вот еще отрывок из большой штуки

Алексейалександр Герасимов
Отрывок из криминальной драмы "Яблоко юности". Есть намерение издать книгу, поэтому не хочу пока выкладывать в Сети весь роман (по объему роман, а по структуре, скорее, повесть). Хотя очень хочется выложить.

Действие происходит в 1985-году, это нужно знать для понимания контекста

**


Лучи от уличных фонарей еле-еле пробивали мглу и завесу из дождевых струй. Хлопнула дверца форточки где-то на верхних этажах. Грузовик с шумом проехал через огромную лужу, поднял волну. Чиган понюхал сигарету, но передумал ее закуривать и заложил за ухо.
«А помните мильтона, который на педсовет приходил? – спросил Брюс. – Имя-фамилия у него еще такие…»
«Батый Мамаевич Чингисханов, да!» – хохотнул Чиган.
«Тогда уж Мамай Батыевич», – поправил Туча.
«Смуглый такой? – Рубль чуть прищурил один глаз. – Ну и?..»
«Так вот это он, кажется, сюда гребет», – Брюс мотнул головой в сторону перекрестка.
Мужчина в болоньевом плащике с поднятым воротником и в кожаной кепке, надвинутой на лоб, приближался к детской площадке по узкой, вытоптанной через газон, тропе. Темный силуэт его фигуры плыл через пелену дождя, подсвеченную желтым светом. Зашел в беседку, снял кепку, тряхнул ею, сбрасывая капли, сказал: «Вот вы где… Здравствуйте, ребята! – чуть улыбнулся, внимательно оглядывая компанию. – «Худойбердыев. Рамзан Тимурович Худойбердые», –  и протянул руку сначала Рублю, потом Туче, Брюсу, Чигану и Мамонту.
«Руслан. Владимир. Витя».
Чиган ответил на рукопожатие молча. Мамонт посмотрел на мужчину настороженно, исподлобья и буркнул: «Мамонт».
«Вот такая летняя пора в Прибалтике! – сказал Худойбердыев, надел кепку и критически обвел взглядом пространство за беседкой. – Но мне нравится. У меня на родине жарко и сухо. Но я сильную жару плохо переношу. Люблю, когда сыро и прохладно. Странно, да?»
Парни одновременно пожали плечами, не выказав никакой радости по поводу сырой и прохладной погоды. А Худойбердыев посмотрел на свои летние туфли, приподнял один носок, затем другой, пошевелил пальцами, поморщился, ощущая ступнями мокрые и холодные стельки. И продолжил:
«Я потому и поступил в Рижскую школу милиции, что климат мне здешний подходит. Но это, конечно, лишь одна из причин. А вторая… у нас, в Средней Азии, милиционером стать, мягко говоря, сложновато. Я ведь из простой семьи!» – и Худойбердыев обвел парней взглядом, взывающим к доверию.
«А что, там милиционерам платят больше?» – спросил Туча, он подпирал плечом столб беседки.
«Нет, – ответил Худойбердыев, – платят милиционерам везде одинаково. Но доплачивают по-разному».
Рубль громко рассмеялся, откинув голову назад: он первым из парней понял шутку Худойбердыева. И Худойбердыев решил, что настал подходящий момент для более откровенного разговора:
«А как вообще дела, ребята? Как жизнь молодая?»
«Хороши у нас дела, – Рубль сразу напрягся, глаза чуть сузились. – И жизнь у нас классная. Какую мы жизнь сами себе выбрали, ту и живем».
«А-чо мы во-бще такого сделали?» – спросил Чиган, сунул руки в карманы, задрал подбородок и посмотрел на Худойбердыева нахально.
«Почему сразу сделали? Просто интересуюсь. Нам небезразлично, как живет наша молодежь. Вы ведь молодежь?»
«Да, – кивнул Рубль. – А нам, это кому?»
«Нам, это взрослым. Комсомолу. Партии. Народу».
«Милиции…» – протянул Чиган с ехидцей.
«Да и милиции, – сказал Худойбердыев очень серьезно и посмотрел Чигану в глаза. – Милиционеры тоже члены общества, у них тоже есть дети. Такие, как вы».
«Ну, ебти! Моя милиция меня бережет…» – ухмыльнулся Мамонт. Он стоял у Худойбердыева за спиной.
Худойбердыев, не оборачиваясь всем телом, только чуть повернув голову, сказал, едва разжимая губы:
«Молодой человек… Во-первых, не выражайтесь грубо. Особенно в присутствии старших. Во-вторых, не повторяйте избитых фраз. В-третьих, да, бережет. И крепче, чем вам представляется. А в-четвертых, не стойте у меня за спиной! Не люблю…»
Последние две фразы были сказаны таким тоном, что Мамонт хоть и с ухмылкой, но все же вышел из-за спины Худойбердыева и присел на бортике беседки, рядом с Брюсом. Шмыгнул носом, напялил на голову пластмассовую дужку наушников, надавил на кнопку плеера.
«Отремонтировал?» – громко спросил Брюс, приблизив губы к уху Мамонта.
Мамонт вздрогнул и отшатнулся:
«Чо-ты орешь так?! Да, отремонтировал. Выпендрежный кекс, но дело знает. На, послушай…» – Мамонт снял наушники и протянул их Брюсу. Когда Брюс прижал мягкие губчатые подушечки к ушам и вслушался, покачивая головой, Мамонт до упора крутанул колесико на боку плеера, прибавив громкость. Брюс заорал, сорвал наушники, двинул Мамонта локтем в грудь. Мамонт качнулся назад, но удержался на перилах, схватившись за столбик. Брюс треснул Мамонта по пальцам ребром ладони, пальцы разжались, Мамонт, перекувыркнувшись через спину, оказался на мокрой траве; он тут же вскочил и жизнерадостно расхохотался; прядь мокрых волос закрывала ему глаза, к носу прилепились кусочки древесной коры и темные травинки. Мамонт распахнул руки широко, улыбнулся Брюсу, сказал: «Ну, все… Мир-мир!» Брюс впечатал правую пятку в левую ладонь Мамонта, и тут же, не опуская бедра, ударил носком в правую ладонь. Поправил воротник, пригладил волосы и с невозмутимым видом сел на бортик. Мамонт подул на руку, потряс ею в воздухе: «Прям по пальцам засадил…»
Худойбердыев с уважением посмотрел на Брюса, покачал головой, сказал:
«Впечатляет… Спорт, это хорошо! Но я отдаю предпочтение борьбе. Опытный борец легко поймал бы твою ногу и тогда…»
«Пусть попробует кто-нибудь поймать мою ногу», – ответил Брюс.
Худойбердыев изобразил на лице скептическую гримасу:
«Уверенность в себе, это хорошо. Но излишняя самоуверенность опасна… Не хочешь ли встретиться со мной в спортзале? Покажу, что могут противопоставить умелые борцы таким резким ребятам, как ты. И кое-чему научить могу… Разнообразишь арсенал».
Брюс не ответил, не шевельнул ни одним мускулом, но во взгляде его появилась заинтересованность. В беседку зашел Мамонт, вытер ладони о штаны, провел по лицу рукавом, откинул мокрую прядь назад. Сказал Брюсу: «Ты, говорю, мне прям по пальцам засандалил, монгол ты ебучий! – и, расщеперив ладонь, показал ее Брюсу. – Уже пухнуть начали».
«Я же предупредил: при мне не выражаться!» – сказал Худойбердыев.
Мамонт открыл было рот, чтобы надерзить, но передумал, лишь бросил в глаза Худойбердыеву колючий взгляд и с хмурым видом уселся на лавочку. Проверил, работает ли плеер, но тут же выключил его. «Пасти нас теперь будете?» – спросил Мамонт Худойбердыева, разминая пальцы правой руки.
«Ну, зачем так?.. – Худойбердыев строго посмотрел на Мамонта. – Не пасти, а приглядывать. Если надо – помогать. Имеем для этого ресурсы… Книга у тебя там?» – Худойбердыев повернулся к Рублю.
«Да. Книга».
«Можно полюбопытствовать, какая?»
«Ну, вот, уже обыски начинаются… Да, конечно, смотрите!» – Рубль задрал майку и вынул пакет из-за пояса.
«Нет, это еще не обыск… – Худойбердыев дружелюбно улыбнулся. – Просто книжки люблю». – Он сунул руку в пакет пакет, достал томик, обернутый газетой, посмотрел на фотопортрет лысого мужчины, и, раскрыв книгу наугад, пробежал глазами по странице и прочел вслух несколько строк, четко выделяя каждое слово и делая паузы на знаках препинания:
 Новый отряд, состоявший из лучших воинов, одетых в полную парадную  форму, вышел им навстречу. Железные наконечники копий, начищенные красным песком, сверкали, как штыки у  европейских  солдат,  а  древки  были  отполированы кварцем. Широкие пояса из манчестерской хлопчатобумажной ткани  опоясывали талию и бедра черных воинов; браслеты из латуни были надеты у них на  руки и на ноги  и  сверкали,  как  золото;  волосы,  смазанные  смолой  акации, смешанной с красной  глиной,  высоко  вздымались  над  головой,  напоминая меховые шапки наполеоновских  гренадеров,  и,  наконец,  у  каждого  воина перемычка между ноздрями была  проколота  щетиной  дикобраза,  что  издали походило на лихие усы.
Худойбердыев бережно закрыл томик, сунул его в пакет и вернул Рублю со словами: «Луи Буссенар. Похитители бриллиантов. Отличная книжка!»
Рубль удивленно поднял брови вверх.
«А не попадалась такая книжка – Над пропастью во ржи?» – спросил Худойбердыев.
«Про колхозы?» – спросил Рубль.
«Нет, – сказал Худойбердыев. – Про молодежь. Про американскую, правда… но все равно интересно».
«Про американскую, Рамзан Тимурович, это тем более интересно!» – сказал Рубль.
«Вот-вот, дам почитать!.. Книгу можно толковать по-разному… Но у меня есть собственная мысль. Подростки, допустим, играют в поле, во ржи. Бегают, смеются. И не замечают, что неподалеку – пропасть. И порой приближаются к ней слишком близко… И тут важно, чтобы нашлись взрослые люди… не обязательно родители… которые, зная об опасности, не дали бы сделать молодым людям роковой шаг в пропасть. Из которой нет возврата!.. Если надо, поставить красные флажки. Если надо, забор. А если и забор не препятствие, удержать грубой силой. В паре шагов от гибели… Мысль моя понятна?»
«Ну, так себе», – ответил Рубль.
«Ничего. Свои дети появятся, станет понятней… Так книжку дать? Прочтете по очереди».
«Давайте, чего уж... А где вас найти?»
«Я сам вас найду. И легко. Но и номера телефонов дам. И рабочего и домашнего. Звоните, не стесняйтесь. И если совет нужен, и если беспокоит что… Да и просто так, поговорить, о жизни, о спорте, о литературе – звоните».
Худойбердыев достал из внутреннего кармана плаща толстый блокнот и стальную авторучку. Неторопливо вывел на линованном листе два ряд цифр, написал свое имя, отчество и фамилию, перегнул и оторвал клочок. Задумался на пару секунд и протянул бумажку Рублю.
«Руслан! На тебе ответственность… как на старшем».
«По званию!..» – хохотнул Чиган.
«У нас не милиция, – сказал Рубль. – Мы на старших и младших не делимся», – но листок все же взял и, небрежно скомкав, опустил его в нагрудный карман джинсовой рубашки.
Худойбердыев вышел из беседки, обернулся. – Пока ребята! До встречи».
Он прошел через освещенный желтым светом фонаря участок тропы и скрылся в темноте за стеной из дождя.
 «Занятный дядька», – сказал Туча.
«Ничего занятного, – сказал Чиган. – Обыкновенный стукач».
«Вообще-то – мильтон», – возразил Рубль и сунул пакет с книгой подмышку.
«Мильтон, стукач… Какая, на хрен, разница?»
«Стукач – хуже».
«По мне, так однохуйственно».
«А вроде ничего мужик?.. – сказал Туча. – На гада не похож».
«Да, вы что, не понимаете?! – взвился Чиган. – Занятный дядька, ничего так себе мужик!.. Они что там, в мусарне, совсем, думаете, тупорылые, чтоб распоследних гандонов к нам присылать?! Они прислали вот такого… свойского, правильного… чтоб мы уши развесили и сопли распустили!.. Помогать он нам собрался… А в каком таком мы деле перетрудились, чтоб мусора нам на помощь вприпрыжку скакали? Вы думайте, ****ь, мозгами! Или что там у вас вместо…»
«Думаешь, про точку пронюхали? – спросил Рубль озабоченно. – Так быстро?»
«Понятия не имею… Но и ты не держи себя за самого верченого деловара на районе. У нас тут люди разным промышляют… Мы… и какая-то там фарца… это мелочь для мусорей. А вот, если кто валютой балуется или ширевом, стволы толкает, иконы, цацки ворованные, рыжьё… вот это серьезные птицы. За таких орлов мусорам звезды на погоны лепят и медали дают».
«Да, ты раскрой мне эти секреты, раскрой, – сказал Рубль иронично. – А-то я вроде как не в курсе».
«А если ты в курс`ах, то и понимать должен!.. – Чиган аж подпрыгнул и взмахнул руками, как будто пожелал взлететь. – Мусарь лапшу на уши вешает. Молодежь-***дежь! Помогать-наблюдать! Выс-худ-ж-ственную литературу, бляха-ебаха, обсудим!.. А он нас просто охмуряет. Чтоб мы растеклись, как медузы на газоне, а он потом бы через нас все вынюхивал».
«Ну, Чиган… книжку-то можно у него взять?! Ты, наверное, Парижских тайн насмотрелся...»
«Книжку – возьми. Бери, что хошь! Только если кого-то из окрестных воротил начнут тепленькими из коек брать, и они узнают, что кто-то из нас перед этим слишком часто с мусорями о литературе перетирал, то могут сделать выводы – не дураки. И поднимут нас тогда на вилы, не особо вникая».
«Чиган, – сказал Рубль, иронично прищурившись, – можно я тебе поаплодирую?»
«Да, – подхватил Мамонт, – такую речуху задвинул, у меня аж сироп в груди пузырями пошел. Дай, я тебя обниму за слова твои прямые, брачка ты мой!» – Мамонт вскочил со скамейки и повис на Чигане, обхватив его за плечи.
«Ты, Чиган, куда после вечерки надумал? – спросил Рубль, усаживаясь на место, которое освободил Мамонт. – Я бы посоветовал тебе в артисты идти… Завораживаешь!»
Мамонт достал из заднего кармана джинсов складной нож, раскрыл его, направил лезвием в пол и разжал пальцы; нож воткнулся в деревянный пол и завибрировал.
«Может, пока дождь, в ножички сыграем?» – предложил Мамонт и обвел всех взглядом.
«В солдатики еще сыграйте», – отозвался Рубль, а остальные промолчали, со скукой всматриваясь в темень и пелену дождя.
«Серьезный… – Мамонт мотнул головой в сторону Рубля, который в глубокой задумчивости рассматривал стертые доски пола у себя под ногами. – Не по годам!»
«Чапай думает!» – сказал Чиган, и Рубль прыснул, сбросив маску серьезности.
«Что ж я сказать-то хотел?.. Вот ведь сбили с мысли…» – Рубль потер ладонями виски.
Чиган  медленно повернул голову к плечу и, тихо цедя слова сквозь зубы, обратился к Мамонту, стоявшему чуть позади: «Молодой человек, во-первых, не стойте у меня за спиной… Не люблю!» И голосом и манерой Чиган точно скопировал Худойбердыева. «Охуеть, как страшно!» – ощерился Мамонт. «А во-вторых, попрошу при мне не выражаться грубо, – сказал Чиган. – Не люблю». Рубль расхохотался: «Ну, точно артист, круче Хазанова».
Чиган, довольный успехом своего выступления и польщенный одобрительными возгласами, обвел друзей победным взглядом.
«А дождь-то кончился», – сказал Туча. Брюс выставил ладонь за купол беседки и согласно кивнул. Две вороны, каркая, перелетели с одной крыши на другую. Мамонт закурил и обратился к Рублю: «Ну, старшой, раз назначили, командуй, куда теперь?» Рубль брезгливо отмахнулся от дыма: «Не пыхти в мою сторону… Я бы все-таки поговорил о делах». Мамонт ощерился: «Дела у прокурора, а у нас… делишки». Чиган придал лицу сурово-отеческое выражение: «А в третьих, молодой человек, не повторяйте избитых фраз! Не люблю…» – но его очередная пародия на Худойбердыева уже не произвела эффекта, и Чиган снова превратился в простоватого, веселого паренька, как будто скинул маску: «Может в Железку? Там, говорят, новая цветомузыка. И шары такие повесили, зеркальные. Шары крутятся, и зайчики по всему залу, тинь-тинь-тинь…»
«На фиг Железку! – сказал Туча. – Что там делать? На рожи цыганские смотреть?.. Чиган, извини, к тебе это не относится».
«А я к себе и не отнес… Я – латыш».
«Латыш-крепыш-мальчиш… – передразнил Мамонт. – Туча не хочет в Железку, потому что прошлым летом ****юлей там жирных словил».
«Не я, а те, кто на меня рыпнулись, словили… От меня!»
«Да, уж видел я твою рожу…»
«Ну, ты ведь рож моих противников не видел!..»
«Их что, несколько было?»
«Вообще-то пятеро. Но трое сразу перессали, когда я двоим другим по лобешникам с двух рук закатал, и прижались молча к стеночке, не дергались… Только с двумя пришлось возиться».
«Тебе повезло, что трое перессали… А-то бы замесили тебя впятером, это как два пальца… Против пятерых не попрешь, хоть-ты-хто! А-то исподтишка и в бочину перышко всадили бы… Так пошли, отыграемся там на ком-нибудь, а?»
«Вообще, у меня позже встреча… с девушкой…» – признался Туча и смутился.
«Бля, а ведь у меня тоже! – воскликнул Чиган и стукнул себя кулаком по луб. – Как же я забыл? Спасибо, брачка, напомнил».
«И у меня – встреча. С девушкой», – подал голос Брюс.
«Не с Плаксой ведь, нет?» – спросил Чиган и хитро подмигнул. Брюс махнул рукой.
«Ну, вот, – сказал Рубль, – Чиган девок меняет, как трусы, это всей Фриче известно. За Брюсом девки сами бегают. Даже Туча себе подругу нашел…»
«Почему даже?..» – спросил Туча обиженно.
«Окей! Туча наконец-то познакомился с девушкой. Так лучше?.. Только я и Мамонт – одинокие, никому не нужные…»
«А Виктор уже в море ушел?»
«Вот в том-то и дело, что нет… Может, к Верчику подкатить?»
«К Верчику-Перчику? А не пошлет?»
«Смотря, как подкатывать… И мы теперь при деньгам. Есть чем биксу умаслить… Но на дискач я с тобой, Мамонт, вдвоем точно не пойду. Если ты опять распсихуешься, я тебя в одиночку унять не смогу».
«Я бухать пойду», – сказал Мамонт.
«Ладно. Ты бухать, а я – думать. Каждому свое».
Рубль втиснул пакет с книгой между ремнем и животом, застегнул молнию на ветровке доверху, поднял воротник, поручкался со всеми и, заметно прихрамывая, ушел во влажную темноту