Ваня сидел на полу и глядел в прямоугольное зеркало, которое ему подарили две недели назад на третий день рождения. Оно висело в полуметре от пола. Старший брат Саша лежал на кровати под светильником и читал семнадцатый параграф по географии. Они редко включали основной свет, и этот вечер не стал исключением. Небольшой светильник над кроватью Саши был не в состоянии осветить всю детскую, поэтому Ваня сидел в полумраке. Но ему это не мешало. Даже наоборот, именно дефицит света ему нравился гораздо больше.
Младший брат сидел уже не меньше получаса, сложив подошвы ног друг к другу, и не сводил глаз с отражения. Саше даже показалось, что тот не моргал. Он поглядывал на него и на зеркало, отрываясь от учебника между абзацами параграфа, и от такой картины ему становилось жутко. Эффект усиливал просмотренный прошлым вечером фильм ужасов, в котором была похожая сцена: маленький мальчик сидел у зеркала и с кем-то разговаривал. В фильме это хорошо не закончилось.
– Вань, хватит так в зеркало смотреть, – попросил его брат, но тот махнул рукой и фыркнул, будто сказал: не мешай, я чертовски занят.
Через несколько минут Ваня стал водить глазами по всему зеркалу, разглядывать отражение так, словно рассматривал картину в музее. Потом с удивлением отпрянул и засмеялся. Саша невольно оторвался от чтения и уставился на Ваню. Младший брат начал наклоняться, прижиматься к полу, стараясь увидеть побольше, будто перед ним висело не зеркало, а окно в мир, который он никогда не видел. Он вздрогнул, но не расплакался, а хихикнул и произнёс: «Привет».
Саша задрал брови и прикрыл учебник. Он почувствовал, как сердце оторвалось и скатилось вниз.
– Ты с кем там здороваешься? – спросил брат.
– С ним, – ответил Ваня и указал пальчиком на зеркало.
– Ты что, сам с собой разговариваешь? – уточнил Саша. Ему больше всего хотелось услышать «да», но ответ оказался совершенно другим.
– Нет, – протянул Ваня, словно это был глупейший вопрос. – С дядей в шляпе.
Саша выпучил глаза ещё сильнее. Он всунул красную закладку в учебник и отложил его на тумбочку. После чего встал с кровати и подошёл к брату. Сердце, которое гоняло кровь где-то из пяток, отзывалось в висках. Его разъедал страх, но любопытство его перекрывало. Саша наклонился, заглянул в зеркало и увидел отражение весёлого Вани, испуганного себя и комнаты, погружённой в полумрак. Никаких дядь в шляпе.
– Так, всё, – произнёс Саша дрожащим голосом, – тебе пора спать.
Ваню с самого рождения привлекали отражения. Когда мама держала его на руках и подходила к зеркалу, тот начинал улыбаться, даже если до этого сильно плакал. Он смеялся, тянулся ручками, иногда вздрагивал, но его это не беспокоило. Как и маму, которая не видела в этом ничего плохого. Она считала, что у сына богатая фантазия, но включал он её только тогда, когда видел своё отражение. Для неё это было не только забавно, но и очень удобно: любая истерика (только если это не проблемы с животиком или режущимися зубками) моментально прекращалась у зеркала.
Когда Ваня перешёл с мамы на четвереньки, он мог уже самостоятельно подползать к зеркалам на дверцах шкафа-купе в спальне родителей и разглядывать отражение. Он бормотал что-то на своём детском языке, который на тот момент не понимала даже мама, улыбался, смеялся, с интересом водил глазами и иногда задирал голову, удивлённо вытягивая лицо. Когда начинал бить по стеклу (что было редко, но всё же происходило), мама ругалась, и он переставал. Бывало такое, что он прятался за диваном родителей, а когда выглядывал и видел своё отражение, начинал задорно смеяться.
Маму это веселило. Она считала, что Ваня должен стать либо режиссёром, либо писателем, потому что такая бурная фантазия не должна пропадать даром. Отец не придавал этому большого значения, но и не видел ничего плохого. А вот старшему брату было не по себе. Он единственный высказался против зеркала в качестве подарка на трёхлетие Вани. «Он ведь будет сидеть в нашей комнате и глазеть в него», – говорил он. Саша не был уверен, что Ваня сидел у зеркала из-за богатой фантазии. Чаще он думал, что у его брата просто не порядок с головой, и ему нужно к психиатру. Но после вечернего просмотра какого-нибудь фильма ужасов с приведениями и демонами он считал, что в доме завелась какая-то потусторонняя сущность. А так как маленькие дети более восприимчивы к паранормальному, то его брат видел этого монстра в отражении.
Мама неоднократно спрашивала Ваню о том, что он там видит. Бывало, его настолько увлекало отражение, что он будто бы не слышал, что с ним разговаривали. Иногда он отвечал, что видит замки, облака, динозавров, лес со светящимися комарами. Каждый раз был разный ответ. Мама качала головой и говорила: «Вот это фантазёр».
На следующий день после того, как Ваня поздоровался с «дядей в шляпе» при брате, Саша решил рассказать об этом маме. Они сидели на кухне: она листала каталог с косметикой, а он ковырялся в обеде, который состоял из лапши и кусочков курицы, приправленными обильным количеством кетчупа.
– Мам, это ненормально. Он видит там каких-то людей.
– Саш, здесь нет ничего ненормально. Все в его возрасте фантазируют. Ты тоже всякое выдумывал. Помнишь, как ты врезался в дерево, когда с бабушкой из садика шёл, а мне потом сказал, что оно само на тебя напало?
– Это совсем разные вещи. Я же не пошёл потом выяснять отношения с этим деревом. А Ваня каждый день сидит у зеркала, разговаривает с кем-то, вздрагивает. Мне страшно. Я не могу нормально уроки делать.
– Да брось ты. Что тут страшного? Всё нормально. Он так играет. Просто не обращай внимания. О, вот какую тоналку себе куплю!
Со временем мама и папа узнали о дяде в шляпе. Ваня нередко подбегал к родителям и говорил, что тот показал ему классный фокус или цирковой номер с дрессированными белками. Иногда он с восторгом рассказывал про какие-то пустыни с живыми скелетами сказочных зверей, про подводный мир, населяемый ихтианцами, которые охотятся на огромных акул, про средневековых чародеек, которые делают какие-то иммутации вместо пластических операций. Всё это ему показывал дядя в шляпе. Но не всегда. Иногда он самостоятельно перемещался (зрительно, конечно же) в другие места. И не всегда они были нереальными. Он и в горах бывал, и в пещерах, и даже на безжизненном марсе.
Одним вечером Ваня подбежал к брату, который сидел за компьютером, и позвал его поглядеть на змею:
– Пойдём, я тебе настоящую змею покажу.
– Какую ещё змею? Где ты её взял?
– Там. Пойдём, – упрашивал Ваня и тянул брата за руку.
– Ну, пойдём.
Они подошли к зеркалу и с минуту молча стояли. Как вдруг Ваня вскрикнул, от чего Саша вздрогнул:
– Вон!
– Где? Там ничего нет. Только наша комната.
– Ну ты чего. Вон же, на ветке. Огромная такая. Никогда такой не видел.
Саша посмотрел на брата, который глядел в зеркало так, словно там был настоящий динозавр, не то, что змея, потом снова на отражение.
– Ваня, ты правда там видишь змею? Или ты её придумал?
– Нет, не придумал. Честное слово, вон она, – настаивал он на своём и указывал пальцем в отражение.
Саша ничего так и не увидел и пошёл обратно за компьютер, а брат остался наблюдать за тем, как «круто она переползает с ветки на ветку и трылдыкает языком».
Иногда Ваня видел не только другие места и вещи, но и другого себя. Однажды он подбежал к маме и спросил, куда девается его шляпа.
– Когда я стою у зеркала, – говорил он, – у меня есть шляпа. А когда отхожу, проверяю, и шляпы нет.
– Вань, ну ты же выдумал её. Представь, что она у тебя на голове даже когда ты не видишь себя в зеркале.
– Я не выдумал. У всех ковбоев она есть, и у меня есть. Я тоже ковбой. Но когда я не перед зеркалом, она куда-то девается постоянно.
Мама развела плечами, и сказала, что ничем не может помочь.
А как-то пятилетний Ваня на протяжении двух или трёх недель упрашивал родителей купить ему бритвенный станок, так как увидел себя в зеркале бородатым. Мама надрывала живот от смеха, отец говорил: «Сынок, тебе ещё рано». А Саша искал в интернете диагнозы, которые бы подходили к таким симптомам. Но ничего точного найти не мог.
В садике он особо не отличался от других детей. С одними общался хорошо, с другими – не общался. Втянуть его в конфликт, который бы дошёл до кулаков, было тяжёлой задачей. Обычно такое происходило по случаю выгорания терпения до капли, когда его кто-нибудь долго доставал. Воспитатели отмечали его склонность к придумыванию всяких небылиц и рисованию. И не могли не отметить его любовь к зеркалам. Их беспокоило то, что Ваня проводил перед зеркалом слишком много времени и неестественно себя перед ним вёл. Иногда доходило до того, что отказывался идти на обед, утверждая, что не может оторваться от отражения.
– Он словно действительно там кого-то видит, – говорила одна из воспитательниц. – Иногда слушает внимательно, иногда хихикает.
– Он дома также играется, – отвечала мама.
– Я как-то спросила, что он там видит, а он сказал, что какой-то дядя в шляпе запретил ему об этом рассказывать посторонним. Что это за дядя в шляпе такой?
– Его воображаемый друг.
Саша не понимал спокойствия взрослых. «У моего брата шизофрения какая-нибудь, а все только смеются», – думал он. Он не раз высказывал свою версию маме, но та просила не говорить ерунды. «Он повзрослеет и перестанет, – отвечала она. – Направит свою фантазию в нужное русло».
***
– Может его всё-таки показать специалистам? – спросил папа, лежа в постели.
– Зачем? – уточнила мама. Она сидела за своим дамским столиком и расчёсывала волосы.
– Ну, не знаю. Эти его посиделки у зеркала меня как-то волнуют в последнее время. Слишком это навязчиво у него как-то. Тебе не кажется?
– Нет. Кто-то в солдатиков играет целыми сутками, кто-то в компьютер. Это нормально. Наш сын любит фантазировать перед зеркалом. Я не вижу здесь причин для обращения к специалисту.
– Да... ну он же в это верит. То есть, как-то слишком сильно верит. Как сказать?.. Он как-то чересчур этим увлечён. Этот его дядя в шляпе. Мы когда с ним о нём говорим, он как-то очень реалистично всё описывает. Как-то слишком серьёзно. Не так, как обычно дети сочиняют. По нему совсем не скажешь, что врёт. Такое ощущение, что он в самом деле видит этого дядю.
– Ты же понимаешь, что никаких дядь у нас в зеркале нет? – усмехнулась мама, глянув на мужа через отражение зеркала на дамском столике.
– Да я-то понимаю. Я и ему это говорил, а он мне категорически нет, дядя в шляпе существует и всё. Я просто боюсь, что он может так сильно поверить в свои фантазии, что они для него, в конце концов, станут реальностью. – Он сделал небольшую паузу и выдвинул предположение: – А что, если он взаправду кого-то видит там?
– В смысле? Ты хочешь сказать, что дядя в шляпе существует? – снова усмехнулась мама.
– Нет. Ну, то, что у него действительно проблемы с головой, как говорит Саша.
– Так, Саша ерунду несёт. Насмотрится своих ужастиков и потом пугается каждого шороха.
– Я серьёзно. Он ведь с самого рождения что-то видит в зеркале. Когда ещё даже соображать не научился. Мне кажется, это ненормально.
– Тебе кажется. А дети начинают соображать очень рано. Намного раньше, чем научиваются говорить.
После секундной тишины папа снова предположил:
– А что, если Саша всё же прав? Ну не смотри на меня так. Давай, просто представим. Допустим, у нашего ребёнка шизофрения. Или что-то вроде того. У него галлюцинации, которые появляются только в отражениях, а мы думаем, что он просто фантазирует. Мне не даёт покоя такой вариант. Что, если это так?
Мама положила расчёску на стол и минуту ничего не отвечала. Потом повернулась.
– Я тоже об этом задумывалась, но как-то сложно мне поверить, что у нашего ребёнка может быть что-то подобное.
– Мне тоже в такое не хочется верить, но это же может быть, так ведь?
– Так ведь. Давай ещё понаблюдаем за ним, попробуем объяснить, что в зеркале никого нет, удостовериться, что он всего лишь фантазирует? Не хотелось бы идти по психиатрам. Особенно если окажется, что он сочиняет.
– Давай. Я где-то прочитал, что дети до семи лет могут страдать такой ерундой. Ну, знаешь, воображаемые друзья и прочие выдумки. Ему через два месяца семь. Если в течение какого-то времени не будет никаких изменений, то придётся посетить врача.
– Хорошо. Согласна.
Она выключила свет и забралась под одеяло.
***
Посреди той ночи, когда мама и папа обсуждали здоровье или воображение ребёнка, Сашу разбудил плач брата. Он приподнялся и спросил:
– Что случилось?
Ваня лежал на своей кровати на противоположной стороне комнаты. Он слез и подсел к Саше.
– Там появился злюка, – сказал он и указал на зеркало.
– Какой ещё злюка?
– Страшный злюка. Он появляется, когда у меня плохое настроение или происходит что-то нехорошее. Я ходил в туалет и услышал, как меня кто-то зовёт. Я подошёл к зеркалу и увидел его. Он стоял рядом с моей кроватью и порвал мне простынь, а потом пошёл ко мне и говорил: «Я против, я против».
– Пойдём, покажешь мне, где он тебе простынь порвал.
Саша уже начал выбираться из постели, но брат его остановил.
– Ты всё равно не увидишь. Никто не увидит. Это только в зеркале. Они все живут в зеркале.
– Кто – все?
– Дядя в шляпе, злюка и шеркун.
– Что за шеркун?
– Маленькое пушистое существо, которое превращается в огромного монстра, если его долго не кормить. Это питомец дяди в шляпе.
– Почему их никто больше не видит, кроме тебя?
– Не знаю, дядя в шляпе говорит, что во мне есть какая-то искра, поэтому я могу видеть больше.
– Вань, скажи честно, ты ведь всё это выдумал?
– Нет, честное слово. Они... – он вдруг остановился и повернулся в сторону зеркала. – Ты слышал?
– Что слышал?
Их накрыла тишина. Саша сдерживал челюсть, которая всё норовила затрястись, и старался не воображать злюку или шеркуна. Они не сводили глаз с отражения.
– Там злюка! – вскрикнул Ваня и прижался к брату.
Саша обнял его и стал всматриваться в зеркало. Глаза уже привыкли к темноте, и он мог различать очертания комнаты в отражении. Только очертания комнаты, никаких злюк. Как вдруг он заметил какое-то движение. Он сжал брата сильнее. Тело покрылось гусиной кожей. Но потом понял, что с кровати Вани просто съехало одеяло.
– Ну всё, – произнёс Саша, стараясь не показывать волнения, – ложись спать и не смотри больше...
Открылась дверь в комнату. Её скрип, избавиться от которого папа постоянно забывал, в ночной тишине приобрёл устрашающие нотки. У обоих перехватило дух.
И сразу же отпустило, как только они увидели вошедшую в комнату маму. Она включила свет. Зашёл и папа.
– Что за крики? – спросила она. – Что у вас случилось?
Ваня протёр лицо от слёз, а Саша подтолкнул его к своей постели и ответил:
– Ничего страшного, ему просто приснился страшный сон, и он прибежал ко мне. Всё хорошо.
– Точно всё хорошо?
– Да, мам.
– Ну ладно. Всё, спите, – сказала она, выключила свет, и они ушли к себе.
Саша встал, подошёл к зеркалу, снял его и поставил отражающей поверхностью к стене.
– Ты чего? – спросил Ваня.
– Так будет лучше, – ответил Саша и вернулся в постель. – Нечего всяким злюкам отвлекать от сна. Согласен?
Ваня покивал.
– Ну всё, давай спать, мне завтра в школу.
Они накрылись одеялами и уснули. Саша перед будильником ещё пару раз просыпался. Он кидал взгляд на повёрнутое зеркало, разворачивался на другой бок и засыпал.
На следующий день он решил узнать в интернете, нужно ли беспокоиться по поводу своего брата или такую бурную фантазию можно считать нормой. Придя со школы, он подробно описал проблему на одном форуме, а в конце указал такие вопросы: «Может так быть, что это какое-то психическое расстройство? Если да, то какое? И стоит ли обращаться к психиатру, или всё же с возрастом это пройдёт?»
Что за психическое расстройство это может быть, Саша так и не узнал. Но комментариев под его вопросом написали много. Из-за одного даже разгорелся спор. В нём женщина настоятельно рекомендовала не трогать ребёнка до семи лет, тогда как большинство советовали посетить врача. Некоторые приписывали: «Срочно». Среди многих советчиков находились и те, кто совсем не поверил описанному, но у них тоже было, что посоветовать: «Стивен Кинг курит в сторонке, – говорили они. – У тебя талант к сочинительству, попробуй писать сценарии к мультикам».
Хоть Саша и не получил ответы на все вопросы, он понял, что сидеть сложа руки больше нельзя, и решил действовать. Он дождался, когда мама придёт домой (она всегда приходила раньше папы, ещё и успевала забрать Ваню из садика), и начал разговор.
– Мам, – обратился Саша, пока Ваня играл в детской. Мама сидела в гостиной и лазила в телефоне. – Помнишь, вы вчера заходили к нам с папой?
– Конечно.
– Я сказал, что Ване приснился кошмар. На самом деле ему никакой кошмар не снился.
– А что случилось? Чего вы тогда кричали?
– Это он кричал. Он увидел в зеркале какого-то злюку. Я услышал, как он плачет и проснулся. Он подсел ко мне, начал рассказывать, а потом вдруг замолчал и что-то услышал.
– Что?
– Я не знаю. Я-то ничего не слышал. Он повернулся на зеркало и закричал.
– Что там было?
– Мам, ничего там не было. Он видит в зеркале то, чего нет на самом деле. И слышит что-то. Я уверен, это не фантазии, это галлюцинации. Сто процентов. Причём как слуховые, так и зрительные. Я читал в интернете, всё указывает на шизофрению. Но может и нет. Я не нашёл подобных случаев. Но это точно ненормально. Я написал вопрос на одном форуме, и там почти все сказали, что нужно идти к врачу.
– И что ты предлагаешь?
– Это и предлагаю. Сходить к врачу. Пока не поздно.
– Я с ним поговорю сегодня. Если после этого ничего не изменится, то тогда сходим к врачу. Хорошо?
– Хорошо.
Но разговор мамы с Ваней оказался бесполезным. Как бы она не старалась выбить правду, он настаивал на своём: он ничего не выдумывал и действительно видел разных людей и разные места в отражениях. Он рассказал о злюке и о том, в какие моменты тот появляется. Потом объяснил, что видит в зеркале больше остальных из-за искры, которая была в нём с самого рождения. Мама пригрозила врачом, если он не прекратит сочинять, но добилась этим лишь слёзы, так как Ваня не любил врачей. Он ужасно не хотел идти к белохалатным монстрам, которые протыкают кожу иглами и сверлят зубы, но и перестать сочинять тоже не мог. Потому что не сочинял. Скоро мама это поняла окончательно.
Через несколько дней злюка снова появился. Ваня сидел у зеркала в детской, когда мама разговаривала с папой по телефону. У неё был выходной в субботу, а у него полноценный рабочий день, но взамен он отдыхал по понедельникам. Они обсуждали ситуацию, сложившуюся вокруг сына, и необходимый визит к психиатру.
«Что тебе нужно?», – услышала мама тревожный голос Вани.
– Ну всё, давай, пока, там у Вани что-то происходит.
– Давай.
Они отключились. Она подошла к двери в детскую и стала подслушивать.
«Ты врёшь. Нет, этого не может быть».
Мама хорошо знала эту интонацию. Она была уверена, что вот-вот и её сын расплачется.
«Ты всегда врёшь. Всегда делаешь плохо. Ты злой. Отстань от меня».
Она хотела приоткрыть дверь, но побоялась, что Ваня может заметить.
«Нет. Это неправда. Они никогда так не сделают. Нет, я не верю тебе».
У мамы стало появляться плохое предчувствие. Она поймала себя на мысли, что начинает верить в фантазии сына. Она осознавала, что это бред, что никаких дядь в шляпе и злюк не существует, но ничего не могла поделать. Ей казалось, что с Ваней в комнате был кто-то ещё. И этот «кто-то» явно не планировал подарить ему мороженое или шарик. Он хотел сделать что-то ужасное.
Мама зажмурилась, попробовала отбросить эти мысли, но ничего не вышло. Они возвращались и только усиливались.
«Уходи. Я не хочу с тобой разговаривать. Нет. Не подходи ко мне».
На несколько секунд Ваня замолчал. У мамы перехватило дыхание. Она перебарывала желание войти, хотела дослушать, чем всё закончится.
«Что ты собираешь сделать? Нет, не надо! Не подходи! А-а-а-а!»
Мама влетела в комнату. Ваня подскочил от неожиданности. На секунду они уставились друг на друга в испуге, каждый в своём. После чего Ваня встал, подбежал к маме и обнял её. Она положила руки ему на спину и спросила:
– Что случилось? Почему ты кричал?
– Злюка сказал, что вы с папой хотите сделать мне плохо, – ответил Ваня, хлюпая носом. – Он сказал, что вы хотите отобрать у меня искру, и я больше никогда не увижу дядю в шляпе и его шеркуна, и он больше никогда мне не покажет другие миры и фокусы.
Мама взяла его за плечи и чуть оттянула от себя, чтобы посмотреть в глаза. Смоченный слезами взгляд не врал.
– Я ему не поверил. Тогда он показал свои огромные когти и сказал, что оставит послание вам на моей руке. Он хотел порезать меня.
Он заплакал сильнее и снова прижался к маме.
– Этот злюка ушёл? Я испугала его? – спросила она.
Ваня повернулся на зеркало, потом посмотрел на маму и покивал.
– Хорошо. Не слушай его. Он тебя обманул. Мы не хотим тебе сделать плохо и никогда не сделаем, понимаешь? Мы тебе желаем только добра. Я никогда не дам тебя в обиду. Никогда. Я люблю тебя, – еле сдерживая слёзы, произнесла мама и прижала Ваню крепче.
– Я тоже тебя люблю, мам. И я ему не поверил. Я просил его уйти, но он не уходил. Он хотел оставить послание.
– Я поняла, сынок. Всё хорошо.
Когда папа пришёл с работы, мама рассказала ему о случившемся. Он поддержал её в том, что тянуть с посещением врача больше нельзя. На следующий день она записалась к психиатру.
Ваня не хотел идти к врачу. Когда мама сказала ему, что уже записалась и не идти нельзя, у него тут же испортилось настроение.
По дороге она успокаивала Ваню, говорила, что врач не будет с ним ничего делать, а только поговорит.
– А зачем ему говорить, если врачи должны лечить и ставить уколы? – спросил Ваня.
– Это другой врач. Он не ставит уколы, а только разговаривает.
Психиатром оказался молодой мужчина с трехдневной щетиной. Он начал приём с расспроса Вани о всяком: чем он больше всего любит заниматься в свободное время, с удовольствием ли ходит в садик, что ему больше всего нравится делать в садике, какие отношения с родителями, воспитателями и сверстниками, какой любимый мультик и чем отличается день от ночи.
Потом он спросил маму, с какой проблемой они обратились. Из разговора с Ваней он уже примерно понял, с чем имеет дело, но дальше ему нужна была конкретика. Пока она рассказывала про зеркала, врач кивал головой и поглядывал на Ваню, который явно сидел недовольный. Когда мама закончила, психиатр ещё немного побеседовал с мальчиком об отражениях. Это было сложно, потому что Ваня не хотел разговаривать о своих видениях: дядя в шляпе запрещал ему это делать. Но врач не без помощи мамы всё же смог его уговорить, заверив, что никто, кроме них, об этом не узнает. Он спрашивал о том, как давно тот стал видеть в отражениях других людей, предметы и места, в какое время это обычно происходит, и как именно это появляется.
– Всегда по-разному, – отвечал Ваня, – иногда мне приходится несколько минут сидеть перед зеркалом, чтобы пришёл дядя в шляпе, а иногда он сам меня зовёт и уже в зеркале.
– А в тех случаях, если тебе приходится ждать, как меняется отражение?
Ваня какое-то время не отвечал.
– Всегда по-разному. Иногда он просто появляется.
– Дядя в шляпе?
– Да. Он начинает выглядывать из-за кровати или прячется за шторой.
– То есть сначала ты всегда видишь обычное отражение, такое, как все остальные, а потом появляется дядя в шляпе и всё меняется?
– Иногда всё меняется и без дяди в шляпе.
– Угу. А как меняется?
– Ну... сначала появляются ветки и трава, если это лес. Иногда начинает идти снег, если в том мире зима. Бывает, что сначала начинают ходить разные животные.
– Получается так, что картинка как бы наслаивается друг на друга, я тебя правильно понял? То есть сначала ты видишь свою комнату, потом появляются какие-то элементы других миров, и комната постепенно пропадает, так? Или комната остаётся?
– Комната пропадает. Но не сразу, постепенно.
– Хорошо.
Далее психиатр провёл несколько тестов, где на вопрос (например, что тебе приносит больше удовольствия) было несколько вариантов ответа (например, пение, танцы и рисование или решение логических задач и головоломок), из которых нужно выбрать один. После утомительных тестов врач рассказал небольшую историю про голубку и муравья (где сначала голубка спасла муравья, а потом муравей спас голубку) и попросил Ваню пересказать её. Ваня справился замечательно. Следом психиатр положил перед ним набор цветных карандашей и два альбомных листа. На одном он попросил нарисовать себя и свою семью, а на другом – несуществующее животное и дать ему имя. С этим заданием у Вани также не возникло трудностей: он изобразил пять человечков (не забыл про бабушку, которая приходила к ним каждое воскресенье) и существо, которое походило на собаку, но обладало слишком длинными лапами и крысиным хвостом. Это был шеркун. Потом психиатр попросил нарисовать дядю в шляпе. Через несколько минут на листке появилась тёмная фигура в плаще и чёрной шляпе-федоре.
– Он всегда носит плащ? – спросил врач.
– Нет, он любит пиджаки и часто надевает их, но я захотел нарисовать его в плаще. Ещё он за спиной носит меч, а на правой ноге пистолет.
– А зачем ему оружие?
– Не знаю, я не спрашивал.
– А как ты думаешь?
– Наверное, чтобы защищаться.
Ване уже надоело сидеть и выполнять задания, но врач никак не хотел его отпускать. Он попросил нарисовать какой-нибудь из миров, которые появляются в зеркале. Тот изобразил пустыню с каменным замком около оазиса. Ваня рассказал, что этот мир покинули люди и теперь его населяют разные существа. На вопрос, есть ли название у этой пустыни, у Вани был ответ: «Да, это пустыня Нигара».
Перед тем как выписать направления на МРТ и ЭЭГ, пожелать удачи и попрощаться, врач попросил Ваню решить лёгкую задачку:
– На берёзе росло три яблока. Два яблока упало. Сколько осталось?
Ваня задумался, нахмурившись, и ответил:
– На берёзах не растут яблоки.
– Угу. Молодец.
– Хотя есть дуб, на котором растут груши вместо желудей. Но в нашем мире такого дуба нет.
Через две с половиной недели они посетили врача повторно. На руках были готовые анализы МРТ и ЭЭГ.
Мама сидела на кушетке у стены, а Ваня на стуле перед психиатром, который внимательно изучал бумаги, иногда покачивая головой. У мамы от волнения переворошило все внутренности, она теребила лямку сумочки и глубоко дышала, но старалась это делать бесшумно. Ваня с грустным видом покачивал ногами и разглядывал то свои пальцы, то кабинет.
Наконец врач отложил бумаги.
– Вань.
– Да?
– Посмотри, пожалуйста, сюда, – сказал врач и указал на зеркало, которое стояло на тумбочке отражающей поверхностью к стене. Он подошёл к нему и перевернул, после чего сел обратно. – Что ты видишь?
– Зеркало.
– А в зеркале что видишь?
– Себя, стул, стол, шкаф, бумажки, карандаши.
– Хорошо. А ничего другого ты не видишь? Кроме того, что можем видеть мы? Что-то необычное. Например, дядю в шляпе.
– Нет, его нет.
– А он придёт?
– Я не знаю.
– А как ты думаешь?
– Я думаю, что нет.
– Почему?
– Он не любит посторонних. А вы посторонний.
– Но в садике тоже много посторонних, а ты мне в прошлый раз сказал, что видишь и дядю в шляпе, и другие миры в садике.
– Это бывает редко. Когда-то вижу, когда-то – нет.
– Хорошо. Ну а если всё-таки постараться увидеть дядю в шляпе?
– Как я могу постараться увидеть того, чего нет?
– Ага, то есть, дяди в шляпе нет? Его не существует? Ты его придумал?
– Ничего я не придумал. Его нет сейчас. Поэтому я не могу его увидеть. Вы же не можете прямо сейчас увидеть пиццу, потому что её здесь нет. Также я не могу увидеть дядю в шляпе, потому что он не приходит.
– А если мы подождём, он придёт?
– Я не знаю.
– Скажи, пока мы с тобой говорили, изображение в зеркале как-то изменилось?
Ваня помотал головой.
– Угу. Получается так, что ты не контролируешь свои видения, верно? То есть ты не можешь специально, например, увидеть другой мир?
– Нет. Я никогда так не пробовал делать.
– А если сейчас попробовать?
– Я не знаю как.
– Угу.
Врач не сводил глаз с Вани. Мама металась взглядом между сыном и врачом, иногда посматривала на зеркало. Её материнское чутьё подсказывало: что-то не так.
Ваня смотрел на зеркало безразлично, потом что-то привлекло его внимание, и губы дёрнулись в улыбке.
– Ты что-то увидел? – спросил врач.
Ваня помотал головой. Мужчина отметил то, что у мальчика поднялось настроение. Весь приём он сидел, жалея эмоций, а в этот момент его глаза заблестели, и к отражению проснулся интерес.
– Но ты улыбнулся, как будто бы что-то увидел.
– Я просто улыбнулся. Я ничего не вижу, – ответил он, и его губы стали растягиваться в улыбки. Ваня сжал их трубочкой.
– Ты не обманываешь меня? Обманывать очень нехорошо. Только злюки обманывают.
Ваня повернул голову на врача.
– Там... белочка жонглировала орешками.
– Какая белочка?
– Обыкновенная белочка. Её надрессировал дядя в шляпе.
– И тебя это рассмешило.
Ваня глубоко вздохнул.
– Да.
Врач понял, что Ваня не договаривает, но не стал вымучивать правду.
– Скажи, пожалуйста, ты постоянно называешь дядю в шляпе дядей в шляпе? У него нет имени?
– Есть.
– А почему ты его не называешь по имени?
– Он мне его не сказал.
– Угу. Хорошо, мне всё ясно. Вань, можешь подождать маму в коридоре пять минут? Мы с ней поговорим, и я её отпущу, хорошо?
Ваня покивал и вышел из кабинета.
***
В Малумской психиатрической больнице Ваня пролежал одиннадцать лет. Сначала его направили на тридцатидневное обследование, а потом, когда комиссия по результатам обследования признала его психически больным, положили на полноценное лечение. Тогда ему было семь лет.
О том, что Ваня не возвращается домой, а остаётся в ужасной больнице, ему сообщила мама. Он сразу понял, что врачи сочли его больным, но себя таким не считал. Поэтому не понимал, зачем и отчего его собираются лечить. И даже боялся этого лечения.
Ваня и мама стояли на площадке около выхода из больницы. Было время свиданий с родными. Он слёзно упрашивал её не оставлять его здесь.
– Ваня, я не могу тебя забрать сейчас, пойми это, пожалуйста, – говорила мама. – Мне тоже нелегко, но так надо. Тебе нужно остаться и полежать ещё немного. Всё будет хорошо, обещаю. Я буду к тебе приходить.
– Нет, мама, пожалуйста, я больше не хочу здесь находиться. Мне скучно и плохо. А злюка говорит, что врачи хотят отобрать у меня искру. Мама, если они отберут искру, я больше никогда не увижу дядю в шляпе, и он... он не расскажет мне важную информацию.
– Какую информацию?
– Важную. Мама, не оставляй меня.
– Я не могу. Ваня, всё будет хорошо, никто тебя здесь не обидит. И ничего у тебя не отберут. Все тебе желают только добра. Ваня, я люблю тебя.
Время свиданий закончилось, и маму попросили уйти. Она крепко обняла Ваню, вытерла ему слёзы, еле сдерживая свои, поцеловала в щёчку и ушла.
Он лежал во второй палате. Это была небольшая комнатушка, покрашенная в бело-голубой цвет, как и вся больница изнутри, с четырьмя железными кроватями, прутья которых прикрывали тонкие матрасы. Рядом с каждой кроватью стояло по тумбочке. А у выхода стоял шкаф. Летом в нём хранили в основном обувь и какую-то сменную одежду, а зимой он был забит куртками и тёплыми штанами и кофтами. Иногда шкаф использовали для хранения еды: печенье, конфеты, быстрозавариваемые продукты, которые в больнице не приветствовали, но и не запрещали. Запрещали только тем, кому такая еда противопоказана. Внутри пластикового окна стояли решётки, что придавало всему тюремную атмосферу. Открывать окна могли только санитары и санитарки, и делали они это намного реже, чем хотелось Ване.
Все лежащие, обследовали их или уже лечили, должны были поддерживать порядок в палатах. На тех, кто его игнорировал, санитарки извергали гнев, прикрытый поучительными речами о дисциплине, и угрожали наблюдательной палатой. Обычно это срабатывало, и борцы за беспорядок брались за тряпки и швабры, а также раскладывали вещи по местам и заправляли постель. Санитарки тоже мыли полы, но только в коридорах, кабинетах и столовой. Происходило это два раза в неделю, и каждый раз воздух в больнице пропитывался вонью хлорки.
Ваня не любил наводить порядок, поэтому старался не разводить беспорядок: не клал вещи на подоконник, не крошил печеньем на пол, каждое утро застилал постель и менял постельное бельё каждые две недели. Некоторым было без разницы, и они не меняли его месяцами. Иногда попадались кадры, которые игнорировали душ и начинали вонять. Однажды такого любителя естественных ароматов силой затащили в душ свои же сопалатники и держали дверь до тех пор, пока это не заметила санитарка. Она отругала их, пригрозила наблюдательной палатой, если такое ещё раз повторится, а с вонючкой провела беседу о чистоплотности. Оказалось, у мальчика не было ни одного человека, который мог бы к нему приехать и привезти мыло. Тогда санитарки ему выдали мыло, губку и вафельное полотенце, и мальчик перестал быть вонючкой. Его выписали за год до выписки Вани, и всё это время с ним делились шампунем, гелем и прочими необходимыми вещами соседи по палате или этажу. То, что не могли пожертвовать братья по заключению, выдавали санитарки. В особенности это касалось бритвенных станков, когда у мальчика стала проклёвываться растительность на лице.
В каждой палате стоял эксклюзивный туалет. Кроме душевой, это было единственное место в больнице, где висело зеркало (в палате номер восемь его не было, потому что дети там панически боялись отражения, а когда ходили в душ, это происходило по их собственному расписанию, зеркало из душевой убирали). В первый год Ваня простаивал перед ним каждый день, общаясь с дядей в шляпе и злюкой. Злюка его больше не пугал. Ваня понял, что он также как и дядя в шляпе переживал за искру. Просто доносил информацию несколько специфическим образом.
За то, что Ваня больше общался с зеркалом, а не с людьми, его прозвали чудиком. Это прозвище закрепилось и продержалось до самой выписки. Его называли чудиком даже ещё большие чудики, чем он. Многие, пролежав несколько месяцев, так и не узнавали его настоящего имени и потом, родителям дома, рассказывали про безымянного чудика, который видел в зеркале всякие небылицы. Ване было без разницы. Он себя чудиком не считал. Но если мальчикам, которые говорили, что они пришельцы, или думали, что ими управляют насекомые-мутанты, как в неподтверждённой истории одной девушки, которую напечатали в журнале «Пугающие аргументы и Жуткие факты» в 2005 году, то пускай. Ваня в этом проблемы не видел.
Со временем он стал замечать, что миры, которые показывал дядя в шляпе, становились какими-то тусклыми. А сам он приходил всё реже и реже. Бывало, что Ваня простаивал около зеркала по несколько часов, но ничего, кроме туалета, не видел. «Хоть бы одна веточка лесов Мириелла появилась, – думал Ваня, – хоть бы один чешуйчатый зайчик из Драканарии пробежал».
Он чувствовал, как исчезает его искра, но ничего не мог с этим поделать. Только печалиться. Как бы ему ни хотелось это остановить и навсегда убраться из больницы, врачи и мама говорили, что это невозможно, что надо пройти полный курс.
Первое время вместе с ним лежало два мальчика. Одному было восемь, его звали Мишей, и у него случались приступы, во время которых он скакал по палате, по кроватям, кричал что-то бессвязное и молотил руками стены. Такое иногда происходило во время занятий с преподавателями, которые приходили к ним каждый будний день и обучали всем школьным предметам. Миша вскакивал и начинал беситься по всему классу, а остальные дети заливались смехом. Ваня однажды спросил у него: «Почему ты это делаешь?» На что он ответил: «Не знаю, меня прям распирает, хочется взорваться. И я взрываюсь». Он любил кривляться и рассказывать пошлые шутки. Он отдавал себе отчёт в том, что делает, когда случаются приступы, но никак не мог сопротивляться соблазну пошуметь. Его выписали через полгода и ни разу за это время не положили в наблюдательную палату, что Ване казалось странным.
Второго звали Максим. Ему было семь лет, когда Ваня стал его соседом по палате. Он считал себя каратистом с чёрным поясом, который оставил дома, и любил рассказывать истории с тренировок, соревнований и просто из жизни. Через несколько месяцев он стал Владом и кандидатом в мастера спорта по борьбе. Щупленький мальчик пролежал вместе с Ваней больше двух лет с небольшими перерывами.
На места выписывающихся приходили новые ребята. Некоторые выглядели совершенно здоровыми на первый взгляд. И на второй тоже. Они лежали две-три недели и навсегда уходили. Ваня им завидовал. Он не понимал, чем отличался от них, за что его сюда положили и что нужно сделать, чтобы забрали. Он догадывался, что дело было в искре. Но ведь икра – это не болезнь, от неё не нужно лечить. Наоборот, она открывала новые возможности. Так считал Ваня, поэтому не понимал, почему ему приходится оставаться в больнице, в то время как многие другие ребята, такие же нормальные как он, не задерживаются здесь больше чем на месяц. Кроме него, в больнице лежало ещё пару человек, которых также выписали в восемнадцать. Оба были из детского дома и ни разу не показали хотя бы одного симптома какого-нибудь диагноза.
Ваня со всеми общался нормально, конфликтов не возникало. За исключением того случая, когда новенький занял его кровать. Ваня сказал ему, что место занято, а тот пошёл с кулаками. Драка закончилась быстро, так как сосед по палате их разнял, но каждый остался с фингалом, даже разнимающий. За это всех троих чуть не отправили в наблюдательную, но обошлось устным предупреждением. За всё время лечения Ваня так и не смог с кем-то сдружиться. Во многом из-за того, что всех, с кем начинал хорошо общаться, обычно выписывали до того, как они успевали сблизиться.
Каждый день проходил, как один, и все они были переполнены скукой. Подъём в семь ноль-ноль и отбой в двадцать два ровно. В промежутках между этими часами Ваня ходил на завтрак, обед и ужин, во время которых ему давали какие-то таблеточки. Когда он спрашивал, от чего они, санитары отвечали: «От всего». Кормили там ужасно, но он со временем привык.
После завтрака с понедельника по пятницу Ване приходилось ходить на занятия, на которые ходить не хотел. Палатки (так они называли домашку в стенах больницы) всегда задавали много. Он решал её по вечерам, и лишь для того, чтобы на него не ругались. Других причин делать её он не видел. Он вообще не понимал, зачем ему эти уроки. Что они ему принесут? Особенно этими вопросами он стал задаваться, когда перешёл в седьмой класс, и появились новые предметы: «Биология, химия, геометрия. Для чего это всё так глубоко изучать? – спрашивал он себя в мыслях. – Мне это неинтересно. Мне скучно! Почему бы просто не дать общие знания по всем предметам, а потом учить только тех, кто заинтересован? Зачем всех-то обучать? Ведь всем это не пригодится. Никогда».
Когда ему было семь-девять лет, он ходил на занятия с любопытством. Из класса в класс любопытство сменялось вымученным чувством навязывания. Однажды он даже устроил скандал и учебную забастовку.
Ване было тринадцать, и только-только началась вторая четверть седьмого класса. Он проснулся за пару минут до того, как санитарка прошлась по палатам и разбудила всех остальных, умылся. Как всегда он делал это долго, потому что всматривался в отражение. Каждый раз он надеялся увидеть дядю в шляпе. Если он появлялся, значит, настроение у Вани было не таким плохим, а чувство одиночества не таким сильным. Но в то утро дядя в шляпе не появился. Ваня сходил на завтрак, во время которого выпил три разноцветные таблеточки и направился к кабинету, где в восемь тридцать должен был начаться урок химии. Он подошёл к двери и остановился. Он вдруг почувствовал, что если отсидит ещё один урок химии, то взорвётся так же, как когда-то взрывался Миша. Только намного сильнее.
Ваня простоял с минуту у кабинета, развернулся и пошёл в палату. «К чёрту эту химию, к чёрту эту школу», – проговаривал он про себя. Он зашёл в палату, в которой не было ни души (все уже ждали начала занятий), и лёг на кровать.
Он лежал на спине и разглядывал потолок. Много мечтал и размышлял. Ему казалось, что в этой больнице делают всё, чтобы отобрать искру. Хотя сами всё время повторяли: мы хотим помочь, мы желаем только добра, тебя никто не обидит. «Ага, как же. Вы отбираете то, что вам не принадлежит. Что вы с ней собираетесь делать?»
Через пятнадцать минут зашла санитарка.
– Так, ты почему не на занятиях? – спросила она строгим тоном. – Тебя Лидия Сергеевна потеряла.
– Я не хочу больше ходить на ваши уроки.
– Вот тебе раз! Так, ну-ка быстро встал и пошёл на химию.
Она подошла к нему и стала дёргать за локоть.
– Я же сказал, что не пойду! – Он вырвал локоть из её руки. – Мне надоело! Я терпеть не могу ваши уроки. Ненавижу!
– Что с тобой, Ваня? Такой хороший всегда был, а сейчас. Давай не выдумывай.
– Ничего я не выдумываю. Вы достали меня уже все.
Он отвернулся от неё и, нахмурив лицо, уставился на стенку.
Санитарка простояла в растерянности с минуту и вышла из палаты.
Ваня не ходил на занятия несколько дней. В то время как все остальные просиживали за партами по полдня, он лежал на кровати, смотрел в окно, мечтал и рисовал. Но больше всего времени он уделял зеркалу в туалете. Часто безуспешно: дядя в шляпе появлялся редко. Он говорил, что они теряют связь, и чувствует, как у Вани гаснет искра.
Он бы продолжал бойкотировать уроки до самой выписки, что он и собирался делать, если бы ему не пригрозили запретом на час свиданий с родными.
– Либо ты начинаешь ходить на занятия, как все нормальные дети, либо ты больше не сможешь встречаться с родителями, – заявила главврач.
«Разве они имеют право? – подумал Ваня. – Какая разница? Они это могут». Ультиматум подействовал на Ваню, и он снова стал ходить на занятия.
Не смотря на то, что в начальных классах он ходил на уроки с любопытством, много удовольствия они ему не приносили. Ему не нравилось больше не то, что преподают, а то, как именно это делают: скучно, нудно, без малейшей заинтересованности самих учителей.
Ему нравились предметы, направленные на творчество, где нужно было рисовать и лепить из пластилина. Чаще всего он лепил зверей или разные достопримечательности из других миров (за что всегда получал пятёрки). Человечков лепить не любил, так как не умел делать лица. Он просто брал ножичек и вырезал им нос, губы и глаза, из-за чего все лица получались одинаковыми. Ему это чертовски не нравилось. Мужчинам вырезал кружок на шее в качестве кадыка.
Он хотел бы научиться лепить лица и понимал, что это возможно. Даже без посторонней помощи. Ведь никто из его окружения, даже сама учительница, не умел этого делать. Но пластилин не разрешали забирать в палату и практиковаться. Он был в распоряжении Вани только те сорок пять минут, что идёт урок, на котором нужно лепить то, что просит учительница, иначе пятёрки не видать. Поэтому времени на самообучение не было. Но он не раз думал, что обязательно научится создавать пластилиновые лица, когда его наконец выпишут из больницы.
Ваня лежал на втором этаже, а занятия проходили на третьем. Кроме классов с партами и досками, там находились небольшой спорт-зал и библиотека, в которую заставляли ходить и читать скучные книжки. Ваня читал только тогда, когда книжка ему нравилась. А такое случалось редко. Из-за этого у него выходили тройки по литературе в конце каждой четверти и года. Но его это не волновало. «Зачем мне читать то, что мне не нравится, и заполнять голову тем, что скоро из неё вылетит?» – размышлял Ваня.
Единственное, из-за чего он посещал библиотеку с большой радостью, так это комиксы. Раз в полгода в больницу завозили новую партию комиксов, которую можно было прочитать всего за несколько дней. Но Ваня поступал мудро и дозировал удовольствие. Он растягивал прочтение каждой партии до привоза следующей.
Кроме комиксов, библиотека привлекала Ваню ещё и шахматами. К сожалению, противников, пусть даже слабых, найти было сложно. С каждым годом их становилось больше, но случались периоды, когда единственный, с кем можно было сыграть партию-другую, оставался санитар Константин Витальевич. Ваня его любил больше всего. В основном за доброту, сговорчивость, и за то, что рассказывал много интересных историй, собирая вокруг себя чуть ли не всех детей с корпуса (исключение в основном составляли лишь те, кто лежал в наблюдательной палате). Когда он в конце очередного рассказа говорил: «Всё, ребята, конец», – Ваня громче всех упрашивал рассказать что-нибудь ещё.
В свободное время, которого навалом в психушке, Ваня любил рисовать. Он то и дело бегал к санитарам и просил листки с карандашами. Они не всегда давали то, что он просил, поэтому мама стала регулярно привозить всё необходимое. Он рисовал те миры, животных и людей, которые ему показывал дядя в шляпе. Врачи иногда забирали его рисунки на некоторое время, а потом возвращали. Когда миры из зеркала стали пропадать, он рисовал по памяти.
Каждый день детей не из наблюдательной палаты выпускали погулять на улицу на один час. Этого хватало, чтобы размяться и надышаться свежим воздухом для большинства. Кто-то в это время носился по площадке, кто-то катался с горки, кто-то занимал качели. Надзиратели (так дети называли санитаров) следили за порядком и за тем, чтобы никто никуда дальше положенного не убежал. Ещё никому не удавалось сбежать из больницы, но чуть ли не каждый пытался это провернуть. Ваня иногда подумывал о побеге, но ни разу не попробовал его совершить. Во время прогулок он, как некоторые другие, сидел на лавочке, мечтал и грустил. Иногда играл в догонялки с другими ребятами. Но было это редко и только в тех случаях, когда у него появлялось аномально хорошее настроение.
Мама приезжала к нему два раза в неделю все одиннадцать лет и приносила чистую одежду и фрукты со сладостями. Она рассказывала о том, что происходило в мире и в их семье. О том, что у папы на работе то всё очень хорошо, то очень плохо. О том, что Саша наконец женился. О том, что Ваня стал дядей. О том, что все они ужасно скучают. «Но продолжают держать меня здесь», – дополнял её Ваня в мыслях. Он со слезами упрашивал забрать его в первые три года. После десяти слёзы пропали. А когда ему исполнилось шестнадцать, и его перевели во взрослое отделение, он лишь спрашивал: «Мама, когда это закончится? Я устал».
– Сынок, – отвечала она, – когда тебя вылечат, и ты станешь таким же, как все. Когда это случится, тебя тут же выпишут.
Чуть реже к нему приезжал папа. Иногда навещал брат. Ваня, как и любой другой, любил, когда к нему приезжали. Но не любил грустное послевкусие от таких встреч. Как и любой другой.
Раз в месяц Ваня посещал психиатра. Чаще всего они оставались наедине, но бывало, что приходили студенты и что-то записывали во время их разговора. Психиатр задавал практически одни и те же вопросы каждый раз и проводил одни и те же тесты. Они плавно менялись из года в год, но их смысл оставался одним. Самым последним и самым главным вопросом психиатра был: «Ты всё ещё видишь дядю в шляпе в зеркале?»
– Да, – отвечал Ваня с семи до одиннадцати лет.
– Как часто?
– Теперь уже реже, – отвечал он, когда исполнилось двенадцать.
– Как вы думаете, дядя в шляпе реален?
– Нет, – мотал головой Ваня после шестнадцатилетния, – я его выдумал и поверил в свою фантазию. Но те миры, что я видел, существуют.
– Как вы считаете, дядя в шляпе, злюка и шеркун когда-нибудь вернутся? – спрашивал психиатр на последней комиссии. – Вам когда-нибудь откроются другие миры через зеркало?
– Я так не думаю. Они навсегда останутся в прошлом. Как безобидная детская фантазия.
***
Дома Ваню встретили с тортом и слезами радости. В день выписки к ним в гости приехало не меньше десяти человек. Его засыпали вопросами, объятиями и поцелуями. Те родственники, которые не смогли приехать, позвонили и поздравили с выпиской, а также нажелали кучу всего. На такие вопросы как «Что будешь делать дальше?», «Какие планы?» Ваня не отвечал. Ответов просто не было.
Мама наготовила столько еды, сколько не готовила на Новый год или чей-нибудь день рождения. Все ели, пили, разговаривали. Праздновали вхождение Вани в нормальную, взрослую жизнь. Застолье продолжалось до самого вечера и не закончилось даже тогда, когда Ваня грустный ушёл спать.
Несколько дней он ходил по дому в растерянности и не понимал, что происходит. Его заполняли опустошённость и чувство потери. Он часто садился в кресло, хватался за голову и пытался понять, что произошло за последние одиннадцать лет. В один из таких моментов ему в голову пришла мысль, которая отвечала на все вопросы: «Им это удалось. Они отобрали искру. От моей души отрезали солидный кусок, а в пустоту скидали учебники, устои и мнения. Теперь я один из вас. Здоровый, нормальный. Такой же, как все».
Три дня после выписки Ваня не заглядывал в зеркало. Он избегал отражения и боялся его, хотя сам не понимал почему. Проходя рядом с ним по коридору и видя его боковым зрением, его так и подмывало взглянуть. Но он держался. Однако потом любопытство и воспоминания из далёкого детства всё же взяли верх. Он захотел попробовать. «Ведь нельзя же так всю жизнь провести?» – подумал он.
Ваня зашёл в коридор, включил свет и встал перед зеркалом. За мгновение до этого он подумал, что может снова увидеть дядю в шляпе, злюку, странных зверей или какой-то намёк на другой мир. Его это взволновало. Отдалёнными участками мозга ему этого хотелось, но ближайшие участки боялись. Ничего такого он так и не увидел.
Но отражение всё равно приковало его внимание на десятки минут. Ваня смотрел на своё лицо и не понимал, чем видит, ведь у него пропали глаза. Не понимал, чем чувствует запахи, ведь нос куда-то исчез. Губы, уши, складки, поры, хоть какие-то черты лица. Словно всё сдуло ветром. Остался только гладкий блин, который украшали тёмные волосы.
Ваня провёл пальцем по лицу и оставил след. «Что за чёрт?» – подумал он и надавил на то место, где раньше был нос. Появилась вмятина. «Оно что, пластилиновое?» – проговорил он в мыслях и ущипнул за лоб, образовав бугорок. «Точно пластилиновое». Ваню это расстроило, ведь он не умел лепить лица. Только вырезать. И они всегда получались одинаковыми и не такими, как он представлял.
Он долго простоял в размышлениях и вскоре решил, что выхода у него нет. Что совсем без лица оставаться нельзя.
Ваня пригладил вмятину на носу, бугорок на лбу и небольшой ров на щеке и ушёл на кухню. Вернулся с ножом. Он приблизился к зеркалу и приступил к делу.
Придя с работы, мама обнаружила труп своего сына с изуродованным лицом и перерезанным горлом. Он хотел сделать себе кадык, но надавил слишком сильно.
Коридор залило кровью.
Вечером к ней добавились слёзы мамы.