде учреждения дворянского земельного банка (1885), вместо проектированного министром финансов всесословного поземельного банка.
В сфере народного просвещения состоялась новая университетская реформа (устав 1884 года), уничтожившая университетское самоуправление, передача школ грамоты в руки духовенства, уменьшение льгот по образованию для отбывания воинской повинности, преобразование военных гимназий в кадетские корпуса.
Был выпущен циркуляр «…о кухаркиных детях», ограничивший получение образования детьми из низших слоёв общества.
На национальных окраинах - активно проводилась политика русификации.
В 1880-х годах было введено обучение на русском языке - в польских вузах (ранее, после восстания 1862—1863 годов, оно было там введено в школах).
В Польше, Финляндии, Прибалтике русифицировались надписи на железных дорогах, афишах и т.д.
В сфере конфессиональной политики, определяющим было влияние обер-прокурора Победоносцева, который, опираясь на поддержку своих начинаний - императором, стремился к усилению православной религиозности в обществе.
Оживилась деятельность православных миссий внутри Империи и за границей. Возросли числом церковные периодические издания и тиражи духовной литературы. Стимулировалось учреждение церковных братств, восстанавливались закрытые в прежнее царствование приходы, шло интенсивное строительство новых храмов и основание новых монастырей 
13 июня 1884 года для всех епархий Империи, кроме Рижской, а также Великого Княжества Финляндского, были утверждены «Правила о церковно-приходских школах», количество которых достигло к концу царствования 30 тыс. где училось - 917 тыс. учеников (в 1884 году их было — 4,4 тыс. с соотв. -105 тыс. учеников).
В царствование Александра III количество епархий в пределах России выросло с 59, до - 64, викарных кафедр — с 28, до - 37; количество монастырей (включая архиерейские дома) увеличилось с 631 (включая 183 женских), до - 774 (включая 252 женских); общее число членов российской Церкви выросло с 64 097 740 обоего пола — до 75 659 700 («общее приращение за означенное время составило - 11 561 960 чел., в том числе - 11 327 930 чрез размножение народное и - 234 030, чрез принятие под сень св. церкви из разных иных вер и исповеданий»
В царствование Александра III стали более жёстко исполняться законы о евреях (иудеях).
После убийства Александра II в 1881 году - по стране прокатилась, вызвавшая озабоченность правительства волна беспорядков, , связанных с наличием евреев, проживавших за чертой оседлости (иногда на основании разрешающих циркуляров прежних министров внутренних дел)[42]
В связи с недовольством части местного нееврейского населения правительство приняло ряд распоряжений, в частности, «Временные правила о евреях» 1882 года, направленных на выселение евреев, проживавших в таких городах и местностях. Согласно действовавшему законодательству, они, за изъятием специально оговорённых категорий лиц, выселялись в черту оседлости. Была установлена «процентная норма» для евреев в средних, а затем и высших учебных заведениях (в черте оседлости — 10 %, вне черты — 5, в столицах — 3 %).
Были попытки заставить соблюдать антиеврейское законодательство (ограничения в передвижении по стране, ведении бизнеса и т.п.) в отношении приезжавших в Россию граждан США еврейского происхождения».
***
Еще раз, повторюсь.

Смерть Ивана Сергеевича Тургенева имела место в Буживале 22 августа 1883 года (или 3 сентября 1883 года, если вести отсчет по правилами летоисчисления, принятым в Российской Империи Романовых.)
25 августа над телом был совершен молебен (панихида) в Русской церкви на улице Дарю (Собор Александра Невского в Париже — кафедральный собор экзархата православных русских церквей в Западной Европе (Константинопольский патриархат).
И, только, спустя 24 дня , в понедельник 19 сентября, по европейскому исчислению времени или 1 октября (если исчислять время по принятому в Российской Империи Романовых летоисчислению) 1883 года — отправка тела в Российскую Империю.
Похоронить себя, он – завещал, на Волковом кладбище, в Петербурге, возле могилы Белинского, одним из первых оценившего когда-то его литературный талант.

 

***

Это, был - долгий путь.
И, он - начинался в понедельник 19 сентября в Париже на станцию Северной железной дороги , где парижский литературный бомонд, устроил гробу с телом Ивана Сергеевича Тургенева - гражданскую панихиду,  запомнившуюся всем… особой и искренней торжественностью.
«…похоронам в Санкт-Петербурге – предшествовало гражданское прощание с покойным (г. Тургеневым) имевшее место в Париже 19 сентября 1883 года…»
«...Гроб с покойным Иваном Сергеевичем Тургеневым был установлен в траурной часовне (chapelle ardente) которая была специально возведена в здании  станции Северной железной дороги Парижа и была устроена так, что на всех собравшихся, производила, по отзывам очевидцев, величественное впечатление.
Многие из присутствующих, искренне и безутешно плакали. Их слезы, порой скрывал моросивший время от времени мелкий дождик. Пасмурная погода, вполне соответствовала печальному событию…»
«…Среди не менее четырехсот почитателей таланта Ивана Сергеевича Тургенева, людей, лично знавших его, его друзей и знакомых, собравшихся здесь, чтобы проститься с телом и отдать ему дань уважения – было, около ста - французов. И, между ними - носители славных и выдающихся имен во французской литературе и искусстве: Ренан, Эдмонд Абу, Жюль Симон, Эмиль Ожье, Золя, Додэ, Жюльетта Адан, любимец Петербурга артист Дьедонэ и композитор Масснэ...».

               



***












Затем — Берлин.
Затем, встреча гроба с телом в Вержболове, небольшой
 пограничной станции...
***
Утром 26 сентября 1883 г., пассажирский поезд - с траурным вагоном, в котором находился гроб с телом Тургенева, отошел от приграничной русской станции Вержболово в направлении Петербурга.
Весь день и всю ночь, с понедельника - на вторник, было очень ветрено, и шел, не переставая, холодный дождь.
Но, толпы людей на станциях, где поезд делал остановки – в Ковно, в Вильне, в Динабурге, в Острове, в Пскове, куда прибыли в два часа пополуночи, не замечая капризов погоды - встречали состав, желая проститься с великим писателем.
Когда утром во вторник поезд приближался к Петербургу, дождь перестал, и яркое солнце заливало всё вокруг.

***
Вот, как о этом, в воспоминаниях М. М. Стасюлевича.

«…Звеном, соединяющим обе эти процессии, парижскую и петербургскую, должна была служить торжественная встреча тела И. С. Тургенева в Берлине, от лица немецкой литературы, проводы в русских городах, лежавших по пути от границы до Петербурга.
По рассказам иностранных провожатых, подтвержденным на деле, мне пришлось объяснять, почему не могла состояться встреча тела в Берлине, несмотря на то, что все было приготовлено для нее.
Будучи же сам очевидцем встречи тела на русской границе и проводов его до Петербурга, я счел долгом извлечь из моих воспоминаний все то, что может дать хотя бы слабое понятие о признательном внимании и благоговейном отношении русской провинции к памяти и литературным заслугам почившего.
Тут нельзя даже было заметить различия между окраинами и коренною Россией; все сошлись в глубоком уважении к имени того, кто силою одного таланта поставил русский язык и русскую мысль на новую для них высоту.

    

«...Рано утром, в седьмом часу, в понедельник, прибыл на станцию тот пассажирский поезд из Берлина, который должен был взять с собою траурный вагон и в 8 часов выйти, направляясь прямо в Петербург.
Толпа из пассажиров поезда и служащих обступала траурный вагон, когда появился и настоятель церкви, отправлявшийся вместе с нами по своим делам в Вильну.
Отслужить перед отъездом литию оказалось неудобным, и священник один поднялся в траурный вагон, тихо помолился над гробом и, отдав усопшему земной поклон, приложился к прикрепленному на гробе образу Христа, которому Тургенев посвятил одно из лучших своих "Стихотворений в прозе".

«Я видел себя юношей, почти мальчиком в низкой деревенской церкви. Красными пятнышками теплились перед старинными образами восковые тонкие свечи.
Радужный венчик окружал каждое маленькое пламя. Темно и тускло было в церкви… Но, народу стояло передо мною - много.
Всё русые, крестьянские головы. От времени до времени они начинали колыхаться, падать, подниматься снова, словно зрелые колосья, когда по ним медленной волной пробегает летний ветер.
Вдруг какой-то человек подошел сзади и стал со мною рядом.
Я не обернулся к нему — но тотчас почувствовал, что этот человек — Христос.
Умиление, любопытство, страх разом овладели мною. Я сделал над собою усилие… и посмотрел на своего соседа.
Лицо, как у всех, — лицо, похожее на все человеческие лица. Глаза глядят немного ввысь, внимательно и тихо. Губы закрыты, но не сжаты: верхняя губа как бы покоится на нижней. Небольшая борода раздвоена. Руки сложены и не шевелятся. И одежда на нем как на всех.
«Какой же это Христос! — подумалось мне. — Такой простой, простой человек! Быть не может!»
Я отвернулся прочь. Но не успел я отвести взор от того простого человека, как мне опять почудилось, что это именно Христос стоит со мной рядом.
Я опять сделал над собою усилие… И опять увидел то же лицо, похожее на все человеческие лица, те же обычные, хоть и незнакомые черты.
И мне вдруг стало жутко — и я пришел в себя. Только тогда я понял, что именно такое лицо — лицо, похожее на все человеческие лица, — оно и есть лицо Христа.»
***

Весь понедельник и всю ночь - до утра вторника, когда мы подъезжали уже к г. Луге, свирепствовал холодный ветер с беспрерывным дождем: и несмотря ни на что, несмотря на позднее ночное время, а также и на то, что по дороге узнали о предстоящем проезде тела почти в то время, когда оно уже вышло из Вержболова, на всех сколько-нибудь крупных станциях мы встречали более или менее значительную массу людей, терпеливо ожидавших часами прибытия поезда.
В Ковно и в Вильне - «общество русских» приготовило все необходимое для литии во время десяти минут остановки поезда; но я успел только принять венки на гроб.
Так, как в Вильне, необходимо было при этом - открыть самый вагон, чтобы освидетельствовать веревки, которыми был укреплен гроб на катафалке, то громадная толпа обступила вагон с выражением величайшего благоговения и в глубокой тишине, сохраняя при этом строгий порядок; все как бы замерли в виду зрелища, которого, конечно, ожидали, и тем не менее были видимо тронуты и взволнованы, когда увидели в двух-трех шагах от себя ясеневый гроб, высившийся на черном катафалке и заключавший в себе бренные останки того, чье имя наполняло собою в это последнее время весь образованный мир.
Прислуга между тем успела укрепить вытянувшиеся от чрезвычайной тяжести гроба и толчков паровоза веревки; вагон был закрыт, и в два часа пополудни поезд отошел из Вильны.
В седьмом часу вечера мы подъезжали к Динабургу. Было уже совсем темно; на платформе станции нас ожидала и встретила густая толпа народу, далеко превышавшая ту, какую мы нашли в Вильне; ко мне обратился городской голова с просьбою дать возможность городскому обществу, прибывшему на станцию издалека, поклониться гробу; литии не успели отслужить и здесь.
Принимая венки, между которыми выдавался венок "От города Динабурга", "От Динабургской женской гимназии" и от почитателей Тургенева, я заметил, что, вследствие темноты, задние ряды, стараясь приблизиться к гробу, слабо освещенному фонарем кондуктора, до такой степени прижали к борту вагона стоявших впереди, что им ничего не оставалось бы для своей безопасности, как подняться в вагон, - а это могло бы повлечь за собою полный беспорядок.
В первый раз моя просьба отступить не подействовала, так как стоявшие близ вагона, при всей их доброй воле, не могли подвинуться назад.
Тогда я обратился к публике с предложением: так как я не могу поместить в вагоне всю толпу, это очевидно, то прошу подать мне кого-нибудь из детей, - пусть ребенок простится за всех с покойным. Мое предложение было принято, и публика спокойно отошла от вагона.
От Динабурга - началось ночное время поездки, сопровождаемой холодным дощем и ветром.
Несмотря, однако, на это и в г. Острове, в первом часу ночи, и в - Пскове, в 2 часа пополуночи, публика сидела на станции и терпеливо ждала прибытия поезда.
Как видно из псковской корреспонденции в одну из московских газет:
"несколько недель приготовлялись псковичи достойно почтить память незабвенного И. С. Тургенева при провозе его чрез Псков из-за границы в Петербург; городской думой было постановлено отслужить в вокзале над гробом панихиду в присутствии всех гласных и возложить на гроб от города венок...
Однако ж, несмотря на самое горячее желание псковичей почтить усопшего великого писателя, все вышло далеко не так торжественно, как предполагалось
"...Но зато нигде на пути встреча телу Тургенева, можно сказать, не была сделана столь усердно, - если подумать о времени встречи, отчаянной погоде, отдалении города от станции версты на две и, наконец, если принять в соображение и то, что на вопрос городского головы в Вержболово о дне проезда я мог отвечать ему, только накануне.
Заместитель городского головы с гласными поднес к вагону большой венок с надписью: "От города Пскова"; затем явились венки от псковских периодических изданий ("Земский вестник", "Городской листок" и журнал "Истина"), от классической гимназии и реального училища.
"Ни псковский кадетский корпус, - замечает тот же корреспондент, - ни духовная и учительская семинария, ни землемерное училище ничем не почтили память незабвенного писателя; женская гимназия приготовила венок, но почему-то не доставила его на вокзал.
Из частных лиц на гроб Тургенева возложил венок А. Н. Яхонтов, председатель псковской уездной земской управы, довольно известный поэт, стихотворения которого часто встречались на страницах "Отечественных записок".
Интересно еще и то, что когда от реального училища, так и от классической гимназии - возлагали венки на гроб Ивана Сергеевича, инспектора этих заведений; директора же всех псковских гимназий, училищ и семинарий - даже не были в числе публики.
Не знаем, говорит корреспондент, занимаемые ими посты или несочувствие к таланту и направлению покойного писателя помешали им присутствовать на его проводах чрез Псков.
Это тем более бросалось в глаза, что представители местной администрации, городского и земского самоуправления - все сочли долгом присутствовать в вокзале и поклониться праху Тургенева.
От заведомого отсутствия директоров приключилось нечто грустное: на проводах Тургенева городовых было больше, чем представителей от учебных заведений".
***
Во всяком случае, справедливость требует признать, что ни один город на пути не был поставлен в такое невыгодное для встречи положение, как Псков, - именно вследствие вышеуказанных причин: поздний час ночи, холод, дождь, отдаление от станции и т. д. – и, тем не менее, в вокзале оказалось весьма большое число усердных почитателей памяти Тургенева; по всему было видно, что мы находимся уже в самых недрах России, где язык Тургенева считает за собою целую тысячу лет!
В два часа ночи мы тронулись в путь, а в шестом утра подъезжали к г. Луге.
О дожде не было больше и помину; на востоке узкою, но чрезвычайно яркою полосою горела заря, предвещая конец бедственной погоды.
Ровно в 6 ч. утра мы подошли к станции, наполненной уже народом; впереди стояло в траурном облачении духовенство, и после краткого разговора одного из священников с кем-то из начальствующих - содержание самого разговора я расслышать не мог, так как был занят приведением в порядок внутренности траурного вагона, - была совершена первая лития в пути.
Когда, после литии, я возвращался на свое место, ко мне обратился кто-то из служащих при железной дороге; он только что получил из Гатчины вопрос: может ли быть отслужена лития во время остановки поезда?
Я отвечал, что это от меня вовсе не зависит, но он может телеграфировать то, что он сейчас видел сам; признанное возможным в Луге, вероятно, будет возможно и в Гатчине.
Не доезжая до Гатчины, на Сиверской станции, я должен был еще раз, открыть траурный вагон, уступая просьбам собравшейся тут публики; в числе прочих оказался и художник И. Н. Крамской, ехавший в город; я пригласил его с собою в траурный вагон, где мы и остались на полчаса между двух небольших станций, с целью внутри вагона устроить на ходу поезда все так, чтобы в Петербурге можно было, не теряя времени, вынуть гроб и венки из вагона.
К Гатчине мы подъехали около 9 ч. утра: вся платформа была густо заставлена народом, а в том месте, где должен был остановиться траурный вагон, были поставлены в порядке воспитанники гатчинского института и воспитанницы одного из местных учебных заведений.
Впереди всех стояло, как и в Луге, духовенство в облачении и с хором певчих.
Духовенство выразило желание подняться внутрь вагона - и затем немедленно началась лития.
К сожалению, времени, вероятно, было так мало, что опять скоро раздался один за другим второй и третий звонок, и священники, продолжая службу, должны были начать один за другим спускаться на платформу. Я едва успел задвинуть дверь траурного вагона и мог благополучно попасть в свой вагон, уже на ходу поезда, благодаря ловкости кондуктора, ожидавшего меня на ступеньке с открытою дверью вагона.
На последней Александровской станции, у Царского Села, мы оставались целых восемь минут. Там я успел прикрепить к внешней стороне вагона венок, по которому на петербургской станции распорядители могли бы издалека отличить траурный вагон от багажных вагонов, между которыми он помещался, и таким образом направиться прямо туда, куда следовало.
Во вторник, 27 сентября, утром в 10 ч. 20 м. - нормальное время прибытия заграничного пассажирского поезда - траурный вагон пошел на станцию.

 

***
Затем, Санкт Петербург, Варшавский вокзал.
Вся левая платформа, у которой остановился поезд - была очищена от публики, а на правой помещалось духовенство и небольшая группа лиц, допущенных распорядителями похоронной комиссии, так что, при громадном пространстве платформы, и правая сторона казалась почти пустою.
Не прошло и минуты, как траурный вагон был отстегнут от прочих вагонов и, после небольшого маневра, перешел на другие рельсы.
Машина - дала задний ход, и мы подошли вплотную к противоположной платформе.
Началась торжественная лития.
Третья, в это утро.
Затем, были вынуты из вагона - все венки.
Гроб - перенесен и уставлен на катафалк
И около 11 часов утра - тронулась в стройном порядке в последний путь, печальная процессия, ярко освещенная неожиданно появившимся в этот день солнцем - далеким началом которого была, за неделю пред тем, процессия в Париже.
***
Кончина И. С. Тургенева вызвала отклики почти во всех странах Европы и Америки. Некрологи Тургенева были опубликованы в газетах Парижа, Лондона, Брюсселя, Нью-Йорка, Варшавы, Берлина, Софии, Вены, Хельсинки.
В одном из парижских еженедельников был опубликован некролог Тургенева, принадлежащий Анатолю Франсу (см. публикацию И. С. Зильберштейна "Парижские находки", - "Огонек", 1967, № 49, с. 27).
С речами на траурной церемонии в Париже выступили: французский писатель, редактор газеты "Le XIX-e Si;cle" ("XIX век"), Эдмон Абу, философ и историк Эрнст Ренан, Г. Н. Вырубов, художник А. П. Боголюбов.
О похоронах Тургенева в Петербурге, превратившихся в грандиозную демонстрацию, оставили свои воспоминания А. Ф. Кони, студент Петербургского университета Б. Б. Глинский.
С речами на Волковой кладбище выступали ректор Петербургского университета А. Н. Бекетов, профессор Московского университета С. А. Муромцев, Д. В. Григорович и А. Н. Плещеев. 
***
Следование праха Тургенева по России, очень тревожило министра внутренних дел - графа Д. А. Толстого и директора департамента полиции – Плеве.
И они, принимали все меры, чтобы свести к minimumу предполагаемые многолюдные встречи поезда с гробом на станциях железной дороги и устранить служение при этом панихид и литий.
По этому поводу, был оживленный обмен телеграмм с местными губернаторами, которым предлагалось «воздействовать» на учреждения и отдельных лиц, желавших почтить память покойного депутациями и надгробными словами.
Ездивший в Вержболово, чтобы принять печальный и дорогой груз М. М. Стасюлевич, (в журнале которого «Вестник Европы», Тургенев печатал все свои главные произведения после «Отцов и детей»), в письмах жене и в рассказах близким - выражал негодование на мытарства, испытанные им по пути в Петербург, когда ввиду разных препятствий и усиленной торопливости станционного начальства можно было, по его словам, подумать, что он везет - не тело великого писателя, а Соловья-разбойника. 
Ему приходилось вести настоящую борьбу, чтобы воспрепятствовать в Вержболове переносу ящика с гробом на три дня в сарай, как простую кладь, и - за недопущением панихид - торопиться с краткими литиями, рискуя не раз остаться на станции, едва успев запереть траурный вагон и вскакивая в поезд на ходу.

 




Из дворца, чрезвычайно озабоченными этой проблемой людьми - были сделаны многие распоряжения для высшего начальства, администрации и лично для градоначальника Санкт-Петербурга Пётра Аполлоновича Грессера по соблюдению уличного порядка.
Чувствовалось (боялись повторения событий при похоронах Ф. М. Достоевского 1881 г) ожидание каких-то беспорядков с политической окраской.
Были мобилизованы большие отряды явных и тайных агентов для участия в процессии и назначен усиленный наряд полиции на кладбище.
На кладбище, с утра погребения уже никто не допускался.
И еще, был заготовлен «на случай потребности» полицейский резерв.
На могиле были допущены лишь те речи, которые предварительно «будут заявлены» градоначальнику.
Это вызвало раболепные похвалы во многих Санкт-Петербургских и московских газетах. О них - писали. Эти распоряжения о мерах и прочее — были известны.
Градоначальник Санкт-Петербурга Пётр Аполлонович Грессер  во всем принимал - живейшее участие.
Он, абсолютно не разделяя взглядов Эдмонда Абу на роль и значение творца «Записок охотника» в великом деле освобождения крестьян, распорядился снять с венка, привезенного князем Бебутовым от тифлисской Городской думы, укрепленный на нем - обрывок цепи, а самого Бебутова выслать из Петербурга
Он - пропустил мимо себя всю процессию, сидя с решительным и властным видом на коне, на пересечении Загородного проспекта и Гороховой ул. Смотря, как бы чего не - вышло!
Он, затем, проехал на кладбище, где оставался до самого конца, предложив затем публике расходиться.
Вставка.
 




***
 
П. А. Гейслер с женой.

 
Жандарм.

Вот тут, не - удержался.
Нам, всегда внушали большевики\коммунисты и учителя в школе, что плохими были - жандармы…
А, революционеры, ну сплошь - хорошие.

 

***

Несмотря на все - это, прием гроба в Петербурге… и следование его на Волково кладбище… - представляли необычные зрелища по своей красоте, величавому характеру и полнейшему, добровольному и единодушному соблюдению порядка.
Непрерывная цепь 176-ти депутаций от литературы, от газет и журналов, ученых, просветительных и художественных обществ и учреждений, от учебных заведений, от земств, сибиряков, поляков и болгар и несомыми ими великолепными венками и хоругвями с многозначительными надписями - заняла пространство в несколько верст, привлекая сочувственное и нередко растроганное внимание громадной публики, запрудившей тротуары,.
Так, был венок «Автору "Муму"» - от общества покровительства животным; венок с повторением слов, сказанных больным Тургеневым художнику Боголюбову: «Живите и любите людей, как я их любил», венок от товарищества передвижных выставок; венок с надписью «Любовь сильнее смерти» от педагогических женских курсов.

   
Товарищество передвижных выставок

Особенно выделялся венок с надписью:
«Незабвенному учителю правды и нравственной красоты»
от Петербургского юридического общества...

    
               













Депутация от драматических курсов любителей сценического искусства принесла огромную лиру из свежих цветов с порванными серебряными струнами.
С этим венком были связаны следующие оригинальные стихи Коровякова, в которых были названы главнейшие произведения Тургенева в связи с его кончиной и погребением:

Стучит земля о крышку гробовую,
И дым кадил восходит к небесам.
Покинул нас певец, печать немую
Рок приложил к пророческим устам.
Довольно ты страдал, и тьма могилы
Затишьем сладостным явилася тебе
Покинул нас певец, и творческие силы
Навеки скованы в глубоком сне.
Ты накануне часа рокового
На родину рвался ей верною душой,
И лес, и степь, красы села родного
Как призраки, маня, носились над тобой.
Но пробил час, горячее желанье
Унес ты в хладный гроб с собой,
И вот теперь последнее свиданье
Нам только смерть устроила с тобой.
Прими ж цветы, что шлют Руси поля!
Их, «Бежин луг» - взрастил, их «Новь» - вскормила!
Их дети и отцы, вся родина твоя,
Как вешнею водой, слезами оросила".




 


Яркий, тихий, солнечный день, какие иногда бывают в Петербурге в половине сентября, придавал особую внушительную красоту всей картине.
На могиле, к которой гроб был пронесен между выстроившимися шпалерами держателями хоругвий и венков, были произнесены, по заранее составленному расписанию, три речи.
Первую - произнес ректор университета А. Н. Бекетов,

«…указывая на свет, доходящий до нас от отдаленных звезд через тысячи лет, бытьможет, давно уже переставших существовать, отметил, что эти светила нельзя назвать погибшими, потому что, хотя материя их и распалась, но силы, оживлявшие их, продолжают действовать бесконечно, превращая воспринятый свет в новые силы.
Это физическое представление о бессмертии должно быть распространено и на силы духовные, колеблющие миллионы сердец еще долго после распадения заключавшей их в себе материальной оболочки.
Вверенная Тургеневу частица божественного огня, освободившись от своих земных оков, вольными струями будет разливаться между людьми, содействуя мирному вершению наших судеб на пути к прогрессу…
…Покойся в мире, и пусть твоя кончина побудит нас обратиться с новой силой к науке, перед которой ты так благоговел, к искусству, которому ты служил с таким самоотвержением, и пусть найдем мы в этом настоящее утешение в скорби, причиненной нам твоей утратой».
 
Второй речью, была речь - московского профессора С. А. Муромцева (впоследствии он стал первым председателем Государственной думы), который сказал прочувствованное слово о связи Тургенева - с Московским университетом... и о его неизменной верности убеждениям своей молодости, в чем и был источник благотворного влияния великого художника, в течение всей его жизни, на умы и мысли - общества....




 



Третьим, выступал - Д. В. Григорович.
Как человек и литератор, разделивший, в старые годы с Тургеневым, благородную задачу - тронуть сердца читателей тяжелым положением русского крестьянина, подавленного крепостным правом, и подготовить падение последнего, он указал в своей речи - на особое значение Тургенева, высоко поднявшего звание русского литератора. И этим, завещавшего всем нам, сегодняшним, правдиво и честно - служить своему призванию.
Григорович очень волновался, говоря свою речь, и в слезах окончил ее прощанием с дорогим, незабвенным другом, прощанием
- «...до скорого свидания...»

 







***
Послесмертие.
Положительные
 и  негативные стороны…






 








Весть о смерти Тургенева - произвела сильное впечатление во всех просвещенных кругах русской земли, почувствовавших глубину утраты.
Об этом свидетельствуют ряд состоявшихся постановлений отдельных обществ, городских дум, земских собраний и заявления разных лиц, появившиеся в газетах. Похороны Тургенева - вызвали напечатание в газетах целого ряда стихов, посвященных его памяти.
Наиболее удачными из них можно признать стихи покойного Андреевского с их трогательным концом:

 



***
Горячо откликнулись на потерю - Московское и Петербургское юридические общества.
В первом из них, в особом заседании, посвященном памяти покойного, по выслушании блестящей речи В. М. Пржевальского, было постановлено отправить к похоронам усопшего особую депутацию для возложения венка.
«…Весь правовой порядок человеческого общества, по словам Пржевальского, зиждется на двух, дорогих для каждого юриста, началах: свободе и справедливости, без осуществления которых невозможен никакой истинный прогресс.
Им всю жизнь - посвящал свои силы Тургенев, справедливо названный Белинским -  «сыном нашего времени, носящим в груди своей все скорби и вопросы его».
Напоминая Аннибаловскую клятву Тургенева на борьбу с крепостным правом, Пржевальский сказал, что она была выполнена с горячею верою убежденного человека, с тихою скорбью наболевшего сердца и с дивным талантом великого художника
Указывая на эту общественную заслугу Тургенева, Пржевальский напоминал и другую, по отношению к русской женщине, - "выкинутой из круга общественной деятельности, подавленной окружающей средой и ее предрассудками, ищущей выхода, томимой жаждою дела и осужденной на мучительное бездействие".
Тургенев же, представил высоко поэтические образцы того, чем может быть - русская женщина…»

    

А еще ранее, совет Петербургского юридического общества выработал постановление, в котором было высказано, что
«…в лице почившего великого писателя русское общество утратило человека, высокая деятельность которого неразрывно связана с пробуждением и развитием в обществе сознания необходимости прекращения крепостного права, темные стороны которого изображены незабвенными и высокохудожественными чертами в «Записках охотника».
Глубокий знаток, поклонник и любитель родного языка, Тургенев показал, до какой степени совершенства может быть он доведен, и раскрыл, с неподражаемым искусством, все его богатство и глубину.
Служа русскому слову, он всю свою жизнь служил и делу нравственного развития и духовного совершенствования общества. Из живых образов, одушевлявших его произведения, всегда звучал голос любви к людям, к правде, к душевной красоте, всегда звучал призыв к самоусовершенствованию и просвещению.
Юридическое общество, даже и в кругу своей специальности, не может не преклониться с уважением пред этими сторонами его деятельности.
Судебная реформа,  вызвавшая к жизни юридическое общество и придавшая особый смысл его существованию, была естественным, органическим последствием крестьянской реформы, не будучи ни мыслима, ни возможна до осуществления последней.
Эта реформа, упразднив господство в суде бумаги, вызвала развитие живой речи, являющейся тем лучшим орудием отправления правосудия, чем яснее, образнее, точнее родной язык, которому так много послужил Тургенев.
Судебная реформа потребовала усердных, развитых, гуманных деятелей, сознающих, что судьбою указаны им, в круге их деятельности, - нравственно-просветительные задачи.
Нельзя поэтому не вспомнить с чувством особой благодарности о поэте и гражданине, который умел ставить такие задачи и освещать их всеми лучами своего чудного таланта.»
***

Конечно, не обошлось без некоторых странностей.
Так, гласный петербургской городской думы, торговец коровьим маслом Абатуров и его единомышленник Кульков резко выразились за отклонение всяких предложений о чествовании Тургенева, потому что - «наше дело торговое, а он из писателев, ну и бог с ним!»
Были и факты противоположного свойства.
Особую оригинальность в этом отношении представляет присылка московским купцом Ситниковым в редакцию «Новостей» для употребления при предстоящем отпевании Тургенева дорогого бархатного ковра, с объяснением, что хотя это должно бы быть делом родственников, но не родной ли Тургенев - всем, не воспитывал ли он - каждого из нас:
- Все спешат,- говорилось в письме Ситникова,- почтить память покойного писателя. Но где же купцы? Когда же их будет интересовать и трогать то, что интересует и трогает других? Когда они будут жить целой, богатой, довольной семьей, а не в отдельных нравственно бедных лачугах? Желая почтить память покойного дорогого мне писателя, с произведениями которого я не расставался со школьной скамьи, я буду - счастлив, если будет принята посылаемая мною в память его жертва от трудов моих.
Нужно ли говорить, что ни «Московские ведомости», ни «Гражданин», редактор которого, князь Мещерский, в год кончины Тургенева вошел в особую, своеобразную милость и силу... - не почтили, ни одним словом, его память.
И, венки - их, закономерно... «блистали своим отсутствием» на похоронах.
У Михаи;ла Ники;форовича Каткова - были старые счеты с Тургеневым, который перестал печатать свои произведения в «Русском вестнике» после того, как редактор вздумал исправлять по-своему «Отцов и детей» и даже вычеркивать из них целые страницы.
Еще при жизни Тургенева, появилась в «Московских ведомостях» коварная и далеко не безопасная для Тургенева статья «иногороднего обывателя», обличавшая будто бы его «кувыркание пред молодежью», с намеками на его политическую неблагонадежность.
Статья принадлежала ныне забытому писателю, легковесные романы которого очень ценились в светских гостиных.
Когда на эту статью в «Московских ведомостях» появилось несколько сочувственных ей ссылок, Тургенев, в письме к Стасюлевичу от 2января 1880 г., охарактеризовал ее автора (Каткова) как человека - «от младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и "кувырканья" сперва добровольного и затем уже и невольного, как человека, которому - ни терять, ни — бояться... нечего, так как его имя стало нарицательным, и он не из числа тех, кого дозволительно потребовать к ответу...»
В том же 1880 году, в Москве, будучи на обеде, данном городским обществом депутациям, прибывшим на открытие памятника Пушкину, имел место случай, когда Катков, после своей речи, протянул бокал, сидевшему против него Тургеневу, который наклонил голову и своего бокала ему не протянул,.
А когда, через несколько минут, Катков повторил свое движение - Тургенев снова на него не ответил и покрыл свой бокал ладонью.
Этого ему, очевидно, не простил Катков и устроил своеобразные по нем поминки, перепечатав пред похоронами в Петербурге из газеты «Justice» появившееся за девятнадцать дней пред этим, письмо политического эмигранта Лаврова о том, что Тургенев в течение трех лет снабжал его 500 франками на издание в Лондоне журнала революционного характера.

Катков не мог не знать, что в некоторых и весьма притом влиятельных кругах, его «разоблачения» - бросят тень на дорогого писателя и заставят строго взглянуть на учиняемые чествования его памяти.
Этого именно он и желал.
По объяснению Стасюлевича, это письмо в «Justice»в котором цитируется народник Лавров, подтвердивший французской прессе, что деньги поступали от Ивана Сергеевича Тургенева на поддержание газеты в течение последних лет, что он «...не находит возможным стесняться в выборе средств» и, считавший, со своей точки зрения, что он — прав...» - есть искусный маневр недоброжелателей И. С. Тургенева, вследствие которого, обязательно нужно ждать распоряжений, способных глубоко огорчить все образованное общество и в России, и в Европе.
На другой день после похорон, в зале городского Кредитного общества состоялся вечер, посвященный литературным поминкам по Тургеневу.
Пред собравшейся в большом числе публикой, среди которой было много дам, и из которых, многие пришли в траурных костюмах, сказал вступительное слово Стасюлевич, назвавший Тургенева - «...вещим человеком, в высоком и художественном значении этого слова».
Особенное впечатление на этих поминках произвели талантливое чтение М. Г. Савиной - отрывка из «Фауста» и В. Н. Давыдовым из - «Певцов». А, также, чтение Кавелиным - «Довольно», проникнутое глубоким чувством, которое сказалось волнением чтеца, мешавшим ему по временам продолжать свое чтение.

...«Довольно»,— говорил я самому себе, между тем как ноги мои, нехотя переступая по крутому скату горы, несли меня вниз, к тихой речке; — «довольно»,— повторял я, вдыхая смолистый запах сосновой рощи, которому свежесть наступавшего вечера придавала особенную крепость и остроту; — «довольно»,— сказал я еще раз, усевшись на моховом бугре над самой речкой и глядя на ее темные и небыстрые волны, над которыми толстый тростник поднимал свои бледно-зеленые стебли... «Довольно!»— Полно метаться, полно тянуться, сжаться пора: пора взять голову в обе руки и велеть сердцу молчать. Полно нежиться сладкой негой неопределенных, но пленительных ощущений, полно бежать за каждым новым образом красоты, полно ловить каждое трепетание ее тонких и сильных крыл. Всё изведано — всё перечувствовано много раз... устал я.— Что мне в том, что в это самое мгновенье заря всё шире, всё ярче разливается по небу, словно распаленная какою-то всепобедною страстию? Что в том, что в двух шагах от меня, среди тишины и неги и блеска вечера, в росистой глубине неподвижного куста, соловей вдруг сказался такими волшебными звуками, точно до него на свете не водилось соловьев и он первый запел первую песнь о первой любви? Всё это было, было, повторялось, повторяется тысячу раз — и как вспомнишь, что всё это будет продолжаться так целую вечность, словно по указу, по закону,— даже досадно станет! Да... досадно!

Эх, состарился я! Прежде подобные мысли и в голову бы мне не пришли — прежде, в те счастливые дни, когда я сам разгорался, как заря, и пел, как соловей. Надо признаться: всё потускнело вокруг, вся жизнь поблекла. Свет, который дает ее краскам и значение и силу,— тот свет, который исходит из сердца человека,— погас во мне... Нет, он еще не погас — но едва тлеет, без лучей и без теплоты. Помнится, однажды поздней ночью, в Москве, я подошел к решетчатому окну старенькой церкви и прислонился к неровному стеклу. Было темно под низкими сводами — позабытая лампадка едва теплилась красным огоньком перед древним образом — и смутно виднелись одни только губы святого лика, строгие, скорбные; угрюмый мрак надвигался кругом и, казалось, готовился подавить своею глухою тяжестью слабый луч ненужного света... И в сердце моем — теперь такой же свет и такой же мрак.

И это я пишу тебе — тебе, мой единственный и незабвенный друг, тебе, дорогая моя подруга, которую я покинул навсегда, но которую не перестану любить до конца моей жизни... Увы! ты знаешь, что нас разлучило. Но я не хочу теперь упоминать об этом. Я тебя покинул... но и здесь, в этой глуши, в этой дали, в этом изгнании— я весь проникнут тобою, я по-прежнему в твоей власти, по-прежнему чувствую сладостное тяготение твоей руки на моей склоненной голове! В последний раз приподнимаясь из немой могилы, в которой я теперь лежу, я пробегаю кротким и умиленным взором всё мое прошедшее, всё наше прошедшее... Надежды нет, и нет возврата — но и горечи нет во мне и нет сожаленья, и яснее небесной лазури, чище первого снега на горных высотах, восстают, как образы умерших богов, прекрасные воспоминанья... Они не теснятся толпами, они проходят тихой чередою, как те закутанные фигуры афинских феорий, которыми — помнишь? — мы так любовались на древних барельефах Ватикана...Строго и безучастно ведет каждого из нас судьба — и только на первых порах мы, занятые всякими случайностями, вздором, самими собою, не чувствуем ее черствой руки. Пока можно обманываться и не стыдно лгать — можно жить и не стыдно надеяться. Истина — не полная истина — о той и помину быть не может, но даже та малость, которая нам доступна, замыкает тотчас нам уста, связывает нам руки, сводит нас «на нет». Тогда одно остается человеку, чтобы устоять на ногах и не разрушиться в прах, не погрязнуть в тине самозабвения... самопрезрения: спокойно отвернуться ото всего, сказать: довольно! — и, скрестив на пустой груди ненужные руки, сохранить последнее, единственно доступное ему достоинство, достоинство сознания собственного ничтожества; то достоинство, на которое намекает Паскаль, когда он, называя человека мыслящим тростником, говорит, что если бы целая вселенная его раздавила — он, этот тростник, был бы все-таки выше вселенной, потому что он бы знал, что она его давит, а она бы этого не знала. Слабое достоинство! Печальное утешение! Как ты ни старайся проникнуться им, поверить ему — о, ты, кто бы ни был, мой бедный собрат,— не отразить тебе тех грозных слов поэта: «Наша жизнь — одна бродячая тень; жалкий актер, который рисуется и кичится какой-нибудь час на сцене, а там пропадает без вести; сказка, рассказанная безумцем, полная звуков и ярости и не имеющая никакого смысла».
Я привел стихи из «Макбета», и пришли мне на память те ведьмы, призраки, привидения... Увы! не привидения, не фантастические, подземные силы страшны; не страшна гофманщина, под каким бы видом она ни являлась... Страшно то, что нет ничего страшного, что самая суть жизни мелко-неинтересна и нищенски плоска. Проникнувшись этим сознаньем, отведав этой полыни, никакой уже мед не покажется сладким — и даже то высшее, то сладчайшее счастье, счастье любви, полного сближения, безвозвратной преданности — даже оно теряет всё свое обаяние; всё его достоинство уничтожается его собственной малостью, его краткостью. Ну да: человек полюбил, загорелся, залепетал о вечном блаженстве, о бессмертных наслаждениях — смотришь: давным-давно уже нет следа самого того червя, который выел последний остаток его иссохшего языка. Так, поздней осенью, в морозный день, когда всё безжизненно и немо в поседелой траве, на окраине обнаженного леса,— стоит солнцу выйти на миг из тумана, пристально взглянуть на застывшую землю — тотчас отовсюду поднимутся мошки: они играют в теплом его луче, хлопочут, толкутся вверх, вниз, вьются друг около друга... Солнце скроется — мошки валятся слабым дождем — и конец их мгновенной жизни…»





 




Речь же П. В. Анненкова, усмотревшего в Тургеневе, под внешней оболочкой добродушия - сильный характер и сильную волю, была…. очень бесцветна.
А, Григорович, читавший четыре «Стихотворения в прозе», вероятно, излишне полагаясь на свою память, отдельные места этих перлов русского языка изложил своими словами.
***
Общество любителей российской словесности при Московском университете тоже хотело почтить память Тургенева публичным заседанием.
Газетное известие, что в нем предполагает произнести речь Л. Н. Толстой, всполошило начальника Главного управления по делам печати Феоктистова,  считавшего, что Толстой - «человек сумасшедший, от которого всего можно ожидать».
По его почину, вследствие требования министра Толстого, московским генерал-губернатором (по соглашению(?) с председателем Общества?!), предположенное заседание было  и вовсе устранено под вымышленным предлогом неподготовленности речей, у желавшими участвовать - в нем.
Молчание одного из старейших и самого видного из русских литературных обществ о смерти Тургенева вызвало в свое время негодующий отзыв П. Д. Боборыкина о постыдно-равнодушном отношении москвичей к этой утрате.
Он, очевидно, не знал о «подвиге» Феоктистова.
***
Современники - о Тургеневе:

Ги де Мопассан называл себя учеником Тургенева и признавался «…не место анализировать творчество этого выдающегося человека, который останется одним из величайших гениев русской литературы. Наряду с поэтом Пушкиным (…), которым он страстно восхищался, наряду с поэтом Лермонтовым и романистом Гоголем он всегда будет одним из тех, кому Россия должна быть обязана глубокой и вечной признательностью, ибо он оставил ее народу нечто бессмертное и неоцененное - свое искусство, незабываемые произведения, ту драгоценную и непреходящую славу, которая выше всякой другой славы!»
«Не было души более открытой, более тонкой и более проникновенной, не было таланта более пленительного, не было сердца более честного и более благородного».
Генри Джеймс. Американский писатель так отзывался о Тургеневе: «Он был благороднейший, добрейший, прелестнейший в мире человек; его сердце полнилось любовью к справедливости, но в нем было и все то, из чего создаются великие мира сего».

Альфонс Доде. «Я считал себя другом этого человека, я очень любил его(…). В течение многих лет Тургенев был моим любимым автором, его книги были удивительными, которые читаешь и перечитываешь беспрестанно. С тех пор мои предпочтения изменились, но мнение мое осталось прежнее».

М. Е. Салтыков-Щедрин. «В современной русской беллетристической литературе нет ни одного писателя (за исключением немногих сверстников покойного, одновременно с ним вступивших на литературное поприще), который не имел в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою. В современном русском обществе едва ли найдется хоть одно крупное явление, к которому Тургенев не отнесся с изумительнейшею чуткостью, которого он не попытался истолковать….»
«Литературная деятельность Тургенева имела для нашего общества руководящее значение, наравне с деятельностью Некрасова, Белинского и Добролюбова. И как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведённые им жизненные образы были полны глубоких поучений».

У. Рольстон в своих воспоминаниях писал о Тургеневе: «Я знал его близко в течение почти пятнадцати лет. Я посещал его в Бадене, в Париже, в Буживале; я прогостил дней десять в его русском поместье… не раз встречался с ним в Англии, в различных случаях и разных местах; и повсюду, во всякое время я находил его всё тем же очаровательным собеседником, добрейшим и скромнейшим из людей.

М. Стасюлевич. «Он никогда при жизни не был так красив, можно даже сказать, так величествен; следы страдания, бывшие ещё заметными вчера, на второй день исчезли совсем, распустились и лицо приняло вид глубоко задумчивый, с отпечатком необыкновенной энергии, какой никогда не было заметно и тени при жизни, навечно добродушном, постоянно готовом к улыбке лице покойного».

 

***

 

А, это - вторая сторона медали.
О плохом...

 

О плохом, которое началось после смерти Ивана Сергеевича Тургенева, как только тело было предано земле.
И это… в России, которую он, так - любил.





 













… начиналось все с телеграммы Полины Виардо из Парижа, которую получил, Стасюлевич, гласный петербургской Городской думы и председатель училищной комиссии, о том, что Иван Сергеевич умер в 2 часа в Буживале, 22 августа [3 сентября] 1883.
В тот же день, по телеграфу, о смерти Тургенева, Стасюлевичем было это было  сообщено Санкт-Петербургскому городскому голове, - И. И. Глазунову.
А, на другой день, в заседании Санкт-Петербургской городской Думы - И. И. Глазунов, обратясь к собравшимся гласным, сказал им:
«Вчера, 23 августа, близ Парижа скончался один из самых выдающихся русских писателей И. С. Тургенев, в лице которого русское общество понесло невознаградимую утрату.
Знаменитый автор «Записок охотника» окончательное образование получил в Петербургском университете, и первые его произведения написаны в Петербурге.
Незадолго до своей смерти он говорил, посетившим его русским приятелям, что желал бы возвратиться в Россию, а если этого - не случится и ему пришлось бы умереть на чужбине, то ему хотелось бы, чтобы его прах был перевезен в - Петербург и похоронен на Волковом кладбище.
Поэтому, жители Петербурга, которых мы - представители, должны, независимо от всей России, надлежащим образом почтить память покойного».

 

В благоговейном молчании все присутствующие встали со своих мест, а затем издатель-редактор «Русской старины» Михаил Иванович Семевский - указал на громадное воспитательное значение сочинений Тургенева, на которых выросло два поколения русского общества, давших ряд самоотверженных тружеников, откликнувшихся на призыв к великим реформам шестидесятых годов и в особенности подготовивших легший в их основание акт 19 февраля 1861 г. (манифест о отмене крепостного права от 19 февраля (3 марта) 1861 года.)
Результатом этого заседания было постановление о принятии на счет города расходов в сумме 3000 рублей по перевезению тела Тургенева от Вержболова в Петербург и по его погребению, с тем, что если от этой суммы образуется остаток, то присоединить его к сбору, который, по всему вероятию, будет делаться на устройство памятника; об учреждении стипендии в университете имени Тургенева и об открытии двух городских училищ в его память.
На это постановление Думы, градоначальник Грессер, ссылаясь на 140 статью городового положения, принес, уже после похорон Тургенева - протест в особое присутствие по городским делам, находя, что постановление Думы об этом расходе в 3000 рублей - не имеет никакого отношения к пользам города и его обывателей.
Особое присутствие по городским делам, составлявшее инстанцию для пересмотра постановлений думы и относящихся до нее распоряжений градоначальника, было составлено весьма оригинально, как я уже подробно указывал на это в первом томе "На жизненном пути". В него входили два независимых по своему положению члена - представители земства и мирового института, затем городской голова, обыкновенно не согласный с протестом градоначальника на постановление думы, составлявшееся под его председательством, и три представителя администрации: председатель присутствия - градоначальник, конечно, всегда согласный со своим собственным протестом, затем его помощник и председатель казенной палаты. Наконец, в состав присутствия входило лицо прокурорского надзора окружного суда, от голоса которого зависело в сущности и окончательное решение присутствия. Таким образом, почти по всем вопросам, возникавшим по делу, заранее, если только представитель прокуратуры не имел надлежащей широты взгляда и стойкости, было обеспечено большинство в пользу протеста.
Так случилось и в данном случае.
Меньшинство присутствия доказывало, что понятие о пользе города и его обывателей не должно суживаться до исключительно материальной пользы, что "не единым хлебом жив будет человек", имеющий, кроме тела, еще и душу, и что в жизни государства, города и каждого отдельного человека бывают моменты, когда необходимо удовлетворить чисто духовной или душевной потребности.
Они указывали, что пользе города, о которой говорится в статье 140 городового положения, не противоречат расходы, которые, не делая ущерба благосостоянию и благоустройству столицы, в то же время показывают, что ее население живет одной жизнью со всем отечеством, не оставаясь глухим и равнодушным к народным нуждам и бедствиям, к радостям и торжествам и к полезным государственным и общественным деятелям.
Но большинство - градоначальник Грессер, его помощник, управляющий казенной палатой и товарищ прокурора - решило отменить постановление Городской думы.
Замечательно, что это решение состоялось, несмотря на приведенные меньшинством справки о том, что, начиная с 1861 года, Думой без всякого возражения и сопротивления со стороны административной власти пожертвованы 9000 рублей на устройство православных храмов в западных губерниях; на войну с Турцией - миллион; на добровольный флот - сто тысяч; на пособие пострадавшим от пожара жителям Оренбурга - 10 000 рублей; пострадавшим от неурожая жителям Самарской губернии - 50 тысяч и на изготовление дипломов на звание почетного гражданина Петербурга северо-американскому представителю Фоксу - 1200 рублей, путешественнику Пржевальскому - 1500 рублей и генерал-адъютанту Радецкому - 3000 рублей и что в том же 1883 году тем же градоначальником Грессером дума приглашена была произвести расход для чествования памяти поэта Жуковского. К этим указаниям можно было бы добавить не встретившие никаких возражений с точки зрения "пользы и нужд" расходы города на прием "иностранных гостей", на съезды статистический, медицинский и другие и на внушаемые самой администрацией расходы для иллюминации города в торжественные дни.
Решение особого присутствия городом было обжаловано сенату.
Городское управление указывало, что принятие похорон Тургенева на счет города удовлетворяло духовную потребность городского населения, которое не могло не сознавать нравственного долга уважения к памяти великого писателя и глубокой признательности учителю, сеявшему слова правды и воспитавшему деятелей, трудами которых городское общество, как единица всего государства, воспользовалось к великому своему благу.
В силу закона, недоверчиво построенного на чуждых потребностям жизни, чисто формальных соображениях для окончательного решения дел в департаментах сената, за исключением кассационных, устроенных совершенно иначе, требовалось единогласие, или, по крайней мере, две трети голосов всех присутствующих.
В противном случае обер-прокурор должен был давать согласительное предложение, но если и после выслушания такового не составилось большинства двух третей, то дело переходило в общее собрание, и если в многолюдном его заседании снова не составилось двух третей или большинства, а также если с состоявшимся решением не согласен тот из министров, к ведомству которого относилось разбираемое дело, то оно поступало на рассмотрение консультации при министерстве юстиции.
Мнение консультации докладывалось министру юстиции, и руководясь им, он давал общему собранию согласительное предложение с целью получения большинства в две трети голосов.
Когда же при новом слушании дела в общем собрании такого большинства не состоялась, то дело слушалось в одном из департаментов Государственного совета старого устройства и оттуда переходило в общее собрание этого учреждения, разные мнения которого представлялись в особой мемории на высочайшее усмотрение и на окончательное решение по воле монарха. Результатом всех этих деловых мытарств была необыкновенная медлительность в движении подлежавших разрешению вопросов, которым приходилось протискиваться сквозь Кавдинское ущелье и выходить из него уже тогда, когда вопрос потерял всю остроту, а из решителей его иногда более половины переселилось в лучший мир. Мне лично в качестве сенатора первого общего собрания приходилось участвовать в решении дел, тянувшихся двадцать, двадцать один, двадцать три и одно даже тридцать шесть лет.
В этом сложном механизме, как будто предназначенном тормозить всякий жизненный вопрос, судьба жалобы городского управления по поводу похорон Тургенева была самая печальная.
В первом департаменте, куда она поступила на рассмотрение таких широкомыслящих деятелей, как стойкий страж закона В. А. Арцимович, глубокий знаток городского хозяйства и преемник Николая Милютина по выработке городового положения 1870 года А. Д. Шумахер и представитель истинного правосудия А. А. Сабуров, состоялось решение, которым было признано, что градоначальник, не указывая, что постановление думы противно закону или сделано в ущерб обязательных для города расходов, не имел повода приносить протест в городское присутствие, куда поступали лишь незаконные определения Городских дум.
На это решение министр внутренних дел, приснопамятный граф Д. А. Толстой, принес отзыв, в котором, не останавливаясь на этот раз на вопросе, удобно ли и допустимо ли в общих правительственных видах, чтобы общественные управления являлись выразителями разнообразных чувств и желаний своих доверителей, предложил оставить жалобу без последствий.
При этом он, очевидно, не обратил внимания на то, что министерство, во главе которого он стоял, по доходившим до него делам, считало расходование городских средств на содержание театров и музыкантов вполне законным, так как оно предназначено для развлечения публики в видах нравственных и даже политических. Арцимович, Сабуров и Шумахер остались при своем мнении, и министр юстиции поручил обер-прокурору перенести это дело в общее собрание.
Это было 25 апреля 1884 г. В общем собрании сената к постановлению первого департамента присоединился ряд лиц, в числе которых был бывший секретарь редакционного комитета по освобождению крестьян, ученый географ П. П. Семенов (впоследствии Тян-Шанский) и остроумный Барыков, лишенный впоследствии получаемой им аренды за то, что предлагал поместить в "Положение о земских начальниках" статью: "Окончание курса в университете не может служить препятствием к занятию должности земского начальника".
Группа в 13 человек признала жалобу заслуживающею уважения, указав, между прочим, что расход в 3 тысячи на похороны Тургенева, по поводу которых поднято столько шуму, составляет лишь одну двухтысячную часть общего бюджета города, что, очевидно, не может иметь никакого влияния на задержки удовлетворения материальных его потребностей.
13 других лиц, находя расход, произведенный думой, незаконным, оставляли жалобу без уважения, а 3 лица считали нужным, кроме того, разъяснить думе незаконность ее действий.
Так как двух третей не состоялось, то министр юстиции Муравьев уже 5 февраля 1894 г., т. е. почти через 10 лет после постановления думы, предложил общему собранию все дело прекратить, не входя в рассмотрение всех возбужденных по нему вопросов, так как с тех пор издано в 1892 году новое городовое положение.
За этот период времени скончалось 13 сенаторов, заседавших в общем собрании, а из остальных 6 остались при прежнем мнении, вследствие чего это дело было перенесено в Государственный совет, где слушалось в заседании соединенных департаментов 19 декабря 1894 г., т. е. более чем через 11 лет после смерти И. С. Тургенева, и где тоже не состоялось единогласия, так как один из членов Совета, особо рекомендованный вниманию власти издателем "Гражданина" князем Мещерским, бывший черниговский губернатор Анастасьев, настойчивый ходатай об открытии мощей Феодосия Черниговского и одновременно с этим отличавшийся крутыми расправами с крестьянами,-- что подало повод пустым светским острякам уподоблять его шампанскому и называть его "Anastasieff sec" {Сухое (фр.); здесь игра слов; созвучие с русским глаголом "сечь".}, - горячо ратовал за признание постановления думы совершенно незаконным. Однако 17 членов соединенных департаментов Совета, находя протест градоначальника принесенным несвоевременно, уже после того, как похороны Тургенева состоялись, постановили передать дело на уважение общего собрания Государственного совета, где оно, наконец, и успокоилось в архивной пыли.
Не так медлили с устранением вредных примеров, вызванных похоронами И. С. Тургенева - граф Д. А. Толстой и православное ведомство, по-видимому, усмотревшие в "преднесении" пред гробом почивших общественных деятелей венков с эмблемами и надписями нечто, идущее вразрез с показным смирением и однообразным благолепием обычных похорон, и поспешившие окончательным воспрещением такого преднесения. С тех пор живые и осмысленные группы почитателей умершего деятеля заменились дрогами с пирамидальным деревянным возвышением, на котором укрепляются без системы и последовательности принесенные венки.
"Мы ленивы и нелюбопытны", сказал Пушкин.
К этому с полным основанием можно бы прибавить: "и неблагодарны".
Издавна у нас "вчерашний день" очень быстро заволакивается туманом и ничего не говорит забывчивому, одностороннему и ленивому мышлению, а день грядущий представляется лишь как повторение мелких и личных житейских приспособлений.
Мы - накаляемся иногда очень быстро и горячо, но очень скоро остываем, и нередко имя того, по поводу смерти которого раздавались безнадежные укоры безжалостной судьбе, причинившей "невознаградимую утрату", вызывает недоумевающий или вопросительный взгляд.
Достаточно сказать, что у нас до сих пор нет биографии целого ряда замечательных деятелей во всех областях общественной жизни и что лучшая по богатству содержания книга о таком выдающемся писателе, как И. А. Гончаров, создавший в Обломове бессмертный наряду с гоголевским Чичиковым тип русского человека, написана иностранцем Мазоном по-французски.

***

 

Говоря о Тургеневе, столь громко оплаканном в 1883 году, невольно хочется спросить: «А где же памятник ему? Тот памятник, на постановку которого, "по всем вероятиям", петербургская дума ассигновала остатки от расхода на погребение?»
Его нет, но зато в одном из больших губернских городов, по сообщению газет, которому просто не хочется верить, улица, известная местным жителям как главный приют домов терпимости, была названа Тургеневской...
Сельская школа, основанная в Спасском-Лутовинове  Тургеневым и содержавшаяся им с заботливой любовью, была упразднена чрез год после его смерти.
И, лишь чрез десять лет, затем заменена - церковноприходской школой, в библиотеке которой, к изумлению сотрудника "Русских ведомостей", не оказалось "сочинений" Ивана Сергеевича.
А портрет его, с украшениями с похоронного венка бесследно исчез из студенческой столовой Петербургского университета, закрытой в 1887 году.

Действительное и серьезное любопытство, о котором говорит Пушкин, конечно, выражается в интересе к прошлой деятельности выдающегося человека, к ее влиянию на общество в смысле его развития, к оценке идеалов и образов, начертанных в произведениях писателя, и к вытекающим из этой оценки выводам.
Но великий наш поэт был далек от того, чтобы упрекать нас в отсутствии мелочного, низменного и пошлого любопытства, которое жадно стремится "расковыривать" частную жизнь человека, послужившего обществу, и, находя в ней, по большей части, недостоверные теневые стороны, захлебываясь от рабского восторга, отмечает: "а ведь вот что он был", "вот какие вещи о нем сообщают", "вот какие свойства в нем оказались"...
Говоря о любителях щекотливых разоблачений относительно выдающихся людей, в сознании собственного ничтожества радующихся унижению высокого и слабостям могучего, потому что он "мал, как мы, он мерзок, как мы", Пушкин восклицает: "Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе!".
То же самое говорит и Маколей, характеризуя людей, копавшихся в семейной жизни Байрона и испытывавших особое наслаждение от возможности "стащить человека с высокого пьедестала в свою собственную грязь".
Таким образом для выдающегося общественного, научного или литературного деятеля создается особая "privilegium odiosum" {Тягостная привилегия (лат.).}.
Простому смертному, по отношению к его частной жизни, не грозят обыкновенно никакие заглядывания и розыски с целью его публичного посрамления. Но тот, кто отдал лучшие и нередко страдальческие стороны своей жизни служению обществу, а иногда и всему человечеству, обрекается на злорадное разглядывание интимнейших сторон его жизни с целью их оглашения.
Такому огласителю, забывающему, что и как сделал умерший деятель на общую пользу или развитие, хочется сказать словами Боровиковского (на смерть Некрасова); "Ты сосчитал на солнце пятна - и проглядел его лучи!"
Несомненно, что личность выдающегося деятеля может интересовать, но из нее должно брать те стороны, которые отразились на его трудах, вдохновении, ученых работах или были их движущими побуждениями. Достаточно в этом отношении указать хотя бы на воспоминания Эккермана о Гете, Босвеля о Джонсоне.
К сожалению, у нас любопытство совсем другого качества развито довольно сильно.
Стоит припомнить злостно поспешные "разоблачения" относительно Некрасова, появившиеся почти вслед за его страдальческой кончиной , или злобные и недостоверные,-- по самой своей подозрительной по прошествии многих лет точности в подробностях,-- воспоминания г-жи Головачевой-Панаевой о Тургеневе и его друзьях или, уже не помню чьи, "раскопки" относительно посещения юным Добролюбовым какого-то дома терпимости... или постыдные, по отзыву иностранной печати, воспоминания дочери Достоевского об интимных подробностях жизни ее отца.
Любопытство этого рода не миновало своим милостивым вниманием и Тургенева, вопреки его мнению, что "смерть имеет очищающую и примиряющую силу: клевета и зависть, вражда и недоразумения - все смолкает перед самою обыкновенного могилой".
Зависть, вражда и недоразумения при жизни были ему отпущены "мерою полною, утрясенною", как говорится в Писании.
Достаточно указать хотя бы на обвинения его в "клевете на молодое поколение" после появления "Отцов и детей" или на статью "Асмодей нашего времени", в которой господин Антонович сравнивал Тургенева с кликушествующим ретроградом Аскоченским, возбуждая против него общественное мнение, как возбуждал последнее через несколько лет против Некрасова, редактора "Современника", на страницах которого прежде подвизался против, разошедшегося с Некрасовым, Тургенева.
Нужно ли говорить о дышащем ненавистью изображении Тургенева в "Бесах", под именем писателя Кармазинова, изображении, составляющем темную и печальную страницу в творчестве Достоевского, нашедшую себе ласковый приют у Каткова, не постеснявшегося, однако, выкинуть целую потрясающую по своей силе главу из того же романа.
Но, все это было - при жизни Тургенева.
И, он - имел возможность относиться к таким выходкам с презрением...
Или, во временном унынии - решаться бросить перо и сказать себе: "довольно!"
Или - выступить в самозащиту...
Или, наконец, не обращать на все это внимания, уповая на очищающую и примиряющую силу смерти.
Вскоре после смерти Тургенева "Новое время", еще недавно присоединившееся к проявлениям уважения и любви к покойному, нашло возможным поместить в четырех своих нумерах воспоминания о нем А. А. Виницкой.
Эти воспоминания, имеющие характер проникнутого злобным раздражением доклада сыскного агента, страдающего неврастенией, начинаются выражением желания "подогреть остывающий энтузиазм сторонников незыблемой репутации" Тургенева и затем представляют его в самом отталкивающем виде… как в повадке…, так и с нравственной стороны, эксплуатирующим время и доверие молодой писательницы.
Затем стали появляться по временам отрывочные воспоминания друзей, ставивших Тургеневу "всякое лыко в строку" и умышленно вменявших ему в вину свойственную ему неспособность или деликатное нежелание говорить людям в глаза обидные для них резкости.
Тургенев, часто не щадил себя в своих беседах, забывая старое правило житейской мудрости:
- "Не говори худо о себе, твои "друзья" об этом – позаботятся.
И, испанскую поговорку:
"Избави меня бог от друзей. А, с врагами, я сам - справлюсь".

 

***
Он бывал резок в отзывах о людях и о произведениях их, недостатки которых, иногда под первым впечатлением, бросались ему в глаза,- но эта резкость проявлялась лишь в беседах с друзьями и близкими и никогда не выносилась на печатные страницы с молчаливым злорадным предложением: "полюбуйтесь!" На этом материале при лицемерном расшаркивании пред талантом Тургенева, как на благодарной почве, посеяны и взращены отзывы, напоминающие слова: "я правду (?) об тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи".
Пальма первенства в этой "дружеской работе", без сомнения, принадлежит Фету.
Крепостник и порицатель "великих реформ" и "слабости цензуры", удивительным образом соединявший в себе философские знания и понимание и чудный поэтический дар со строевыми идеалами кавалерийского штаб-ротмистра и страстным вожделением променять известное имя Фета на ничего не говорящее имя Шеншина, с получением вдобавок к последнему камергерского ключа,-- Фет издал в 1890 году в двух томах свои воспоминания, всемерно омрачающие память "своего друга", как человека, с которым он, однако, находился в частной переписке и с которым, несмотря на некоторые размолвки, "примирился (?)" незадолго до его смерти.
Воспоминания Фета и Панаевой-Головачевой составили главнейший арсенал для изображения Тургенева, через 25 лет по его смерти, в самом непривлекательном виде, в особом "Опыте историко-психологического исследования", в котором собраны, без критики источников, все недоброжелательные отзывы о нем.
В них, рядом с вспышками раздражения на то, что он "виляет демократическими ляжками" и что у него "нет спинного хребта", ему, по-видимому, ставится в укор и то, что он был чрезвычайно чистоплотен, менял два раза в день белье и ежедневно фуфайку, подолгу причесывался, вытирался губкой с одеколоном, садясь писать, приводил в порядок все бумаги на столе и, "точно нянька", прибирал разбросанные вещи гостящих у него детей, и, наконец, даже то, что слуга его не топил комнат и воровал чай. К этим печальным свойствам присоединялось его болезненное самомнение, выражавшееся в желании лечь у ног Пушкина, по своеобразной логике "историко-психолога" доказывающее, что "преисполненный ложной скромности" Тургенев ставил себя наравне с Пушкиным, считая себя одного достойным лечь с ним рядом.
Стоит прочесть внимательно все произведения Тургенева, припомнить его выступления на московских пушкинских торжествах в 1880 году или прислушаться к отголоскам его горячих споров в литературных кружках о значении Пушкина, чтобы видеть, как недосягаемо высоко ставил он последнего и как далек он был от мысли равнять себя с ним.
В его желании выражалось лишь восторженное отношение к великому поэту, которому он стольким, по собственному признанию, был обязан в развитии своего творчества и своих общественных взглядов. Такое же отношение к Пушкину было и у другого выдающегося русского писателя - И. А. Гончарова, говорившего, что при известии о его смерти он "плакал, как о смерти любимой женщины,- нет, это неверно,- о смерти матери,- да, матери!"
Да и давно ли на нашем точном и образном языке выражение "лечь у ног" считается однозначащим - "лечь рядом"?
Так продолжались моральные похороны Тургенева многие годы после его смерти. Хочется надеяться, что теперь они окончены и что краски, наложенные этим надгробным красноречием на личность человека, так много давшего людям и на своей родине и за ее рубежом, "спадут ветхой чешуей".
Хочется думать, что Тургеневское общество не пойдет этим путем и своими работами углубит и расширит понимание и изучение творений Тургенева в их отношении к разнообразным сторонам жизни...







«Иван Тургенев»
Кони А. Ф.»Похороны Тургенева».
Источник:
 

***

Почитание и…
благодарно\неблагодарные потомки…
Библиотеки,
памятники,
кладбище…

 





Почитание И. С. Тургенева
в Империи Романовых.
Москва.
Первая городская общедоступная бесплатная библиотека Москвы — «библиотека-читальня им. Ивана Тургенева».
Как это - было.

В 1885 году в Москве открылась первая бесплатная библиотека-читальня им. Ивана Сергеевича Тургенева

9 февраля 1885 года по инициативе и на пожертвования известной потомственной московской благотворительницы Варвары Алексеевны Морозовой была открыта и приняла читателей первая городская общедоступная бесплатная библиотека Москвы — библиотека-читальня им. Ивана Тургенева, которая и положила начало бесплатной библиотечной сети в городе для малоимущего населения, мещан и студентов.
А, за полтора года до этого события, на имя городского головы - от Морозовой, поступило заявление о намерении пожертвовать Московскому городскому общественному управлению 10 тысяч рублей на учреждение читальни в память незадолго перед тем скончавшегося Тургенева.
В заявлении указывалось, что эта «…бесплатная читальня должна была давать возможность пользоваться книгами тем слоям городского населения, которым по состоянию их средств, существующие библиотеки были недоступны…»

 



 





При этом она приняла на себя обязательства о первоначальном обзаведении библиотеки книгами и содержание ее читальни в первые пять лет.
Библиотека-читальня (имени И. С. Тургенева)  — первая общедоступная бесплатная городская публичная библиотека в Москве
Основана в 1885 году, по инициативе Василия Михайловича Соболевского и на средства Варвары Алексеевны Морозовой для увековечивания памяти великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева.

 


 

История создания.

Читальня была открыта по инициативе потомственной почетной гражданки В. А. Морозовой.
В 1883 году она обратилась с заявлением о желании пожертвовать 10 тысяч рублей на открытие бесплатной читальни в Московскую городскую Думу.
Газета «Русские ведомости» от 13 сентября 1883 года сообщала:
«Вчера, 12 сентября, состоялось первое после весьма продолжительных каникул заседание Московской Городской Думы.
Председательствовал товарищ городского головы М. Ф. Ушаков.
В том же заседании было доложено заявление потомственной почетной гражданки Варвары Алексеевны Морозовой, в котором она, желая почтить память покойного И. С. Тургенева, предлагает Думе основать в Москве бесплатную читальню, в ведении Думы, наименовав её „Тургеневскою“.
Для этого г-жа Морозова жертвует 5 тысяч рублей на приобретение книг и 5 тысяч рублей в виде фонда, на проценты с которого пополнялась бы читальня газетами, журналами и книгами; при этом она принимает на себя первоначальное обзаведение и содержание читальни в первые пять лет.
Если же по истечении пяти лет она по какой-либо причине не захочет содержать на свой счет читальню, а город откажет принять её на своё иждивение, то вся движимость читальни должна поступить в распоряжение жертвовательницы.
Для читальни должен быть составлен устав.
Дума приговорила выразить г-же Морозовой благодарность за такое крупное пожертвование, а составление устава поручить комиссии».




 
Библиотека-читальня 1880-е.

Предложение В. А. Морозовой было принято Думой - с благосклонностью.
Выработка Устава читальни было поручено особой Комиссии, состоящей из пяти гласных Думы (В. И. Герье, Д. И. Иловайский, Н. П. Ланин, С. В. Лепёшкин, С. А. Муромцев), самой жертвовательницы, приглашенных ею профессоров Московского университета — И. И. Янжула, А. И. Чупрова и заведующего делами Городского Статистического отдела М. Е. Богданова.
Разработанный Комиссией Устав из 10 пунктов был утвержден 11—18 мая 1884 г. Московской Городской Управой.
Комиссия решила полезным заложить в Уставе возможность чтения не только в помещении читальни, но и выдача книг на дом; на раздаточный фонд выделялась пятая часть средств, а остальные предлагалось расходовать на формирование книжного фонда постепенно.
В мае 1884 года В. А. Морозова обратилась в Думу с предложением построить на собственный счёт отдельное здание по проекту архитектора Д. Н. Чичагова на образовавшемся от части Сретенского бульвара участке земли.
А, в августе, она предложила на должность библиотекарши Веру Ивановну Погребову (урожд. Черкасову), которая проработала до февраля 1885 года, когда её сменила 21-летняя Екатерина Владимировна Алексеева (дочь петербургского мещанина), имевшей звание домашней учительницы русского языка и арифметики.

 

По договору с московскими властями, если по истечении пяти лет Морозова по какой-либо причине не захочет содержать за свой счет читальню, а город откажет принять ее на свое иждивение, то вся движимость читальни должна поступить в распоряжение жертвовательницы.
Разработка Устава читальни была поручена особой Комиссии, состоящей из пяти гласных городской Думы, самой жертвовательницы, приглашенных ею профессоров Московского университета — И. И. Янжула, А. А. Чупрова и заведующего делами Городского Статистического отдела М. Е. Богданова.
Здание библиотеки было построено в течение пяти месяцев с августа 1884 года по январь 1885 года по проекту Дмитрия Чичагова.
Располагалась читальня на площади Мясницких ворот, в последствии получившей по библиотеке название – «Тургеневской».

 



И так, здание «Читальни» было построено в конце Сретенского бульвара у Мясницких ворот.
На момент открытия библиотеки ее фонд составлял 3 тысячи наименований книг и более 180 журналов.

 

    

Библиотека, до 1917 г

Открытие «бесплатной библиотеки-читальни» с наименованием «Тургеневская»!!! - в то время не было одобрено никем (шутка ли, вольнодумец в изгнании!) состоялось 27 января (8 февраля) 1885 года.
И, уже на следующий день, она приняла первых посетителей.
Кроме газет и периодических изданий к этому времени в ней было свыше 3 тысяч названий книг.
С 1890 до 1919 года её возглавляла дочь московского мещанина Анна Дмитриевна Суворова.
В 1887 году профессор политэкономии, А. И. Чупров (друг мужа В. А. Морозовой - Василия Михайловича Соболевского русского публициста (сейчас бы сказали\написали  – «журналиста», редактора издателя  и сохозяина московской газеты «Русские ведомости». написал об открытии общедоступной бесплатной читальни в журнале «Русская мысль», как о важном событии культурной жизни Москвы, в которой до этого существовали частные платные публичные библиотеки. И, вскоре, под влиянием опыта создания «Тургеневской читальни» - в Москве возникли: библиотеки имени А. Н. Островского (1888) и имени А. С. Пушкина (1899). А также и другие.

 
Москва. 1887 г. Российская Империя Романовых.
Тургеневская библиотека-читальня и ее читатели.



До 1900 года среднее число посетителей было около 270 человек ежедневно, затем - стало расти…
И, в 1909 году составило - более 400 человек ежедневно (почти как у Румянцевской библиотеки ); практически весь читательский контингент составляли мужчины (95—97 %).
Читальню посещали представители всех сословий, от гимназистов (около трети посетителей) и рабочих до приказчиков и священнослужителей (в 1887—1888 гг. — 62 посещения, 1902—1903 гг. — всего 15).
К началу 1904 года, книжный фонд составлял - свыше 9 тысяч томов; треть составляла беллетристика, на втором месте была общественные и юридические издания, в том числе книги по философии, юриспруденции, истории, праву; также были представлены книги по географии, сельскому хозяйству, биологии и медицине, истории литературы, искусству, а также толстые и иллюстрированные журналы.
Средняя ежегодная выдача составляла около 110 тысяч книг и журналов; наиболее востребованными были «повести русские» (20—25%) и «детские книги» (18—22%), в начале XX века вырос интерес к «журналам иллюстрированным» (с 14 до 20%) и упал — к «журналам толстым» (с 14 до 5%).
С. Н. Дурылин, посещавший библиотеку со второй половины 1890-х годов, отмечал:
«…В то время как гимназические библиотеки отличались крайней скудостью нарочито ограниченным подбором книг, в Тургеневской читальне открывался для пытливого юного ума и чувства свободный выход в необъятный простор мировой мысли и литературы. Это значение Тургеневская читальня имела для многих тысяч людей моего поколения.
Среди её читателей было, перед первой революцией, много читателей из рабочей среды…»

***
«…В воскресенье, 2-го января <1911 года>, праздновалось 25-летие существования бесплатной городской библиотеки-читальни имени И. С. Тургенева и вместе открытие новой пристройки к её зданию». Среди официальных лиц были попечители В. А. Морозова и А. И. Сумбатов, архитектор С. Н. Шмидер. Пристройка располагалась в возведённом 3-м этаже здания; состояла из четырёх комнат и книгохранилища и составляла отделение библиотеки для научных занятий…»
 

 







На самом деле, инициатором и зажигателем этой идеи - был Василий Михайлович Соболевский.
Он был земляк - для Ивана Сергеевича Тургенева и также был рожден в Орловской губернии, Российская империя Романовых. Дворянин. Учился в Орловской гимназии, затем в московском пансионе Р. И. Циммермана. В 1863—1869 годах обучался на юридическом факультете Московского университета, по окончании которого был оставлен для подготовки к профессорскому званию. В 1871 году Соболевский был командирован за границу для научной работы. По возвращению, став профессором, в 1873—1876 годах читал лекции в Ярославском (Демидовском) юридическом лицее.
С 1873 года — сотрудник газеты «Русскія ведомости».
С 1876 году взял на себя техническое руководство по выпуску газеты.
С 1882 года, после смерти главного редактора — Н. С. Скворцова, занял его место.
И, одновременно, возглавил издательское паевое товарищество «Русскія ведомости», которое было создано по его инициативе и деньги его и его гражданской жены, тогда уже вдовы В. А. Морозовой.
Она же, известная московская благотворительница и владелица многочисленных суконных мануфактур.



 



Жил в Москве на Поварской улице.
Умер в 1913 году в Гаграх.
Похоронен в Москве, на Ваганьковском кладбище.»
В 1882 году, Василий Михайлович Соболевский сочетался браком с Варварой Алексеевной Морозовой и во многом поддерживал ее всяческие начинания как мецената.
Хотя, по тогдашним меркам из-за сложностей с церковью и особенностью завещания на имущество… – его статус был несколько особенным.
Венчания в церкви – не было.
Он был другом Варвары Алексеевны Морозовой.
Их дети, из-за того, что ввиду завещательных затруднений брак не был официально признан, носили фамилию Морозовых и отчество отца.
Сейчас, это стало называться - «гражданский муж»…
...если, если, это люди - серьезные и состоятельные…
 
Глеб Васильевич Морозов  и Наталья Васильевна Морозова.

В своём доме на Воздвиженке, которой был построен по проекту Клейна, она и Василий Михайлович Соболевский в 1886 году - открыли литературный салон.
Его посещали Александр Блок, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Владимир Соловьёв.













В этом доме на Воздвиженке, построенном в 1886-ом году по проекту архитектора Клейна, В. А. Морозова и В. М. Соболевский держали литературный салон.

За свою благотворительную деятельность  Варвара Алексеевна удостоилась в 1892 году монаршей благодарности за пожертвования Императорскому Московскому университету; в 1898 за попечительство Морозовского ремесленного училища ей была присуждена золотая медаль «За усердие» для ношения на Александровской ленте.


 

Библиотека в СССР.
После 1917 года развитию «Тургеневской читальни» способствовали известный библиотековед А. А. Покровский и его помощник И. М. Кунин (впоследствии заведующий читальней).
Библиотека возобновила свою работу в 1920 году.
После Октябрьской революции библиотека-читальня им. И. С. Тургенева работала в прежнем режиме, вела активную массовую работу, в ней проводились музыкальные вечера, встречи с деятелями культуры.
К 1921 году в читальне была проведена перестановка книг по отделам, составлен тематический каталог, включавший до 900 карточек.
Выступлением Бориса Пастернака в 1922 году была положена традиция «Тургеневских вторников» - литературно-музыкальных вечеров, в которых участвовал цвет литературной и театральной Москвы.
В начале 1920-х годов читальня не раз закрывалась: то, по причине холодов, то, на ремонт.
В 1921 году её посетили всего 5914 читателей.
А уже в 1923 — 25878.
По состоянию на 7 августа 1923 года, общее число книг было 26 тысяч.
А уже в 1927 году — более 35 тысяч (в это время в читальне практически отсутствовали детские книги).
В 1923 году в штате читальни было 12 библиотекарей, а 1930-х годах — 16 библиотекарей и 2 библиографа.
Работала читальня без выходных, с 10 до 22 часов.
Основную читательскую массу (до 60%) составляли учащиеся.
Наиболее востребованной была классическая литература и книги по «точным наукам».

Во время Великой Отечественной войны Тургеневская библиотека продолжала обслуживать читателей, организовывать так называемые «передвижки» в общежитиях, госпиталях, бомбоубежищах.
После войны «библиотека им. Тургенева» активно развивается и занимает одно из ведущих мест среди городских библиотек Москвы.

В 1950-х годах – это уже «Городская библиотека-читальня № 93 им. Тургенева».
Она – центр собирания и изучения литературного наследия И. С. Тургенева. При ней - работает «Тургеневская комиссия».
Директора ее - известные люди тогдашней Москвы — А. С. Бондарева, затем —Г. Н. Карноухов, ставший в 1971 году заслуженным работником культуры РСФСР.
В 1957 году в штате читальни было 25 человек, в том числе 14 библиотекарей (4 — с высшим образованием).
Поскольку рядом располагался Московский инженерно-физический институт и общежитие Полиграфического института, библиотеку массово посещали студенты.
Общая посещаемость была: 300—400 человек в день.

В конце 1960-х годов началась реконструкция Тургеневской площади в связи со строительством Новокировского проспекта (ныне -проспект Сахарова); и здание библиотеки было капитально отремонтировано.
Это был - 1966 год. Книжный фонд библиотеки составлял уже - 95 тысяч томов.
И, к этому времени, невзирая на ремонт, библиотека испытывала острую необходимость в увеличении помещении.
Тем не менее, власти Москвы приняли иное решение.

В октябре 1972 года историческое здание Библиотеки-читальни, вопреки протестам московской общественности – было срочно снесено по личному указанию первого секретаря Московского городского комитета КПСС – тов. В. В. Гришина. (он же градоначальник Москвы от КПСС).

А вот, дальше...
Дальше, как - всегда
«... до основанья... и — затем...»
Первая часть «до основанья…» - удалась коммунистам Москвы — лёгко.
А вот, вторая...
По утвержденным планам  и согласно решениям Исполкома Моссовета от 15 октября 1968 года библиотека должна была получить комплекс зданий по адресу: Мясницкая улица, 21. И проблемы в уничтожении исторического здания, имеющего связь с памятью о смерти И. С. Тургенева в далеком 1883 году и подаренного Москве купчихой В. А. Морозовой и кадетом В.М. Соболевским – никто не видел.
Наоборот.
Меняем… «старое» – на «новое»!
Затем, все это – «отбуксовали в зад» и уже стали рассматривать одновременно  несколько вариантов + этот.
И пока, все это… согласовывалось…, «Тургеневскую библиотеку», созданную на средства горожан Москвы во главе с Варварой Морозовой и Василия Михайловича Соболевского… — разместили... в квартире дома № 2/4 по Тургеневской площади.
А!?
Да, да, да. В квартире!
А её уникальный фонд, был (вот так просто и бездумно решили, И, не вдруг! А посовещавшись в кем надо!?) - разбросан\рассован по нескольким московским адресам. Сотрудники, соответственно, были уволены или переведены в другие библиотеки.
И, в таком положении «Тургеневская библиотека» была… долгих 6 лет.

 

***

Борьба за новое здание.
(это период с 1974 по 1993 год)

В результате настойчивой борьбы сотрудников и актива библиотеки за выделение ей нового здания взамен снесённого, а тогда директором библиотеки была Цецилия Самуиловна Красне,
Решением Исполкома Моссовета от 13 апреля 1989 года № 728 - отделу культуры Сокольнического района, под размещение «библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева» были переданы строения 1 и 2 дома № 6 по Боброву переулку, занимаемые в то время Московской Федерацией профсоюзов.
Через пять лет, осенью 1993 года, директор библиотеки Ц. С. Красне напишет:
«…все это был, конечно – блеф!
И, вы видите, что мы 6 октября праздновали 21 год просто совместного  сидения…».
Телега «затем!!!» сдвинулась с места только-только - 21 декабря 1993 года, когда правительство Москвы приняло постановление № 1173, согласно которому эти два здания по Боброву переулку передавались под размещение «Библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева»…, а Московской Федерации профсоюзов предоставлялись другие помещения — в Безбожном переулке, д. 25.
Работы по реконструкции этих полученных зданий - начались летом 1995 года, (спустя 2 года) завершились в сентябре 1997-го, а для читателей здание было открыто 16 ноября 1998.
Так закончилась история «исторического здания библиотеки–читальни в память И. С. Тургеневе» в Москве, столице нашей с вами Родины и началась уже… - другая история.
Уже, другой - библиотеки.
Повторюсь. В 1972 году, в связи с прокладкой «Новокировского проспекта» - историческое здание, давшее имя площади и давно ставшее достопримечательностью Москвы, было… - снесено.
Остались только, архивные фото и пожелтевшие газеты…
Да, и слайды в Интернете.

 
















***

Современная Библиотека.
Современное здание.

Переданные библиотеке здания находились на территории усадьбы начала XVIII века принадлежавшей Григорию Михайловичу Петрово-Соловово Меньшому.
В декабре 1994 года был подписан договор с мастерской № 19 ГУП «Моспроект-2» (руководитель мастерской и главный архитектор проекта А. Р. Асадов, главный инженер проекта С. Ф. Чуриков) на проектирование реконструкции здания — строения 2.
Жилой дом конца XIX в. было необходимо приспособить под задачи публичной библиотеки, современной по формам работы с читателем и по её оснащению.
До реконструкции общая площадь здания составляла 550 кв. м., после реконструкции она должна была составить 1423,8 кв. м.
Увеличение площадей достигалось за счет надстройки 4 и 5 этажей и возведения стеклянной ротонды, а также обустройства подвальных помещений.
Здание подвергалось полной перепланировке
В результате была сформирована система залов, предназначенных для специализированного обслуживания пользователей.
Отличительной особенностью реконструкции явилось то, что впервые в Москве реализация библиотечной программы осуществлялась на основе архитектурных и дизайнерских решений высокого класса.



















Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева.
.
Строительные работы начались летом 1995 года и завершились ко Дню города в сентябре 1997 года в рамках подготовки к празднованию 850-летия основания Москвы.
Презентация реконструированного, но ещё не обставленного мебелью и оргтехникой строения 2 - для московской общественности состоялась; 12 сентября 1997года.
На дооснащение и подготовку здания к открытию для читателей потребовался ещё год.

А теперь, ода радости и бурные аплодисменты - советским градоначальникам  Москвы!!!

Официальное открытие первой очереди реконструкции библиотеки состоялось 9 ноября 1998 г. в рамках празднования «Дней И. С. Тургенева в Москве», посвящённых 180-летию со дня рождения писателя.
Для читателей библиотека открылась 16 ноября.
Строение 1 было введено в строй в 2004 году.
К этому времени была проведена реставрация фасадов XIX века, раскрыты формы первоначального объема рубежа XVII—XVIII вв. на парадном дворовом фасаде, которые были восстановлены и включены, как фрагмент в своеобразной раме, в поздний фасад здания.
Общими усилиями городу была возвращена не только славная своей историей библиотека-читальня им. И. С. Тургенева, но и заново открытый памятник  старой Москвы.

 



Ура!!! Лайки



Библиотека сегодня.
Сегодня «Библиотека-читальня им. И. С. Тургенева» — это комплекс из 7 специализированных залов, оснащенных новейшим электронным оборудованием, 3 помещения для проведения культурных и образовательных программ, выставочного зала, 4 книгохранений, ряда служебных помещений. На территории библиотеки работает кафе Ex:Libris, являющееся его структурным подразделением.
Компьютерная сеть Библиотеки насчитывает 83 автоматизированных рабочих места, из них 29 — читательских. Все библиотечно-библиографические процессы компьютеризированы с применением Автоматизированной информационно-библиотечной системы «Absotheque Unicode» (Россия).
В электронном каталоге Библиотеки — около 130 тыс. записей. Карточный каталог отсутствует. Основные виды библиотечного и информационного обслуживания — бесплатные. Имеются залоговый абонемент и АВ-абонемент.
Библиотечный фонд насчитывает свыше 100 тыс. экз. документов, в том числе:
• книжные издания универсальной тематики на русском, немецком, французском и английском языках;
• периодические издания (газеты и журналы) на русском, немецком, французском языках;
• справочники универсального характера, специальные справочники, двуязычные словари;
• электронные издания (обучающие программы, издания на CD-ROM)
• аудио-визуальные документы («говорящие книги», музыкальные компакт-диски, фильмы на DVD и видеокассетах, электронные ноты)»

Сегодняшний библиотечный фонд насчитывает около 130 тысяч документов: печатных изданий, видеофильмов, аудиокассет и дисков на русском, немецком, французском и английском языках.
А имя Ивана Сергеевича Тургенева во многом определяет судьбу библиотеки и основные направления ее деятельности.
Для сохранения собрания печатных изданий, отражающих жизнь и творчество И. С. Тургенева, сформирован «Фонд Тургенианы», который в данный момент насчитывает около 1500 документов.

 

***

La Biblioth;que Russe Tourguenev
«Тургеневская библиотека, в Париже.

На фоне этого оптимистическо-трагического рассказа о судьбе первого рукотворного народного памятника любви к Ивану Сергеевичу Тургеневу, а иначе
- создание  «библиотеки-читальни в память И. С. Тургенева» в Москве в 1885 году в Имперской России Романовых ,
придуманную и реализованную Варварой Алексеевной Морозовой и ее любезным другом - редактором московской газеты «Русскія ведомости» Василием Михайловичем Соболевским и - назвать нельзя… не менее интересна и трагически-проучительна история библиотеки, созданной как-то вдруг! в Париже, при самом живейшем участии самого Ивана Сергеевича Тургенева в 1875 году.

Инициатором создания русскоязычной библиотеки в Париже стал видный революционер-народник Герман Александрович Лопатин.
По его замыслу, она должна была стать не только книгохранилищем, но и центром, вокруг которого объединилась бы революционная молодежь, живущая во Франции.























В 1875 году по инициативе политических эмигрантов в Париже была открыта «русская читальня для неимущих студентов».
Большую роль в ее создании сыграл писатель Иван Тургенев, живший в то время во Франции.
Тургеневская библиотека в университетском Латинском квартале существует уже более ста лет.
Она бедствовала, меняла адреса, во время гитлеровской оккупации Парижа была почти полностью разорена, но возродилась после войны.

«Эта библиотека, настоящий - клад.
В ней иногда находишь издания, которых не было в лучших библиотеках России.
Создано это дело на гроши в самом буквальном смысле слова.
На гроши оно и ведется благодаря самоотверженному труду нескольких людей».
Марк Алданов, романист.

Однако средств на её создание у Лопатина не было, поэтому он обратился за помощью жившему в то время в Париже Ивану Сергеевичу Тургеневу.

«...В зимний день, в середине января 1875 года, Герман Александрович, пешком с левого берега, из сердца Латинского квартала, дошагал до улицы Pigaille, бодро по ней поднялся и свернул налево в улицу Douai, где в номере пятидесятом проживал тот, кто единственно способен был помочь соотечественникам в новом трудном начинании.
Они были знакомы, хотя не могло быть серьезным знакомство между старым состоятельным барином, знаменитым писателем Тургеневым, и тридцатилетним писателем Лопатиным, правда - человеком образованным и дворянского рода.
Но, Лопатин шел не в гости, а по общественному делу, как и поныне ходят интеллигентные пролетарии просить высоких персон о влиятельном участии и просвещенной помощи…»
Из очерка, посвященного 60-летию парижской Тургеневской библиотеки. Писатель-эмигрант Михаил Осоргин.

Личные книги Тургенева и стали основой будущей библиотеки.
Датой рождения «Тургеневки» можно считать 15 февраля 1875 года, когда Тургеневым был организован утренник, на который собрались многие известные деятели культуры, находившиеся в то время в Париже: Репин, Поленов, Маковский, Антокольский, русский посол князь Орлов.
Собранные здесь две тысячи франков были потрачены на покупку книг и аренду помещения для библиотеки.

«…Герман Лопатин, хотел создать в Париже очаг русской культуры, где русские эмигранты могли бы собираться, и не только эмигранты, а вообще русская молодежь.
Он думал, что лучше всего было бы обратиться, рассказать все Тургеневу, который был главным представителем России за границей.
Он к нему и пошел.
Тургенев очень хорошо принял эту идею, сразу же организовал концерт, в котором выступала госпожа Виардо.
На первом концерте присутствовал тогдашний посол русский в Париже.
И это был - единственный случай, когда русское правительство официально каким-то образом поддержало библиотеку.
После этого библиотека продолжала свое существование с очень скудными средствами.
Тургенев ее немножко поддерживал, но он скоро умер.
В его честь библиотека была названа «Тургеневской».
Это случилось в 1883 году.
Помещения менялись, но всегда в одном и том же квартале в Париже, в пятом.
Заведовали библиотекой разные группы людей, принадлежавшие к разным политическим течениям.
Вначале это были главным образом народовольцы, потом эсеры, социал-демократы.
Но библиотека - никогда не принадлежала какой-либо партии…»

После смерти Тургенева в 1883 году - библиотеке было присвоено его имя.

 

Рекламное объявление

«…До революции библиотека была учреждением исключительно "левобережным"…»

В русском консульстве ее считали
зловредным учреждением
революционеров...

«…Главный источник средств - плата абонентов за чтение книг. Лица, не имеющие возможности вносить плату, освобождаются от нее Правлением на три месяца.
Читальня бесплатная... Когда прибыли во Францию русские войска, речь идет о солдатах Русского экспедиционного корпуса, посланных во время 1 Мировой войны воевать на стороне французов, мы обратились к командованию с просьбой содействия, чтобы обслуживать солдат книгами. За что они бы уплачивали скромную сумму куда входило  бы и право на чтения и стоимость почтовых посылок. Командование и солдаты на это охотно согласились…
Многие из них стали читателями Тургеневской библиотеки.
За небольшой залог (3 франка) они получали книги по почте и читали их палатках, госпиталях, на поле боя.

          

Солдаты также переписывались с библиотекарями, письма эти хранятся ныне в одном из военных музеев Франции.
***
Ну, а после большевистского переворота, в Европу из России - хлынули беженцы... »

Несмотря на материальные трудности, фонды библиотеки постоянно пополнялись. В 1900 году она насчитывала 3500 томов, в 1913 году — 17 тыс., в 1925 году — 50 тыс., а в 1937 году уже 100 тыс.
После революции 1917 года библиотека стала одним из главных центров культурной жизни русской эмиграции в Париже и Франции…












 
Дом, в котором помещалась библиотека с 1914 по 1937 год.
Париж, дом 9 на улице Валь де Грас.


В 1937 году библиотека получила великолепное помещение в старинном особняке XVIII века — так называемом «дворец Кольбера»на улице Бюшри.
***
Французское государство не давало никаких субсидий до 1937 года.
А в конце 30-х годов библиотека очень разрослась, в ней находились сто тысяч книг.
Французская общественность, уже давно знала о ее присутствии в Париже, и это в известном смысле повлияло на французское правительство.
Мэрия города Парижа предоставила Тургеневской библиотеке очень хорошее помещение в одном из зданий, которые ей принадлежали, недалеко от Собора Парижской Богоматери.

 


Но, к сожалению, это продолжалось - недолго.
В 1940 году, когда немецкая армия вошла в Париж, то почти сразу пришли чиновники с немецкой стороны. Они хотели купить эту библиотеку.
Правление ее, конечно, отказалось продавать.
Через две недели они опять вернулись, описали библиотеку и увезли.
В фондах библиотеки того времени хранились ценные раритеты — первые издания сочинений Вольтера, Ларошфуко, Карамзина, «Судебник Государя Царя и Великого князя Иоанна Васильевича» (с примечаниями Василия Татищева, 1768 год).
Во время Второй мировой войны библиотека была, по сути, уничтожена.

 

В октябре 1940 года книги, а также картины, бюсты, портреты, принадлежащие библиотеке, были помещены в 900 ящиков и вывезены в неизвестном направлении.
Дальнейшая судьба книг библиотеки остаётся неясной.
И очень много лет точно было неизвестно, куда она попала.
А затем, какую-то часть библиотеки нашла в Польше советская армия в конце войны.
Американская историк Патриция Гримстед написала большую работу- исследование посвященную этому вопросу. Она работала в русских архивах, в немецких, украинских, французских. Теперь, благодаря ей, хорошо известно, что часть Тургеневской библиотеки - осталась в Доме офицеров в городе Лягенце.
Потом, этот Дом офицеров закрыли.
Часть была – уничтожена.
Часть - осталась в Польше.
Но, главная часть, была с самого начала - увезена в Москву и распределена между разными библиотеками.
Иногда, видели книги на полках библиотек…
Иногда, они вдруг!!! появлялась в лавках букинистических в Москве или Петербурге.
Эти книги - узнать легко.
На них печать Тургеневской библиотеки, а это, о все-таки редкость.

 












Некоторые данные позволяют делать вывод, что книги со штемпелями «Тургеневской библиотеки» хранятся в Российской государственной библиотеке, в Государственной общественно-политической библиотеке, в Государственной публичной исторической библиотеке, в библиотеке Воронежского университета, а также в Минске, в Национальной библиотеке Белоруссии, Президентской библиотеке Республики Беларусь.

Тургеневскую библиотеку в Париже удалось восстановить только в 1959 году.



 






В 1991 году её фонды уже насчитывали 40 тысяч томов.

Финансовую помощь библиотеке оказывает - парижская мэрия.
Бо;льшая часть похищенных в 1940 году изданий - до сих пор… не найдена.

 

***
Почитание
и памятники

Библиотеки в память Ивана Сергеевича Тургенева и библиотеки, созданные Иваном Сергеевичем Тургеневым – это самым лучший из памятников для любого писателя, так как человек живет и жив - пока его помнят.
А человек, написавший книгу (книги) – жив и живет среди нас пока его книги - читают, пока его книги - издают, пока его герои, придуманные и не совсем - живут среди нас…
А сейчас, когда появился Интернет и, вместе с ним, возможность иметь на мониторе любую книгу любого автора на любом из языков мира – это вообще памятник!
Вернее - вечная память и вечное внимание.
Вечный интерес…
Любопытство…
Тема - для критики, анализа…
Тема - для сравнения…
Тема - для понимания той эпохи, в которой жил и творил автор…
Ну, а тех, кого «зацепило» - это «дверца в волшебный мир прошлого…», где «все - не так… и почти все - правильно…»
Там, ценности - это ценности…
Там, любовь - это любовь…
Там, каждая страница - дышит историей…
Ведь электронные рукописи – не горят.
Не горят…
Хотя, я - предпочитаю держать в руках книгу…
Ну, да ладно…
Главное, что теперь, спустя много лет после окончания школы, где мне предлагали «свой тогдашний советский школьный вариант творчества Тургенева, якобы на мое малолетнее восприятие его ценностей (это называлось «школьной программой) – я нашел в И.С. Тургеневе что-то свое и очень мне близкое. И еще, именно с него…. с  него, с фактов его жизни и творчества, я (как сумел) распахнул для себя волшебную дверцу в конец девятнадцатого века.
Время интересное… и во всех отношениях – поучительное
И уже из этого времени, сейчас в этой рукописи, смотрю на события XX и XXI века, смотрю на послесмертие Ивана Сергеевича Тургенева – глазами его современников, друзей и недругов.
Поэтому, после рассказа о судьбе двух самых известных библиотек, связанных с его именем, мне невольно придется рассказать и историю его послесмертия, связанную с таким непростым понятием как кладбище.
И так, кладбище «Волково» или «Волковое» .
Санкт-Петербург.
Начало - вы уже знаете.
А это – продолжение…

 

Умер И. С. Тургенев 3 сентября (по старому стилю - 22 августа) 1883 в местечке Буживаль, близ Парижа. По желанию писателя, тело его было привезено в Санкт-Петербург и похоронено на Волковом кладбище.

Торжественная встреча свинцового гроба с телом в столице Империи Романовых произошла 27 сентября (9 октября) 1883 года на перроне Варшавского вокзала. По свидетельству А.Ф. Кони «следование гроба на Волково кладбище представляло необычное зрелище по своей красоте, величавому характеру и полнейшему и единодушному соблюдению порядка. Непрерывная цепь 176-ти депутаций от литературы, от газет и журналов, ученых, просветительных и учебных заведений, от земств, сибиряков, поляков и болгар заняла пространство в несколько верст, привлекая сочувственное и нередко растроганное внимание громадной публики, запрудившей тротуары, несомыми депутациями изящными, великолепными венками и хоругвями с многозначительными надписями.»

Место для могилы Тургенева было куплено за полторы тысячи рублей на кладбище «Волково» в дорогом втором разряде у северной стены Спасской церкви.

Его похороны прошли при таком стечении народа, которого никогда ни до того, ни после того не было на похоронах частного лица.

По словам П. В. Анненкова, «на могиле его сошлось целое поколение со словами умиления и благодарности к писателю и человеку».

В 1885 году на могиле Тургенева установили надгробие - бронзовый бюст на постаменте (ск. Ж. А. Полонская).

Вид траурного мемориала был тогда - таким.

 
А это могила на «Литературных мостках».
Разница заметна?


Когда в середине 1930 годов создавался мемориальный некрополь "Литераторские мостки", туда стали переносить захоронения и памятники с разных кладбищ города и с части того же Волково кладбища. Но, уже название кладбища «облагородили». Произносить «Волково» уже было как-то неприлично, ведь туда были перенесены надгробья (прах?!) революционеров и декабристов… «Волково» было незаметно заменено на «Волковское».
Хотя на слух это уже воспринималось как «волховское».

В 1938 году от закрытой Спасской церкви на Литераторские мостки перенесли прах и памятник И.С. Тургенева.

Так, благодаря решению советских властей Ленинграда, было выполнено завещание Тургенева - теперь его могила находится лишь в нескольких десятках метров от могилы В.Г. Белинского.
Почти, не смешно!

 

Это можно и нужно считать первым памятником Ивану Сергеевичу в на Родине в России.

Правда, вот тут, просто необходимы некоторые пояснения.

Памятник федерального значения Музей-некрополь «Литераторские мостки», где захоронены многие русские и советские писатели, музыканты, актёры, архитекторы, учёные и общественные деятели, является участком Волковского кладбища Санкт-Петербурга, расположенного в пойме одноимённой речки. Северо-восточная часть кладбища со второй половины XIX века получила название «Литераторские мостки», поскольку стала традиционным местом погребения известных деятелей литературы и искусства. В условиях влажного питерского климата и речной низины дорожки кладбища мостили деревянными досками-мостиками, отсюда название некрополя.

Это не кладбище в том смысле, в каком мы его воспринимаем и представляем. Это некий скульптурный ансамбль надгробий известным личностям в истории России.
Подчеркиваю –  продуманный ансамбль памятников и скульптур над могилами или надгробий, собранных со всех кладбищ города Санкт-Петербурга.
Сейчас на территории некрополя насчитывается около 500 надгробных памятников, в том числе имеющих значительную художественную ценность.

Вот так заявить, что «здесь похоронен Иван Сергеевич Тургенев или М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. С. Лесков, Г. И. Успенский, С. Я. Надсон, А. И. Куприн, революционеры Г. В. Плеханов и В. И. Засулич, учёные Д. И. Менделеев, В. М. Бехтерев, И. П. Павлов, Н. Н. Миклухо-Маклай, А. С. Попов и др.» - нельзя. Нет там, под надгробием - ни могилы, ни гроба, ни покойника.
Просто надгробья.
Надгробья, собранные со всех Санкт-Петербургских (а тогда уже Питерских и Ленинградских) кладбищ.
А, по чему – собранных!?
Да потому, что красный террор и борьба с религией была причинно разрушения церквей и кладбищ повсеместно. А значит, и кладбищ.
И чья-то умная голова (в семье большевиков тоже были своего рода уроды) вдруг предложила, а её - поддержали, что не гоже вот так «…все до основанья… как с царской семьей…».»…были же в России и хорошие люди…». И тогда решили, что вот таким местом-складом-музеем–выставкой надгробий будет Волковое кладбище.
Причем не все, а только ее Северо-восточная часть, которая издавна называлась «Литературные мостки» и где хоронили самых бедных (а зачастую и безвестных) покойников.
И, работа – закипела.
Надгробью Ивана Сергеевича Тургенева еще и - повезло.
Недалеко надо было нести - мраморную плиту и бюст работы скульптора Ж. А. Полонской, созданный и установленный в 1885 г.

В 1938 году от закрытой Спасской церкви (впоследствии она была до основания разрушена) на мемориал\некрополь\музей постаментов и надгробий «Литераторские мостки» перенесли прах  и памятник Ивана Сергеевича Тургенева.

А вообще, в ходе реконструкции Волковского кладбища и создания музея «Литераторские мостки» бесследно утрачены или затеряны могилы многих выдающихся петербуржцев, деятелей отечественной истории, науки и культуры.

Когда «Литераторские мостки» были утверждены как музей-некрополь, куда перенесли останки литераторов с уничтожаемых кладбищ (А. А. Блока, И. А. Гончарова и др.). Там же был создан мемориал семьи Ульяновых, где, типа похоронена, мать вождя всемирного пролетариата Владимира Ленина.

«Литераторские мостки» — северо-восточная часть «Волковского», (или если по старому «Волково» кладбища).
От остального кладбищенского пространства она отделена оградой.
Как и Некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры,
 -это место, часть советского проекта по преобразованию безыдейных погостов в мемориальные парки, где покоятся заслуженные деятели культуры, науки и т.д.
От некрополя при Лавре, да и от любого другого кладбища при церкви… «Литераторские мостки» отличаются большей естественностью — по крайней мере, на вид и по ощущению.

Это тихое зеленое место на окраине исторического центра. Могилы здесь не выстроены в линию, как в лавре, хотя половина покойников тоже перевезена с разных городских кладбищ через много лет после смерти.
К некрополю ведет улица с говорящим названием «Расстанная».
Железная ограда построена в 1950-х, а ворота старинные — каменные Святые ворота Волкова кладбища, самого большого в XIX столетии петербургского погоста. Напротив входа — маленькая церковь Воскресения Христа (действующая). Это одна из двух церквей, сохранившихся на кладбище, а всего их было пять.
Нынешние кладбищенские дорожки — это и есть «мостки».
Почва на старом Волковом кладбище была заболоченной, покойников опускали практически в воду, и для прохода по грязи между могилами настилали доски. «Литераторскими» мостки стали задолго до официального образования некрополя-музея.
В 1848 году в этой части кладбища похоронили Виссариона Белинского. Позже рядом с ним положили Николая Добролюбова (в 1861 г.), а потом Дмитрия Писарева (в 1868 г.) — не просто литераторов, но кумиров молодежи и гражданских активистов, чьи похороны превращались в демонстрации.
В 1883 году место на Волковом занял Иван Тургенев.
Он умер во Франции, но завещал похоронить себя «подле моего друга Белинского». Считается, что название «Литераторские» окончательно закрепилось после похорон Всеволода Гаршина в 1888 году.

А самым первым из известных литераторов, погребенных на «мостках», был автор «Путешествия из Петербурга в Москву» Александр Радищев (1802). С вольнодумца Радищева началась другая тема некрополя — революционная. Его могила утрачена, есть только памятный знак более позднего времени около Воскресенской церкви.
На Литераторских мостках похоронены Георгий Плеханов, Герман Лопатин, Вера Засулич и другие, менее известные революционные деятели.
Главное — здесь лежат члены семейства Ульяновых: мать, сестры и зять Ленина.
Вопрос о захоронении самого вождя революции до сих пор актуален, и тень Ильича над Волковым кладбищем регулярно нависает.
Могилу Белинского и его соратников-критиков, могилу Гаршина можно считать условно подлинными. Однако почти все здешние захоронения сдвигались при переустройстве кладбища — после того, как в 1935 году был официально образован музей-некрополь «Литераторские мостки». Могилы Тургенева, Григоровича, Салтыкова-Щедрина, Миклухо-Маклая были перенесены с другого участка Волковского кладбища, сохранив надгробия.
Сохранение исторических надгробий было одной из целей музея-некрополя.

Среди тех, кто переехал на Литераторские мостки с других кладбищ, — Александр Блок со всей семьей вплоть до деда и бабки Бекетовых, Гончаров, Апухтин, Мамин-Сибиряк, Аполлон Григорьев, Леонид Андреев, Леонтий Бенуа, Анатолий Кони и многие другие. При этом останки Антона Дельвига, наоборот, перевезли отсюда на кладбище более высокого ранга — в Александро-Невскую лавру. Хотя Пушкин навещал могилу друга именно на Волковом.

После образования музейного некрополя в нем хоронили и литераторов, и известных театральных деятелей, художников, музыкантов и ученых. Здесь лежат академики Иван Павлов и Владимир Бехтерев, поэтесса Ольга Берггольц и архитектор Ной Троцкий, артисты Николай Симонов, Бруно Фрейндлих и Василий Меркурьев, режиссеры Григорий Козинцев и Николай Акимов… Интересны не только знаменитые имена, но надгробия как архитектурные памятники. От традиционных - до весьма неожиданных, вроде - черной глыбы оптического стекла на могиле химика Николая Качалова.

В 1935 году кладбище стало одним из филиалов Государственного музея городской скульптуры.

Памятник федерального значения Музей-некрополь «Литераторские мостки», где захоронены многие русские и советские писатели, музыканты, актёры, архитекторы, учёные и общественные деятели, является участком Волковского кладбища Санкт-Петербурга, расположенного в пойме одноимённой речки. Северо-восточная часть кладбища со второй половины XIX века получила название «Литераторские мостки», поскольку стала традиционным местом погребения известных деятелей литературы и искусства. В условиях влажного питерского климата и речной низины дорожки кладбища мостили деревянными досками-мостиками, отсюда название некрополя.

«В тот же самый день, когда я дошел до станции Волковская, я ещё успел до наступления темноты посетить самую интересную часть Волковского кладбища, под названием "Литераторские мостки".Времени до наступления полных сумерек было действительно в обрез и я очень торопился, идя пешком от ж\д станции до этого места.
А вообще нравится чем-то мне эта местность под названием - Волково.
Вроде и центр недалеко, но как-то всегда тут малолюдно и загадочный дух обитает в этих местах. Старые кладбища, которые расположены фактически в лесу и речушка создают ощущение, что ты находишься где-то на самой захолустной окраине Питера.
Кстати чем-то мой родной киевский Сырец, где я вырос, напоминает мне Волково…
На полный обзор кладбища не претендую, но кое-что удалось сфотографировать. Правда снимки в связи со временем года и дня вышли совсем неважные.
Церковь Воскресения Словущего на Волковском кладбище. Нынешний свой вид после многочисленных перестроек приобрела в 30-е годы 19 века. ..
Сюда были перенесены останки литераторов с кладбищ, которые предназначались к уничтожению. В отдельных случаях переносили только надгробия, но не сами останки.
На некоторых памятниках с трудом что-то можно прочесть.
А вот могила видного русского историка Н. И. Костомарова. Автор многотомного издания "Русская история в жизнеописаниях её деятелей", исследователь социально-политической и экономической истории России, в особенности территории современной Украины.
А вот надгробный памятник который был на могиле изобретателя первого русского (советского) тепловоза Я. М. Гаккеля.
А это - Ульяновы. Мать семейства Ульяновых. Ильича-Мария Александровна Ульянова-Бланк (1835-1916). Для тех кто из молодых не знает, это мама Ленина (Ульянова) Владимира Ильича. Муж сестры Ленина Анны Ильиничны - Елизаров. Видный большевистский деятель. Умер в 1919 году. Две сестры Ленина. Ольга Ильинична, умершая от тифа совсем молодой. И Анна Ильинична Ульянова - Елизарова. (1864-1935). Анна прожила достаточно долго по меркам той эпохи.
Мемориал Ульяновым возвели в начале 50-х годов прошлого века по заказу Совета министров....»



 
Среди погибших кладбищ Петербурга первые места по исторической значимости занимают кладбище Фарфорового завода, Выборгское римско-католическое кладбище, аристократический некрополь Приморской Сергиевой пустыни и огромное Митрофаниевское кладбище, когда-то самое большое в городе.
В ходе реконструкции Волковского кладбища и создания музея «"Литераторские мостки» бесследно утраченными или затерянными оказались могилы многих выдающихся петербуржцев, деятелей отечественной истории, науки и культуры, таких как В. Ф. Адлерберг, Е. В. Аладьин, А. П. Башуцкий, П. Я. Башуцкий, П. Г. Бутков, А. Л. Витберг, С. Н. Глинка, И. И. Григорович, П. Ф. Данилов, А. И. Ермолаев, И. В. Забелин, П. В. Злов, П. М. Копьев, К. Н. Лебедев, Д. П. Рунич, С. В. Руссов, А. И. Рыхлевский, Ф. Ф. Сидонский, А. Ф. Смирдин, А. Н. Страннолюбский, А. И. Теребенев, И. И. Теребенев, Д. И. Языков.

 

***

А это, во всей видимости, второй памятник Ивану Сергеевичу Тургеневу, если перечислят их в хронологическом порядке.
И это имеет прямое отношение  к юбилейной выставке в Москве, посвященной 200-летию со дня рождения Ивана Сергеевича Тургенева.
В общем, это в… - вдогонку… к тому, что такое – Москва…
…и что такое для нее - Тургенев.
И если вы, вдруг! встретите где-либо фразу:

«Ранее в столице был установлен бюст писателя»

Или вот примерно такую.
«В честь Тургенева в Москве уже установлен памятник в Бобровском переулке в центре города.
Кроме того, именем писателя в столице названа станция метрополитена «Тургеневская», Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева, Музей И. С. Тургенева («дом Муму»).»

С пояснениями, что… «Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) - классик русской литературы, чьи произведения являются обязательной частью общеобразовательных школьных программ России. Наиболее известные произведения писателя - романы "Отцы и дети", "Дворянское гнездо", повесть "Ася", рассказ "Муму" и цикл рассказов "Записки охотника". Творчество писателя оказало огромное влияние на развитие русской литературы и имело большое значение для развития прогрессивной общественной мысли в России ХIХ века…»

Так вот спустя 185 лет от даты рождения и 120 лет от даты смерти наконец-то общественность Москвы – снеслась памятником.

В 2003 году в Москве был установлен бюст Тургеневу перед Библиотекой-Читальней имени И. С. Тургенева.

Сказать, что он «только что был создан» можно, но это будет - не совсем правда.

 
Бюст Тургеневу в Москве

Дело в том, что изначально в 1972 году бюст Тургеневу был изготовлен скульптором С. Т. Коненковым из глины, и видимо за 30 лет как-то пришел в негодность, поэтому решили создать дубликат. Хотя он (бюст) хранился в самом здании.
Теперь же решили установить перед зданием, чтобы и прохожие могли им любоваться.
На этот раз решили изготовить не из бронзы, а из белого мрамора, т.к. считается, что белый мрамор придает ощущение «живого объекта».
В описании бюста Тургенева из белого мрамора значится, что там якобы серебряные волосы, которые намекают на принадлежность к дворянскому роду, но где там подобное увидели оценщики не понятно, т.к. волосы также белого цвета, как и весь бюст. Да и серебряные волосы могут быть у абсолютно любого человека, а не только у дворян.
Конечно же, наследие, а именно его творчество это неоценимый вклад в каждого из нас, т.к. каждый читал и сопереживал главным героям произведений. Но все же не надо придумывать чего-то мифического к великому писателю. Он будет великим и без всяких серебряных волос, утонченных черт лица и прочего.
Бюст Тургеневу в Москве был не единственным, что переделали.
Была грандиозная реконструкция Москвы, очень многое поменялось.
Вообще к этой библиотеке очень странное отношение у властей, как будто им стало стыдно.
Ведь изначально она была создана на пожертвования почитательницы творчества И.С. Тургенева мецената Москвы В. А. Морозовой.

Но потом, здание - снесли.
И, это имело место в октябре 1972 года.

Памятники Москвы столь многочисленны, что о них знает только государственный реестр, но не люди для которых они и были установлены.
Бюст Тургеневу в Москве из белого мрамора был изготовлен скульптором Н.Ф. Косовым совместно с архитектором А.К. Тихоновым.
В чем состояла работа скульптора Косова понятно, но что там в бюсте мог выдумать скульптор не понятно, т.к. образец и при том в натуральную величину был перед глазами, и требовалось создать только дубликат, а не выдумывать - новый.


 

Бюст Тургеневу в Москве

И я, попрошу запомнить - этот год и это событие.

В 1972 году бюст Тургеневу был изготовлен скульптором С. Т. Коненковым.

 

***

Третьим был памятник в Ленинграде/Питере.
Или, как это по-современному и гламурно - СПб.

Это уже 1998 год.

Вначале, о месте.

В 1838 г. в западной части площади между зданием Манежа и флигелем казармы Учебного Сапёрного батальона (бывший Малый Конюшенный корпус замка - Итальянская ул., 12) устроили небольшой садик площадью 0,16 га. Его назвали «Манежным сквером». В центре сквера установили деревянную беседку, от площади участок отгородили деревянным забором.
В 1870-1871 гг. этот сквер переустраивал садовник А. Визе.
Ограду заменили на металлическую, в центре которой появились ворота со столбами из песчаника. На столбах установили металлические доски с гербом Санкт-Петербурга и датой «1871».
В центре Манежной площади на месте разобранного деревянного цирка Чинизелли 13 мая 1879 г. был торжественно открыт сад, который стал называться Ново-Манежным сквером.
И «Манежный сквер» стал именоваться «Старо-Манежным».

В 1999-2000 гг. в глубине Старо-Манежного сквера был построен «элитный» жилой дом.

2 ноября 1999 г. перед ним  был заложен памятник И. С. Тургеневу, работы скульпт. Д. Свешникова, Я. Я. Неймана и арх. Г. К. Челбогашева.

Памятник был открыт 14 августа 2001 г. в присутствии губернатора СПб.

 
Памятник И.С. Тургеневу.
СПб, Манежная пл. Итальянская ул. 12-а.

Как и полагается, нашлись злопыхатели, у которых нет за душой ничего - кроме корысти и черной зависти.

Памятник И.С.Тургеневу открыт 14 августа 2001 г. в сквере на Манежной площади. Авторы - скульпторы В. Д. Свешников, Я. Я. Нейман, арх. Г. К. Челбогашев.
Предистория.
Первоначально в 1999 г. был объявлен конкурс на создание бюста писателя для площади Тургенева. Однако по итогам общественного обсуждения было решено начать работу над памятником И.С.Тургеневу для Манежной площади.
Закладка памятника произведена 3 ноября 1999 г., постамент установлен 10 июля 2001 г. Бронзовая статуя представляет сидящую фигуру писателя, опирающегося правой рукой на трость, на плечи накинуто пальто, лицо изображено в фас.
Статуя отлита из бронзы в 2001 г. на заводе «Монументскульптура».

 
Иван Сергеевич Тургенев (1818— 1883), конечно, не так глубоко связан с Петербургом, как Пушкин или Достоевский, но памятник в Петербурге получил.

Хотя история его появления - прелюбопытная.
По сообщениям очевидцев, во время одного из выездов в город губернатор остался недоволен запущенным видом площади Тургенева, распорядился благоустроить сквер и оживить его бюстом писателя, поскольку на полнофигурный памятник денег не хватит (см.: Безродный Н. <Лихачева Л.Н.>
В результате появилось распоряжение губернатора № 1300-р от 25.12.1997 «О проведении открытого конкурса на лучший проект памятника-бюста И. С.Тургеневу» (1-й тур конкурса собирались провести в дек. 1997 г., второй тур - в первом квартале 1998 г., место установки - пл. Тургенева; предлагалось учесть перспективу сооружения памятного знака на месте снесенного Покровского собора).
Однако еще до выхода этого распоряжения, сразу же после объявления 22 ноября 1997 г. о конкурсе проектов бюста, раздались мощные протесты, в частности, к главному художнику города с открытым письмом обратились Д. С. Лихачев и его коллеги по Пушкинскому Дому.
Они выразили недоумение проектом установки не полномасштабного памятника, а бюста, причем на Тургеневской пл.
В письме предлагалось поставить именно памятник и были назвали два места: либо Б. Конюшенная ул. (близ д. 13, отмеченного в 1969 г. мемориальной доской работы архитектора В. Д. Попова), либо Манежная пл., поскольку с конца 1864 г. Тургенев жил на наб. Фонтанки (сейчас д. 38), а потом на Караванной, 14
Ни один из предложенных проектов бюста жюри не понравился.
«Что касается бюста Тургенева, то, не найдя среди предложенных проектов ни одного, который бы ответил на все вопросы задания, жюри решило присудить лишь поощрительные премии и выставить проекты на обсуждение, с тем чтобы решить в дальнейшем, нужно ли устанавливать бюст, а не памятник, и годится ли для этого нынешняя площадь Тургенева»
Выставка проектов открылась 23 декабря 1997 г. в Союзе художников, в итоге было объявлено, что первое место занял проект бюста Неймана, Свешникова и Челбогашева, второе — Б. А. Петрова и В. Л. Спиридонова, третье — В. И. Винниченко
Однако, реализовывать эти работы никто уже не собирался.
В итоге распоряжением губернатора № 1078-р от 29 октября 1998 г. «О проведении открытого конкурса на лучшую концепцию памятника И.С. Тургеневу и место его размещения» был объявлен конкурс на лучший проект не бюста, а памятника Тургеневу (конкурс предписывалось объявить в декабре 1998 г., материалы представить до 21 декабря 1998 г., выставка конкурсных работ должна была открыться 22 декабря, а на 28 декабря 1998 г. было намечено подведение итогов жюри).
Первое место на конкурсе вновь занял проект Неймана и Свешникова, в качестве места размещения предложивших Старо-Манежный сквер  [второе место — проект Б .А. Петрова и В. Л. Спиридонова, третье — проект Л. В. Аристова, М. Цхададзе, А. Иванова и В. С. Волонсевича.
Памятник по проекту Неймана и Свешникова был заложен в Старо-Манежном сквере 2 ноября 1999 г
На другой же день появилось распоряжение губернатора № 1163-р от 03.11.1999 «Об установке памятника Ивану Сергеевичу Тургеневу», в котором указывался срок — 2000 г. и место — Староманежный сад.

И тут же, полилась
 - грязь…

«… Нейман и Свешников сделали симулякр  известной мраморной скульптуры «Юпитер» (I в. н.э.), хранящейся в Эрмитаже.
Памятник хранит многие черты борьбы натурализма с соцреализмом, не случайно рецензент отметил наличие натуралистических деталей наряду с чертами сходства с Зевсом Фидия: «Есть в памятнике нечто героическое, но есть и стариковское, именно что подагрическое. Тяжелая палка, сросшаяся с пьедесталом, тяжелые одежды, пугающе тяжелая кисть левой руки в перчатке <...>.
В то же время пуговицы неряшливо расстегнуты, из-за отворота торчит нелепое пенсне.
Эта неудачная деталь, прямо скажем, разрушает целостный замысел. <...> Перед нами достижение официального искусства, не лишенное некоторых достоинств»

«…Бронзовое изображение поражает своими гигантскими размерами, к тому же скульптура в два раза выше постамента, что дополнительно усиливает эффект («приземистый постамент, похожий на надгробье…»

«…Можно считать размеры следствием натуралистического метода, ибо рост Тургенева составлял 190 см. «Я знал, что Тургенев большого роста. Но он превзошел мои ожидания. Он показался мне великаном <...>»

 «…Авторы, хотя и боролись с соцреализмом натуралистическими средствами, тем не менее, попытались сохранить вытянутую вперед руку — главный итог всех соцреалистических поисков, их художественная вершина.
Однако руку эту все же решили оправдать, и так возникли посох и сходство с эрмитажным Юпитером, довольно бессмысленное в случае с Тургеневым.
По странному совпадению, сидящий Тургенев с посохом напоминает сидящего Гоголя с тростью работы В. П. Бублева, который планировалось разместить на той же Манежной пл. (об этом см. в комментарии к памятнику Гоголю).
Ср.: «Сидит писатель внушительно в кресле, патриаршески на посох опираясь, и до странности смахивает на Ивана Грозного работы Марка Антокольского.
Либеральный, чувствительный певец родной природы <...> странен в виде неистового деспота» 

         

Вот, как пример, якобы критический взгляд и жуткие впечатления от памятника В. В. Розанова:
«…Физиологически отвратительное Тургенева заключалось в том, чего совершенно не видно на портрете, как известно — скорее поразительной красоты, гармонии и изящества: его крупная голова сидит не только на более крупном, но — неизмеримо более крупном теле, которое точно все распухло как у покойника-утопленника. Тело его, фигура его до того огромна, точно это какая-то мебель, а не живой, настоящий человек <...>»

«..Крайне неудачно выбрано место для установки памятника; маленький Старо-Манежный сквер слишком мал для такого массивного монумента, а «элитный» дом (арх. М  А. Рейнберг и А. Г. Шаров) является плохим и абсолютно бессмысленным фоном (им могло оказаться и новое здание Финского консульства, которое претендовало на этот участок).
Вначале планировалось, что памятник будет располагаться на фоне глухой кирпичной стены (за этой стеной до строительства суперэлитного дома располагался Центр технического обслуживания «Спецавтоматика» производственного объединения «Севзапспецавтоматика», имевший адрес: ул. Ракова, 12), что было бы, несомненно, более выигрышно для монумента…»

Впрочем, не мне судить о достоинствах памятника и о его недостатках.
Я привел это мнение «специалистов» из СПб здесь только с той целью, чтобы возбудить интерес к памятнику…
Если будет кто в СПб и на ул. Итальянской 12 А Манежная пл. возле элитного дома, пусть сам на все посмотрит своим глазами… Правда, уже со знанием вот эти злопыхательских высказываний и мнений, и составит о памятнике собственное мнение.
Есть - памятник!
Спасибо тебе губернатор СПб от меня - лично и от - Ивана Сергеевича Тургенева.

Поклон.

 

***
Правда, вот эту эмоциональную. Статью, советую почесть.
Что-то в ней - есть.

Редька?.. Тыква?.. Каша?
 
Старо-Манежный сквер сочли пригодным для памятника Тургеневу главным образом по той причине, что рядом, на Малой Садовой, в демидовской гостинице (для заезжих артистов) будущий классик познакомился с Полиной Виардо. Но по той же логике здесь можно было бы установить памятник не Тургеневу, а самой Виардо. Более того, если уж быть последовательным до конца, надо признать, что памятник Полине Виардо здесь был бы гораздо уместнее.
Действительно, суперэлитный дом в качестве фона не лучшее место для (почему-то) пожилого Тургенева, а вот для памятника молодой Виардо он бы мог подойти вполне. Двадцатидвухлетняя, она купалась в лучах всеевропейской славы, он был старше ее на три года и покамест слыл не очень успешным поэтом. Француженка, дочь испанца, воплотись она в бронзе, Полина Виардо непременно украсила бы чопорно-гламуристую мужскую компанию, представленную итальянскими архитекторами, чьи бюсты установлены тут же на Манежной площади… А то, что Тургенев посещал Александринский театр, не столь далеко отсюда расположенный, это опять же не сильный аргумент в пользу памятника Тургеневу, – мог ли влюбленный поэт куда-нибудь стремиться с большим рвением, чем на «Севильского цирюльника» – рукоплескать Виардо, исполнявшей партию Розины? Спросили бы тогда Тургенева, кому установить памятник в Петербурге, ему или его возлюбленной, он бы, несомненно, ответил, ей. Мы можем, что угодно думать об этих узах, но лучший памятник Тургеневу – это памятник Виардо. По крайней мере, здесь, на этом месте…
Жизнь так сложилась, что Виардо имела трех дочерей и сына, да еще принимала участие в воспитании дочки Тургенева от белошвейки Авдотьи Ермолаевны. Но и здесь «память места» могла б подсказать преемственность: раньше в этом скверике была установлена скульптурная композиция, посвященная материнству – цементная мать и два резвящихся счастливых младенца.
Я знал эту скульптурную семью в печальную пору ее разрушения. И без того безносое лицо матери было обезображено крупнозернистыми выщербинами, а недостающие конечности детишек выразительно обозначались оголенной арматурой. Время переориентировало направление художественного высказывания – то, что раньше мыслилось социалистическим реализмом, стало восприниматься как мрачный сюр. Не о радостях материнства и не о счастливом детстве предоставлялось думать, сидя на скамейке и попивая пиво (обычное занятие посетителей скверика), а о бренности бытия, о дыхании смерти.
Посмертная маска Тургенева была использована в работе над памятником. Когда открывали монумент, это обстоятельство отмечалось во всех репортажных выступлениях, – надо полагать, фактор маски воспринимался как залог подлинности, натуральности сходства с живым (по сути, мертвым) Тургеневым. Сходство есть. По сравнению с маской лицо памятника несколько оживлено (изображение маски можно легко найти в Интернете) – чересчур впалые щеки выровнены, выпрямлена спинка носа, внезапно обнаружившего по истечении жизни округлую горбатость. При том осталось общим главное – собственно выражение лица, запечатлевающее, если не смертную муку, то, во всяком случае, что-то нездешнее, потустороннее. Хочется сказать, что лицо Тургенева-памятника – это та же посмертная маска, только открывшая глаза.
Маску снимают через несколько часов после смерти. Можно предположить, что «живое» лицо памятника, зеркально отражает смерть, до которой остаются те же часы (вовсе не обязанную соответствовать исторической, «правильной» смерти Тургенева-человека).
Правой рукой Тургенев опирается на трость. Если он не изображает из себя самодержца со скипетром, эта позиция означает только одно: готовность встать. Зачем? Вопрос непростой. И выражением лица, и уверенным обретением точки опоры бронзовый Тургенев выдает готовность совершить что-то чрезвычайно важное, возможно, еще неясное ему самому. По большому счету это готовность номер один.
Но к чему готов Тургенев? Что за «момент истины» переживет он сейчас?
По ликвидации ларька на Итальянской улице пиво в Старо-Манежном сквере больше не пьют, но к услугам потребителей блинов (киоск рядом) всегда три скамейки австралийского производства (это один из самых ранних иностранных даров к 300-летию Санкт-Петербурга – говорят, изготовили скамейки незрячие мастера из города Мельбурна). Едоки блинов со смешанными чувствами рассматривают Тургенева. Что-то их в нем как будто тревожит.
Приглядимся к одежде и мы. Сюртук застегнут на одну пуговицу. На первый взгляд может показаться, что мы застаем Тургенева в том же плачевном состоянии, в каком нашел его в парижской глухомани А. Ф. Кони, когда на летнем пальто состарившегося писателя он обнаружил недостаток пуговиц. Нет, присмотревшись, мы разглядим три пуговицы на сюртуке – судя по количеству петелек, это полный комплект. Но все равно как-то странно сидит сюртук на Тургеневе – словно Тургенев застегнулся не на ту пуговицу. Да и верно, проще поверить, что он застегнулся не на ту пуговицу, чем в то, что мы обнаруживаем, внимательно приглядевшись. Одна пола сюртука значительно – значительно! – длиннее другой! Когда Тургенев сидит, это, в общем-то, незаметно (но не для нас!), однако стоит ему встать, и все увидят совершенно дикий фасон его одежды. Щегольской галстук-бант лишь усилит впечатление маскарада!
Иван Сергеевич Тургенев иногда позволял себе эпатаж.

 

И здесь для нас более ценно свидетельство другого мемуариста – графа Соллогуба.
Гламурный антураж памятника заставляет вспомнить об одном удивительном эпизоде из жизни Тургенева. Речь идет о «лондонском сумасбродстве», известном нам по воспоминаниям графа Владимира Соллогуба, записавшего устный рассказ самого Ивана Сергеевича. Как-то раз писателю довелось посетить, сказали бы сейчас, сверхэлитный лондонский клуб («высокотонный» – вслед за Тургеневым повторяет мемуарист). Неестественность обстановки потрясла Тургенева: «Уже с передней меня обдало холодом подавляющей торжественности этого дома». Мало того, что Тургенев был принужден явиться в белом галстуке, – «иначе нас бы не впустили» (вероятно, как и памятник без галстука не впустили бы в этот сквер), – он был еще изумлен и напуган «священнодействием» дворецких, «гораздо более… походивших на членов палаты лордов». Подавая бараньи котлеты, они с необыкновенной торжественностью объявляли: «First cotlett», «second cotlett», «third cotlett». «Я чувствовал, что у меня по спине начинают ходить мурашки…» Тургенева обуяло, по его словам, «какое-то исступление». «Мочи моей нет!.. душит меня здесь, душит!.. Я должен себя русскими словами успокоить!» Вот они, эти слова, которые он, ударив кулаком по столу, «принялся, как сумасшедший, кричать»: «Редька! Тыква! Кобыла! Репа! Баба! Каша! Каша!» – спустя годы, тургеневские выкрики станут предметом дотошного лингвистического анализа Романа Якобсона. Знаменитый языковед и семиотик отнесся с неподдельной серьезностью к тургеневскому эксцессу.
Памятникам не безразлично, на что они смотрят. Тургенев, опирающийся на трость, глядит на киоск, в котором продают блины. Этот киоск не просто «элемент контекста». Тот факт, что киоск был установлен практически одновременно с памятником, убеждает нас в одном: оба они, киоск и памятник, представляют своего рода ансамбль. Стоит приглядеться к блинному репертуару. Несколько лет его украшением был «блин с маком по-колумбийски» (изготовление прекращено в 2006-м), большую долгопродажность демонстрируют блины «греческий» и так называемый «e-mail с грибами в сливках». Справедливости ради надо сказать, что здесь продаются и обычные блины, но, пожалуй, именно этот недоступный пониманию Тургенева «e-mail с грибами в сливках», может, и есть та последняя капля, переполняющая чашу терпения невольного заложника гламура. Известно: памятники безъязыки. Но, восстав, бронзовый Тургенев способен огорошить всех видом своего кривобокого, почти клоунского костюма, словно застегнутого не на ту пуговицу, и это было бы равносильно тому, если бы он – «в исступлении» (как тогда) – прокричал русское слово:
– Блин!
Март 2007

    

***
Ну, а это уже мнения жителей и легенды СПб по поводу такого чудного подарка.

Авторы обосновали выбор места установки памятника на Манежной площади тем, что здесь пересекались многие «тургеневские маршруты», ведь неподалеку находилась гостиница «Демидовская», где писатель познакомился с Полиной Виардо.

Памятник И.С. Тургеневу пользуется большой любовью и популярностью у иностранцев. Они считают, что это монумент Ивану Грозному.

Несмотря на то, что памятник Тургеневу появился в Петербурге относительно недавно, он привлек самое пристальное внимание горожан. То, что трехметровый монумент стоит перед новым элитным домом - было признано не случайным. Есть те, кто утверждает, что за широкой спиной писателя «новым русским» легче прятаться от обстрела. Крупными размерами монумента объясняется и тот факт, что Президент Академии художеств Зураб Церетели предложил выдвинуть памятник Тургеневу на Государственную премию. Ведь не секрет, что Зураб Константинович любит габаритные архитектурные формы…

Еще один интересный момент связан покроем сюртука у бронзового Тургенева. Имеет место факт, что одна пола по необъяснимой и мистической причине короче другой. Пророчат в скором времени, что так будут ходить все литераторы.
Чтобы издалека их было видно.
Особенно - непризнанные.

При создании памятника, мастерами была использована посмертная маска писателя, хранящаяся в Пушкинском доме. Тургенев изображен - сидящем на скамейке. Одну руку писателя скульпторы положили на трость, тем самым, напоминая о склонности классика к путешествиям и перемене мест.

Не случаен и выбор места для скульптуры в Старо-Манежном сквере. В расположенном неподалеку Александринском театре шли спектакли по произведениям Тургенева. На близлежащей Малой Садовой находилась Демидовская гостиница, где в 1843 году автор "Отцов и детей" познакомился со свой возлюбленной Полиной Виардо. Там же находился и дом друга писателя – Василия Боткина, где Тургенев останавливался по приезду в Петербург.

 

***

А это - 2004 год.
И тоже памятник Ивану Сергеевичу Тургеневу.

Правда, стоит этот памятник несколько особняком (хотя, типичная ***ня, иначе и не скажешь) который типа «изваял», типа скульптор Григорий Потоцкий.

 
Лист – памятник (двойной барельеф) на котором изображен И. С. Тургенев и Поли Виардо. Его открытие состоялась 14 октября 2004 года у здания Московского государственного института международных отношений

А это,  такой - же. Только в Буживале. Франция.

И, вот тут, не - удержусь.
Здесь, 3-8 абзаца отборного мата.
Звиняйте.
Это я от того, что его автор назвал - Памятник любви «Тургенев и Виардо»!
***
Впрочем, вот официальная информация.

«В Москве - был открыт памятник Тургеневу и Виардо работы скульптора Григория Потоцкого.
Торжественная церемония открытия была 9 ноября 2004 г.
Памятник был создан к 120-летию со дня смерти великого русского писателя И.С. Тургенева.
Скульптура представляет собой лист ясеня, на одной стороне которого - Тургенев, «вырастающий» из книг с пером в руке, на другой - Виардо, сидящая среди роз и играющая на лире.
Лист пробит насквозь в том месте, где располагаются сердце писателя и лира в руках певицы.»

               








Его копия , а может быть и он сам (ну кому такое нужно!) был подарен Франции, которая его любезно приняла и установила в Бужевале, где сейчас - музей.

***

Нашел в сети - пост.
Привожу его полностью, чтобы самому маты не писать
Хотя, уж очень, как - хочется.

«Во дворе МГИМО с 2004 года стоит памятник работы скульптора Григория Потоцкого. И перед дачей Тургенева в Буживале, этот памятник - тоже стоит. С одной стороны лик, напоминающий Тургенева, с другой мадам Виардо. Найти памятник у Института - трудно. А, увидев - трудно не убежать. Говорят, что это некий лист с дерева, а в дыру надо цветы вставлять. Цветы вложил – не красиво. Особенно, когда они засохли. (В Буживале такое не получится. Там стена и нет возможности обойти вокруг этот чудо-лист и увидеть Виардо, как это предполагается у автора скульптуры.).
Мнения о памятнике в институте – разные.
Кто-то говорит, что лепилось все из навоза, тренд модный такой.
Кто-то вспомнил фильм "Чужой". Когда живых людей в своем гнезде слюной к стене чужие приматывали. И, только голова - видна.

А это комменты.
morbificae
Похоже на кусок говна. Да простит меня Тургенев.
magryba
В лесу родилась ёлочка,
А кто её родил?
dobromisloff
похоже на гавно
AndreichXC
Оно и есть
timonkiss
Тургенев разве умер?

 

***

А этот - последний.
Поставлен в Москве, в прошлом 2018 году.
Этот памятник И. С. Тургеневу был изготовлен московским скульптором Сергеем Казанцевым.

Ну, а четвертый памятник, (хотя по значимости – первый!!!), который на этом фото вместе с В. В. Путиным.

 

Открытие памятника, так же как и возобновление работы (после реконструкции) дома-музея Тургенева, приурочено к 200-летию со дня рождения писателя, которое отмечалось 9 ноября 2018 г.
Это рядом с домом-музеем Ивана Тургенева на Остоженке дом 37/7.
Место выбрано неслучайно: там расположен дом-музей Ивана Тургенева.

— Основная идея этого памятника — показать великого Ивана Тургенева не как умудренного опытом человека, а наоборот, как энергичного, молодого писателя, —

 






















- изложил свою концепцию памятника, его автор - московский скульптор Сергей Казанцев.
Чтобы монумент имел портретное сходство, мастер использовал фотографию, запечатлевшую писателя в 1856 году.
Памятник стал частью архитектурно-музейного комплекса, который получил название «тургеневский квартал». В комплекс вошел дом-музей писателя и приусадебная территория с садом и сквером.
Открытие памятника Ивану Сергеевичу Тургеневу в Москве, имело место быть - 10 ноября 2018 года был
На открытии памятника были – все.
Владимир Владимирович Путин, Сергей Собянинов, Владимир Мединский.
Путин и все кто с ним, после открытия памятника еще и осмотрел\осмотрели композицию открытого после реконструкции «дома-музея И.Тургенева»
Ее провел директор музея - Евгений Богатырев.
Провел специально и лично для президента РосФед - Владимира Владимировича Путина, мэра Москвы - Сергея Собянина и министра культуры - Владимира Мединского.

 

***

И, чтобы быть непредвзятым, вот полный список всех памятников И. С. Тургеневу в России и вообще...

1. 1885г. (1935г.)  Могила Ивана Тургенева. Санкт-Петербург, Волковское кладбище (Литераторские мостки). Скульптор - Ж. А. Полонская.
***
2. 2003 г.  Памятник в Москве Небольшой бюст из белого мрамора установлен во дворе зданий Бульварного кольца возле Библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева. Скульптор - С. Т. Конёнков (1972 г.). Соавторы: скульптор – Е.Ф. Косов, архитектор – А.К. Тихонов.
***
3. 2001 г. памятник в Санкт-Петербурге (СПб). Установлен возле Манежной площади. Во дворе элитного дома. Памятник представляет собой трехметровую бронзовую фигуру на гранитном постаменте. Иван Сергеевич изображен сидящим на скамейке и опирающимся на трость. При создании лица Тургенева была использована посмертная маска писателя, хранящаяся в литературном музее Пушкинского Дома.  Скульптора - Д. Свешников и Я. Я. Нейман. арх. - Г. К. Челбогашев.
***
4. 2004 г. Памятник любви «Тургенев и Виардо» в Москве. В 2010 году в музее Ивана Тургенева в г. Буживале была установлена копия памятника.
Скульптор - Г. Потоцкий.
***
5. А это - последний. Поставлен в Москве в прошлом 2018 году. Этот памятник И. С. Тургеневу был изготовлен московским скульптором Сергеем Казанцевым.
***
6 Памятник И. С. Тургеневу на «Тургеневском бережке». реки Оки в Орле, в историческом центре Орла на Тургеневском бережку неподалёку от слияния двух рек: Оки и Орлика, рядом с городским парком культуры и отдыха. Монумент был открыт 4 ноября 1968 года по случаю 150-летнего юбилея со дня рождения русского писателя И. С. Тургенева.    Авторы памятника скульптор - Г. П.Бессарабский. Архитекторы - А. И. Свиридов и В. С. Атанов.
***
7 Памятник героям рассказа И. С. Тургенева «Бежин луг». Советский район, Орёл. Монумент открыт в 1983 году. Сейчас находится у пристани на берегу реки Оки. Монумент был открыт в 1983 году. Первоначально, располагался на центральной аллеи, ведущий к воротам в Городской Парк Культуры и Отдыха. В 1990-х годах скульптура была перенесена на нынешнее место. Памятник представляет собой прямоугольную глыбу на всех сторонах которой выполнены барельефные изображения героев рассказа И.С. Тургенева «Бежин Луг».
Скульптор -                ?. Архитектор -                ?
***
8 Памятник И. С. Тургеневу на железнодорожном вокзале станции Орёл.  Установлен в 1958 году. Автор памятника Орловский художник и скульптор - Л. И. Курнаков.
***
9. В Мценске (город в Орловской области РФ), в центральном парке культуры и отдыха к 180-й годовщине писателя 20 июля 1999 года и на день города - был открыт памятник Тургеневу.
Скульптор -                ?. Архитектор -                ?
***
11 Бюст И. С. Тургенева в сквере «Дворянское гнездо». И. С. Тургенев. Бюст работы М. М. Антокольского (копия)  Располагается в историческом центре Орла, а именно в живописнейшем месте под названием "Дворянское гнездо" на берегу реки Орлик. Памятник был установлен в 1968 году.
Папмятник. Скульптор -                ?. Архитектор -                ?
***
12 Памятник Л. Толстому и И. Тургеневу в п. Чернь (Тульская обл.) В Чернском уезде располагались родовые имения писателей: село Тургенево,  родовое имение отца И.С. Тургенева (недалеко от села Тургенево находится знаменитый «Бежин луг») и Никольское-Вяземское, родовое имение Толстых. В 1985 году изготовленный памятник доставили в Чернь, но в связи с административными неурядицами решили не устанавливать. Два года он лежал во дворе районного коммунального отдела в п. Чернь и был установлен только 21 июня 1987 года.
Скульптор – П. Шимес. Архитектор – И. Студеникин.
***
13 Бюст в Екатеринбурге Установлен на Литературной аллее в парке им. В. В. Маяковского в 2008 году. Изготавливали бюсты писателей студенты последнего курса Свердловского художественного училища им. И. Д. Шадра.
***
14 Памятник в Баден-Бадене (Германия) О Германии Тургенев писал так: «Я слишком многим обязан Германии, чтобы не любить и не иметь ее как мое второе отечество».  Бюст выполнен по заказу Министерства культуры РФ московским скульптором Юрием Ореховым, членом Российской Академии искусств. Средства на памятник собрали, в основном, в Орловской области, на родине писателя. Открытие монумента состоялось в октябре 2000 года и было приурочено к проходившему тогда в Баден-Бадене Международному симпозиуму «Германия и Россия в Европе». На торжестве присутствовали участники конференции. В своей речи Егор Строев (в то время Председатель Совета Федерации России) выразил благодарность городу Баден-Баден за сохранение памяти о великом русском писателе. Писатель жил в нем вместе с семьей Виардо в Баден-Бадене долгих и счастливых 7 лет. Это период с 1863 рл 1871 год. Скульптор – Ю. Орехов. Архитектор –     ?.
***
15 Памятник Му-Му в Нормандии (Франция) Там образ собаки–русалки. Памятник Муму в Санкт-Петербурге. Сапоги, фартух и собока (Герасим утопился).
***
10 Скульптурная композиция в Гринн-центре. Летом 2011 года в Гринн-центре Орла открылся литературный сквер, посвящённый орловским писателям. На небольшой площадке разместились фонтан и скульптуры И. А. Бунина, Н. С. Лескова, Л. Н. Андреева, А. А. Фета и И. С. Тургенева.
***








 
Памятник И. С. Тургеневу в СПб у элитного дома.
Ул. Итальянская 12 А. Манежная площадь.





И. С.Тургенев. 1880 г.
Гипс тонированный. Государственный Русский музей.
Бюст работы М. М. Антокольского.



***

Имя Тургенева носят улицы во многих российских городах, а так же библиотеки, драматические театры.

Площадь Тургенева — площадь в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга. Расположена на перекрёстке Садовой улицей и Английским проспектом.
С 1926 года называется площадью Тургенева;
С 06 октября 1923 года по 1928 год называлась площадью Писателя Тургенева.
А, с 20 августа 1739 года — Успенской площадью.
И потом, с 1822 года — Покровской площадью.

Вот это не бюст И. С. Тургенева, а памятный знак в честь того, что здесь была церковь.
История
20 августа 1739 года императрица Анна Иоанновна по докладу «Комиссии о Санкт-Петербургском строении» присвоила площади название Успенская (так как там предполагалось строительство церкви Успения Пресвятой Богородицы, но построили церковь Покрова Пресвятой Богородицы).
Называлась Покровской площадью, в честь располагавшейся здесь с XVIII века Покровской церкви.
Переименована в честь Ивана Сергеевича Тургенева в 1923 году.
Покровская церковь, построенная в 1798—1812 гг. на деньги прихожан  архитектором И. Е. Старовым.
Среди прихожан церкви - был А. С. Пушкин и его родители.
При церкви существовало Общество вспоможения бедным прихода Церкви Покрова пресвятой богородицы в большой Коломне.
Была закрыта в 1932 году и снесена в 1934.
В 2000 году на месте церкви был поставлен каменный памятный знак (архитектор М. И. Скрыплева).
На площади снимались первые эпизоды сериала «Мастер и Маргарита».
***

Тургенев и Страна Советов. Музеи.

 
Орел.
Литературные музеи города объединены одним общим названием «Орловский объединённый государственный литературный музей И. С. Тургенева» (ОГЛМТ), так как у них общее начало и общая история.
24 ноября 1918 года В ознаменование 100-летия со дня рождения писателя, по распоряжению музейной коллегии Наркомпроса РСФСР от 10 сентября 1918 г был открыт государственный Музей-библиотека имени И. С. Тургенева. Основу музейной экспозиции составила обстановка дома в бывшей усадьбе писателя в Спасском-Лутовиново и его библиотека.
Посетителями музея были красноармейцы, рабочие, крестьяне.
Первый директор музея литературовед, основатель «Тургеневского общества» М. В. Португалов писал: - «… шли внуки и правнуки «хорей» и «калинычей», шли, чтобы прикоснуться к источнику душевной чистоты и щедрости и одновременно отдать дань уважения и почёта гениальному сыну народа.
Во время Великой Отечественной войны музей был эвакуирован в Пензу и там выставлял свои экспозиции. Для эвакуации были выделены два железнодорожных вагона, в которые погрузили тургеневские реликвии и ценнейшие экспонаты краеведческого музея.
В ноябре 1943 года музей был реэвакуирован из Пензы в Орёл.
В состав объединённого музея входят: Музей И. С. Тургенева, Музей писателей-орловцев, Дом-музей Н. С. Лескова, Дом-музей Т. Н. Грановского, Музей И. А. Бунина, Дом-музей Л. Н. Андреева.[

***

Москва.






 
А это Москва. Остоженка. Дом «Му-му».
Музе;й И. С. Турге;нева.
Здание, построеный после московскогопожара 1812 года.
Деревянный особняк на улице Остоженка, 37, где в 1840—1850 годах жила мать И. С. Тургенева -В. П. Тургенева. Согласно легендам литературоведов, именно здесь и произошли события, составившие канву рассказа «Муму»
В 2007 году в доме был создан\основан музей писателя.
В коллекции музея — нотный альбом Полины Виардо, записка-приглашение на концерт от скрипача Леонара Юбера, оригиналы писем И. С. Тургенева к Белинскому, Некрасову, братьям Аксаковым, слепок руки и посмертная маска писателя, а также другие экспонаты, приобретённые на аукционах и переданные на хранение из разных российских музеев. Во внутренних помещениях от тургеневских времён сохранился только парадный зал, где размещена экспозиция «Москва. Остоженка. Тургенев».
В музее проводятся выставки и литературно-музыкальные вечера.

 








***

Музей-заповедник «Спасское-Лутовиново».
Государственный музей-заповедник Ивана Тургенева «Спасское Лутовиново» в Мценском районе Орловской области.








 















***

Музей в Буживале.
5 ноября 1874 г., доктор Медицинской Академии Пьер Саломон Сегала продал Тургеневу и Полине Виардо усадьбу площадью 8 гектаров 21 ар и 39м2, расположенной на земле «Шоссе» с английским садом, входными решетчатыми воротами, ведущими к дому хозяина и лесопарком вверху.
В середине XIX века Буживаль стал любимым прибежищем художников-импрессионистов. Здесь Полина Виардо и Тургенев купили "Ле Френ" ("Ясени") - дом и восемь гектаров парка - в 1874 году.
Тургенев - в пользование.
Виардо - в собственность.
Через год после покупки, Тургенев построил там «Шале».
Здесь, в двухэтажном шале, скрывшемся в тени ясеней, Тургенев прожил свои последние годы и здесь же в 1883-м скончался. Чуть ниже по склону виднеется вилла Полины Виардо.
Ну, а потом, с января 1978 г. (пропустим фрагмент между 1883  и 1978 гг. Надеюсь, вы меня извините), эта усадьба уже принадлежит городу Сель-Сен-Клу.
Франция. 12 мая 1980 г. главная комиссия по Историческим памятникам предлагает включить в дополнительный список исторических памятников целиком все «Шале» вместе с фасадами и крышами виллы. Кроме того, в принятом постановлении от 22 декабря 1983 г. будут включены в список, расположенные на первом этаже виллы: центральный зал, большой восточный зал и небольшая приемная комната.
8 мая 1981 г. началась реставрационная работа в «Ясенях».
Реставрация дома была закончена 20 сентября 1983.
Глубокие знания Александра Яковлевича Звигильского, доктора филологии, возглавляющим «Ассоциацию друзей Ивана Тургенева, Полины Виардо и Марии Малибран»  , а также упорная работа, помощь своей семьи, членов Ассоциации, позволили открыть в доме Тургенева даче-усадьбе «Ясени» музей 3 сентября 1983 г. в память 100 летней годовщины со дня смерти И. С. Тургенева. .

 

***

Вот, наверное... и - все.
Подведу итог.

Ну, во-первых, невзирая на то, что произведения Ивана Сергеевича Тургенева были «собственностью» Страны Советов\РФССР\СССР  - никто отрицать не может. Это был приличный поток денег в бюджет страны при почти мизерном вкладе в себестоимость.
Теперь, «хозяин произведений И. С. Тургенева» – Российская Федерация.
И мощное, с размахом, празднование его 200-летнего юбилея, с приурочиванием к нему открытие памятников и реставрацией музеев – яркое этому свидетельство.

К этому, есть четкая идейная привязка.

 

 

В своей работе «От какого наследства мы отказываемся?» Ленин доказал, что тремя главными чертами русских «просветителей» были:
1) «горячая вражда к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области»,
2) «горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России»
и 3) «отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собою общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому» (II, 314).
«Эти три черты и составляют суть того, что у нас называют “наследством 60-х годов”, и важно подчеркнуть, что ничего народнического в этом наследстве нет» (Разрядка Ленина). Ученики Маркса не против этого наследства, это вздорная выдумка, писал Ленин, ученики оспаривают только “романтические и мелкобуржуазные прибавки к наследству со стороны народников”» (II, 315).
***
А так как религия и церковные книги, на которых училось читать все население Российской Империи Романовых – упразднялось. Нужно было срочно найти - этому «неприличному неэстетичному буржуазно-непролетарскому и вредному (с точки зрения большевиков) чтиву» - некую замену.
И вот тут возникла идея создать некий список «классиков» и того, что вообще можно читать пролетариату и сознательным рабочим, а также крестьянам.
А, что - нет.
Ивану Сергеевичу и его произведения  - повезло.
***
Во-вторых, имело место конкретное забвение.
Издавать - издавали.
Бабло в бюджет – шло.
И никто - не парился.
Есть И.С. Тургенев в школьной программе! Какого рожна еще надо! Кому нужны эти дворянские вздохи.
Правда, пока при власти были большевики(ВКПб)  и коммунисты -само собой разумеющимся, что самым великим писателем был - Владимир Ильич Ленин (Ульянов).
Потом, как это и полается - Сталин. И уже, рядом со Сталиным – пролетарский писатель Максим Горький (Пешков). И, конечно же, писатели социалистического реализма …
А потом стали умирать - вожди. И Мишка с родимым пятном на лбу + Райка – в телевизоре. И переворот ГКЧП и танки в Москве. Ельцин. Питерские.
И страна - круто повернула к капитализму. Только, не к такому о каком писал Ленин и Карл Маркс… а к «семейно-комумнистически-комсомольскому». Потом, бурные 90-тые, когда произошло слияние партийного комумнистическо-комсомольского капитала с баблом уголовников.
Стали они – корешаться, решать, отжимать… Нажимать на курок…В общем, беспредел. Покойники. Взрывы. Ну прямо – «дикий Запад»..
Но!
Но, из это горнила коллизий и случайностей (а, по моему - гомна) на свет появились олигархи России.
И, вот тут - пригодился Иван Сергеевич и его придуманные\непридуманные персонажи. Так как вместо «товарищ», уже стало привычным (и это уже считалось хорошим тоном и высшей формой учтивости) говорить - «господин».
И, опять же.
Снова собираем - классиков.
Причем, с размахом.
Вот так, как это было с 200-летним юбилеем И.С. Тургенева.
***
В третьих, как бы там не говорить, а послесмертие у него получилось еще нечего.
Есть - две именных библиотеки.
Одна, в - Москве, пусть и не та.
Другая, в - Париже.
Есть - памятники.
Вот так сказать, что их — тринадцать в России и еще три  в Европе... - это не сказать ничего.
В Имперской России Романовых - Ивана Сергеевича не жаловали.
Поэтому думать и надеяться, что кто-то из его восторженных почитателей сумеет создать повод для празднования его юбилея тогда в Империи - трудно.
А потом, Первая мировая война. Февральская буржуазная революция 1917 года и осенью — большевистский (еврейский рабоче\крестьянский) переворот.

100 -летний (столетний) юбилей от даты рождения должен бы праздновать  осенью 1918 года. Но тогда, всем-всем-всем, даже если бы и хотелось — было не до юбилеев.

50-летний (пятидесятилетний) юбилей со дня смерти  выпадал на 1923 год.
А это было время разгула красного и белого террора. И в культурной жизни молодой Страны Советов творилось - черт знает что.
Новый календарь.
Новый алфавит.
Борьба с религией.
Борьба с имперским языком и ненавистными ятями...
Опять же, все старое (Тургенев - был также в этом списке) было признано – ненужным.
Создавалась - новое искусство.
Новое...
И, с - нуля!!!

В1938 году в честь 120-летия со дня рождения И. С. Тургенева на бывшем доме С. Е. Смирновой, в одной из ниш заложенного кирпичом окна, была открыта мемориальная доска, указывавшая, что на этом месте стоял дом, в котором в 1818 году родился И. С. Тургенев. 

150-лений юбилей от дня рождения выпадал на 1968 г.

По случаю 150-летнего юбилея со дня рождения русского писателя И. С. Тургенева. Был установлен памятник И. С. Тургеневу на «Тургеневском бережке» реки Оки в Орле, в историческом центре Орла неподалёку от слияния двух рек: Оки и Орлика. Монумент был открыт 4 ноября 1968 года. Авторы памятника скульптор Г. П. Бессарабский. Архитекторы А. И. Свиридов и В. С. Атанов.

100- летний юбилей со дня смерти приходился на 1983.

200- летний юбилей от дня рождения выпадал на 2018. 

Хорошо, что спохватились власти и прочие, кто к ним поближе… и к 200-летию Ивана Сергеевича Тургенева - памятников настроили да музеи починили…

Хотя. Если по большому счету, для писателя и литератора, главное не это. А то, что его произведения - читают, издают, обсуждают…
Я, просто не назову библиотеку в России, в которой не было бы книг И. С. Тургенева. Он есть и в домашних библиотеках.
И поврозь.
И, в виде, полного собрания томов сочинений.



 













Они есть - в Интернете.
Да, что там – говорить!
Уже то, что они обязательны для ознакомления в школе и давно стали частью школьной программы – многое весит!
А еще – музеи: Орел, Москва, Спасское-Лутовиново. 



 
***
 

Я, пытался выяснить в Интернете, что же это такое – «Послесмертие»?
Нашел, вот – это.
«…Орфографический робот пытается мне сказать, что нет такого слова в словаре как «послесмертие».
Мне же, как бы невозможно выразить (примечание переводчика) другим словом, общее понимание растворения человека в мире, как только соединением слов "послесмертие".
Человек, если ему удалось стать таковым хоть на мизинец свой, в подобии созданным богом, вот этот его "мизинец" и отходит в высший мир, названный по-разному. У каждого - своя аллегория.
В том мизинце вмещено его крошечное – «Я сознания».
Всё, чего он достиг - как «Человек» в способности не имея рук, ног, тела, ума и даже сердца, ТВОРИТЬ этим мизинцем в высшем мире - замысел божий.
Все остальные составные части человеческой "матрёшки" уходят в те миры, до которых удалось дорасти этому человеку при жизни в теле. Миры, которые приняли его служение себе за честь, во благо развития себя.
В ответ, эти миры давали ему своё благое в состоянии окружающего мира.
Кого то примет - животный мир или минеральный, других - растительный, третьих -духовнообразующий, четвёртых  -материальный.
А некоторых преуспевших людей, просто на "разрыв" все миры - готовы себе забрать.
А если, никаких, может быть, человеческих качеств он - не развил, даже и в мизинце, то вариться ему в общем котле человеческих достижений…»

 

Формат подачи текста в «Проза.RU» - достаточно оригинален.
Он «стрижет» под один вид - все рукописи.
Ни - иллюстраций.
Ни – ссылок…
И - стандартный шрифт.
Что делает помещенные в него тексты… чем-то вроде деддомовских воспитанников… одетых во все одинаковое… и постриженных одинаково... Возможно, так лучше видеть главное – смысл в тексте, перепетии сюжета, выпуклость образов… и его преимущества перед таким же текстом, лишенным иллюстраций и прочих украшений, которые позволяет Word.
Но, я просто советую. Если текст понравился, не поленитесь пройти по ссылке и скачайте оригинальный текст с иллюстрациями, ссылками, сносками, многообразием шрифтов и прочим… Я видел текст, когда писал рукопись - именно таким. Текст этой рукописи находится на бесплатном файлообменнике «Файловый сервис My-Files.RU».

Путь поиска.
Войти в «Одноклассники» и найти меня.

Поисковик
Яндекс
Запрос – «Одноклассники. Максименко Иван Иванович 1957 Донецк».
На общей панели информации обо мне и прочее… перейти на подкаст «Заметка».
Найти там мои заметки, ссылки-сообщения.
Там ссылка на эту рукопись, которая на бесплатном файлообменнике (он же и Файловый сервис) My-Files.RU